О своей корзине можешь не беспокоиться. Нет для нее более сохранного места, чем это помещение. Повторяю, твое серебро мне не нужно. Я не ищу богатства.
Чего же ищет великая ученость?
- Наказания преступникам.
Человек в черной одежде высокомерно поджал губы:
- Я сохраню твое серебро. Но, если ты убежишь, оно останется здесь.
Чжан молчал, вздыхал и кланялся.
Вечером ты найдешь на реке джонку с изображением рыбы шаюй. Ее хозяин - лодочник, прозванный на Янцзы "Диким Гусем". Ты передашь ему мое письмос низким поклоном, как будто перед тобой стоит начальник губернаторской стражи, и скажешь, что это письмо прислал "Старец с Кедровой Горы". Не отвечайни на какие вопросы, не принимай угощений, не пускайся в разговоры и немедленно возвращайся сюда. Я сам выдам тебе пропуск.
Прошу простить меня за дерзость, - с досадой проговорил Чжан: - если я буду солдатом у тайпинов, кому я буду подчиняться?
Ты будешь подчиняться мне, пока не станешь генералом.
- Генералом… - еле слышно пролепетал Чжан.
Человек в черной одежде обмакнул кисть в тушь и стал писать, не обращая никакого внимания на своего собеседника. Вероятно, он не любил пустых и преждевременных вопросов.
Судя по длине строк, нанесенных на бумагу очень красивым, немного наклонным почерком, он писал стихи.
Вечером того же дня Ван Ян, который вместе со своим взводом грузил рис на джонки, отставил коромысло и ухватил за рукав Линя.
- Смотри, - сказал ок. - ведь это опять ростовщик Чжан!
По берегу пробирался семенящей походкой бывший ростовщик. Линь бросился было к своему копью, но замер пораженный.
На Чжане было тайпинское военное платье с иероглифами на груди и спине. Волосы его были распущены, а под мышкой он нес тяжелую саблю с длинной рукояткой.
- Ни дать ни взять, солдат Небесного Царя!.. - произнес нараспев кузнец Чжоу. - Только лицо у него белое, потому что он не ходил в походы. Значит, теперь он наш?
В этом нет ничего удивительного, ибо бог pacnoряжается судьбами людей, - объяснил Го. - Даже начальник чертей может стать нашим, если он просветит свою душу истинным учением и будет полезен делу справедливости.
Пропадайте вы, южане, с вашим истинным учением! - рассердился вдруг Яо Чжэнь, тот самый бывший аптекарь с ружьем, которого Линь настиг на берегу реки после взятия Учана. - У вас что ни слово, то какая-нибудь божественная мудрость! Значит, ты готов назвать себя братом этого мироеда?
Готов, - стойко ответил Го. - Ибо мы, южане, принесли это учение в вашу развращенную страну.
Перестаньте ругаться! - строго вмешался Дэн. - Нет ничего хуже, чем несогласие между братьями. Мы все сыновья народа Небесного Государства, мы все равны, хотя младшие, конечно, должны уважать старших!
Пока шел спор, бывший ростовщик ровным шагом прошел мимо Линя, держась правой рукой за рукоятку сабли. Он даже осмелился заглянуть Линю в лицо. Взгляд его не выражал ничего, кроме презрения.
Ранним утром десятки тысяч голосов вознесли молитву небесному отцу, и сейчас же с лодок грянули трубы. Море пик заколыхалось на джонках, на лодках и на берегу Янцзы. Армия и жители Учана стояли стеной, ожидая появления царей.
Смуглолицые гвардейцы-южане с большим прямоугольным желтым знаменем шли впереди. За ними два человека вели под уздцы лошадь, на которой медленно ехал Небесный Царь.
Раздались приветственные крики. Небесный Царь поднял руки, как бы благословляя армию и народ.
Это был подвижной человек, с живым лицом и острым, сверлящим взглядом узких глаз. Слезая с лошади, он проявил необыкновенную для его возраста легкость. Он быстро прошел на помост, где был сооружен желтый балдахин и поставлено кресло. Но вместо того чтобы сесть в кресло, он подошел к самому краю помоста и порывисто простер обе руки к собравшимся.
