У заводского КПП капитан Бурлак увидел группу рабочих в спецовках. Они что-то читали на доске объявлений. Он решил посмотреть, что там такое. Оказалось, что на доске висело воззвание городского комитета обороны, который возглавлял первый секретарь областного обкома ВКП(б) Чуянов.
"Дорогие товарищи! - читал про себя Бурлак. - Родные сталинградцы! Остервенелые банды врага подкатились к стенам нашего родного города. Снова, как 24 года назад (имеется в виду оборона Царицына в 1918 году. - А.З.), наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград, к великой русской реке Волге… Товарищи сталинградцы! Не отдадим родного города, родного дома, родной семьи. Покроем все улицы непроходимыми баррикадами. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью. Выходите все на строительство баррикад. Организуйте бригады. В грозный 1918 год наши отцы отстояли Красный Царицын. Отстоим и мы в 1942 году краснознаменный Сталинград! Все на строительство баррикад!
Все, кто способен носить оружие, на защиту родного города, родного дома…"
- Берет за душу, - промолвил Бурлак, прочитав обращение.
- Немец уже в полсотне километров от города, а баррикад что-то не видно, - усмехнулся стоявший рядом с Бурлаком рабочий.
Другой добавил:
- А что сделают баррикады против немецких танков? - Он взглянул на Бурлака. - Вот вы, товарищ капитан, танкист, рассудите нас.
Бурлак улыбнулся, пожал плечами.
- Смотря какие баррикады, а то могут и они лишить вражьи машины маневра, - веско произнес он. - Пожалуй, так оно и будет, если в городе начнутся уличные бои. Но лучше задержать танки противника, не дать им возможность войти в город, уничтожить их еще на подступах к Сталинграду.
- Горячее это дело, можно и обжечься, - бросил реплику молодой парень, дымя цигаркой. Он был в кожанке, хотя августовское солнце припекало.
- Ас холодным делом и дурак справится, - усмехнулся Иван Лукич.
- Вы-то сами уже сражались с немецкими танками? - спросил парень. - Как ведут себя гитлеровцы?
- Довелось сразиться, и в первом же бою на моей "тридцатьчетверке" снарядом разорвало гусеницу, - пожаловался Иван Лукич. - Пришлось пересесть в другой танк и продолжать бой. Ну а как ведут себя немцы? - Он снова усмехнулся. - Бегут, если по ним хорошо ударить, не то что наш брат - бьется до последнего. Беда на всех одна - у врага много танков, а у нас впятеро меньше, проще сказать - единицы. Такая же ситуация и с самолетами. Но, товарищи, успех у фашистов временный, и смею заверить вас, что скоро наша промышленность даст Красной армии много танков и самолетов. А пока надо сдержать натиск врага, не отдать ему Сталинград, и мы на фронте будем стоять насмерть!..
Бурлак услышал, как к ним подъехала легковушка. Из нее вышел высокий полный мужчина в шляпе и сером костюме. Он подошел к рабочим и спросил с улыбкой на загорелом лице:
- Что тут у вас такое?
- Да вот читаем обращение к населению города о сооружении баррикад, а капитан рассказывает, как наши танкисты сражаются с фашистами, - пояснил парень в кожанке.
- Ну, и как же они сражаются? - спросил мужчина в шляпе.
- Хорошо сражаются, но у наших бойцов мало танков, у врага их намного больше, - ответил Иван Лукич.
- Вы правы, товарищ капитан, но скоро и наши войска получат машин вдоволь, уже скоро, - повторил он и взглянул на Бурлака. - А вы что, пришли к нам на завод?
- Так точно, к директору завода, - подтвердил Иван Лукич. - Но на месте ли он, время-то позднее? А меня командировал сюда лично заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал Гордов.
В глазах мужчины в сером костюме блеснула хитринка.
- Пойдемте со мной, мне тоже надо к директору, - сказал он.
Они вошли в кабинет. Мужчина уселся за стол, на котором лежала кипа бумаг, кивнул на стоявший рядом стул:
- Садись, капитан! - Он улыбнулся. - Тут просторно, не то что в танке. Ну, я слушаю вас!
