Под коньячок Кольцов и вовсе разговорился, он был в ударе.
- Вот и завершился съезд,- раздумчиво начал он.- Выпьем за это!
- Прекрасный повод выпить! - подхватил Андрей,- Эпохальное событие! Съезд победителей - лучше не скажешь! И представьте, я вместе со всеми чувствую себя победителем!
- Счастливый человек,- почему-то с заметной грустинкой сказал Кольцов,- Я тоже радуюсь нашим победам, но, честно говоря, что-то меня подспудно тревожит. Знаешь, как бывает в детстве: увидишь чудесный сон, будто побывал в раю, а проснешься - оказывается, ты на грешной земле.
- Откуда у тебя такая чертовщина? Оглянись вокруг!
- А ты оглядывался? Пытался сравнить победоносные цифры с реальной жизнью?
- И все-таки жить стало лучше, жить стало веселее! Ты же слышал на съезде, как колхозница хвасталась, что купила патефон, шерстяную косынку, железную кровать…
- Как мы любим повторять чужие мысли! Полезнее было бы сравнивать, сомневаться.
- С чем сравнивать? - горячился Андрей,- Может, с Западом? Так они уже целые века строятся. А мы едва только начали. Мы же родились в семнадцатом!
- Выходит, вся российская история с семнадцатого? А куда ты подевал Ивана Калиту, Ивана Грозного, Петра Первого, Екатерину Великую? Что, наша империя возникла в семнадцатом?
- Братцы, давайте не будем,- попытался остановить их спор Фадеев,- Лучше выпьем за наше будущее!
Кольцов охотно поддержал его.
- Лучшее подтверждение нашей правоты,- все же вернулся к прежней теме Андрей,- в том, что все эти зиновьевы, каменевы, бухарины принародно, при всем съезде высекли себя. Они же ползали на карачках, вымаливая прощение!
- Мерзопакостное было зрелище! - морщась как от зубной боли, сказал Фадеев - Мелкие душонки! И ты, Андрюша, хоть на йоту веришь этим словоблудам? Как он сказанул, Зиновьев? "Семнадцатый съезд войдет в историю такой же славной датой, как семнадцатый год вошел в историю революции". Каково? Доклад Сталина назвал шедевром. И что в книге освободительной борьбы пролетариата четыре имени - Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин - стоят рядом. А ведь совсем недавно обзывал Сталина бездарью.
- Двурушники проклятые! Перевертыши! - возмутился Андрей.- Почуяли, что жареным пахнет, по-другому запели!
- Не стоят они доброго слова,- сверкнул стеклами очков Кольцов.- Меня, братцы-кролики, волнует совсем другое.
- Давай говори.
- Я скажу, а вы, если не согласны со мной, считайте, что это в порядке бреда. Думать-то нам надо, не одними же аплодисментами жить. Вы не поверите, какая весть долетела до моих ушей. Недавно в квартире Орджоникидзе побывали Косиор, Петровский, Шеболдаев, Эйхе, еще кое-кто из делегатов. Знакомые имена? И знаете, о чем они говорили? Убейте меня, не отгадаете!
- Задача не из простых,- согласился Фадеев.
Кольцов перешел на доверительный шепот:
- Шеболдаев предложил заменить Сталина Кировым. На посту генсека.
- А Киров был там? - поинтересовался Фадеев.
- В том-то и дело, что был.
- И как же он среагировал?
- Решительно отказался. Но представь себе, что произойдет, если обо всем этом узнает Сталин? А я ничуточки не сомневаюсь, что он узнает. Всевидящий глаз, всеслышащее ухо… Вот мы сейчас тут говорим, и я не очень уверен, что он нас не слышит.
Эти слова так напугали Андрея, что он зябко огляделся вокруг.
- Старик, успокойся,- заметив его нервное возбуждение, сказал Кольцов.- Это я к тому, чтобы вы не теряли бдительности. Хотите анекдот?
- Хотим! - Андрея всерьез пугал весь этот неприятный разговор, ему хотелось говорить и слышать о Сталине только хорошее.
