Счастлив тот, кто подозревает своего друга в несправедливости, но трижды счастлив тот, кто полагает, будто все его друзья, сговорившись, притесняют и недооценивают его.
Только находясь в глубоком разочаровании, испытываем мы истинное удовлетворение.
Оценивать себя с каждой минутой все выше, а мир вокруг - все ниже, превозносить себя за счет себе подобных, вершить суд над человечеством… - вот истинное наслаждение мизантропа.
Наш интеллект любит полюбоваться на себя в зеркало. Долго всматриваться в пустоту наш внутренний взор неспособен.
Это может показаться парадоксальным, но я не могу отделаться от ощущения, что пьесы Шекспира меньше всего предназначены для постановки в театре… "Лира" на сцене играть нельзя.
Истинное общество - это бальзам для всякого человека, но бальзам этот сладок и пить его приходится много и через силу.
Книгу мы читаем, чтобы сказать, что мы ее прочли.
Воображение - кобылка резвая. Одно плохо: перед ней слишком много дорог.
Живопись слишком слаба, чтобы изобразить человека.
Как быть женщине, которая лишилась своего доброго имени? Она должна побыстрей проглотить эту пилюлю и молить Бога, чтобы больше Он ей такое лекарство не прописывал.
Достаток в старости - продление молодости.
Я прожил пятьдесят лет, но если вычесть из них те часы, что я жил для других, а не для себя, то окажется, что я еще в пеленках.
Родись у меня сын, я окрестил бы его Ничего-Не-Делай: он должен прожить жизнь сложа руки. Стихия любого человека, я глубоко убежден в этом, - не труд, а созерцание.
Мой гений задохнулся от собственного богатства…
УИЛЬЯМ ХЭЗЛИТТ
1778–1830
Тонкими, порой парадоксальными наблюдениями полны различные по жанру и духу произведения критика, публициста, философа-романтика Уильяма Хэзлитта: статьи в журналах "Экземинер" и "Эдинбургское обозрение", сборники эссе "Круглый стол" (1817), "Застольные беседы" (1821–1822), статьи и очерки из сборников "Персонажи шекспировских пьес" (1817), "Лекции об английских поэтах" (1818), "Лекции об английских комических писателях" (1819), "Дух времени" (1825). Помимо этих, наиболее известных книг писателя, изречения Хэзлитта взяты из различных эссе "на свободную тему": "Путешествуя за границей", "О невежестве образованных", "О неприятных людях", "О пошлости", "О жизни для себя", и, главным образом, из "Характеристик", сборника афоризмов, сравнимого - и не только по названию - с "Характерами" Лябрюйера и с "Характеристиками…" лорда Шафтсбери.
Здоровый желудок не принимает дурную пищу, здоровый ум - дурные взгляды.
Истинное остроумие свойственно простым людям, а не образованным.
Мысль должна сказать сразу все - или не говорить ничего.
Некоторые дают обещания ради удовольствия их нарушить.
Счастье - по крайней мере однажды - стучится в каждую дверь.
Излюбленная мысль - богатство на всю жизнь.
Предрассудок - дитя невежества.
Желая испытать силу человеческого гения, мы должны читать Шекспира; если же мы хотим стать свидетелями незначительности человеческих познаний, то должны изучать его комментаторов.
Мы говорим мало - если не говорим о себе.
Лишь тот заслуживает памятника, кто в нем не нуждается.
Мода - это аристократизм, убегающий от пошлости и боящийся, что его догонят.
Тот, кто боится нажить врагов, никогда не заведет истинных друзей.
Ни один по-настоящему великий человек никогда не считал себя великим.
В хороших делах мы раскаиваемся ничуть не реже, чем в дурных.
Откровенная неприязнь всегда подозрительна и выдает тайное родство душ.
Нет более ничтожного, глупого, презренного, жалкого, себялюбивого, злопамятного, завистливого и неблагодарного животного, чем Толпа. Она - величайший трус, ибо боится самой себя.
Человек - единственное животное на свете, способное смеяться и рыдать, ибо из всех живых существ только человеку дано видеть разницу между тем, что есть, и тем, что могло бы быть.
Без помощи обычаев и суеверий я не смог бы пройти из одного конца комнаты в другой.
Никогда не жалейте людей, с которыми поступили дурно. Они лишь ждут удобного случая так же дурно поступить с вами.
