Сутки стоит поезд, и все это время умирающий комкор Малько жадно общается с людьми, живущими на разъезде. Истово хочет понять их мысли, чаяния, цели. Он вразумляет, пытаясь вывести на истинный путь, Лаврентия Болшева. Демобилизованный красноармеец, а ныне путевой обходчик, Лаврентий читает книги "про классовую борьбу", о подвигах героев и даже о Цицероне, жаждет чего-то необычного, томится буднями и помышляет о бегстве в Москву.
Лариса сразу узнала, что философия драмы - в яростной схватке комкора Малько с бывшим дьяконом Власом Тонких, который томится страхом смерти. Можно быть обреченным на смерть и продолжать жить во всю силу и можно быть обреченным на жизнь и потерять право называться человеком.
Лариса была потрясена этой едва ли не банальной мыслью и потому молчала до конца спектакля. Что-то происходило на сцене такое, что обжигало сердце, хотя часто на первый план выходила холодная патетика. Казалось, что автор, обнажив живое человеческое чувство, тотчас же спохватывался, и со сцены начинали звучать газетные лозунги.
- Простите меня, милая Лариса Степановна,- наклонившись к ней, когда стихли аплодисменты, произнес Тухачевский,- но я был бы счастлив, если бы вы согласились сейчас поехать со мной на дачу. Это недалеко. Вы бывали в Серебряном бору?
Лариса вздрогнула. Что-то властное притягивало ее к Тухачевскому, и, в сущности, она понимала, что именно: и его обаяние, и его мужская сила, которую интуитивно чувствует женщина, и та ненавязчивая интеллигентность, которая проступает и в его взгляде, и в движениях, и в словах. Лариса боролась сама с собой: ей и хотелось броситься в этот омут, и в то же время она боялась сделать этот отчаянный, непредсказуемый по своим последствиям шаг, способный опрокинуть всю ее устоявшуюся жизнь, отнять все хорошее, что у нее было с Андреем, а может, и вовсе разрушить их счастье. Она вспомнила, что уже не раз говорила Андрею одни и те же слова, звучавшие как клятва: "Я не предательница". И сейчас эта фраза остановила ее.
- Я никогда не была в Серебряном бору,- как-то отрешенно сказала она.- И никогда там не буду.
Он долго всматривался в ее лицо.
- Я очень сожалею - Он сказал это таким тоном, что ей стало жалко его, как бывает жалко несправедливо обиженного ребенка.- Счастливые звезды не светят мне в жизни.
Лариса слабо улыбнулась, и ее улыбка была жалкой и виноватой. Она уже было хотела изменить свое решение, но ее опередил Тухачевский.
- Впрочем,- все так же горько сказал он,- может, это и к лучшему.
- Да, да,- торопливо поддержала его Лариса,- это же к лучшему, к лучшему. Не надо брать на себя грех…
Он поцеловал ее в щеку, едва прикоснувшись губами, и в этот миг Лариса поняла, что если бы она не опасалась возмездия, то пошла бы за ним всюду, куда бы он ее ни повел…
На обратном пути Лариса молчала почти всю дорогу.
- Жалеете, что связались со мной,- задумчиво сказал Тухачевский.- Простите, если я был слишком навязчив. И если все обратить в шутку, это мое второе поражение после Варшавы.
Шутка не получилась: голос у него был грустный, почти обреченный.
- И вы меня простите.- Ларисе стало по-человечески жалко его.- Просто я не могу поступить иначе.
- Я понимаю вас. И потому еще больше буду дорожить хотя бы дружбой с вами. А вообще-то последние годы меня преследуют неудачи. И ненависть сильных мира сего.- Он говорил тихо, видимо, чтобы не слышал шофер.- Не подумайте, что жалуюсь. Просто вы должны это знать,- Он помолчал,- Спасибо вам за этот вечер.
В Лялином переулке было совершенно пустынно. Желтая неприкаянная луна тоскливо смотрела с небес.
Тухачевский взял Ларису под локоть и бережно повел к подъезду. И тут Лариса остановилась в оцепенении: у самых дверей стоял ее Андрей.