Бурлак растерялся:
- Извините, но дело у меня к директору завода…
- Я и есть директор, - прервал его мужчина.
- Товарищ Задорожный?
- Собственной персоной! А вы, наверное, прибыли из штаба фронта? Генерал Гордов звонил мне насчет танков. У нас отремонтировано десять машин Т-34, и рабочие собрали еще два десятка танков. Завтра можете их забирать. Так и скажите товарищу Гордову.
- Разрешите?
В кабинет вошел нарком танковой промышленности генерал Малышев. Бурлак уже дважды видел его в штабе фронта и сразу узнал.
- Заходите, Вячеслав Александрович! - Директор придвинул ему кресло. - Садитесь, пожалуйста.
Генерал Малышев сел.
- Вам не звонил генерал Еременко, командующий двумя фронтами? - спросил он. - Ему крайне нужны танки.
- Ко мне уже прибыл гонец от его заместителя по Сталинградскому фронту генерала Гордова. Вот он, капитан Бурлак.
- Это вы Бурлак? - Малышев пристально посмотрел на капитана.
Тот вскочил с места, представился:
- Командир танкового батальона капитан Бурлак!
- У вас есть потери в танках за время боев? - поинтересовался нарком.
- Есть потери, товарищ генерал, - подтвердил Бурлак. - А как же без потерь на войне? Танки - наше главное оружие, и наших "тридцатьчетверок" немецкие танкисты боятся.
Нарком на минуту задумался, потом закурил папиросу и, выпустив колечки дыма, произнес:
- Так-то оно так, капитан, и я тебе верю. Но плохо то, что наши танкисты, особенно молодежь, еще не нанялись хорошо воевать, у немцев на этот счет больше опыта, - подчеркнул нарком. - Они оккупировали почти всю Европу. - Он взглянул на Бурлака. - Сам- то уже бил фрицев?
- Довелось… - смутился капитан. - Но в танке еще не горел.
- И не надо в танке гореть! - улыбнулся нарком. - Что важно в танковом сражении? Не подставлять свой борт врагу, стремиться первым нанести по нему удар, заняв выгодную позицию. Верно, капитан?
- Иначе быть не может, - улыбнулся и Бурлак. Он встал. - Товарищ директор, если у вас ко мне больше нет вопросов, я могу идти?
- Иди, капитан. Доложи генералу, что три десятка машин можно уже завтра с завода взять. А вам я желаю успехов в боях!
- Спасибо! - Бурлак направился к двери, но директор задержал его.
- Где сейчас находится штаб фронта? - спросил он. - Там же, в центре города, или переехал?
- На старом месте, - подтвердил Бурлак. - А вот для удобства управления войсками в районе Малой Ивановки вчера там оборудовали вспомогательный пункт управления - ВПУ. Там сейчас находятся заместитель командующего фронтом генерал Коваленко и начальник штаба фронта генерал Никишев. Вы хотите им что-то передать?
- Да нет, капитан, мне нужно переговорить с начальником бронетанковых и механизированных войск фронта генералом Штевневым. На днях он обещал быть на заводе, но почему-то не пришел. Ладно, капитан, иди, небось тебя ждет генерал Гордов.
Когда Бурлак вышел, Задорожный взглянул на наркома Малышева:
- А теперь я в вашем распоряжении, Вячеслав Александрович.
- Давайте пройдем в цех сборки танков Т-34. - Малышев встал. - У меня есть предложение по увеличению выпуска машин. Кстати, когда вчера я разговаривал по ВЧ с председателем Комитета обороны товарищем Сталиным, он интересовался, как идут дела на вашем заводе.
- Пока срывов как таковых нет, но нас все чаще бомбят "юнкерсы", - пожаловался директор завода. - Желательно, чтобы противовоздушная оборона была надежней. Я уже просил об этом генерала Еременко, он обещал усилить охрану завода с воздуха.
- Я еще с ним сам поговорю, - заверил нарком.
