- Коба, но ты же сам рассказывал, что Ленин просил у тебя яд, когда ему стало совсем плохо. Он считал, что бесцельно существование, при котором он точно заключен в склеротическую камеру для смертников - ни говорить, ни писать, ни действовать не может. Что тебе тогда сказал Ленин, повтори то, что ты говорил на заседании Политбюро!
Сталин посмотрел на Бухарина почти дружелюбно и сочувственно, хотя в душе его возгоралось затаенное чувство мести.
- Ильич понимал, что он умирает.- Сталин почему-то расстегнул воротник своего френча.- И он действительно сказал мне,- я не знаю, в шутку или серьезно,- чтобы я принес ему яд, потому что с этой просьбой он не может обратиться ни к Наде, ни к Маняше. Ленин при этом сказал мне: "Вы самый твердый, стальной член партии".- Эти слова Сталин произнес с заметной гордостью.
- Помянем Ильича,- тихо и с надрывной грустью предложил Горький, надеясь отвлечь Сталина и Бухарина от словесной перепалки.- Каюсь, попортил я ему в свое время нервы, и не единожды. Не уберегли мы его…
Выпили молча.
Всю оставшуюся часть вечера Горький, как гостеприимный хозяин, старался создать веселую атмосферу за столом: вспоминал смешные истории, случавшиеся с ним во время заграничных поездок, рассказывал о своих внучках-проказницах. Сталин подтрунивал над "перебравшим" Бухариным, поддерживал шутки хозяина.
Наконец он поднялся из-за стола:
- Ну что ж, пора выпить на посошок и отправляться по домам.
Все тоже встали.
- Вот злые языки утверждают, что литераторы всегда были непомерно самолюбивы, завистливы и мало заботились о том, чтобы стать несколько грамотнее. Что ответить этим злопыхателям? Советский писатель не такой, это писатель нового типа. Советский писатель - борец за социализм. Наша эпоха - это эпоха великих свершений. Покажите во всем ее величии и красоте! Эпоха требует: будьте деятельны!
- И - будут! - словно сердясь на кого-то, кто, возможно, не согласен с этими словами Сталина, завершил почти угрожающе Горький,- Уж вы не сомневайтесь, Иосиф Виссарионович,- будут! Не отвертятся! Никак не отвертятся!
- Я тут, можно сказать под занавес, хотел напомнить ваши слова, Алексей Максимович,- глядя на Горького испытующим, немигающим взглядом, сказал Сталин,- Вы говорили: "Если враг не сдается, его уничтожают". Метко сказано! Уничтожают! В том числе и писательским словом. Пожелаю вам успехов, друзья, в борьбе с врагами социализма.
Гости оглушительно зааплодировали.
Направляясь к машине в кромешной темноте под буйными порывами ветра, Андрей вдруг ощутил, как кто-то крепко ухватил его под локоть. Это был Фадеев. Ветер превратил его плащ в летящий парус.
- Как ты думаешь, почему он все это рассказал о Ленине? - вплотную прижавшись к уху Андрея и стремясь пересилить гул ветра, спросил он, шумно и возбужденно дыша.- Не догадываешься? А я думаю, что ему надо было разоблачить клевету Бухарина перед Горьким и перед всеми нами. И он проделал это блестяще! Бедный Бухарин!
- А почему это Ягода весь вечер просидел рядом с Бухариным? - поинтересовался Андрей.- Они что - друзья?
- Как кошка с собакой! - залился своим фальцетом Фадеев.
- И молчал, как сфинкс,- продолжал удивляться Андрей.
- Наивный ты, Андрей,- сказал, не скрывая насмешки, Фадеев.- И по всему видать, еще совсем не знаком с одним интереснейшим и загадочным зверем.
- С каким это?
- С НКВД! - опять залихватски рассмеялся Фадеев.
