- Зачем извиняться, Мироныч, зачем обижаешь своего старого друга? Проходи, будь как дома. А что без приглашения - так это по-нашему, по-большевистски. Ты что, если я нагряну к тебе в Ленинград без приглашения,- выставишь меня за дверь?
Киров ответно улыбнулся, но Сталин приметил, что улыбка эта была вымученной, совсем не кировской улыбкой.
- Хорошо, что приехал. Как раз сегодня у меня по плану банька. Попаримся, отхлестаем друг друга березовыми веничками. Поговорим по душам.
- Попариться - с удовольствием,- сказал Киров.- Давненько в бане не был.- Он отметил про себя, что Сталин, кажется, не держит на него зла за то, что произошло на съезде: никого больше, даже наиболее близких людей из своего окружения, Сталин не приглашал мыться вместе с ним в бане, кроме него, Кирова.
Они прошли в кабинет и сели в кресла, стоявшие рядом. Сталин молча выжидал, когда первым заговорит Киров, не желая торопить его или же опережать вопросами.
- Коба, кажется, впервые в жизни я принес тебе неприятную весть,- начал Киров, и в его голосе не слышалось обычного энтузиазма и вдохновения.
- В иных странах,- откликнулся Сталин с едва приметной усмешкой,- гонцу, принесшему плохую весть, отсекают голову. Правда, такие страны нельзя отнести к числу цивилизованных.
- Готов положить свою голову на плаху,- продолжал Киров,- хотя к тому, о чем я тебе расскажу, абсолютно непричастен, клянусь. Так вот, Коба, со мной недавно затеяли крайне неприятный для меня разговор. Мол, пришла пора заменить Сталина на посту генсека, хватит ему нас тиранить.- У Кирова перехватило горло от волнения, и он на минуту умолк.
- А что необычного в таком разговоре? - Сталин напряг все свои нервы и всю волю, чтобы оставаться внешне спокойным, хотя слова Кирова были им восприняты как выстрел в самое сердце.- Вечных должностей не бывает. И было бы донкихотством предполагать, что все партийные руководители, а тем более вся партия прямо-таки изнывают от любви к товарищу Сталину.
- Но это еще не все,- поражаясь выдержке Сталина, сказал Киров.- Ты разве можешь угадать, кого они хотят видеть в роли генсека?
- Могу,- уверенно ответил Сталин.- Они хотят видеть в роли генсека любимца нашей партии товарища Кирова.
Сталин произносил эти слова, неотрывно глядя на Кирова, и с чувством удовлетворения и даже радости подумал о том, что попал в самую точку: Киров густо покраснел и глаза его как-то странно, не по-кировски забегали.
- Да, ты, как всегда, прав, Коба,- с непривычной грустью подтвердил Киров.- Но как мне доказать тебе, что я здесь совершенно ни при чем?
Сталин долго не отвечал на вопрос, заставив своего собеседника изрядно помучиться.
- Доказать это трудно, скорее всего, невозможно,- наконец глухо произнес Сталин: заметавшиеся глаза Кирова не давали ему покоя и все больше приводили к мысли, что Мироныч лукавит.- Да, невозможно, если бы речь шла о ком-то другом, а не о товарище Кирове. Мироныч вне подозрений. Не переживай. Товарищ Сталин не из тех, кто продает своих верных друзей. А за то, что пришел и рассказал, спасибо, этой твоей заслуги я никогда не забуду. Фамилии можешь не называть, они мне хорошо известны.
- Я очень рассчитывал на твое понимание, Коба, потому и пришел,- растроганно произнес Киров.- Пойми, я тебе как на духу: я не рвусь к высшей власти, мне и моей власти хватает вот так,- И он резко провел плотной ладонью выше головы.
- Ну, положим, людей, которые бы не стремились к высшей власти, в природе не существует,- не согласился с ним Сталин.- И, стремясь к ней, они даже не предполагают, сколько тягот несет с собой эта самая высшая власть! Это же бремя, которое может раздавить. Кстати,- как бы только что вспомнив свой вопрос, обернулся он к Кирову,- куда же это они мечтают меня поставить?
- Говорят, что хотели бы переместить тебя на пост Председателя Совнаркома.