- Небо карает смертью маньчжурских чудовищ… - начал Небесный Царь.
Голос у него был резкий и сильный - голос опытного и убежденного проповедника. Он оглядывал народ и протягивал к нему руки, словно обращался к каждому в отдельности.
Линь слушал его выпрямившись, подавшись вперед, стараясь не пропустить ни одного слова. Взгляд ХунСю-цюаня остановился на юном воине, и Линю казалось, что основатель Тайпин Тяньго обращается лично к нему, неграмотному крестьянскому мальчику из сгоревшей деревни. Но то же самое казалось и Ван Яну, который нетерпеливо сжимал в руках копье, и кузнецу Чжоу, и грузчику Лю, и носильщику Го, и земледельцу Дэну, и многим, и многим, шедшим в бой за великое процветание Китая и всего мира.
- Поднимите наши знамена и идите по указанному пути! Восемнадцать провинций* будут свободны, народ будет благоденствовать!
Снова прокатилась волна приветственных возгласов, снопа зазвучал гимн. Пики и знамена колыхались.
Небесный Царь сошел с помоста и вступил на борт раззолоченного судна, на носу которого красовалась огромная фигура дракона. Под звуки воинских рогов судно отчалило и устремилось вниз по реке, по направлению к Нанкину. За ним последовали тысячи лодок, наполненных вооруженными людьми. Кое-где над бортами поднимался пар - это женщины варили обеденный рис в котлах. Молотки били по металлу. Оружейники чинили сабли. Пушкари разжигали фитили, вглядываясь в белый туман над окрестными полями - последнее дыхание зимы.
2. КАК ЦВЕТУТ РЕКИ
В феврале 1853 года к пристани Нанкина подошла с верховьев быстроходная гребная джонка с военным флагом. Гонец, который находился на этой джонке, так спешил, что даже не выслушал обычных приветствий. Он взобрался на лошадь и поскакал прямо в ямынь в сопровождении городской стражи, что было прямым нарушением установленных правил. Прибыв в ямынь, он, размахивая бумагой командующего правительственными войсками, потребовал, чтобы его немедленно допустили к самому генерал-ревизору.
Это было неслыханно. Лицо такого ранга не могло быть сразу допущено к генерал-ревизору. Новоприбывший должен был передать бумагу у внутренних ворот ямыня и ждать, пока генерал-ревизор разрешит ему войти. Единственным извинением его могло послужить только то, что он был послан самим командующим, а люди военные, как известно, плохо разбираются в установленных церемониях.
Генерал-ревизор Ян Вэнь-дин был, однако, человеком без предрассудков. Узнав, чго прибыл гонец с верховьев реки, он приказал допустить его к себе.
И тут опять произошло очевидное нарушение правил: вместо того чтобы поговорить о погоде, о здоровье, произнести несколько фраз, восхваляющих важное лицо, и почтительно дождаться, когда генерал-ревизору будет угодно спросить, с каким делом прибыл гонец, - последний только слегка склонил голову, поджал колени и подал сановнику бумагу, тщательно перевязанную шелковой тесьмой,
Ян Вэнь-дин был человек неглупый. Сразу поняв, что новости спешные и нерадостные, он отдал бумагу своему чтецу и спросил самым обычным тоном:
Что слышно в наместническом городе Учане?
Осмелюсь оскорбить тишину высокого присутствия, - сказал гонец: - город Учан был захвачен длинноволосыми разбойниками, которые произвели в нем разрушение и смерть. Но храбрость и справедливость восторжествовали. Войска победоносного генерала Сян Жуна снова вошли в Учан.
Счастлив слышать о подвигах столь выдающейся личности, - облегченно проговорил генерал-ревизор, - но где же находятся длинноволосые разбойники и понесли ли они заслуженное наказание?
Гонец замялся.