Глава девятая
Никогда еще Генрих Ягода не видел Сталина таким, каким видел его сейчас: вождь был схож с вулканом, из которого извергается огненная лава. Ягода, и без того являвший собой скорбный и жалкий вид тщедушного, плоского и сгорбленного человека, такого худого, о которых обычно говорят, что не в коня корм, и на котором даже чекистская форма - шикарная габардиновая гимнастерка, отлично сшитое галифе, широкий кожаный ремень с портупеей,- как правило придающая мужчинам особую привлекательность и броский шарм, сидела как на огородном пугале. Сейчас, когда Ягода стоял навытяжку перед Сталиным, у которого бешеным огнем горели глаза, он и вовсе съежился, превратившись в некое подобие человека. Его колотила нервная дрожь.
- Как был говенным фармацевтишкой, так и остался! - Сталин говорил, как обычно, негромко, но в его словах скопилось столько яда, что они становились убийственными, и Ягода даже подумал о том, что было бы лучше, если бы вождь кричал,- Правильно в народе говорят, что из хама не сделаешь пана! Тебе не чекистом быть, а псаломщиком. Думаешь, всю жизнь будешь держаться на плаву лишь потому, что женился на племяннице Свердлова? Не выйдет! Зарабатывай авторитет своим трудом. А в чем состоит твой труд? Тебе что поручила партия? Если мозги отшибло, то я напомню: партия поручила тебе беречь как зеницу ока ее руководящих деятелей. И как же ты, безмозглая тварь, бережешь наших руководящих деятелей? Сегодня враги убили товарища Кирова, а завтра, чем черт не шутит, они перестреляют всех членов Политбюро! Да еще и поднимут руку на товарища Сталина! - Уже само это предположение повергло Сталина едва ли не в состояние шока, он с трудом удерживал себя, чтобы не пнуть сапогом эту ненавистную ему обезьяну прямо в пах. В Ягоде его сейчас бесило все: и длинное бледное лицо со впалыми щеками, и тонкие, намертво стиснутые бескровные губы, над которыми прыгала в нервном тике полоска усов, и кривизна его тонких ног, на которых щегольские хромовые сапоги казались огромными, будто снятыми с другого человека.- Небось опять барахтался в постели со своей пассией, когда убийца целился в любимца партии? Запомни, подлец, не миновать тебе расстрела, если не найдешь тех, кто погубил нашего дорогого Мироныча!
Ягода воспользовался моментом, когда Сталин, утомившись от продолжительной тирады, склонил голову, чтобы набить трубку табаком, и, запинаясь на каждом слове, выпалил:
- Товарищ Сталин… Я предполагал… Я думал…
Он едва не сказал: "Я думал, что это совпадает с вашим замыслом", но вовремя запнулся. Он отчетливо вспомнил разговор, который произошел между Сталиным и Молотовым на даче вскоре после партийного съезда. Присутствовавший при этом Ягода изо всех сил делал вид, что его интересует шахматный этюд, опубликованный в журнале, и что он совершенно не намерен вникать в суть их разговора. На самом же деле он с поразительной жадностью, какая бывает присуща профессиональному сыщику, впитывал каждое слово. И Сталин вдруг сказал, что в руководящем ядре партии появились деятели, которые возомнили о себе невесть что и не только сами считают себя способными к лидерству, но и партийная масса под их гипнозом начинает постепенно привыкать к ним как к лидерам. А значит, таких самозванцев не мешало бы вовремя остановить, пока они не причинили партии непоправимого вреда. Сметливый Ягода с поразительным чутьем собаки-ищейки сразу же понял, о ком идет речь; не зря Сталин произнес такие слова, прекрасно сознавая, что главный чекист их расслышит. Ясное дело, речь шла прежде всего о Кирове, который на съезде получил значительно больше голосов "за", чем Сталин. Ягода, став невольным свидетелем секретного разговора, тут же про себя решил не ждать прямых указаний вождя, ибо они все равно не последуют. На следующий же день он вызвал из Ленинграда своего ставленника Запорожца - заместителя начальника областного НКВД. Он понимал, что непосредственного начальника Запорожца - Медведя тут же насторожит этот странный вызов, но решил ввиду особой срочности вопроса не придавать значения таким тонкостям.
