Мальчик этот был родственником Ван Чао-ли и звали его Ван Ю. Происходил он с восточной стороны протока.
Набивать трубку было скучно, а получать щелчки и щипки еще скучнее, потому что "отец" Ван Чао-ли щипался очень больно. От каждого шипка на целый день оставалось красное пятно, а от некоторых даже синеватое. Впрочем, пятна были почти не видны, потому что кожа у Ван Ю была очень смуглая.
От скуки Ван Ю посматривал в окно. Из окна была видна часть больших каменных ворот, которые вели в усадьбу Ван Чао-ли. Эти ворота были главной достопримечательностью усадьбы. На них было высечено красивыми знаками следующее мудрое изречение:
МОЙ БРАТ ПОЛУЧИЛ ЗВАНИЕ УЧЕНОГО,
И это не было ложью. Один из братьев Ван Чао-ли действительно дважды экзаменовался и получил степень "цзюйжень".
Правда, покойные родители обоих братьев сильно поиздержались перед экзаменами. Они поднесли каждому экзаменатору огромное количество шелка и серебра. Но как ничтожен какой-нибудь шелк или серебро перед высокими познаниями!
Надо прибавить, что этот брат занял в свое время большую должность чжичжоу* в том самом округе, в котором находилась усадьба Ван Чао-ли. И хотя китайский закон запрещает чиновнику служить в том округе, откуда он происходит, но закон дряхл, а шелк и серебро могущественны.
Ради этого назначения брат Ван Чао-ли не поскупился на серебро и вошел даже в долги. Впрочем, должность была доходная, так что долги он на шестом году управления округом выплатил.
Итак, в доме Ванов, что "по ту сторону" протока, все с полном порядке. Ван Чао-ли не забывает брать арендную плату со своих родичей, заставлять их приносить себе подарки по праздникам, таскать грузы, ловить рыбу, копать канавы, чинить свой дом, носить свой паланкин и делать все другие работы, какие ему нужны по хозяйству. Семейная жизнь протекает счастливо. Три поколения живут под общей крышей из голубой черепицы с позолоченными коньками. Перед домом сверкает на солнце пруд, полный рыбы. Амбары полны хлеба. Сад поражает своей густой зеленью, пестрыми беседками и обилием самых поэтических цветов. Иногда в беседке можно увидеть одного из сыновей, изучающего произведения великих классиков и записывающего кисточкой на бумаге самые мудрые изречения философа. В семейном храме дымок курений поднимается перед табличками с именами давно скончавшихся предков. По праздникам все надевают шелковые халаты, а к обеду подаются тушеные плавники акулы и ветчина с голубиными яйцами. И, садясь к обеденному столу, Ван Чао-ли с удовлетворением думает о том, что деревенские люди покорны, сыновья почтительны, школьный учитель строг, император доброжелателен, а разбойники и заморские дьяволы находятся далеко, в других провинциях.
Что еще можно рассказать о доме, брат хозяина которого получил звание ученого? Ничего!
Надо прибавить, что в знаменитые ворота с надписью имеют право проходить только почетные гости, а народ попроще ходит боковыми дверьми.
Поэтому Ван Ю очень удивился, когда увидел в воротах процессию. Это случалось не чате двух раз в году.
Ван Ю обернулся и напротив, в другом оконце, увидел два плутоватых глаза. Это был Ван Линь, друг Ван Ю, служивший на кухне и на женской половине. Его также щипали, он также любил смотреть в окно.
- Фу, - тихо сказал Ван Ю, подмигивая Ван Линю и делая знаки головой.
Физиономия Ван Линя расплылась от удовольствия. Голова у него, как и у всех китайских мальчиков, была бритая и только на затылке торчала косичка. Эта косичка была постоянно растрепана, и Ван был сейчас так похож на чертенка, что Вам Ю тихо засмеялся. И сейчас же он почувствовал ловкий щипок в спину. У Ван Чао-ли были длинные ногти, и он не просто щипался, а прямо-таки царапался.
Ты ржешь, как лошадь! - послышался гневныйголос Ван Чао-ли. - Ты меня разбудил, отвратительныйпоросенок! Как ты смеешь говорить "Фу"?