- Не угодно ли будет преждерожденному приказать прочитать бумагу, которую я почтительно доставил?
Генерал-ревизор сделал знак чтецу, и тот начал читать.
Бумага была составлена очень странно. Это были стихи в классическом духе, но так ловко сочиненные, что не оставалось никаких сомнений в том, что на Янцзы положение неблагополучно. Автор сообщал, что тайпинская армия, в которой насчитывается более пятисот тысяч человек, заняла не только города Хуанчжоу, Цишуй, Цзюцзян, Хукоу, Пынцзэ, Аньцин, Чичжоу, но и вторглась в провинцию Аньхой и подходит к городу Тунлину, который не так уж далек от Нанкина.
Ян Вэнь-дин удивленно поднял брови. Это тоже было нарушением правил, ибо лицо генерал-ревизора не должно выражать ничего, кроме величия и благосклонности.
Автор сообщал, что самым горестным событием была потеря Аньцина, ибо там длинноволосые захватили триста тысяч лянов* серебра и более ста пушек.
Это поистине удивительно, - промолвил Ян Вэнь-дин. - Но где же столь знаменитое лицо, как высокий уполномоченный в ранге министра Лу Цзянь-ин, который находился в Цзюизяне?
Его превосходительство генерал Лу отступил с войском в Пынцзэ еще до прихода длинноволосых, - отвечал гонец.
Но Пынцзэ захвачен разбойниками!
Справедливо замечено, - сказал гонец, - поэтому высокий уполномоченный счел необходимым оставить войско и находится на пути к Нанкину.
Кому же он поручил войско?
О войске его превосходительству не пришлось заботиться, ибо оно разошлось…
Генерал-ревизору стоило большого труда подавить неприличное волнение, которое чуть не отразилось на его лице. Он прекрасно понимал, что Лу Цзянь-ин просто бежал, что Аньцин - это ключ к Нанкину и что тайпинская армия продвигается на восток с необыкновенной быстротой, словно ее несут крылья дракона.
Но где же наш высокоуважаемый друг генерал-ревизор Цзян Вэнь-цин?
Убит.
- А генерал Ван Пын-фэй?
Уехал в Тунчэн.
А генерал-ревизор Чжан Ши?
Уехал в Наньчан.
А великий генерал Сян Жун?
Уповает, что вашему превосходительству угодно будет принять меры к защите императорского города Нанкина от длинноволосых бандитов, что и изложено в конце письма.
Генерал-ревизор приказал читать дальше. Стихи звучали прекрасно.
- Я не знал, что высокий уполномоченный Сян Жун так превосходно владеет стихосложением! - раздраженно заметил генерал-ревизор.
Гонец учтиво доложил, что стихами пишет не сам Сян Жун, а некто, находящийся в лагере длинноволосых. Уполномоченный же приказал переписать его донесение и доставить в Нанкин.
Автор стихов описывал тайпинов совсем не так, как полагалось бы подданному пекинского императора. Он не скрывал того, что армия Великого Благоденствия образцово организована, что воины соблюдают строгий порядок, что крестьяне повсюду оказывают им помощь, выходят навстречу и вступают в ряды армии. Он указывал на то, что удержать в своих руках долину Янцзы цинским войскам становится все труднее, потому что они разоряют деревни, возбуждают ненависть земледельцев и руководятся недостаточно храбрыми генералами. Он равнодушно сообщал, что в Аньцине многие солдаты взбунтовались и перебили начальников, что помещики бегут из своих поместий, что река "расцвела парусами джонок, как цветами", и что картина, наблюдаемая им, поистине способна исторгнуть слезы жалости из груди любого недостаточно мужественного человека…
- Надо полагать, что этот стихотворец даже слишком мужествен! - сердито заметил Ян Вэнь-дин. - Как его зовут?
Выяснилось, что гонец этого не знает. Он знал только, что автор донесения подписывается "Старец с Кедровой Горы" и весьма приближен к какому-то "царю" длинноволосых. Никто не догадывается, что он пишет донесения генералам из другого лагеря.