На левобережье Волги, где формировалась танковая бригада, капитан Бурлак возвращаться не торопился. Комбриг Румянцев сказал ему, что если задержится на заводе, то может переночевать у матери. Но прежде велел зайти в штаб фронта и доложить генералу Гордову о результатах поездки на завод. Если он дает танки, то сколько и когда, чтобы сформировать для этих машин экипажи. Потому-то сейчас Бурлак и спешил в центр города, где располагался штаб фронта. "Доложу генералу Гордову о том, что сделал на заводе, затем поеду к маме и у нее заночую", - решил Иван Лукич. За все прошедшее время после его приезда в Сталинград он еще не был дома, и, наверное, мать беспокоится. Но тут же другая мысль обожгла его: как быть с медсестрой Оксаной? Надо бы проведать ее в госпитале, узнать, как она себя чувствует, хотя бы потому, что он выручил ее из беды. Но, поразмыслив, он решил навестить ее в другой раз: не то, чего доброго, сочтет его навязчивым. О том, что он вытащил ее из воды, вряд ли она помнит, так как потеряла сознание, когда ее подняли на палубу. Это даже лучше, если она не помнит, кто спас ее от верной гибели. "А вот матери расскажу о ней, - решил Иван Лукич. - Интересно, как она воспримет эту новость? Не станет ли упрекать в том" что я рисковал? Впрочем, что было, то было, и остается только ждать".
Иван Лукич торопливо шел по улице. На ней было оживленно, особенно много попадалось военных с орудием. По всему чувствовалось, что где-то неподалеку фронт. Несмотря на то что в городе было объявлено военное положение, паники среди гражданского населения не было, хотя многих женщин, стариков и детей уже эвакуировали на левый берег Волги. На правый берег каждый день на фронты прибывали новые войска и боевая техника. Невзирая на бомбежку, корабли и суда Волжской военной флотилии перевозили войска и боевую технику в Сталинград, а часть боевых кораблей флотилии своим артогнем наносили удары по войскам противника, прорвавшимся к северной окраине города.
Проходя мимо почты, Бурлак вдруг услышал окрик:
- Ваня!
Он посмотрел в сторону и увидел свою бывшую жену Кристину. Она была в трауре. Интересно, отчего вдруг, что у нее случилось? Бурлак остановился и стал ждать ее. Почему-то ему пришли на память слова матери, сказанные в день его приезда из Хабаровска: "Ты же совсем не знаешь Кристину, кто она и чем дышит. Да и любит ли она тебя?" И тут же словно наяву он услышал голос Кристины: "Зачем мне ребенок от человека, которого я не люблю и от которого твердо решила уйти?" Кажется, давно это было, но и теперь от этих слов Кристины его охватило щемящее чувство, словно он только что вышел из боя и еще не пришел в себя…
Кристина подошла к нему, запыхавшись. Не лицо, а желтая маска, в глазах тоска.
- Привет, Иван! - сухо бросила она, поправляя прическу.
Иван Лукич поднял на нее глаза и тихо обронил:
- Здравствуй, Кристина.
- У меня большое горе… - выпалила она на одном дыхании.
- Какое еще горе? - Он усмехнулся и насмешливо добавил: - Горе у тебя уже было - это когда мы с тобой разошлись, а точнее, когда ты бросила меня. Хотя для тебя это, видно, не горе, а что-то вроде пустячного эпизода.
- Все ёрничаешь… - Она сердито скосила на него глаза. - У меня страшное горе… Вчера я похоронила Алексея. Его во время бомбежки… осколком от бомбы. Удар в самое сердце. Отец по нему рыдал, и мне было не по себе, я ходила как в тумане…
- Жаль парня, - коротко изрек Иван Лукич.
- Весь день я была в слезах. Теперь не знаю, что мне делать и как дальше жить. Может, дашь совет?
- Тебе совет? - Иван Лукич усмехнулся. - Ты ошиблась адресом. Я ведь советы давать не умею. Не я же дал тебе совет познакомиться с Алексеем… - Он сделал паузу. - Что, порвалась ниточка, связывающая тебя с наукой? Или пропала твоя перспектива?
- Не груби, - оборвала она его. - У меня и так на душе холодно и пусто. Потерять такого человека… - Она всхлипнула.
Иван Лукич подошел к ней ближе, посмотрел в глаза.
- Не будь артисткой, Кристина, - жестко одернул он ее. - Дать тебе совет… Смешно!..
