- Допустим,- развивал свою мысль Сталин,- что эту странную теорию, которая так далека от науки, как небо от земли,- допустим, что эту странную теорию перевели на практику. Что из этого может получиться? Известно, что старый Рим точно так же смотрел на предков нынешних германцев и французов, как смотрят теперь представители "высшей расы" на славянские племена. Известно, что старый Рим третировал их "низшей расой", "варварами", призванными быть в вечном подчинении "высшей расе", "великому Риму", причем, между нами будет сказано, старый Рим имел для этого некоторые основания, чего нельзя сказать о представителях нынешней "высшей расы".
Едва Сталин закончил эту фразу, как в зале грянул гром аплодисментов.
- А что из этого вышло? - невозмутимо продолжал Сталин, терпеливо выждав, пока затихнет этот гром.- Вышло то, что неримляне, то есть "варвары", объединились против общего врага и опрокинули Рим. Спрашивается, где гарантия, что претензии представителей нынешней "высшей расы" не приведут к тем же плачевным результатам?
"Какое знание истории, какое потрясающее умение спроецировать исторические события далекого прошлого на сегодняшний день! - восхитился Андрей.- Сталин не обличает, не поносит фашистов, не клеймит их гневными словами, он спокойно и убедительно проводит аналогию между прошлым и настоящим и повергает их ниц, тут же предсказывая будущее. Это доступно только истинному мыслителю. И как все ясно, просто, зримо!"
Сталин перешел к тем, кто убежден, что войну надо направить против СССР. Он назвал среди этих зачинщиков военных авантюр только Японию, что же касается Европы, то он предпочел назвать не конкретную страну, а обозначить это как "некоторые государства".
"Чем же объяснить, что он не назвал Германию? - недоумевал Андрей - Ведь именно германский фашизм - главный источник войны".
- Допустим,- рассуждал далее Сталин,- что эти господа перешли от слов к делу. Что из этого может получиться? Едва ли можно сомневаться, что эта война будет самой опасной для буржуазии войной. Она будет самой опасной не только детому, что народы СССР будут драться насмерть за завоевания революции. Она будет самой опасной для буржуазии еще потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран. И тут пусть не пеняют на нас господа буржуа, если они на другой день после такой войны недосчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих "милостью Божией".
И снова в зале грянул оглушительный гром.
В перерыве Андрей в толпе делегатов неожиданно столкнулся с Михаилом Кольцовым. Тот тоже был возбужден, стекла его очков сверкали, чудилось, что в этом возбужденном порыве он вот-вот взлетит.
- Старик! - прокричал он, увидев Андрея.- Вот так встреча! Где ты скрываешься, мы с тобой не виделись целый век! А сейчас секунда равна веку! Наша советская секунда!
Андрей очень обрадовался встрече. Там, в зале, его мысли были всецело заняты Сталиным и его докладом, а в перерывах он снова остро и горько ощущал свою неприкаянность и одиночество.
- И в самом деле,- подтвердил он, обнимая Кольцова,- давненько мы не виделись.
- Это все мелочи жизни! - весело махнул рукой Кольцов - Будем живы, еще повстречаемся, еще подышим ветром! - Он о чем-то задумался, грустинка потаенно мелькнула в его живых горячих глазах, но он тут же, видимо отринув прочь какие-то неприятные мысли, воскликнул: - Но какой, старик, доклад! Какой доклад! Ты когда-либо слышал что-нибудь подобное? Вот это, батенька, силища! А какая непоколебимая уверенность, какое восхитительное спокойствие! Как это он великолепно сказал о том, что мы готовы ответить ударом на удар поджигателей войны!
- Да, и мы действительно ответим! - подхватил Андрей.- Я был на Дальнем Востоке, у танкистов. Какой чудесный, мужественный народ! Да и танки у них - мощь! Как чудесно сказал Иосиф Виссарионович: те, кто попытается напасть на нашу страну, получат сокрушительный отпор.