- Это храбрый человек, - задумчиво произнес генерал-ревизор. - Но что же дальше?
Дальше автор приводил отрывок из воззвания Восточного Царя Ян Сю-цина, где говорилось:
"В настоящее время, поскольку наша армия входит в провинции Аньхой и Цзянси, мы считаем необходимым объявить народу, что беспокоиться не следует; земледельцы, рабочие, купцы и ремесленники пусть продол-" жают заниматься своими делами. Однако необходимо, чтобы богатые приготовили запасы продовольствия и поддержали наши войска. Пусть каждый сообщит нам, сколько он может внести, и мы снабдим его распиской, по которой он впоследствии получит деньги…"
Довольно об этом! - перебил чтеца генерал-ревизор. - Что там еще существенного?
Имеется приказ, - монотонным голосом сказал чтец, - то есть нелепое и возмутительное распоряжение того же Восточного Царя. Предлагается население" вывесить на воротах иероглиф "шунь", обозначающий повиновение, изгнать всех буддийских духовных лиц, проживающих в храмах, и переселить их туда, где живут бедняки…
Однако, - сказал генерал-ревизор, странно дергая головой, - этот вождь разбойников распоряжается в Нанкине, как будто он уже здесь! А кто приложил печать к этой бумаге?
Печати нет, - сокрушенно ответил чтец, - но написано: "Внимание и повиновение!"
Мы примем меры, - величественно объявил генерал-ревизор. - Завтра мы соберем всех гражданских и военных чиновников на совет. Необходимо положить кл-нец проделкам злокозненных бандитов!
Совет был назначен на утро следующего дня. Но, когда военные и гражданские чиновники собрались на совет, выяснилось, что генерал-ревизора Ян Вэнь-дина в городе нет. Еще до того, как был дан сигнал к открытию городских ворот, он с домочадцами и семейными ценностями покинул Нанкин и принял решение направиться на восток, в город Чжэньцзян. Чиновникам пришлось заняться спасением Нанкина без генерал-ревизора.
Река действительно расцвела, как весенний сад, хотя была еще зима. Флот тайпинских кораблей, отчаливших от Ханькоу, расцветил всю ширину Янцзы пестрыми пятнами - красными, оранжевыми, розовыми, черными. Это были паруса джонок. Около полумиллиона вооруженных повстанцев плыло вниз по реке. Впереди шла джонка Небесного Царя, украшенная на носу большими желтыми знаменами с позолоченной головой дракона. За ним двигались джонки Восточного Царя Ян Сю-цина и Северного Царя Вэй Чан-хоя. А дальше тысячи парусов почти скрыли течение реки. Казалось, что по Янцзы движется длинный плавучий остров, весь заросший цветами. Джонки шли строем, повинуясь сигналам труб и барабанов. По северному и южному берегам продвигались сухопутные войска. Такого огромного похода еще не видел Китай. И вся эта масса восставшего народа, как грозовое облако, шла к Нанкину, и города по течению Янцзы сдавались один за другим.
Глашатаи громко читали с помостов воззвание Восточного Царя:
".. Я предал смерти хищных вельмож и развращенных чиновников, но не тронул ни одного человека из народа, так что все могут заботиться о своих семьях и заниматься своим делом без тревоги и страха. Предлагающий товар да будет принят, и путешественник да будет спокоен в дороге. ."
Солнце светило уже по-весеннему. Великую флотилию тайпинов встречали толпы народа в праздничных платьях. Звуки труб, гул литавр и щелканье хлопушек распугивали птиц, и над рекой с гомоном проносились птичьи стаи.
По берегам продвигались тайпинские отряды, и ружейные выстрелы слышны были более отчетливо, когда горы сужались с двух сторон. Миновали "Расщепленный холм", где скалы снова сжали реку каменной хваткой. Склоны были покрыты зарослями дикого чайного куста, скрывавшего за собой разработки известняка. В каменоломнях никого не осталось: рабочие присоединились к армии.