Фу, - оправдывался мальчик, показывая в окно.
Что ты видишь?
Едет Фу с товарами.
Как, он уже здесь?
Ван Чао-ли поднялся с лежанки с необыкновенной для него скоростью. Убедившись, что мальчик не лжет, он засуетился, оправил бороду и велел подать себе самый лучший халат. И при этом он еще раз ущипнул Ван Ю. Но мальчик не обратил на это внимания: приезд Фу был очень важным событием для всех в доме.
И вот купец степенно сидит на почетном месте - налево от хозяина. На носу у купца огромные очки с розовыми стеклами. Это вовсе не значит, что у Фу плохое зрение. Он носит очки просто для важности.
Проделаны почти все церемонии. Хозяин вышел к воротам в шляпе и отвесил самый вежливый поклон "четвертой категории", называемый "чаодао", то есть сдвинул обе ноги вместе, упал на колени и стукнулся лбом о землю. То же проделали купец и поэт. Ван Ю в голубой, расшитой бисером куртке, мелко семеня ногами, внес чай, трубки, пирожки и сухие фрукты. Хозяин и гости встали, и Ван Чао-ли поднес купцу обеими руками чашку зеленого чая, накрытую сверху блюдечком. Они снова уселись и, для приличия помолчав несколько минут, начали разговор по всем правилам вежливости:
Мы имеем притязание принять труд почтенных шагов. Здорова ли особа в паланкине? (Это значило: "Благодарю вас за посещение и надеюсь, что вы в добром здоровье".)
Послушный младший брат удовлетворен своим ничтожным существованием. Процветает ли великолепие старшего князя? ("Благодарю вас, я здоров. Как чувствует себя ваш старший сын?")
- Ничтожный поросенок подбирает желуди великих мыслей у ног мудрости. ("Он здоров".) Радуется ли почтеннейший муж счастья? ("Что с вашим отцом?")
Ван Чао-ли неспроста осведомился об отце. Отец Фу также был купцом и давал деньги взаймы.
- Достопочтенный отец низко кланяется и нижайше просит принять жалкие безделушки, которые он повергает к ногам величия.
Тут началась церемония вручения подарков. Ван Чао-ли получил ящик с американским табаком, английскую керосиновую лампу и большую коробку серных спичек. Одну спичку Фу зажег сам, чтобы порадовать хозяина этим эффектным зрелищем.
Ван Чао-ли приятно посмеивался, глядя на товары, которые достались ему бесплатно.
- Нет слов, - сказал он, - чтобы описать благодарность, которую испытываем мы, принимая бесценные дары. Скромный слуга благочестиво взирает на уважаемые седины старого господина. (Под "старым господином" надо подразумевать Фу, который был черен, как смоль.)
Ван Чао-ли обратился также к поэту, называя его учителем, и спросил его, не может ли он сочинить стихотворение, прославляющее его брата, начальника округа, но такое, чтоб оно поместилось на веере. Поэт улыбнулся, взял веер и начертал на нем кисточкой стихи, воспевающие одновременно и начальника округа и самого почтенного Ван Чао-ли. Сделал он это не сходя с места, в течение нескольких минут. В конце стояло изречение: "Семья, в которой есть старый человек, обладает драгоценностью".
Ван Чао-ли пришел в восторг и обещал заплатить поэту шелком, как только поспеет урожай. Но поэт не особенно вежливо ответил, что он предпочел бы серебро и немедленно.
- Смутные времена, - добавил он сухо. - Кто знает, что произойдет до урожая?
Ван Чао-ли сделал вид, что не расслышал, и перешел к деловым разговорам. Ван Ю снова набил трубки. Дым потянулся по комнате.
- Как процветает торговля?
Фу сокрушенно покачал головой:
- Плохо, плохо! Смута распространяется по всей реке. Разбойники завелись на каждом повороте дороги. Мое скромное судно дважды подверглось нападению.
Ван Чао-ли, казалось, сильно заинтересовался. Приподнявшись на локте, он внимательно смотрел на собеседника.
Нападению бунтовщиков?