- Извольте. Скажите мне, какая разница между Сталиным и Моисеем? Не знаете? Слабо? Тогда готов ответить. Разница очень большая: Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро. А вот еще… правда, этот с бородой. Объявляют состав Политбюро. Вывод одного остряка: "Какое замечательное у нас Политбюро: два заикало - Молотов и Рыков, один ошибало - Бухарин и один вышибало - Сталин".- И Кольцов первый от души расхохотался. Вслед ему залился фальцетом Фадеев, едва не поперхнувшись бутербродом с икрой.
- Миша, прошу тебя, оставь это,- попросил Андрей с кислым выражением лица.- Нехорошо так, пойми меня, нехорошо.
- А ты у нас все еще партийная целочка, все еще бережешь свою невинность,- с издевочкой заметил Кольцов.- Жизнь - она круче твоих застывших догм. Смотри глубже, разуй глаза! - Он вдруг помрачнел, веселые, искрящиеся смехом глаза потускнели.- Плохо нам будет, старик, вот увидишь, как будет плохо. Хоть мы и победители!
- А ты его не обижай,- остановил Кольцова Фадеев.- Не люблю, когда хороших людей обижают. Ты разве не чувствуешь: Андрюша - романтик. Его цинизм еще не одолел, и чудненько, и славно! Он хороший, чистый, не чета нам с тобой.
- Тем горше будет похмелье,- не унимался Кольцов.
Фадеев уже сердито посмотрел на Кольцова: он не переносил, когда с его мнением не хотели считаться.
- Ты лучше ответь на один терзающий меня вопрос,- перевел разговор на другую тему Фадеев.- Чем объяснить, что Сталин в своем докладе даже не упомянул Гитлера? Фигура-то весьма зловещая.
- Вот потому и не упомянул,- сказал Кольцов.- Я тоже над этим ломал голову. А все очень просто: кто высоко сидит, тот далеко глядит!
- Да этот Гитлер просто пустышка! - запальчиво воскликнул Андрей.- Ефрейторишка несчастный! Фигляр!
- Не скажи,- возразил Кольцов.- А виноваты во всем англичане.
- Как это? - вскинулся Фадеев.- Это что-то вроде "в огороде бузина, а в Киеве дядька".
- Не скажи! - еще более убежденно повторил Кольцов.- Объясняю популярно. В октябре восемнадцатого под Конином англичане применили против немцев газовую атаку. Многие немцы пострадали, и среди них - этот самый ефрейтор. Так вот, газ этот, видно, был хреноватый, потому что сей ефрейтор вместо того, чтобы, идя навстречу пожеланиям всех трудящихся, уйти в мир иной, отделался лишь временной потерей зрения. А если бы газ был поядовитее - ефрейтор не стал бы канцлером Германии. Выходит, вся вина лежит на англичанах. Не тот был хлор. А вы "Майн кампф", надеюсь, читали?
- Как же,- сказал Фадеев.- Могу тезисно пересказать. Человек есть воинственное животное. Всякий животный организм, прекращающий борьбу за существование, обречен на уничтожение. Боеспособность расы зависит от ее чистоты. Еврейская раса - пацифистская и интернационалистическая. Пацифизм - страшнейший из грехов, ибо означает отказ расы от борьбы за существование. Первый долг государства - привить массам националистические чувства. Главное - не интеллект, а сила воли и решительность. Человек, обладающий способностью командовать другими,- гораздо большая ценность, чем многие тысячи людей, склонных покорно повиноваться чужой воле. Только грубая сила обеспечивает выживание расы…
- О, да ты "Майн кампф" знаешь как "Отче наш"! - засмеялся Кольцов.
- Еще не все! Научить армию верить в свою непобедимость. Германия не вступит в союз с трусливым пацифистским государством, управляемым демократами и марксистами. И самое главное - никакой союз с Россией недопустим. В целях своего расширения Германия должна обратить свои взоры к России.
- И что вести войну вместе с Россией против Запада было бы преступно, ибо целью Советов является торжество международного иудаизма,- добавил Кольцов,- Зловещая доктрина!
- Вот потому-то и надо знать замыслы врага,- серьезно сказал Фадеев,- Гитлер стал истинным жрецом Молоха.
- Не слишком ли вы его переоцениваете? - вмешался Андрей.- От того, что он стал канцлером, он не перестал быть ефрейтором.
- Зря ты так,- сказал Фадеев.- Как бы нам с ним еще воевать не пришлось.