Очень долго никто из них троих не мог произнести ни слова.
- Ты уже вернулся? - безжизненными губами произнесла Лариса.
- Жаль, я не могу вызвать вас на дуэль, товарищ командарм,- игнорируя ее вопрос, с яростью в голосе сказал Андрей.
- Андрей Тимофеевич,- слегка склонил голову Тухачевский,- если можете, поверьте: наши отношения с Ларисой Степановной самые чистые и дружеские. И в том, что я осмелился пригласить ее в театр, вина только моя.
- Не надо объяснять,- все столь же враждебно сказал Андрей,- Буду рад, если это наша последняя встреча.
- Простите меня, если я задел вашу честь,- искренне сказал Тухачевский и сел в машину.
Глава четвертая
Если то состояние, в котором долгое время любящие друг друга люди, несмотря на возможные ссоры, обиды и даже размолвки, считают, что они все же не могут обойтись друг без друга и способны прощать все обиды, называется семейным счастьем, то теперь, после того как внезапно вернувшийся из командировки Андрей увидел Ларису вместе с Тухачевским, это семейное счастье рухнуло.
Андрей посчитал ниже своего достоинства с пристрастием допрашивать Ларису и не стал набрасываться на нее с упреками, которые обычно сопровождают приступы ревности. Обиженный до глубины души, он весь ушел в себя, в свои страдания. Он не разговаривал с ней, как не разговаривают с человеком, достойным лишь презрения, и был уверен, что это подействует на нее сильнее, чем шумное, но обычно бесплодное выяснение отношений, когда каждая из сторон считает себя единственно правой. И в отместку Ларисе он на следующий день не вернулся домой, оставшись ночевать в редакции.
Для Ларисы это молчание было тяжелым ударом. Не нарушив верности Андрею, она тем не менее была убеждена, что любая ее попытка доказать мужу эту истину обречена на неудачу. Доказать то, что в таких случаях обычно недоказуемо, было конечно же делом совершенно бесполезным, особенно потому, что Андрей принял бы ее оправдания за желание укрыть от него правду. Она страдала, пытаясь найти выход из тупика, и не могла, как ни старалась, найти его. Подозрения Андрея несказанно оскорбляли ее. Может быть, ее переживания были бы не столь мучительны, если бы она не знала о том, что совсем недавно забеременела. Лариса собиралась сказать об этом Андрею перед его командировкой, но посчитала это преждевременным: вдруг она ошиблась? Говорить ему об этом теперь было бы совсем ни к чему: Андрей еще больше утвердился бы в своих подозрениях.
В первую ночь, проведенную в редакции, Андрей не спал. Никогда не куривший прежде, он запасся папиросами и выкурил в эту ночь едва ли не целую пачку "Казбека". Он пришел к выводу, что должен объясниться с Ларисой, и долго обдумывал содержание предстоящего разговора, но решил, что устного разговора с ней у него не получится, потому что он обязательно сорвется и наговорит ей такое, чего женщины, да еще такие гордые, как Лариса, никогда и никому не прощают.
И он задумал написать ей письмо. Оно рождалось в муках и сомнениях, сперва вмещало в себя много злости и упреков, и Андрей нещадно рвал исписанные листы, швыряя их в урну. Наконец получился тот вариант, который, как он полагал, наиболее точно и искренне выражает его чувства, учитывает характер и психологию Ларисы и не должен обидеть ее.
Андрей перепечатал текст письма на машинке.
"Ларка-Ларка!
Я снова хочу назвать тебя так, как называл в самые прекрасные дни нашей жизни. То, что я пишу сейчас,- не упреки, которые неприятны тому, кто их выслушивает, и унизительны для того, кто их высказывает. Просто это думы о жизни, которые одолевают меня сейчас и которыми, видимо, мне хочется защититься от страшной обиды.
Я пытаюсь сейчас понять, почему два любящих существа, мечтавших о совместной жизни как о высшем счастье, как о самой желанной цели,- как эти два существа не могут порой найти общий язык и превращают с таким трудом и такими жертвами завоеванную любовь в источник горя и разочарований.