- Да, да,- не дав ему закончить, продолжил Кольцов,- чтобы впредь неповадно было им совать свое свиное рыло в наш советский огород! Превосходная тема для карикатуры, прямо на первую обложку журнала!
- Борис Ефимов это изобразит! Во всей красе!
- Да уж, мой братец - великий мастер.
- Мастер! - воскликнул Андрей.- Он не мастер, а классик карикатуры.
- Смотри не перехвали. А что, старик, не рвануть ли нам с тобой в буфет? Время еще есть, а я голоден, как тысяча акул.
И они отправились в буфет, где длинные столы, покрытые белыми накрахмаленными скатертями, были уставлены множеством соблазнительных кушаний и где можно было выпить по бокалу шампанского.
И тут Кольцов перешел к вопросам, которых Андрей больше всего опасался:
- Как поживает твоя прелестная казачка? Почему ты так упорно прячешь ее от восхищенных почитателей?
- Она поехала навестить свою мать.- Андрею трудно было скрыть свое смущение, тем более что он решил ни слова не говорить об их размолвке.
- Как обидно! - воскликнул Кольцов.- А я так надеялся после съезда напроситься к вам в гости.- Он взглянул на часы.- Однако нам пора возвращаться, сейчас прозвенит звонок.
Они поспешили в зал и уже поднимались по лестнице, когда Кольцов стремительно подбежал к высокому, ладно скроенному человеку, шагавшему со ступеньки на ступеньку с гордо и независимо поднятой головой. На его спортивной фигуре сидел, как влитый, элегантный, в клетку, костюм. Седина волос могла бы посоперничать с белизной снега и, как ни странно, совсем не старила его молодое задорное лицо.
- Нет, это не Саша Фадеев! - вскричал Кольцов, хватая его за высокую талию.- Так величественно ходят только короли, да и то не все! К тому же ты сегодня неправдоподобно трезв!
Фадеев в ответ голосисто, по-петушиному, рассмеялся.
- А ты как хотел? - задиристо спросил он, насмешливо и победно глядя на Кольцова сверху вниз.- Я тебе не какой-то там корреспондентишка вроде Мишки Кольцова. Я - делегат съезда!
- Но всего лишь с совещательным голосом! - изображая злорадство, захихикал Кольцов.- От прессы ничего не скроешь, учтите это, человек с двойной фамилией. Это ж надо такое придумать: Булыга да еще и Фадеев. Послушай, послушай, а может, ты скрываешь свое дворянское происхождение? - с ехидцей задал он каверзный вопрос.- Захудалые дворянчики страсть как обожали двойные фамилии, вроде там Переверни-Корыто или Дубяго-Задавальский.
- Если я и дворянин, то советский,- в тон ему ответил Фадеев, и его смешок, выплеснувшись на высоких нотах, слился с трелью звонка.
- Я сижу в партере, хоть и не делегат,- не без гордости шепнул Кольцов Андрею, когда они вместе с другими участниками съезда вошли в зал заседаний.- Не пропадай надолго, старик. А как вернется моя давняя любовь - свистни!
Сталин перешел к народному хозяйству, и этот раздел доклада показался Андрею суховатым: целый океан цифр обрушился на делегатов, они терпеливо слушали эти выкладки с процентами, тоннами, гектарами, центнерами, лошадиными силами, миллионами голов скота и прочими чудесами статистики, взрываясь аплодисментами лишь тогда, когда из всех этих громоздких, неуловимых для памяти таблиц Сталин делал вывод о том, что социалистический уклад стал господствующей и единственной командной силой во всем народном хозяйстве.
- Как могли произойти эти колоссальные изменения в какие-то три-четыре года на территории громадного государства с его отсталой техникой, с его отсталой культурой? Не чудо ли это? - Сталин, как бы не дождавшись ответа из зала, ответил сам: - Это было бы чудом, если бы развитие шло на базе капитализма и единоличного мелкого хозяйства. Но это не может быть названо чудом, если иметь в виду, что развитие шло у нас на основе развития социалистического строительства.