- Мы, возможно, и переоцениваем Гитлера, а ты, Андрюшечка, явно недооцениваешь. Это уже было с Гинденбургом.- Кольцову очень хотелось переубедить Андрея.- Дряхлый маршал после того, как ему представили Гитлера, брякнул: "Этого человека назначить канцлером? Я его сделаю почтмейстером - пусть лижет марки с моим изображением". А Гитлер его - коленкой под зад, причем без всякого военного переворота. На выборах. Сравните: шесть лет назад у Гитлера было всего двенадцать мандатов в рейхстаге, а два года назад - уже двести тридцать. Теперь за его спиной тринадцать миллионов избирателей! Вот вам и почтмейстер! И когда рейхстаг предоставил ему чрезвычайные полномочия, он, обернувшись к скамьям, где сидели социалисты, крикнул: "А теперь вы мне больше не нужны!" Каково?
- Далеко пошел ефрейтор! - подытожил Фадеев.
- Обломаем! - уверенно воскликнул Андрей.
- И все-таки почему же Сталин не упомянул о Гитлере? - "завелся" Фадеев.- Может, он ему импонирует? Или он его боится?
- Кто знает, кто знает,- замялся Кольцов.- Может, родство душ?
- Вы так договоритесь черт знает до чего! - разозлился Андрей.
- Ты прав, пусть об этом думают политики, у нас, бумагомарателей, своих забот хватает,- решив не разжигать спора, сказал Кольцов, вновь наполняя рюмки.- И ты, старик, не лезь в бутылку. Поговорим лучше о нашей родной литературе, прольем бальзам на душу нашему общему другу Булыге. Вот ответствуй, Сашок, перед нами и скажи как на духу: как это ты мог сподобиться работать в одной упряжке с Авербахом и Киршоном? Ты что, не знаешь, кто помог Авербаху взобраться на литературный пост? Он же родственничек самого Ягоды.
- Кто об этом не знает? - ответил Фадеев.- Только эти барчата мне всегда были чужды.- Лицо его вдруг сделалось малиновым.- Нет, не просто чужды, противны!
- Мало ли что! - усмехнулся Кольцов.- Да Авербах в литературе был все равно что Сталин в государстве. Помнишь, остряки говорили, что кроме РАППа есть еще и НАХРАПП?
- НАХРАПП? Что за абракадабра? - удивился Андрей.
- Нахичеванское отделение РАППа,- весело расшифровал Кольцов.
- Никто с такой радостью не воспринял постановление ЦК о ликвидации этого вертепа, как я! - с гордостью объявил Фадеев.- Хотя я и входил в руководство этого малопочтенного заведения. Да о нем и вспоминать неохота! Помните, у Толстого Катюша Маслова после суда, восстанавливая в памяти свою жизнь, вспомнила многое, кроме своих отношений с Нехлюдовым. А почему? Ей было слишком больно вспоминать об этом. Так вот, перед вами - Катюша Маслова! - Он помолчал и вдруг почти выкрикнул: - Они терзают меня, это воронье! Эти шавки! Они опутали самого Горького! Вот увидишь, какими народными витиями предстанут они на трибуне нашего писательского съезда. Мы же решили создать Союз советских писателей.
- Не превратится ли он в новый РАПП?
- Не позволим! - Фадеев как бы в острастку погрозил кому-то, невидимому, указательным пальцем.- Хотя собраний и заседаний станет больше. Они съедают мою жизнь уже сейчас! Писатель должен писать, а не упражняться в краснобайстве!
- Очень советую тебе - не лезь ты в это осиное гнездо,- серьезно сказал Кольцов, притронувшись ладонью к плечу Фадеева.- Иначе "Разгром" останется единственным произведением, которое ты создал.
- Но тогда туда пролезут новые Авербахи! - возмущенно крикнул Фадеев.- Ты этого хочешь?
- Авербах пролезет,- заверил его Кольцов.- Ему покровительствует сам Поскребышев, частенько бывает у него в гостях. Хотя Авербах его презирает, обзывает Поскребышем.
- Вот и Горький мне все время талдычит - не лезь, мол, Саша, в литературную драчку. Вы что, спелись с ним? - сильно захмелев, задирался Фадеев.- А я полезу! Все равно полезу! Я никого не боюсь. У Авербаха не был, у Поскребышева не был, а вот у Ягоды на даче был! И когда он вздумал примирить меня с его Авербахчишком, я вдрызг с ним разругался и рванул с его дачи. Пешком, в Москву!