Едва заметная боль в мизинце повергает нас в куда большую тревогу, чем уничтожение миллионов таких, как мы.
Умные люди - орудие в руках дурных.
В зависти, среди прочего, заложена и любовь к справедливости.
Мы холодны с друзьями, лишь когда скучны самим себе.
Для торжества реформы важней всего, чтобы она, не дай Бог, не увенчалась успехом.
В совершенстве искусства - его крах.
Наше самолюбие протиснется в любую щель.
Я бы всю жизнь путешествовал за границей, если б мог позаимствовать вторую жизнь, которую бы провел дома.
Честный человек говорит правду, которая может обидеть; себялюбец - которая обидит обязательно.
Все невежественные люди - лицемеры.
Нельзя считать идею пошлой только потому, что она общепринята.
Фамильярность не всегда вызывает презрение, но восхищение - никогда.
Удочка - это палка с крючком на одном конце и дураком на другом.
Я всегда боюсь дурака. Никогда нельзя поручиться, что он вдобавок не плут.
Мы любим друзей за их недостатки.
Аристократизм - та же пошлость, только более привередливая и искусственная.
Толпа, ведомая вождем, его же и ненавидит.
Человек, гордый по-настоящему, не знает, что такое вышестоящие и нижестоящие. Первых он не признает, вторых игнорирует.
Страх наказания может быть необходим для подавления зла - но ведь от него в той же мере страдают и добрые побуждения.
Мир хорош хотя бы тем, что он - отличная тема для размышлений.
Непристойно оголяется не только тело, но и ум.
Если хочешь доставить удовольствие, научись его получать.
Псевдоним - это самый тяжелый камень, какой только может бросить в человека дьявол.
Мы никогда не научимся хорошо делать дело, пока не перестанем задумываться над тем, как его делать.
Наш разум рвется к небесам, однако уютно себя чувствует лишь на земле, пресмыкаясь и копаясь в отбросах.
Человек - большой фантазер. Самим собой он бывает только тогда, когда играет роль.
Предрассудок легко усваивается лишь в том случае, если выдает себя за разум.
Даже в пороке есть свое разделение труда. Одни предаются размышлениям, другие действуют.
Со временем нам надоедает все, кроме возможности насмехаться над другими и самоутверждаться за их счет.
Старая дружба - как остывшая телятина: холодная, неаппетитная, грубая…
Женщина хорошеет на глазах, глядя на себя в зеркало.
Глупость столь же часто вызвана недостатком чувств, как и недостатком мыслей.
Умный человек не только не должен с презрением относиться к предрассудкам других, но и прислушиваться к своим собственным, подобно тому, как мы прислушиваемся к мнению стариков-родителей, которые в конечном счете могут оказаться правы.
Хорошо известно, что воображением англичанина ничего не стоит овладеть с помощью любого пугала. Чем больше он ненавидит и боится, тем больше верит в предмет своего страха и ненависти.
Те, кто громче всего жалуются на несправедливое обращение, первыми же его провоцируют… Выясняется, что преследуемые и преследователи не только не воюют друг против друга, но являются одними и теми же людьми…
Тот, кто умеет хранить секреты, не любопытен, ведь знания мы стремимся приобрести с единственной целью - поделиться ими.
Правыми мы считаем себя лишь тогда, когда доказана неправота других.
Ведущий войну с другими не заключил мира с самим собой.
Перестав быть спорной, мысль перестает быть интересной.
Варварство и невежество обучаемы, фальшивая утонченность неисправима.
Если человек в состоянии существовать без пугала, значит он по-настоящему благовоспитан и умен.
Слова - это то единственное, что остается на века.
Всем нам свойственно низкопоклонство. Стремление к власти так же присуще человеку, как и преклонение перед властью над собой. Первое свойство делает из нас тиранов, второе - рабов.
Если бы человечество стремилось к справедливости, оно бы давно ее добилось.
Те, кто любит бороться за правое дело, правдой, как правило, не злоупотребляет.
Чем больше человек пишет, тем больше он может написать.
Чтобы быть критиком, не обязательно быть поэтом; но чтобы быть хорошим критиком, обязательно не быть плохим поэтом.
Сначала мы получаем результат от изучения природы, а в дальнейшем рассматриваем природу исключительно сквозь призму получения результата.
Невыразительные картины, как и скучные люди, непременно высоконравственны.