Не знаю, возможно, я ошибаюсь, но дело тут, наверное, не только в нас самих.
Судьбы людей, как и сами люди, не терпят насилия и жестоко мстят тому, кто пошел наперекор им. И ты и я решились на это и теперь обречены на то, чтобы роптать на ту самую судьбу, которую совсем недавно благодарили за то, что она свела нас вместе.
Сколько существует мир, столько люди придумывают красивые сказки о счастье, воспевают его и мечтают о нем. Конечно, если бы не было этой мечты, то не стоило бы и жить. Но люди забывают о том, что в счастье, как и в любом другом явлении жизни, заключено и страдание. То самое, что мы сейчас и испытываем с тобой.
Нет на свете ничего более призрачного и недолговечного, чем первая любовь. Яркая, незабываемая и прекрасная, она, в сущности, мгновенна, потому что рождена пылающим сердцем, еще не знающим, что такое жизнь. Как и все, что горит ярким пламенем, она оставляет после себя лишь золу разочарований и несбывшихся надежд. Как только страсть и тщеславие утоляются - кончается то, что мы называем любовью. Это горькая истина, но от этого она не перестает быть истиной.
Разрушать всегда легче, чем созидать. Звезды не вечны. Они падают и сгорают. Вот и наша звезда закатилась и упала. Мрачно и темно вокруг и не хочется жить. Лишь твои глаза светятся и сейчас передо мной, такие же смеющиеся и лучистые, как тогда, в дни нашей молодости.
Вот, кажется, и все. Не удалась жизнь. И ты знаешь почему.
Главный виновник этой трагедии - я сам. Уж хотя бы потому, что ждал тебя даже тогда, когда считал погибшей. И стал на твоем пути.
Я причинил тебе много горя и страданий. И потому не хочу ни прощения, ни жалости. Хочу лишь, чтобы ты была счастлива.
Андрей.
Перечитал все это. Кажется, глупо, излишне красиво и смешно. И все же ты прочти".
Вновь и вновь перечитав письмо, он похвалил себя за то, что ни словом не упомянул в нем о своей ревности, хотя его так и подмывало прямо сказать ей об этом.
Рано утром, еще до начала работы, он отправился домой, предварительно позвонив по телефону. Никто не ответил, и он решил, что Лариса уже уехала в Промакадемию. Предположения его оказались верны - Ларису он не застал, и это его обрадовало. Положив письмо на столе на самом видном месте, он отправился в редакцию, надеясь, что вечером Лариса прочитает его послание и позвонит ему.
Однако прошел вечер, наступила ночь, но она не позвонила. Встревоженный Андрей набрал домашний номер и почти сразу же услышал голос Ларисы:
- Алло! Я слушаю…
Андрей стремительно положил трубку на рычаг, словно боялся, что даже по его дыханию она поймет, что это звонил именно он.
Два дня Андрей не звонил и не приезжал домой, продолжая "дежурить" в редакции, сказав своему шефу, выразившему по этому поводу некоторое удивление, что его попросили подменить на дежурстве друзья. Естественно, он заранее предупредил их, сославшись на то, что ему необходимо работать над срочным материалом, а дома условий сейчас для этого нет, в квартире ремонт. Одну ночь он провел на Курском вокзале, с острой болью и до мелочей восстанавливая в памяти то метельное декабрьское утро, в которое он здесь встречал Ларису. Неужели все в этом мире так призрачно, склонно к непредсказуемым переменам и не бывает устойчивого, ничем не омраченного счастья?
Наконец он не выдержал и вернулся домой. Был уже поздний вечер, но квартира оказалась запертой. Андрей открыл дверь своим ключом, щелкнул выключателем. Ларисы дома не было. Он заглянул в шкаф. Там не было ее вещей.
Андрей тяжело опустился на стул. Вот и доигрался. Она ушла… Изобразил из себя великомученика! Может, она и не виновата перед тобой? Как, а эти поцелуи с Тухачевским в его кабинете? А театр? Откуда тебе знать, где они были вместе? А кто тебе подтвердит, что в театре, а не где-нибудь на даче? Ревность снова начала душить его. Ушла, ну и пусть! Значит, виновата? И хорошо, что ушла! Все к лучшему в этом лучшем из миров!