Нет, - нехотя ответил Фу, - не бунтовщиков. Скорее солдат провинциального губернатора.
Как?
Повсюду караулы. Ай-ай, как нехорошо! Немного выше Ханькоу они остановили судно, начали стрелять. Я с трудом откупился.
Теперь Ван Чао-ли качал головой:
- Плохо, плохо!
- Трудно быть купцом. В Ичане река перегорожена цепями на баржах, и мне пришлось отдать пять, семь, десять ящиков хорошего япяня, чтобы меня пропустили. Они еще стреляли вдогонку… Ай-ай!..
Фу вздохнул.
- Каковы виды на урожай? - спросил он,
Фу знал, что, хотя Ван Чао-ли будет плакаться долго и монотонно, дела его идут вовсе не плохо. Но вежливость предписывала слушать, и он окутался густым облаком дыма. Ван Ю едва успевал набивать его трубку.
- Ай-ай, плохо! - сказал он сердито, когда Ван Чао-ли замолк. - Подходит пора платить долги. В прошлом году мы давали в долг много товара, много ящиков. Теперь надо платить. Надо проверить наши счета… Каково в деревне?
Я уже говорил. Кто знает, как платить? Засуха! Мои дети бедны…
По платить долги обязан каждый!
Что делать… Можно отсрочить долг…
Купец ждет год - от нового года до нового года. В прошлом году мы не просили вернуть долг. Но теперь время смутное. Кто знает, когда удастся нам послать сюда еще одну джонку? Ждать больше нельзя, так купцы не делают. Можно разориться.
Увы, - торжественно сказал Ван Чао-ли, - великий учитель* говорит: "Помочь бедняку, простить долг неимущему - вот поступок, истинно достойный царскогосына".
Осмелюсь заметить, - вмешался поэт: - великий учитель говорит также, что самое главное слово в человеческом языке есть слово "взаимность". Не следует никогда делать другим то, чего не желаешь самому себе.
Истинно так! - сказал Ван Чао-ли. - Но в деревне есть еще кому платить. Вот, например, Ван Ян…
На этот раз насторожился Фу:
Ван Ян?
Я говорю о сыне слепого Ван Хэ. Его дом у самой реки.
Он разбогател?
Что такое богатство? - философски заметил Ван Чао-ли. - У него есть земля.
Что мне в этом проку?.. - протянул Фу. Он явно был разочарован.
Дело не в этом, - продолжал Ван Чао-ли, - а в том, что эта земля его отягощает и вводит в долги. Но я забочусь о своих детях… И, кроме того, его земля клином вторгается между моими владениями. Правда, он продал мне уже треть своего участка, но остальные две трети меня беспокоят. Прорицатель говорит, что на этой земле благоприятный фыншуй, и я хотел бы, чтобы это была моя земля и чтобы мои сыновья похоронили меня там.
Фу спокойно покачал головой. Он сгорал от любопытства узнать, что задумал Ван Чао-ли, но о любопытстве философы говорят, что оно присуще женщине и злому духу. Поэтому Фу молчал.
- Я дам Ван Яну средство заплатить вам свой долг, - сказал Ван Чао-ли, видя, что собеседник не волнуется: - я предложу ему продать свою землю и стать моим арендатором.
А! - кивнул головой Фу. Он уже все понял.
Почти вся деревня состоит в аренде у высокоуважаемого старца, - сказал он чуть насмешливо, - и, кажется, этот Ван Ян один из последних, которые держатся за свои клочки земли?
Ван Чао-ли кивнул головой.
Если я не ошибаюсь, арендная плата составляет треть урожая?
Треть была раньше, а теперь половина, - поправил его Ван Чао-ли. - У нас так ведется уже три года.
Половина урожая и много долгов. Большой, почтенный, доход!
Фу многозначительно посмотрел на Ван Чао-ли. Тот и глазом не моргнул.
Мой доход, - сказал старик, - это выгода и для купца. Как справедливо сказал ученый, так быстро складывающий прекрасные стихи, все на свете основано на взаимности. Если рассчитываться шелком…
Серебром, почтеннейший, только серебром! Времена смутные, цены на шелк меняются…
А серебро возрастает в цене?