Когда человек живет в атмосфере преследований и доносов, он сам бросается в пропасть от одного только страха, что его туда сбросят.
Дэфо говорил, что в его время сотни тысяч рыжих деревенских парней готовы были драться с папством до последней капли крови, понятия не имея, что такое "папство" - человек или лошадь.
Сквернословие - это косвенное выражение преклонения.
Притворство столь же необходимо для ума, как одежда для тела.
Молчание - особое искусство беседы.
Если человек лишен учтивости, вы оказываетесь в его власти.
Смерть наступает задолго до смерти, ведь распадаться мы начали на много лет раньше… смерть же предает земле то немногое, что от нас осталось.
ТОМАС де КУИНСИ
1785–1859
Литературная известность (для своего времени скандальная) критика, очеркиста, романиста, переводчика, Томаса де Куинси основана главным образом на "Исповеди английского опиомана" (1822), в которой писатель - впервые в литературе - делится опытом курильщика опиума, подробно описывая посещавшие его видения. Помимо "Исповеди" и "Автобиографии" (1834–1853), первоначально печатавшихся в "Блэквудз-мэгэзин", журнале, где де Куинси активно сотрудничал с первых же дней его существования, в антологию афоризма вошли отрывки как из обширного эссеистического наследия писателя("Эссе о поэтах. Александр Поуп", "Протестантство", "Письма молодому человеку", "Убийство как высокое искусство", "О стуке в ворота в "Макбете""), так и мемуарного: "Портреты современников" (1847, 1848) - статьи и воспоминания о Колридже, Лэме, о кумире де Куинси - Вордсворте.
Из "Исповеди англичанина-опиомана"
Нет ничего более отталкивающего для чувства англичанина, чем лицезреть, как выставляются напоказ моральные язвы или шрамы, как срывается "драпировка", которой стыдливо прикрыли их время и снисходительность к человеческим слабостям. Быть может, потому в большинстве своем подобные исповеди исходят от женщин сомнительного поведения, проходимцев и мошенников.
Что может быть более нелепым, чем все разговоры о том, что, дескать, выпивка туманит голову? Напротив, голову туманит трезвость…
Я глубоко убежден: нет такого понятия, как полная забывчивость; след, отпечатавшийся в памяти, неизгладим.
Чем больше мы отягощаем память, тем она становится сильнее; чем больше мы ей доверяем, тем более она заслуживает доверия.
Лучше перенести десятки тысяч издевательств и глумлений, чем всего один раз испытать нестерпимую и непрекращающуюся боль, причиненную собственной совестью.
Вина и горе инстинктивно прячутся от общественного взгляда; они предпочитают уединение и тайну - и даже выбирая могилу, нередко отделяют себя от более зажиточных и благополучных обитателей кладбища.
Обида вовсе не всегда предполагает чью-то вину. Все зависит от повода и планов, которыми руководствовался обидчик, а также от смягчающих обстоятельств, тайных или явных, обиде предшествовавших; все зависит и от того, насколько с самого начала было сильно искушение и насколько успешно и искренне, на словах или на деле, обидчик с этим искушением боролся.
Философ не должен смотреть на мир глазами ограниченного существа, который называет себя "светским человеком" и который полон узких и эгоистических предрассудков, связанных с его происхождением и воспитанием. Философ должен быть человеком всеобъемлющим, одинаково относящимся к людям высокого происхождения и низкого, к образованным и необразованным, к виноватым и безвинным.
Нельзя отрицать того, что Лондон в своем внешнем обличьи, как и все огромные города, невыразимо груб, жесток и гадок.
…Оксфорд-стрит, мачеха с каменным сердцем, ты, что упиваешься вздохами сирот и пьешь слезы детей…
Тот, кто говорит о быках, и во сне видит одних быков…
Состояние вечной, безумной спешки, преследование земных, сиюминутных интересов могут разрушить то величие, что заложено во всех людях.
Ни в одном человеке способности не раскроются до тех пор, пока он не научится жить в уединении. Чем больше уединения, тем человек сильнее…
Из "Автобиографии"
Смерть производит гораздо более тяжелое воспоминание летом, чем в другое время года… ибо яркое солнце, тропическое буйство природы и мрак, холод могилы - несовместимы.
Как правило, самые глубокие мысли и чувства доходят до нас не прямо, и не в абстрактной форме, а в сложных, запутанных сочетаниях совершенно конкретных ассоциаций, между собой нерасторжимых.