Он перерыл все в столе, но не нашел ни записки, ни своего письма. Значит, взяла на память. А может, выбросила, как ненужный клочок бумажки.
Спать он не мог, ворочался на диване, вскакивал, подходил к окну, надеясь увидеть там, в переулке, знакомую фигуру, до полуночи пытался слушать радио, но никак не мог взять в толк, о чем ему вещает репродуктор. Оказывается, бывают и такие минуты, в которые жизнь теряет свою ценность, становится совершенно ненужной и бесцельной.
Андрей открыл потайной ящик в столе, где хранились документы, письма и револьвер. Он взял его в ладонь, ощутив холодок рукоятки, как бы предвещавший гибель. Но нет, он не сможет застрелиться, не посмеет оставить ее одну…
Утром едва он открыл дверь в коридор, как на него коршуном налетела Берта Борисовна. Казалось, она караулила его у двери.
- Ваша Ларочка вернулась? - грозно осведомилась она.
- А вы знаете, где она?
- Это я вас должна спросить, где она! Но разве вы можете ответить мне на такой простой вопрос, если вас сутками не бывает дома!
- Работа, Берта Борисовна,- попробовал оправдаться Андрей.
- Ах, перестаньте сказать! - возмутилась она.- А раньше что, не было работы? Но я всегда видела вас вдвоем и так радовалась вашему счастью. Поверьте, если счастье не приходит в твой дом, то твое счастье уже в том, что ты радуешься счастью соседей! Как можно не ценить такую женщину, как ваша Ларочка, вы можете мне сказать что-нибудь вразумительное? О вашей любви надо писать роман, слагать поэмы и оды! Конечно, очень жаль, что сейчас нет таких писателей, как Тургенев, а все эти современные щелкоперы, разве они что-нибудь понимают в любви? И все же скажите мне на милость, как вы надеетесь разыскать свою любимую жену в этом водовороте? Это же не город, это целое государство!
Андрей, поникнув головой, оторопело смотрел воспаленными глазами на Берту Борисовну, будто она говорила не на русском, а на каком-то чужеземном языке.
- А может, и не надо искать? - Андрей проговорил эту Фризу столь растерянно, что Берта Борисовна испугалась.
- И вам не совестно задавать такие глупые вопросы? До сих пор я считала вас умным человеком. Выкиньте это из своей головы незамедлительно! А если я вам сообщу сейчас нечто такое, отчего вы сразу позабудете свои дурацкие подозрения? Идите сюда, ревнивец, в мою комнату. Я же не буду сообщать вам великие тайны так, чтобы их услышала вся Москва!
- Какие тайны? О чем вы говорите? - едва слышно пролепетал Андрей, медленно идя вслед за Бертой Борисовной и холодея от внезапно охватившей его тревоги.
Она плотно прикрыла за ним дверь и усадила его в кресло.
- Вы же понимаете, наша коммуналка скоро проснется, да они уже, даю голову на отсечение, приникли к замочным скважинам. Ну да черт с ними, все равно от них ничего не скроешь. Важно скрыть хотя бы самое главное. Так вот,- торжественно возвестила Берта Борисовна таким тоном, каким проповедник возвещает о скором приходе конца света,- считайте меня клятвопреступницей! Ваша Ларочка взяла с меня клятвенное обещание не говорить вам об этом, она умоляла меня со слезами на глазах, вы бы видели эту картину! Избави Господи, если вы скажете ей, что узнали эту тайну от меня! Но я не могу, не имею права не открыть вам ее, я же вижу, что только это и выведет вас из состояния полной прострации!
Берта Борисовна выдержала продолжительную паузу, видимо чтобы ее сообщение произвело наибольший эффект, возвысилось до уровня сенсации, и выпалила в лицо Андрею:
- Так вот, чтоб вы знали: скоро вы будете отцом! Да, да, самым настоящим папочкой, хотите вы этого или нет! Я уже вижу перед своими глазами этого чудненького ребеночка! И я вас уверяю, не может от таких красивых родителей появиться какой-нибудь уродец!