- Послушай, Ваня, может, помиримся, а? - Она вытерла платком мокрые глаза. - Начнем нашу жизнь с нуля?
Бурлаку так и хотелось крикнуть во весь голос: "Ты убила моего ребенка!.." Но в последний момент он пересилил себя и сдержанно промолвил:
- С тобой у нас все кончено! И горевать тебе не надо. Что, разве на Алексее свет клином сошелся? Был я твоим мужем, но ты от меня ушла к другому. А третьего что, не найдешь?! Смешно! - Он повернулся, чтобы уйти, но Кристина схватила его за руку, придержала и выдохнула ему в лицо:
- Я буду другой, я больше не позволю себе…
- Уйди! - резко оборвал он ее. - Я не желаю с тобой видеться, не то что разговаривать.
Она не знала, что ответить ему, ее нервы были на пределе. Она стояла бледная и безутешная.
- Мне к генералу Гордову, - сказал Бурлак дежурному по штабу майору с тонкими усиками и косыми бакенбардами, придававшими его худощавому лицу округлость.
Дежурный сообщил, что у замкомандующего фронтом находится начальник бронетанковых и механизированных войск фронта генерал Штевнев.
- Мне и к нему надо…
- Минутку, я доложу генералу Гордову… - И майор метнулся к кабинету.
Через пять минут он вышел и на ходу бросил Ивану Лукичу:
- Проходите!
Генералы о чем-то беседовали. Увидев Бурлака, Гордов встал, поздоровался с ним за руку и, глядя на Штевнева, сказал:
- Вас не было в штабе, и мне пришлось посылать на завод командира танкового батальона.
- Да? - Штевнев тоже встал, подошел к Бурлаку. - Ну и как, что-нибудь выходили?
Бурлак ответил, что был на приеме у директора тракторного завода Задорожного и передал ему просьбу генерала Гордова. В это время к нему прибыл нарком танковой промышленности генерал Малышев и тоже завел речь о танках, заметив, что его просил об этом генерал Еременко…
- Ты, Бурлак, говори короче, - произнес Гордов.
- Понял, товарищ замкомандующего. Если коротко, то завтра с экипажами бойцов надо быть на заводе. Танки можно брать.
- Сколько? - напружинился Гордов.
- Десять отремонтированных и два десятка новых Т-34!
Генерал Гордов похвалил Бурлака. Он вернулся к столу, позвонил начальнику штаба и велел прибыть к нему, потом, взглянув на генерала Штевнева, распорядился, чтобы тот немедленно подобрал экипажи для танков и завтра же вывел их с завода.
- А вы, капитан Бурлак, тоже подключайтесь к этому делу, помогите генералу набрать танкистов, они есть и в вашей бригаде. Возьмите лучших людей - и на завод. Прошу опробовать каждую машину. Ясно?
Штевнев коротко ответил:
- Все в точности исполню!
Он направился к выходу, а Бурлак попросил Гордова разрешить ему позвонить комбригу и предупредить, что на левобережье он сегодня не переправится, так как поедет с генералом получать танки.
- Я сам позвоню комбригу, он мне нужен, - сказал генерал Гордов.
- Слушаюсь! - И Бурлак вышел вслед за начальником бронетанковых и механизированных войск Сталинградского фронта.
- Я сейчас на пять минут заскочу к начальнику оперативного отдела, - сказал Бурлаку Штевнев, - а вы идите в штаб фронта в мой кабинет. Подберем людей, и вы пойдете отдыхать, а утром явитесь ко мне.
12
К матери Иван Лукич пришел в десятом часу вечера. Она еще не спала и обрадовалась его приходу, однако бросила ему упрек.
- Целый месяц тебя не было, сынок, - промолвила она, вешая его капитанскую фуражку на гвоздь зеркала. - Все гадала, где ты и не попал ли в какую-либо беду. Что, наверное, был на передовой?
- Побывал, но, как видишь, вернулся цел и невредим, правда, руку малость задело осколком, но рана уже почти зажила. - Он снял гимнастерку, поправил на руке бинт.
- Сердцем почуяла, что ты придешь сегодня, - продолжала мать, - и напекла пирожков с вишней. Ох и вкусные! Вот отведай. - Она поставила на стол целую миску еще теплых пирожков.