- Так это же километров тридцать,- не поверил Андрей.
- А я и сто бы отмахал!
Он помолчал, гордясь собой, еще выше вознес свою красивую голову, снова лихо опрокинул рюмку, не дотронувшись до закусок.
- Великое счастье, что у нас есть Сталин,- искренне и даже прочувствованно произнес он.- Какое у нас сейчас замечательное правительство! Никогда в истории России не было такого замечательного правительства!
- Золотые слова! - восхищенно прокомментировал Андрей.- Предлагаю тост за нашего Иосифа Виссарионовича!
- Да, за великого Сталина! - они чокнулись, выпили, и Фадеев снова не стал закусывать.- Кем бы я был, если бы не Ленин, не Сталин? Отец - ссыльный, мать - акушерка. И сам я, братцы, родился в больнице, в Кимрах. А мать у меня, ребятушки, была всем матерям мать! - упиваясь воспоминаниями детства, воскликнул Фадеев, и Андрей заметил слезу на его щеке.- Сколько сотен километров проскакала она верхом на лошади по дальневосточной тайге! Ночь, пурга, у черта на куличках, в глухой деревне рожает баба - и матушка моя скачет! А характер! Никогда ни перед кем не склонялась!
- Ты в нее,- заметил Кольцов не без зависти.- И тоже ни перед кем не склоняешься.
- Неправда, врешь,- резко возразил Фадеев.- Склоняюсь. Но только перед одним человеком.
- Перед кем же? - нетерпеливо спросил Андрей.
- Перед Сталиным.
- Все понятно,- торопливо сказал Кольцов.- Ты где теперь живешь, Сашок?
- Весь мир знает, а ты не знаешь.- У Фадеева начал заплетаться язык.- Большой Комсомольский переулок знаешь? Дом НКВД знаешь?
- Ты пробрался в дом НКВД?
- Придержи свой длинный язык. Не пробрался! Фадеев никуда не пробирается! Мне квартиру Ягода дал!
- Выходит, он благоволит к тебе, дружок?
- Ягода - таракан! - едва не на весь ресторан прокричал Фадеев.- Ко мне Сталин благоволит. Сам Сталин, понял ты, недотепа?
Кольцов подмигнул Андрею, они приподняли со стула уже нетвердо стоявшего на ногах Фадеева и, взяв его под руки, повели к выходу, на остановку такси.
Глава седьмая
Было уже близко к полуночи, когда Мехлису позвонил Сталин. Тот вскочил с кресла и слушал его стоя, как во время исполнения государственного гимна.
- Товарищ Мехлис,- сказал Сталин спокойным, даже равнодушным тоном, сделав после этого обращения продолжительную паузу.
- Я вас внимательно слушаю, товарищ Сталин! - взволнованно воскликнул Мехлис, обозначая служебное рвение и пытаясь предугадать, что его ожидает - радостное или огорчительное, а может, и хорошая взбучка.- Добрый вечер, товарищ Сталин!
- Положим, уже не вечер, а ночь,- уточнил Сталин.- И я вот тут на досуге размышляю и неизбежно прихожу к мысли, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим являются люди, кадры. Вы разделяете это мнение?
- Безусловно, товарищ Сталин! - все еще не представляя, к чему клонит вождь, восторженно подхватил Мехлис.- Ценнейшая мысль!
- Хорошо, когда мнения совпадают,- резюмировал Сталин.- Надо наконец понять, что при наших нынешних условиях кадры решают все.
- Абсолютно все! - все в том же восторженном тоне подхватил Мехлис.
- Значит, вам это понравилось? А то многие наши товарищи, как это ни странно, против. Привыкли за триста лет, что их бьют, вот и говорят: "Зачем нам уважение? Это не для нас".
- К сожалению, таких немало, товарищ Сталин. Себя не умеют ценить и тем более своих подчиненных.
- Мы это поправим,- уверенно сказал Сталин.- Конечно, не без вашей поддержки.
Тут снова последовала такая большая пауза, что Мехлис даже подумал, что Сталин закончил разговор.
- Это как в шахматах,- неожиданно снова заговорил Сталин.- Вы любите шахматы, товарищ Мехлис?