Наконец Сталин заговорил о положении в партии, и Андрей весь превратился в слух.
- Если на Пятнадцатом съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками,- возвысив голос, сказал Сталин,- а на Шестнадцатом съезде - добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде - и доказывать нечего, да, пожалуй, и бить некого. Все видят, что линия партии победила.
Сталин произнес эти крепко сколоченные, продуманные фразы внешне спокойно, как нечто само собой разумеющееся, не выказывая открыто ни радости, ни гордости победителя. Всем своим видом он хотел показать, что иначе и не могло быть, все могло произойти только так, как предсказывал он, как он предначертал. А про себя подумал о том, какой яростной была борьба, какой натиск противников ему пришлось выдержать и как, меняя то и дело тактику борьбы, он, что называется, обвел своих врагов вокруг пальца и стоит сейчас на трибуне как единственный правоверный ленинец. Сталин не удержался даже от того, чтобы мысленно не похвалить себя: он достиг того, о чем мечтал. Он достиг своего звездного часа, когда имя "Сталин" слилось воедино и навсегда с именем "партия" и когда его слово и дело означают слово и дело партии.
Глава шестая
Пятнадцать дней, в течение которых проходил съезд, показались Андрею вечностью. Речи, которые произносили делегаты, были невероятно громоздки, насыщены множеством цифр, фактов, имен, цитат, а главное - прославлением мудрости товарища Сталина. Члены Политбюро пользовались, по существу, неограниченным регламентом, это были даже не речи, а целые доклады, и почти все они, исключая, пожалуй, только Калинина, говорили по полтора-два часа.
Каждый раз в перерыве, уходя из зала, Андрей искал встречи с Кольцовым, ему невыносимо тяжело было чувствовать себя одиноким, но тот все время куда-то исчезал, и весь вид его говорил о том, что каждая минута у него на вес золота и в каждую минуту он, не тратя ее на праздные разговоры, обязан действовать, решать что-то важное и срочное, кого-то убеждать, с кем-то спорить, кого-то клеймить, а кого-то возносить до небес.
И все же уже где-то к концу съезда он внезапно возник возле Андрея, увлек его в укромный малолюдный уголок, где они уселись в кресла друг против друга.
- Как тебе показалась речь Мироныча? - лукаво спросил он Андрея.
- Прекрасная речь! - сразу же восторженно откликнулся Андрей.- Какой оптимизм! Какая вера в то, что мы создаем! И как точно он определил доклад Сталина: "самый яркий документ эпохи"! А его умнейшее предложение: принять доклад к исполнению как партийный закон. Не зря Иосиф Виссарионович отказался от заключительного слова. Действительно, к чему оно, если против отчетного доклада не было никаких возражений? И, по-моему, Мироныч первый, кто назвал Сталина величайшим стратегом социалистической стройки. А как он врезал этим отщепенцам, назвав их обозниками!
- Да, Мироныч у нас прямо-таки поэт! - не то восхищаясь, не то иронизируя, воскликнул Кольцов.- Как это он сказанул: "Черт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить!" - поэма, афоризм, симфония! Кстати, он не единожды назвал Сталина стратегом.
Кольцов подвинулся к Андрею почти вплотную и, беспрерывно поглядывая на сновавших несколько поодаль делегатов, негромко заговорил:
- Старик, а ты заметил, какую овацию устроили Кирову? Тебе это о чем-нибудь говорит?
- Мироныч заслужил,- убежденно произнес Андрей.
- Так-то оно так,- загадочно протянул Кольцов.- Ты давно не заглядывал в словарь Даля? Загляни на досуге. Там есть такое словечко, как "зависть". А завидовать - значит досадовать на чужую удачу, жалеть, что у самого нет того, что есть у другого. Тебе это словечко ни о чем не говорит?
- К чему это ты, Миша? - Андрей не сразу понял, на что намекает Кольцов.
- А ты сам догадайся. И поговорку вспомни: "Касьян на что ни взглянет, все вянет". Зависть, она прежде нас родилась!