Ведь и нам надо платить, о, мудрейший из старых людей! Американцы в Шанхае продают товары только за серебро.
Хорошо, мы подумаем и о серебре, - благодушно объявил Ван Чао-ли.
Он собирался уже предложить гостям отдохнуть, но поэт, который как будто скучал во время разговоров о торговле, вдруг оживился.
Захочет ли мудрейший ответить на мой ничтожный вопрос? - сказал он. - Я хотел бы узнать, не было ли в этой округе людей, которые говорили о том, что все китайцы должны владеть одинаковыми участками земли?
Не было, - удивленно отвечал Ван Чао-ли.
- Не говорил ли кто-нибудь о том, что маньчжуры - иностранные завоеватели и что они грабят и унижают народ Поднебесной Империи?
Ван Чао-ли нахмурился.
- Если б кто-нибудь из моих детей осмелился сказать подобные слова, я приказал бы начальнику стражи надеть ему на ноги колодки и отвезти в город - к моему брату, окружному начальнику.
Но это могут быть не ваши дети, а приезжие или пришлые люди из южных провинций.
Мы давно не видели таких.
У поэта, по видимому, не было больше вопросов. Хозяин приоткрыл чашку с чаем. Это значило, что он сейчас не хочет больше разговаривать.
За бамбуковой занавеской стоял Ван Ю с восковой свечой для зажигания трубок. Он все слышал, но мало понял.
Во всяком случае, его очень радовало, что хозяин, кажется, поладил с купцом. Это значило, что никто не будет щипать его до завтрашнего дня.
Мальчик высунул голову в окошко и сделал своему приятелю Ван Линю условный знак, что он может удрать из дому вечером.
2. ДОЖДЯ НЕТ
Инь-лань держала в руках котел. У нее скатилась крупная слеза и упала прямо на донышко.
- В прошлом году мы продали серьги моей матери. Теперь надо заложить котел. В чем будем варить пищу?
Ван Ян хмуро сидел в углу на корточках.
- Мудрость женщины и шорох листьев, - пробурчал он, - одинаково полезны.
Самое счастливое существо в семье был Ван Хэ, слепой старик. Он блаженно спал, накурившись опиума после долгого перерыва. В сущности, вся его жизнь, с тех пор как он потерял зрение, состояла в ожидании очередного приезда Фу. Купец привозил с низовьев реки темно-коричневые куски япяня - опиума, и целые месяцы Ван Хэ курил, спал и был счастлив.
Фу ездил в деревню не напрасно: на низовьях он покупал у американских контрабандистов ящики с опиумом из английских колоний. Он вез эти ящики вверх по реке в деревни Хубэя и Сычуани*, а в обмен вывозил оттуда шелк и рис, которые у него покупали те же американцы и англичане. Торговля была выгодная, а глухие деревни. на среднем Янцзы так привыкли отдавать шелк и рис за темно-коричневые куски, что встречали Фу, как избавителя. Они рады были отдать огромное количество коконов за несколько кусков, без которых нельзя жить. Ван Ян разорился из-за отца. Он брал опиум у Фу целыми ящиками в долг, униженно кланяясь и благодаря за доверие. Клочок земли у него был маленький, урожая едва хватало, чтобы покрыть долг. И, когда приходило время расплаты, закладывались веши. Особенно в последнее время, когда Фу стал требовать расплаты деньгами.
А в этом году - засуха, и урожай погиб. Слишком много солниа. Вода на рисовых нолях уходит в землю или испаряется, как из кипящего котла. Не хватает никаких человеческих сил, чтобы подкачивать на поля речную воду. Рисовая рассада сохнет и желтеет. А яички бабочки-шелковицы потемнели, и червячки из них вылупились не черные, а красноватые. Они мало едят и мрут сотнями.
Пробовали молиться богине Гуань-инь, которая управляет дождями. Пробовали брать железную табличку из святого колодца. Табличка должна была вызвать дождь. Но ни богиня, ни табличка не помогли. Земля продолжала сохнуть и трескаться. Вдобавок все водяные помпы принадлежат Ван Чао-ли, а он не дает ими пользоваться бесплатно.