- Он предполагал! - бешенство Сталина перехлестнуло через край.- Как ты смеешь что-то там предполагать, паршивый аптекарь! Если бы не товарищ Сталин, сидеть бы тебе в провинциальной захолустной аптеке до скончания века со своими склянками и пузырьками да спекулировать презервативами! Что ты там такое предположил? Что ты там мог думать? Да твое место в психушке! Захлопни свою мерзкую пасть, иначе мы тебя раздавим как слизняка!
- Простите, товарищ Сталин… Вы меня не так поняли… Я хотел сказать…
- Ты что, принимаешь товарища Сталина за идиота? Хватит трепаться! На твоем посту нужно действовать, и действовать так, словно ты лишился языка. Готовься к поездке в Ленинград, и если ты и там будешь заниматься пустой болтовней, а не нужным нам делом… Заруби себе на своем поганом носу: Мироныч был мой лучший друг, и не просто друг, а брат любимый!
Ягода слегка очнулся от оцепенения.
- Товарищ Сталин, клянусь, убийцы товарища Кирова будут разоблачены и не уйдут от заслуженной кары! - со всхлипом вытолкнул из онемевшей глотки Ягода.
- Я сыт по горло всякими заверениями и клятвами,- уже спокойно и как-то расслабленно процедил Сталин и резко махнул рукой, в которой дымилась трубка, как бы изгоняя Ягоду из своего кабинета, как изгоняют какой-нибудь надоедливый зловещий призрак.
"Как же так? Как же так? - Мозг Ягоды, покинувшего сталинскую дачу и мчавшегося в машине морозной ночью в Москву, на Лубянку, сверлила одна и та же навязчивая мысль.- Ведь тогда, в беседе с Молотовым, он же ясно дал понять! Куда уж яснее… Сам же небось до смерти рад, что избавился от самого опасного конкурента, так нет же, еще и ломает комедию! Да если бы не мои люди в счетной комиссии съезда, мы бы с твоим дорогим Миронычем, "братом любимым", устроили бы тебе веселую житуху, уж в этом можешь не сомневаться! Мы показали бы тебе "великого вождя всех времен и народов"! Ишь ты, "дорогой Мироныч"! - Ягода презрительно хмыкнул так громко, что шофер даже вздрогнул.- Подумаешь, Мироныч! Да таких Миронычей в России хоть пруд пруди! А из-за этого Мироныча, того и гляди, пулю в лоб схлопочешь…- Поток этих мыслей вдруг иссяк.- А может, он и в самом деле и не собирался убирать своего друга и ты его не так понял? Может, речь шла просто-напросто о том, чтобы вытолкнуть этого "любимца партии" из Политбюро? - Эта внезапная догадка обожгла Ягоду.- В таком случае тебе и вовсе несдобровать".
Ягоду все еще трясло, голова гудела, словно ее измолотили чем-то тяжелым. Сейчас он горько раскаивался в том, что судьба занесла его в эти Богом проклятые "компетентные органы", сделав его новоявленным Малютой Скуратовым. Даже высокий пост, к которому он так жадно стремился, подкупая одних, умертвляя других, сейчас показался ему постылым и ненавистным. Уж лучше бы и впрямь сидел сейчас в какой-нибудь аптеке, отсчитывал пилюли и расфасовывал порошки. Ну и что из того, что спекулировал бы презервативами, как изволил выразиться гений человечества? И спекулировал бы, коль ты, рулевой социализма, воздвигаешь десятки заводов-гигантов, желая завалить страну металлом и станками, и не удосужился позаботиться о достаточном количестве противозачаточных средств для широких народных масс, которые производит единственное кустарное предприятие в подмосковной Баковке. Сейчас Ягода особенно явственно понял, что пост, который он занимает, неизбежно таит в себе потенциальную погибель: правитель, уничтожив своих противников руками таких исполнителей, как он, Ягода, непременно отправит их на тот свет вслед за жертвами. Какому диктатору нужны столь осведомленные работники, посвященные в тайное тайных? Такие свидетели крайне опасны.