- Она беременна? - недоверчиво спросил Андрей, все еще не веря в то, что ему говорила Берта Борисовна.
- А как вы себе думаете? - изумилась она этому наивному, по ее мнению, вопросу.- Поразительно, как все мужчины во всем мире одинаковы! Если я вам говорю, что вы будете папочкой, так вы еще и не понимаете, откуда берутся дети? Так я должна вам сказать, что вы были просто обязаны сделать этого ребеночка давным-давно.
Андрей смотрел на Берту Борисовну во все глаза, как смотрят в цирке на мага и чародея.
- Так вы что себе думаете? - продолжала наступать на него Берта Борисовна.- Выходит, и после моего сообщения вы будете продолжать сидеть в этом старомодном кресле и не пошевелите пальцем, чтобы побыстрее найти свою прекрасную Дульцинею? Нет, вы обязаны немедля приступить к поиску, а если потребуется, то объявить всесоюзный розыск и найти ее, если она даже на самом краю света!
- Но где же ее искать? Берта Борисовна, она, наверное, оставила вам адрес?
- Вы думаете, я ее не просила? В таком случае вы плохо обо мне думаете! Она сказала, что и сама еще не знает, где будет жить. Как я уговаривала ее не уходить! Вот, молодой человек, к чему приводят неразумные шалости! Как вы могли не дорожить такой женщиной! Она примчалась к вам чуть не с другого конца планеты, и вы должны были носить ее на руках! Вы что, до сих пор не знаете, что женщина - это чудо природы? Что без женщины на земле исчезнет жизнь? Кто выкормил вас своей грудью, может, не женщина? Откуда, скажите на милость, в мире все мифы, все легенды, все акафисты,- откуда, я вас хочу спросить? Да что там мифы, все искусство, все геройство, все-все - откуда? Так если вы не даете или не хотите знать, я вам таки скажу: от женщины. Да, да, от ее величества женщины!
И Андрей принялся за поиски. Они оказались не столь продолжительными, как он предполагал. Наведя справки по месту работы Ларисы, Андрей выяснил, что она заболела, а живет сейчас в общежитии Промакадемии на Покровке.
Андрей помчался на Покровский бульвар. В трамвае, в который он втиснулся с огромным трудом, было жарко и душно, самые отчаянные пассажиры висели на подножках. Уже продолжительное время шли разговоры о том, что в городе ускоренными темпами строится метро, но еще не была готова ни одна станция первой очереди.
На Покровском бульваре сладко пахли цветущие липы, шла бойкая торговля мороженым и газированной водой с передвижных тележек. Вокруг стеклянных высоких баллончиков с сиропом вились неугомонные, охочие до сладкого осы. Андрей залпом выпил три стакана газировки с сиропом ядовито-зеленого цвета с необычным названием "свежее сено" и направился в общежитие, обтирая взмокревшее лицо большим носовым платком. Чем ближе он подходил к дому, в котором оно размещалось, тем сильнее охватывало его знобящее волнение.
Ларису он застал в крохотной полутемной комнатке, лежащей на узкой односпальной металлической кровати. Несмотря на то что на улице было жарко, Лариса лежала, укрывшись казенным байковым одеялом, осунувшаяся, похудевшая и все же по-прежнему пленительно красивая. Глядя на нее, Андрей испытал острое чувство жалости и стыда за то, что произошло и из-за чего его любимая жена попала сейчас в унизительное положение беженки.
Лариса читала какую-то книгу и, поняв, что кто-то вошел в комнату, обернулась к двери. Увидев Андрея, она снова принялась читать.
- Здравствуй, беглянка,- Голос Андрея дрожал, и шутка не удалась.
Лариса слегка кивнула в ответ, всем своим видом показывая, насколько безразлично ей его появление, и давая понять, что не намерена разговаривать с ним.
- Ты заболела? - участливо спросил он.- Как себя чувствуешь?
Лариса не удостоила его ответом. Ресницы ее слегка дрогнули.
- Я приехал за тобой,- решительно сказал Андрей.- Дома ты быстро поправишься, вызовем врача…