Он посмотрел ей в глаза. Они светились, как два маленьких солнышка, и такое тепло исходило от них, что Ивану Лукичу стало жарко. А она уже рассказывала ему о том, как на прошлой неделе почти весь день сидела с соседями в бомбоубежище: город сильно бомбили немецкие самолеты.
- Слухи ходят, что немец еще ближе подошел к городу, - сказала Татьяна Акимовна. - Неужели возьмут Сталинград?
- Не возьмут, мать, - уверенно заявил Бурлак, за обе щеки уплетая пирожки. - Верховное главнокомандование посылает под Сталинград все новые войска и боевую технику. Сюда прибыли бойцы из далекой Сибири и с Дальнего Востока.
Мать села напротив, подперев правой рукой щеку, и все смотрела на сына. Потом заговорила о другом:
- Ты не очень-то страдай, сынок, по своей бывшей жене Кристине. Живи по совести, как жил твой отец, и Бог тебя сохранит. - Передохнула и добавила: - Она подарила свою любовь другому, но твоя судьба от этого не перекосилась. Найдешь себе девушку, только бы себя не потерять…
Иван Лукич слушал ее, а в голове билась мысль: "Как там Оксана, сделали ли ей операцию, да и жива ли она?"
- У меня для тебя новость, мать, - начал Иван Лукич, когда поужинал и лег на диван отдохнуть. - Сегодня в центре города я встретил Кристину. Когда переходил улицу, она меня окликнула.
- И что ей нужно было? - насторожилась Татьяна Акимовна.
- Она была в трауре, - сообщил Иван Лукич. - Ее нового избранника убило во время бомбежки пристани. Говорит, осколок попал в самое сердце.
- Господи, да неужто правда? - Мать перекрестилась.
- Правда. Мне показалось, что Кристина очень переживает. - Иван Лукич немного помолчал и продолжал: - Предлагала мне помириться. Говорит: давай, мол, начнем нашу жизнь с нуля. Но я отверг ее…
Татьяне Акимовне стало жаль бывшую невестку, и она сказала:
- Не суров ли ты, сынок? - Она пристально посмотрела на него. - Я не хочу смягчить твое горе, но, может, гибель Алексея на многое ей открыла глаза? Мстить ей - чувство нехорошее, сынок, хотя мне и хочется тебя утешить…
- Ты еще не все знаешь, мама, - прервал он ее. - Думаешь, у меня нет сердца? Но то, что она сделала, я ей простить никак не могу.
- Что еще она такое сделала, какой грех взяла на свою душу? - напряглась Татьяна Акимовна.
- Большой грех на ее совести, - вздохнул Иван Лукич. - Но я тебе все открою… Помнишь, как я уезжал в Хабаровск? Она провожала меня на поезд и, когда мы вошли в купе, шепнула мне, что у нас будет малыш. Сказала: "Ты там у себя пока подумай, какое имя ему дадим". И что же? Ради этого Алексея она лишила ребенка жизни!
- Сделала аборт?
- Оно самое…
- Горе ты мое - она же преступница перед тобой и Богом! - запричитала мать. - Теперь понятно, почему она лежала в больнице. А я-то, старая дура, передачу ей носила. Спросила, чем больна, она ответила, мол, простуда. Вот ведь шельма, обманула.
- Ну ладно, хватит о Кристине, - махнул рукой Иван Лукич. - У меня есть еще одна новость…
И он рассказал, как сегодня искупался в реке, когда бросился в одежде спасать медсестру.
Татьяна Акимовна даже в лице изменилась.
- А если бы сам утонул? - Голос у нее стал строгим и холодным, как вода в Волге.
- Если честно, мать, я даже не успел об этом подумать. Сиганул в бурлящий поток - и все. Медсестра совсем не умела плавать. Это же погибель ей!
- Она красивая, эта Оксана? - поинтересовалась Татьяна Акимовна.
- Симпатичная, ничего не скажешь. Кстати, родом из Сталинграда. Студентка, а теперь медсестра. Сама попросилась на фронт.
- Она тебе, видно, глянулась? - Мать улыбнулась, и у ее глаз резко обозначились глубокие морщины.