- Какая честь! - ядовито обронил Сталин.- А я уж, грешным делом, подумал, что решили поставить к стенке.
- Коба, я решительно отверг все эти провокационные предложения и хочу быть чистым перед тобой.
- То, что ты отверг эти провокационные предложения, по сути, ничего не меняет.- Сталин снова вверг Кирова в мучительные раздумья.- Меня просто могут похерить из всех бюллетеней, исключая, может быть, лишь твой бюллетень, и тогда тебе вольно или невольно придется занять мое место.
- Этому не бывать! - горячо возразил Киров.- Тут мне впору застрелиться!
Сталин дружески обнял его за плечи:
- Давай забудем об этом. Неужели у нас с тобой нет более приятных тем для разговора? Останемся друзьями. Хочешь, пока идет съезд, живи у меня на даче. Мерзко тут мне одному, посоветоваться не с кем.
Киров охотно согласился, прикинув, что Сталину хочется, чтобы в этой непростой ситуации он был у него под боком. Говоря вождю о том, что не стремится занять его место, Киров не кривил душой. "Такой стране, как Россия, не обойтись без диктатора, по крайней мере, до тех пор, пока она прочно не станет на ноги,- размышлял Киров.- И хотя многие этого боятся, как в свое время боялся даже Дзержинский, говоря, что "страна найдет своего диктатора - похоронщика революции, какие бы красные перья ни были на его костюме", высшие интересы требуют диктатуры, а значит, и диктатора. А какой, к черту, из меня диктатор? Я слеплен из другого теста…"
Баня не очень понравилась Кирову. Сталин не переносил слишком горячего пара, Киров же млел, когда его прожигало до костей, и в этом они были друг другу не пара. Но уж веничком березовым по костлявой спине вождя Киров поработал на славу. Он хлестал его изо всех сил так, что мокрые листья разлетались вокруг, а спина стала малиновой. Сталин испуганно крякал, стонал, умоляя прекратить истязать его, но Мироныч был неумолим.
- Терпи, казак, атаманом будешь! - азартно выкрикивал он.- На съезде тебя никто не стегает, так хоть я на тебе отыграюсь! На десять лет помолодеешь! Чего доброго, к девчатам потянет!
- Тебя, Мироныч, не в секретарях держать, тебе прямая дорога в карательные органы. Так будешь истязать, как меня,- самые отпетые враги народа расколются.
- С врагами будем действовать по-вражески, Коба! Как ты учил!
Сталин наконец вывернулся из-под его веника, сел на полке, шумно отдуваясь.
- Оно и видно,- пробурчал он.- Такого либерала, как ты, поискать. Там у тебя, в Питере, тьма врагов расплодилась, и все благодаря ротозейству обкома. А кто его возглавляет? Мой закадычный дружок. Это что же получается? А получается, что товарищ Сталин не дает людям спокойно жить, вытаскивает их за шиворот из капитализма в социализм, а товарищ Киров - душка, человек, приятнейший во всех отношениях, прямо-таки благодетель?
- Ты преувеличиваешь, Коба. Я всегда был за твою стратегию. А по вопросам тактики что - не сметь свое суждение иметь?
- Не думаю, что товарищ Киров грешит политической безграмотностью. Разве настоящий марксист может разделять стратегию от тактики? Чем, например, объяснить, что ты выступал против казни этого закоренелого, отъявленного антисоветчика Рютина? Чем, далее, объяснить, что процент коллективизации по стране был уже на отметке семьдесят, а в твоей ленинградской вотчине он едва дотягивал до сорока? А как ты поступил со списком оппозиционеров, который тебе вручил твой Медведь? Он же просил у тебя санкцию на их арест. А что ему ответил товарищ Киров?
"Он следит за каждым моим шагом",- подумал Киров, и от этой мысли на душе у него стало мерзко.
- У Медведя не было никаких доказательств, одни хилые предположения,- начал оправдываться Киров.- Видите ли, ведут себя подозрительно, часто встречаются друг с другом, разговаривают. А кто не встречается и не разговаривает? Вот мы с тобой, Коба, встретились, выходит, и нас за решетку? А насчет коллективизации… Не обижайся, но честно и прямо скажу: мои сорок процентов - истинные, и за ними стоят истинные колхозы, а не дутые циферки. Да и с Рютиным давно уже все ясно, это же просто безвредный фанатик.