И тут Андрей словно прозрел: "Он хочет сказать, что Сталин завидует Кирову? Какая чушь! Да он же на голову выше Мироныча! Хотя бы потому, что Сталина никто не посмеет обозвать "Виссарионычем", а вот Кирова запросто зовут "Мироныч".
А вслух сказал:
- Мироныч - прекрасный человек. Его любят в партии. Но до Сталина ему далеко! Мироныч - агитатор, трибун, создан для митингов. А Сталин - стратег.
- Не скажи, старик, не скажи,- мягко возразил Кольцов.- В партии есть иные суждения, я тут успел кое с кем пообщаться. Впрочем, не здесь обсуждать эти проблемы. Давай после вечернего заседания побродим по стольному городу, потолкуем, может, завернем ко мне на чашку чаю. Я и Сашку пригласил.
- Вот это здорово! - обрадовался Андрей: ему давно хотелось поближе познакомиться с Фадеевым.
Поздним вечером они вышли из Кремля втроем. Южный ветер нежданно для февраля принес с собой оттепель, и они долго ходили по ночным улицам, чувствуя себя свободно и раскованно. Говорил больше Кольцов, а Фадеев в основном помалкивал да смеялся голосом молодого петушка.
- Старик,- обращаясь к Андрею, оживленно сказал Кольцов, всласть дыша мягким, бодрящим и влажным воздухом и прислушиваясь к хрустальному звону падающих с крыш сосулек.- Ты, конечно, знаешь о причинах болезни своего шефа?
- Понятия не имею,- честно признался Андрей.- Лев Захарович меня в это не посвящал.
- Твой Лев Захарович - хитрющий лис! - объявил Кольцов, чем едва не поверг Андрея в смятение: он никогда не отважился бы сказать такие слова о своем начальнике.- Впрочем, и человечишко он не ахти…
- Зачем же ты так…- оторопело протянул Андрей.
- Поверь мне, старик, я зря не скажу.
- Лис? - залился смехом Фадеев.- Говоришь, хитрющий лис! Вот это образ!
- Да вот вам хотя бы один сюжет, навскидку. Ему говорят: "Мехлис, ты еврей". И что он отвечает? Мехлис с гордостью отвечает: "Я не еврей, я коммунист!" Хорошенькое дело, как говорят в Одессе! Вам достаточно или еще?
- Я не еврей, я коммунист! - слово в слово, захлебываясь от смеха, повторил Фадеев.- Да он же гений!
- А вы обратили внимание, о чем он почти каждый божий день пишет в "Правде"? Он пишет о великом Сталине. Как-то я спросил его, что он думает о новых назначениях в армии. И он с ходу ляпнул: "Все эти Тухачевские, корки, уборевичи - какие это коммунисты? Все это хорошо для восемнадцатого брюмера Бонапарта, но не для Красной Армии". Вы думаете, это он сам придумал? - многозначительно спросил Кольцов.- Ну да дьявол с ним, с Мехлисом. Я, кажется, не досказал тебе о твоем шефе,- снова обратился он к Андрею.- Старик, твой шеф, говоря нормальным человеческим языком, крупно погорел. Ты знаешь, что он вытворял? К вам в "Правду" шли отчеты с партийных собраний ячеек с результатами голосования. И в них, к примеру, сообщалось, что за Сталина голосовало, скажем, сто человек, а против - триста. А твой шеф исправненько пишет: за - триста, а против - сто. Короче, с точностью до наоборот. Как вам это нравится, ребятишки? Ну там, в партячейке, читают газету и диву даются: что за чушь, какой наглый обман! Звонят в редакцию. Твой шеф - сама вежливость и предупредительность. Заверяет, что немедленно все проверит. Потом сообщает: "Вы абсолютно правы, произошла досадная опечатка, наборщики в типографии дали маху, напутали, редакция приносит вам извинения, примите и прочая…" Ну а кто заметит коротенькое исправление, к тому же набранное петитом, да еще и без упоминания известного имени? Пришлось бедолагу снять. И он от отчаяния залег в больницу. Микроинфаркт…
- Неужто это правда? - изумился Андрей, сперва предположив, что Кольцов просто решил над ним подшутить.