С ужасом думая о неминуемой расплате, Ягода пытался найти выход, перебирая в уме множество вариантов спасения и тут же отвергая их, как совершенно несбыточные и нереальные. В самом деле, что бы он мог предпринять? Убежать за границу, воспользовавшись какой-нибудь поездкой? (Откуда ему было знать, что в тридцать восьмом, когда за ним придут с ордером на арест, по Москве пойдут слухи о том, что чекисты схватили его прямо на аэродроме с чемоданом золота в тот момент, когда он собирался улизнуть за рубеж?) Однако Ягода хорошо понимал, что за рубежом, разумеется, его никто не ждет, никому там он не нужен, более того, он сразу же попадет там в атмосферу всеобщего презрения, ибо в иностранной прессе его изображают не иначе как самого отъявленного палача и садиста. А главное - рука Сталина достанет его повсюду, где бы он ни попытался укрыться, как это уже не раз бывало с перебежчиками. Попроситься, пока не поздно, в отставку? Предположим, Сталин удовлетворит его просьбу, но все равно же в живых не оставит. Покончить с собой? Но добровольно он никогда не расстанется с жизнью, которую он так любит и которая дарит ему столько наслаждений.
Конечно же теперь, после того как ему намылил шею Сталин, жить ему остается недолго, особенно если он не найдет убийц Кирова, именно тех, кого сам вождь считает убийцами, или же поведет следствие не по тому пути, который выгоден Хозяину.
В эти минуты Ягода, конечно, не мог и мечтать о том, что не пройдет и года, как Сталин присвоит ему, "поганому фармацевтишке", звание генерального комиссара государственной безопасности, что приравнивалось к званию маршала. Именно его именем, именем Ягоды, будет названа высшая школа НКВД, трудовая коммуна в Болшеве и даже мост через реку Тунгуска! И все это в награду за то, что он расследовал обстоятельства убийства Кирова в точном соответствии с желаниями самого Сталина…
На Лубянке Ягода прошел к подъезду со стороны площади, через который имел право проходить только он, его заместители и наиболее приближенные к нему члены коллегии. Не взглянув на застывшего у лифта охранника, он поднялся на третий этаж, в свой служебный кабинет. Сонный дежурный помощник в приемной, увидев внезапно возникшего на пороге Ягоду, вскочил как ошпаренный. Ягода едва не оттолкнул его от себя властной рукой, не стал выслушивать рапорт.
Пройдя в кабинет, Ягода стремительно снял шинель и, усевшись за стол, переключил на себя все телефоны и тут же нажал на потайную кнопку. Не прошло и пяти минут, как дверь открылась, и в кабинет вплыла полногрудая дежурная буфетчица с подносом в вытянутых руках. Идя к столу, она намеренно дразняще покачивала мощными бедрами, от одного вида которых Ягода плотоядно облизнул сухие губы и напрочь забыл о разносе, который ему учинил Сталин.
- Здравствуйте, товарищ нарком,- ласкающим слух тоном пропела буфетчица.
- Здравствуй, Тимоша,- судорожно ответил Ягода.
- Ой, да я же не Тимоша…- зарделась буфетчица.
- А кто же ты?
- Я - Фрося.
- Вот и чудненько,- снова облизал губы Ягода, пристально наблюдая за тем, как плавно и упруго колыхались будто литые груди Фроси, когда она ставила на стол тарелочки с бутербродами и чашечки с источающим дивный аромат кофе.
- И это все? - изумленно спросил он.
- Одну секундочку! - плутовато улыбнулась Фрося, вынимая из кармана передника четвертинку коньяку.- В прошлый раз вы не принимали, вот я и подумала…
- И ошиблась! - возбужденно откликнулся Ягода, радуясь находчивости Фроси.- Вот только такого "мерзавчика" мне сегодня будет маловато.
- Так я мигом!
- Постой, не уходи,- мягко, но властно остановил уже было метнувшуюся к дверям Фросю. Ягода вспомнил, что могут позвонить от Сталина, и "перебирать" сейчас было опасно.- Ты мне заменишь любой самый крепкий напиток. И самый вкусный.