- Когда-нибудь такое благодушие сослужит тебе плохую службу,- нахмурился Сталин,- И очень не советую бахвалиться, преувеличивать свои заслуги по поводу коллективизации. Не надо зарабатывать дешевый авторитет. Вот меня все считают жестоким, за глаза обзывают тираном, сатрапом, ну и что из того? Собака лает, ветер носит. Диктатура предполагает жестокость и насилие, на то она и диктатура. А ты, не в обиду будь сказано,- тюфячок. Даже Каганович вынужден был в тебя камень бросить.
- Слыхал,- сердито отозвался Киров.- Мол, московская организация умеет ценить товарища Сталина, а вот о ленинградцах якобы этого не скажешь. Да твой Лазарь еще пешком под стол ходил, когда я специальный пленум твоему пятидесятилетию посвятил, хоть и не было на этот счет никакой команды. И сейчас не устаю повторять, что надо решительно поднимать авторитет Генерального секретаря в массах.
- Лучше всех славишь товарища Сталина и больше всех споришь с товарищем Сталиным,- весело отметил Сталин,- Бедный правительственный телефон, как он только выдерживает, когда ты звонишь мне из Питера!
- Телефон выдерживает, это мое горло не выдерживает. Каждый раз, как поспорю с тобой, так горло от хрипоты лечу.
- А вот трубку зря бросаешь, когда твой собеседник еще продолжает говорить,- укорил его Сталин.- Это совсем никудышный аргумент. Плохая это привычка - бросать трубку, очень плохая. Норовист ты очень. А политику необходима железная выдержка…
…Когда после завершения тайного голосования и подсчета голосов к Кагановичу прибежал ни живой ни мертвый председатель счетной комиссии Затонский и доложил о результатах, тот едва не задохнулся от страха и, вырвав из рук протокол, помчался к Сталину.
Сталин выслушал его совершенно спокойно, ни единым движением или словом не обнаружив того испепеляющего гнева, который закипел в его душе.
- Ну что же,- с притворным равнодушием наконец произнес он,- Этого следовало ожидать. Им нужен генсек, который плясал бы под их дудку. И вместо того, чтобы снимать шкуру с бездельников и демагогов, гладил бы их по головке и предлагал более высокие должности и многие блага.- Но товарищ Сталин не из таких плясунов! - вдруг дико выкрикнул он, и Каганович вздрогнул. Он еще долго после этого выкрика сидел молча.- Думаю, что ты, Лазарь, знаешь, как поступить. Без твоего контроля этот тугодум Затонский, хоть он и нарком просвещения Украины, наломает дров.
- Можете не сомневаться, товарищ Сталин,- поспешил заверить его Каганович, вскакивая с кресла и весь излучая немедленную готовность действовать.- Все будет в полном ажуре!
Надежный человек этот Каганович, отметил Сталин. Прекрасно разбирается в арифметике! Иначе бы не сумел из двухсот девяноста двух "против" занести в протокол всего трех, сколько было против фамилий Кирова и Хрущева. Пусть радуются эти соратнички, что их ценят наравне с вождем!
…Поезд несся в ночи без остановки, всюду ему был дан зеленый свет. На притихших в испуге ночных разъездах притаились пассажирские и товарные составы, уступившие дорогу специальному поезду. Во тьме морозной ночи мерзли, коченели от холода, выбивая дробь задубелыми сапогами и прижимая "винтари" к шинелишкам, "подбитым ветром", бойцы из дивизии НКВД, расставленные вдоль железнодорожного полотна на зрительную связь.
В Ленинград личный поезд Сталина прибыл в первой половине дня второго декабря. Стоял трескучий мороз. В студеном мареве можно было различить кристаллики инея, невесомо парившие в воздухе.