- Такая же правда, как и название твоей газеты,- серьезным тоном развеял его сомнения Кольцов.- Что до меня, то я снял бы с работы не твоего шефа, а Мехлиса.
- Мехлиса?
- А ты что, думаешь, такие вещи делаются по собственной инициативе? Шалишь, брат!
- Но выходит, такое можно провернуть и при любом другом голосовании? - озадаченно спросил Фадеев.
- А ты как думал? - задиристо воскликнул Кольцов,- Сашка, у тебя, оказывается, вопреки моим представлениям, есть мозги! Уж тебе-то пора знать эту хитрую механику. Между прочим, это весьма испытанный метод, так делалось и на предыдущих съездах. И знаете, кто решает судьбу руководящих органов партии? Не знаете. Так я вас просвещу: счетная комиссия! Разумеется, сформированная соответствующим образом. А еще один секрет, так и быть, могу вам открыть, вы кадры надежные. Так вот, знайте, что тайное голосование - чистейшая фикция. И тебе, Булыга, очень повезло.
- В чем же? - поспешно осведомился Фадеев.
- А в том, что у тебя только совещательный голос и, следовательно, тебя не подпустят к урне.
- Миша, не дури голову,- рассердился Фадеев.- Разве есть способы выяснить, кто голосовал "за", а кто "против", если голосование и в самом деле тайное? Думаю, что таких способов пока еще не изобрели.
- Вот и попал пальцем в небо! - торжествующе оценил его неверие Кольцов.- Слушайте меня, старичье, внимательно. Представьте себе, что вы делегаты съезда с решающим голосом. Перед съездом вам, как и всем остальным, дают заполнить анкеты, которые вы, объятые телячьим восторгом, старательно заполняете. А при выборах руководящих органов партии вам выдают бюллетени. Конечно же для тайного, абсолютно тайного голосования. Предположим, в бюллетене вы, имея на меня зуб, взяли да и лихо вычеркнули мою изумительную фамилию. И что же вы, великие любители всяческих тайн, обязаны сделать?
- Кажется, там надо написать вместо вычеркнутой фамилии человека, которого мне хочется избрать,- не очень уверенно ответил Андрей.
- Корифей! Ну ничего не скажешь, истинный корифей! - радостно воскликнул Кольцов.- Так вот, милочки мои, вы уже и на крючке! Как окуни на мормышке!
- Что-то я не совсем…- начал было Фадеев.
- А вот ты вовсе и не корифей. И как только ты свои романы чиркаешь? Неужели тебе так-таки и не пришло в голову, что мало-мальски опытный графолог, сличив твою чудненькую анкету с твоим прелестненьким бюллетенем, не разгадает твою сногсшибательную фамилию? Еще как! И вот ты уже в списочке тех, кому предстоит узнать, что ад - это вовсе не рай.
- Неужели это правда? - оторопело спросил Андрей.
- Эх ты, Фома неверующий,- засмеялся Кольцов.- Впрочем, если не веришь, так и не верь. Хочешь быть счастливым - будь им! И знаешь, старик, сегодня мне охота побалагурить, отвести душу.
- Присоединяюсь целиком и полностью! - возрадовался Фадеев.- Ты обещал принять нас в своих апартаментах.
- Передумал! - решительно сказал Кольцов.- Там нам будет не очень-то вольготно. Завернем-ка, братишечки, в наш благословенный Дом печати. Под коньячок я вам еще не то поведаю.
Они свернули на бульвар и вскоре уже сидели в ресторане, выбрав себе столик в самом углу. Андрея словно обожгло: вспомнились вечера, когда он бывал здесь с Ларисой, и особенно самый первый вечер. Тогда они тоже сидели с Кольцовым…