Сплошь и рядом на фоне ярко-голубого неба вырастали на холме стройные очертания многоэтажной храмовой башни - а их на Янцзы несколько сотен - с изъеденными водой и ветром старинными каменными фигурами. Деревень часто нельзя было заметить издали: они скрывались между холмами. Видны были только тростниковые хижины рыбаков и их сложные приспособления для рыбной ловли.
"Сын моря" Янцзы то прорывается между громадными желтыми и черными скалами, то разливается во всю ширь озерами, усыпанными низко лежащими островами. Высокий тростник колышется над этими островами, и флаги тайпинских разведчиков смело продвигаются через заросли. Доносится звук трубы - это значит, что путь свободен, и люди с копьями и ружьями вновь возвращаются на джонки.
Миновали знаменитую "Петушиную голову", диковинную скалу, нависающую над водой и бросающую тень почти на всю ширину реки. Здесь птиц было еще больше. Выстрел из ружья перекатывался над Янцзы, повторенный десятикратным эхом и усиленный резкими криками тысяч бакланов, которые одновременно поднимались со скатов "Петушиной головы" и темнили небо над мачтами джонок.
Миновали городок Цзюцзян, который сдался без сопротивления. Цинские солдаты разбегались, бросая оружие. Они успели поджечь дома, но население потушило пожар. Миновали чистые воды протока, который ведет из Янцзы в озеро Поян и который шире, чем сама река. Длинные столбы дыма над лесами отмечали отступление цинской армии. Мелькнули вдали снежные вершины гор и словно растаяли в синеве неба. Миновали "Сиротку" - высокую, отвесно поднимающуюся гору, увенчанную буддийским храмом. На вершину этой горы можно подняться только по ступеням, высеченным в скале. Существует предание, что по этой лестнице может подняться только праведник. Тайпины были праведниками, потому что они не только вывесили флаг над храмом, но поставили там военный пост с пушкой.
В деревнях на Янцзы жители вместе с тайпинской армией встречали Новый год - необыкновенный год свободы. На всех дверях шелестели красные бумажки со знаками Тайпин Тяньго и "шунь". Только чиновничьи и судебные канцелярии да летние дворцы вельмож, спрятавшиеся в горах, были пусты, и порывистый ветер гремел створками сломанных ворот.
В начале марта тайпинские воины увидели Нанкин. Перед ними на сорок километров в окружности тянулись могучие стены с тринадцатью массивными, многоэтажными башнями ворот. Ни один город в Европе не строил таких мощных укреплений, какие строились в Китае с древних времен. Казалось, целая армия великанов не в состоянии взять эти стены и башни, похожие на горы.
Все ворота были обложены мешками с песком. На стенах реяли флаги. Речное северное предместье Нанкина было сожжено, пристаней не было, кругом полное безлюдье. Кто не успел бежать к тайпинам, был убит. Лодки на реке были увезены либо затоплены.
Восьмого марта перед заходом солнца первые тайпинские флажки появились у стен города. На следующий день в юго-западном предместье Нанкина уже раскинулся целый лагерь.
В центре его стоял большой шатер со знаменем Восточного Царя, но сам Ян Сю-иин разъезжал по передовым постам. Линь видел его на батареях так близко, что мог бы притронуться к его стремени древком копья, и не раз случалось юноше ловить властный и настойчивый взгляд царя.
- Смотри! - говорил Го молодому воину. - Смотри и учись! Бывший батрак, сын угольщика, командует штурмом императорской крепости. Бог сделал его великим полководцем. Бог может сделать царем и тебя..
Царем! Линя! Нет, лучше и не думать об этом!
Линь вовсе не хотел быть царем. Он хотел быть храбрым солдатом.
Девятого марта тайпинские пушки впервые ударили по городу с высот монастыря Баоэнь. Гул прокатился по всему предместью, и первые ядра подняли облако пыли и битого кирпича над Южными воротами. Цинские артиллеристы отвечали с башен беспорядочными частыми выстрелами. Густой дым пополз вниз, по рыжеватым скосам стен.