На перроне, столпившись тесной кучкой, чтобы, не приведи Господь, не выделиться из общей массы - ведь не об успехах или победах пришли они сюда рапортовать вождю! - стояло уже успевшее основательно озябнуть ленинградское осиротелое руководство. Стояли, больше всех переживая за случившееся, потому что чувствовали основной груз ответственности на своих плечах, второй секретарь обкома Чудов, вблизи кабинета которого и рухнул сраженный выстрелом в затылок Киров, и начальник областного управления НКВД Филипп Медведь, один из самых близких друзей убиенного. Стояли и другие партийные и чекистские функционеры, остро сознававшие, что с них, хотя они и не главные фигуры, тоже будет свой спрос и что неприметненько исчезнуть из орбиты ответственности им не удастся. И этим они ощущали свою неразрывную связь с главными фигурами, которые - в этом не приходилось сомневаться - будут перекладывать хотя бы часть ответственности на их плечи. И сейчас у всех на уме был один и тот же панический вопрос: как поведет себя Хозяин? А что, если с ходу прикажет их всех расстрелять в назидание потомкам? Или прикажет положить на стол партийные билеты и, дав каждому пинком под зад, вышвырнет из насиженных кресел? Все это возможно, и все это вовсе не фантазия больного воображения.
Именно эти мысли господствовали сейчас в головах встречающих, вытесняя из памяти и сердец скорбь, чувство неизбывной утраты и все другие мысли и чувства, приличествующие испытывать в подобных ситуациях.
Вслед за Сталиным из вагона вышли Молотов, Ворошилов, Жданов, Ежов, Вышинский и Ягода. Все они в одной сомкнутой кучке являли собой некий грозный и мрачный символ возмездия, и тем, кто их встречал, почудилось, что мороз стал еще более жгучим.
Интеллигентный, мягкий по натуре Чудов слегка выступил вперед.
- Товарищ Сталин,- заледеневшие губы плохо повиновались ему.
Сталин отмахнулся от него как от надоедливой мухи и, не поздоровавшись, сразу же подошел к Медведю.
- Спрятался, мерзавец! - голосом, пропитанным ненавистью и злостью, вскричал Сталин и, размахнувшись, наотмашь ударил Медведя по широкоскулому лицу с такой силой, что плотно надетая ондатровая шапка слетела с головы чекиста.
Медведь обреченно стоял с обнаженной головой, с ужасом глядя на Сталина и понимая, что с этого мгновения он уже перестал быть человеком.
- Где Запорожец?
- В Хосте, на отдыхе, товарищ Сталин,- с трудом выдавил из себя Медведь.
- "На отдыхе"! - зло передразнил его Сталин.- Все вы здесь, как я посмотрю, на отдыхе! А кто будет за вас охранять завоевания диктатуры пролетариата и его вождей? Вы не чекисты - вы недоноски!
И, круто развернувшись, пошел к выходу, у которого ждал целый кортеж машин. Прошло несколько минут - и машины по оцепленным безлюдным улицам, расчищенным еще накануне от снега, устремились к Смольному.
На ступеньках, ведущих к главному входу в Смольный, вперед неожиданно вырвался Ягода. Он выхватил наган, чем немало встревожил Сталина, которому померещилось, что разделанный им накануне "под орех" первый чекист разрядит оружие в него. Но тот, опережая процессию высшей элиты, шествующей через сплошной строй вооруженной охраны, тигриным прыжком достиг двери и, размахивая наганом, ворвался в здание, визгливо крича:
- Все - к стене! Руки за голову!
- Ягода вошел в раж,- бросил Сталин идущему рядом с дам Молотову.- Он, видимо, возомнил, что штурмует Зимний.
- Типичный позер,- зная, что Сталин изрядно распек Ягоду, подхватил Молотов.- Посмотрим, каковы будут результаты его суетливости.
- Каковы бы ни были результаты, будем считать, что песенка его спета,- твердо сказал Сталин.- В перспективе надо подбирать на его место нового наркома. На таких постах нельзя держать слишком уж продолжительное время.
- Мудрое решение, Иосиф,- одобрил Молотов.- Давно пора. Если еще учесть его любовные шашни…
- Да. Этот плут слишком увлекается охотой на чужих жен. Типичный мартовский кот, а не нарком.