Во всей вселенной не сыщешь такого Ареопага справедливости и отвращения ко всему бесчестному, как английская толпа.
Двусмысленность, встречающаяся почти в каждой нашей фразе, - это не придирчивый казуист, а напротив, одноглазая служанка истины… Двусмысленность указывает на ограниченность выражений, понимаемых слишком общо или слишком туманно, настаивает на необходимости выбирать между значениями, дублирующими друг друга.
Бывает таинственное состояние души, вызванное истинным страданием. В этом состоянии мы, словно святотатства, избегаем красочных описаний, случайных разговоров и стремимся (по крайней мере должны стремиться) к уединению.
Горе не демонстрирует своих язв; унижение не пересчитывает обид.
Первенствует та литература, что апеллирует к простейшим чувствам, а не та, что копается в сложных мыслях.
Критики… этот жалкий, суетливый, ушлый народец, который считает своим высшим долгом не направлять общество, а всячески, с рабским низкопоклонством, ему подчиняться, потакать всем его капризам…
Два главных секрета в искусстве прозы:
1. Искусство зависимости второго шага от первого;
если писатель хочет добиться живости и естественности повествования, он должен прежде всего думать о связях, соединениях.
2. Предложения должны следовать одно за другим таким образом, чтобы модифицировать друг друга;
письменное красноречие должно строиться по закону отражения.
Существует литература знания и литература силы. Функция первой - наставлять; второй - побуждать. Если первая - это руль, то вторая - весло или парус… Литература знания вьет свои гнезда на земле, где их смывает наводнение, крошит плуг; литература силы - под куполом храма или на вершинах деревьев, где ей не грозит осквернение и клевета.
Публика - плохая гадалка.
Книги, говорят нам, должны наставлять и развлекать. Ничего подобного! Настоящая литература демонстрирует силу, ненастоящая - осведомленность.
Стоит человеку встать на путь убийства - и грабеж покажется ему пустяком.
Каин - гений первой величины, ведь это он изобрел высокое искусство убийства.
У всякого несовершенства есть свой идеал, свое совершенство.
Пренебрегайте пониманием, если оно противоречит всем остальным свойствам вашего интеллекта. Понимание, как таковое, каким бы полезным и необходимым оно ни было, является не только самой ничтожной, но и самой ненадежной способностью человеческого разума.
Всякое действие лучше всего измеряется, объясняется и предупреждается реакцией на себя.
Человек не вправе считать себя философом, если на его жизнь ни разу не покушались.
Если рассматривать убийство как искусство, то его конечная цель - та же, что и трагедия по Аристотелю: "очистить сердце посредством жалости и ужаса".
Подвижная часть населения - это, как правило, люди знатные; люди же низкого происхождения составляют ядро любой нации. Они - ее лицо, ее - до времени скрытый - характер.
Поразительно, какой огромный урожай новых истин можно собрать посредством глубоких чувств. Человек, глубоко чувствующий, видит те же предметы, что и мы, но более ясно, более отчетливо…
Более всего обращает на себя внимание не тот автор, который извлекает новые истины, а тот, который пробуждает в нас зыбкие очертания тех старых истин, что до времени дремлют в нашем сознании…
Грабитель, который забрался ночью в лавку армейского портного, может на обратном пути сколько угодно любоваться переливающимися в лунном свете золотыми галунами и эполетами. На языке полиции его преступление называется "предумышленным ограблением", и только. Непомерное увлечение цитатами - явление того же порядка.
ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ
1795–1881
В подборку афоризмов Томаса Карлейля, публициста и историка, философа и переводчика немецкой литературы, романиста и просветителя, критика литературного и социального, одного из наиболее разносторонних и авторитетных авторов в английской литературе прошлого века, вошли высказывания из таких основополагающих трудов писателя, как "Sartor Resartus" (1836), "История французской революции" (1837), "Чартизм" (1839), "Герои, культ героев и героическое в истории" (1841), "Прошлое и настоящее" (1843), "Современные памфлеты" (1830), а также из менее известных исторических, критических и философских работ: "История Фридриха Великого" (1838–1865), "Рихтер" (1827), "Характеристики", из эссе "Произведения Гёте", "Шиллер", "Сэр Вальтер Скотт", "Приметы времени", из дневников, из обширного эпистолярного наследия Карлейля, из книги воспоминаний "Карлейль в старости".