И Ягода одними глазами указал Фросе на диван, стоявший в комнате отдыха. Та вся расцвела, гордясь и радуясь такому приглашению, и, не заставив себя упрашивать, тут же сбросила передник, потом кофточку и юбку.
- Остановись, достаточно! - вскрикнул как ужаленный Ягода, едва не подавившись бутербродом с черной икрой: он не любил, когда женщины сами раздевались догола.
- Хорошо, хорошо, я знаю, как вы любите,- угодливо затараторила Фрося.
Ягода оттолкнул в сторону тарелку с бутербродами, поспешно допил оставшийся коньяк и рванулся к Фросе, которая уже возлежала на диване и призывно смотрела на своего повелителя. Ягода не стал раздеваться, даже не снял сапоги, а лишь спустил брюки и хищно, как в желанную добычу, вцепился в женщину. Наверное, ни один сексопатолог или физиолог не смог бы определить, почему именно после разноса, учиненного ему вождем, у Ягоды до невероятия усилилась половая потенция. Уже зная его прихоти, Фрося руками и ногами отбивалась от него, как от насильника, стараясь увернуться от жадных поцелуев, и это еще больше распаляло Ягоду. Он рванул с нее лифчик, изодрал в клочья шелковые трусики и, мертвой хваткой зажав Фросю, сбросил ее с дивана на пол, устланный мягким ворсистым ковром. Ему хотелось, чтобы Фрося не просто отбивалась от него, а пыталась вырваться, убежать; она во всем подыгрывала ему, а он по-звериному настигал ее и вновь опрокидывал. Так они долго барахтались на ковре, пока Фрося не взмолилась:
- Миленький мой, берите же меня, берите…- Она отчаянно застонала,- Моченьки моей уже нет…
Ягода только и ждал этого дикого, умоляющего стона. Он как тигр набросился на свою жертву, больно тиская ее за упругую неподатливую грудь, кусал ее тело, щипал за ягодицы, душил за горло, и все это Фрося, привыкшая к таким "нежностям", покорно переносила, заранее предвкушая, как будет обо всем этом рассказывать своей подружке, с гордостью демонстрируя ей свои многочисленные синяки и хвастаясь тем, что такой высокий начальник из всей обслуги предпочитает именно ее. Она прекрасно знала, в какой именно момент ей надлежит исторгнуть исступленный, торжествующий вопль, призванный подтверждать, какое величайшее наслаждение доставил ей ее любовник, и тем доставить ему ни с чем не сравнимую радость.
Все прошло по давно испытанному традиционному сценарию. Умаявшаяся, истерзанная Фрося отдыхала на диване, раскинув в стороны дебелые руки, положив длинные ноги на плечи Ягоде, и игриво сокрушалась:
- И как же я теперь своему муженьку покажусь? Да он за эти синяки прибьет меня до смерти!
- Не прибьет,- заверил ее Ягода,- Вот ему компенсация,- И он, поддерживая брюки, подошел к столу и вынул из ящика толстую пачку денег,- Кстати, здесь хватит и на лифчик и на трусики.
- Ой, спасибочки.- Огромные плутоватые глаза Фроси радостно сверкнули.- Да за такие деньги он сам меня к вам погонит!
- Вот и чудненько! - осклабился Ягода. Он был несказанно доволен, что хоть этой греховной связью отплатил своему Хозяину. "Небось думает, что Ягода повержен и страдает, а он, напротив, испытывает наслаждения, которые ему, "творцу социализма", и во сне не снились…" - И вот тебе еще.- Он достал из сейфа сафьяновую коробочку и протянул ей.
Фрося раскрыла ее и обомлела от счастья.
- Да я вся, со всеми потрохами, не стою таких брильянтов! - разыгрывая стеснительность и скромность, воскликнула она.- Теперь, миленький, хоть каждый день вызывайте меня…
Едва она ушла, как Ягода схватил телефонную трубку, нервно набрал номер.
- Кто это? - прозвучал в трубке недовольный и заспанный женский голос.
- Это я, Тимоша…- медовым голосом отозвался Ягода.