Они уже шли по нескончаемо длинному коридору Смольного с таким энтузиазмом, словно там, в конце его, их ожидало нечто праздничное и желанное. В толпе приближенных почти совсем утонул схожий с мальчишкой-подростком Николай Иванович Ежов, которого тем, кто его видел впервые, хотелось назвать просто Колькой.
Почти все близкое окружение Сталина состояло из людей, не превышающих его ростом. Сталин не любил смотреть на собеседника снизу вверх и, если это случалось, чувствовал себя, несмотря на необъятную полноту своей власти, униженным и даже оскорбленным. Что касается Ежова, то он даже в сравнении с невысоким вождем выглядел жалким карликом.
Грозная процессия поднялась на третий этаж, к кабинету Чудова.
- Вот здесь, товарищ Сталин,- сказал тот глухо и виновато.- Здесь мы увидели Сергея Мироновича лежащим вниз лицом. Голова - в луже крови. У меня как раз шло совещание. Услышали выстрел, бросились к двери. Не сразу смогли открыть - он лежал почти под дверью.
Чудов продолжал говорить, и по лицу Сталина могло показаться, что он слушает с предельным вниманием. На самом же деле Сталин почти не воспринимал тех слов, которые произносил сейчас Чудов, тем более тех подробностей, которые он приводил. Сталин воспринял лишь то, что Киров был убит вот на этом самом месте, и все мысли его сейчас были заняты собой: вот так же запросто могут убить и его, когда он будет подходить к дверям своего кремлевского кабинета, или подниматься на крыльцо своей дачи, или когда будет садиться в машину. А разве не могут убить прямо сейчас, прямо здесь, в этом же месте, где уложили Мироныча? Охрана? А что охрана? У Кирова тоже была охрана.
И, как бы откликаясь на эти его думы, Чудов продолжал:
- Борисов, телохранитель товарища Кирова, встретил его в шестнадцать часов тридцать минут в вестибюле главного подъезда, пошел за ним, но отстал. А когда приблизился к повороту в малый коридор, услышал выстрел, потом второй. Убийца, Николаев, хотел покончить с собой, но промахнулся. Рядом с ним валялся револьвер.
Сталин резко оборвал Чудова:
- Рассказчик вы неплохой, но, кажется, забыли, что дела вершатся не длинным языком. Вы же считались другом товарища Кирова, как и этот ротозей и бездельник Медведь; что же вы не уберегли своего друга?
Чудов подавленно молчал.
- Ладно,- отчеканил Сталин.- Мы приехали не байки слушать, а дело делать. Ведите нас в свой кабинет.
Чудов открыл дверь, и Сталин повелительным жестом показал ему, чтобы он вошел первым. Не раздеваясь, Сталин уселся в кресло, сняв с головы шапку. Все остальные сесть не решились и продолжали стоять.
- Кто этот подлец Николаев? - спросил у Медведя Сталин.
- Николаев Леонид Васильевич, тысяча девятьсот четвертого года рождения,- будто зачитывая анкету, поспешно отвечал Медведь.- Родился в неблагополучной семье. Отец был хроническим алкоголиком. Ребенок был ненормальный, ходить начал только с четырнадцати лет. Окончил шесть классов. В партию вступил в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, по ленинскому призыву…
- По ленинскому призыву! - вскипел Сталин.- Напринимали тут всякой мрази по ленинскому призыву! Законченных алкоголиков! Террористов-бомбометателей! Шизофреников всяких! Доброхоты! Гуманисты слюнявые! Вы, Чудов, куда смотрели?
- Я тогда в Ростове работал,- сконфуженно ответил Чудов.
- Это не алиби! Продолжайте, Медведь!
- Восемь лет назад медкомиссия освободила его от призыва в Красную Армию,- торопливо заговорил Медведь, но Сталин вновь прервал его:
- По какой причине?
- Обнаружили признаки вырождения: обезьяньи руки, короткие кривые ноги, удлиненность туловища. Кроме того, психически неустойчив, вспыльчив, крайне обидчив и честолюбив.
- У вас тут вся ваша знаменитая парторганизация с явными признаками вырождения! - почти радостно заключил Сталин.- Умеете лишь кичиться своими мнимыми заслугами, а за душой нет ни черта! Кем работал этот Николаев?