Приходится идти к Чжан Вэнь-чжи, к владельцу закладной конторы, нести ему котел. Еще возьмет ли… Зачем ему котел? В последнее время он дает деньги только под заклад части урожая. А ведь половина урожая и так принадлежит Ван Чао-ли.
И как обойтись без котла? В чем варить картошку с соленой репой - единственную пищу семьи Ван Яна в течение долгих месяцев?
Семья у Ван Яна не маленькая. Конечно, хорошая семья - благословение неба. Но у него только один мальчик: Ван Ю, которого "отец" взял к себе в услужение в усадьбу. Второй мальчик - Ван Цань умер трех лет от роду от неизвестной болезни. У него сильно вздулся живот, и он умер. Прорицатель сказал, что его унес злой дух.
Есть еще один член семьи - это Гань-изы. О ней отец говорит не иначе, как смущенно потупившись, потому что она девочка. Но от девочки тоже бывает польза: ранней весной Ван Ян впрягает ее вместе с женой в соху, и они тянут ее, согнувшись и обливаясь потом. Так они делают борозды для риса.
Но главное занятие Инь-лань и Гань-цзы - это червяки. Из-за этих червяков обе они не едят лук и чесноку и моют руки каждый раз, перед тем как войти в червоводню.
Эга священная червоводня - чистое, залитое солнцем помещение, в котором на бамбуковых полках лежат бумажные листы с мелкими яичками. Полки там бамбуковые, потому что бамбук не имеет запаха, а черви во-обше не выносят никаких запахов и даже не любят громких разговоров. Инь-лань и Гань-цзы разговаривают в червоводне вполголоса и прикрывают рты ладонями.
Червячки капризны. Чтобы яичкам было тепло, Инь-лань молится перед грубым изображением богини червячков, и просит ее, чтобы все было хорошо.
Из яичек вылупливаются червячки. Их кормят листьями шелковичного дерева. Чтобы выкормить это небольшое количество червей, нужна тонна листьев.
Проходит тридцать два дня.
К потолку червоводни подвешиваются слабо связанные пучки соломы, и на каждый из них сажается целая пригоршня червяков.
И вот солома начинает оплетаться тончайшими серебристо-серыми нитями. Инь-,лань и Гань-цзы смотрят на них с благоговением. Пять дней ткется эта тонкая паутина. Женщины ходят кругом на цыпочках.
Ткется шелковый кокон. Червячки - это будущие личинки бабочки-шелковины. Серебристо-серые нити - это драгоценный шелк-сырец. Его распарят в горячей воде - и во всех деревнях на Янцзы загудят древние, крепкие станки, на которых производится размотка шелка. Это кропотливая, долгая работа. Тяжелые, великолепные, затканные узорами шелковые материи для членов императорского дома в Пекине ткутся в тех же деревнях и маленьких городишках на ручных станках.
Как говорят мудрены: "Время и терпение превращают шелковичное дерево в шелковое платье".
Но плохо, когда люди зависят от червячков. Плохо, когда червячки родятся красноватыми и не хотят есть…
А на площади, возле кумирни, разложил свои товары Фу. Он сидит под зонтиком, в очках, важный, как чиновник, среди мешочков с темно-коричневыми кусками опиума. Ему подносят с поклоном последние запасы шелка. Он с кислым видом взвешивает их и протягивает в обмен мешочек, два мешочка…
Крестьянин смущенно кланяется. Он хотел бы получить еще мешочек. Фу отрицательно качает головой.
- Япянь повысился в иене, - объясняет он. - Не так-то легко его сюда доставить. Я рисковал жизнью из-за вас. Моя жизнь стоит дорого.
Крестьянин униженно подтверждает, что жизнь Фу стоит очень-очень дорого, но все-таки он хотел бы еще один мешочек. Ведь это на весь год.
Все дорожает, - строго говорит Фу. - Я не чиновник, не генерал, не помещик. Я купец. Я плачу за все своими деньгами и получаю барыш. Я и так слишком добр. Следовало бы брать с вас не шелком, а деньгами.