- На отдыхе позволяю себе расслабиться за шахматной доской,- поспешно ответил Мехлис, не зная, как относится к шахматам Сталин, и знавший, что он увлеченно играет в городки и иногда в бильярд.
- Шахматы, товарищ Мехлис, такая серьезная игра, за которой невозможно расслабиться. Наоборот, шахматы требуют предельного напряжения ума и воли к победе. Так вот, на шахматной доске очень важно, чтобы каждая фигура стояла в нужный момент на нужном поле, где она может максимально проявить свои возможности.
- Это вы очень точно подметили, товарищ Сталин.
- Я вот тут продумываю вопрос о вашем дальнейшем продвижении, - начал Сталин.
- Товарищ Сталин, я поражен, как вам удается, решая вопросы мирового масштаба, не забывать о моей скромной персоне! - Мехлис дрожал от радостного предчувствия.
- Вот и вы заразились болезнью самоуничижения,- остановил его Сталин,- Не впадайте в достоевщину. Тем более что вопрос о вашем перемещении - это вопрос не сегодняшнего дня. Сейчас главное - совершенствуйте наш боевой печатный орган. Он призван в полную силу послужить делу социализма. Однако в последнее время стало заметно, что газета обходит стороной творческую интеллигенцию - важный интеллектуальный отряд нашего общества. Редкие выступления - не в счет, да и часто бьют мимо цели. Не считаете ли вы, что пора укрепить отдел, который напрямую занимается этими проблемами, испытанными и надежными кадрами?
- Абсолютно согласен с вами, товарищ Сталин!
- Кстати, там у вас в редакции уже давно работает на рядовой должности весьма способный журналист. Но вы его почему-то недооцениваете.
"Кого он имеет в виду?" Мехлис лихорадочно перебирал в памяти фамилии сотрудников редакции.
- Полагаю, что вы сами не догадываетесь, о ком идет речь,- выждав некоторое время и не дождавшись ответа Мехлиса, сказал Сталин, не вкладывая, впрочем, в свои слова упрека.- Вам известен товарищ Грач, Андрей Тимофеевич?
- Несомненно, товарищ Сталин! - поспешно откликнулся Мехлис, уже своим тоном давая как бы высокую оценку названному сотруднику,- Он у меня в резерве выдвижения,- экспромтом слукавил он.
- Резерв выдвижения обладает свойством на долгие годы оставаться просто резервом, а то и резервом задвижения,- шутливым тоном подметил Сталин,- И куда же вы планируете назначить товарища Грача?
- Думаю, что он потянет отдел партийной жизни,- уверенно сказал Мехлис, впрочем, не будучи твердо уверен, что Грач этот отдел действительно потянет.
Сталин помолчал.
- С партийной жизнью,- вновь заговорил он,- у нас все более или менее ясно. Этот отдел потянет любой толковый партийный работник. Лишь бы он внимательно изучал наши партийные директивы. А вот с проблемами литературы и искусства дело обстоит сложнее. Все эти писатели, художники, композиторы - народ сложный, амбициозный и плохо управляемый. "Правда" должна помочь партии направлять всю эту творческую массу, порой обуреваемую сомнительными и далеко не безвредными идейками, в русло нашей политики. Но тут важно не наломать дров, направлять надо с умом, тонко.
- Задача архисложная,- согласился Мехлис.- С этим справится далеко не каждый. Разрешите, товарищ Сталин, до завтра подумать над кандидатурой? Завтра я готов буду вам доложить.
- Завтра? - В трубке был слышен короткий смешок Сталина.- Товарищ Мехлис, у вас есть часы? Скажите мне, если стрелка часов перевалила за полночь, мы с вами имеем право сказать, что "завтра" уже наступило?
- Конечно, конечно, товарищ Сталин. Я как-то об этом не подумал.
- Ничего,- успокоил его Сталин,- Все привыкли, что за них думают вожди. Так вот, считайте, что мы уже дождались этого самого "завтра", а следовательно, вам пора выполнить свое обещание и назвать кандидатуру.
- Я все понял, товарищ Сталин,- торопливо пролепетал Мехлис.- Сейчас, сейчас…
- Я постараюсь вам помочь. Поставьте на этот отдел товарища Грача. Риск - благородное дело.