Простояв на тропинке несколько минут, юноша решил всё-таки поближе подойти к сверкающей пирамиде, тем более, что не надо было ступать на дорогу, по которой лодочник не советовал идти прямым путём. Необыкновенное строение хоть и приковывало глаз, но в высоту намного было ниже египетских пирамид. Разглядывая сооружение, Хозарсиф заприметил, что на самой маковке многоярусной диковиной пирамиды блистает звезда со многими лучами.
Машинально пересчитав их, юноша удивился, потому что ни одна звезда не изображалась в египетской символике с четырнадцатью лучами. Вероятно, только в царстве теней и в тени царства можно увидеть такую. Вдруг парень увидел невдалеке человека, шагавшего ему навстречу. Как ни странно, а человек этот шёл со стороны пирамиды, то есть, её глубины. Человек приближался и, наконец, адепт понял, что это была его собственная фигура, только отражающаяся в стене, которая блистала много ярче любого бронзового зеркала.
Где-то послышались человечьи голоса. Хозарсиф увидел, совсем недалеко открытые во внутрь зеркальной пирамиды створки резных ворот, из-за которых и раздавались громкие голоса.
Заглянув во внутрь, юноша увидел двух огромного роста людей о чём-то спорящих друг с другом. Великаны - мужчина и женщина - пытались что-то доказать друг другу так размахивая руками при этом, что воздух пещеры содрогался. Но, либо они говорили на разных языках, либо не слушали, не слышали и не вникали в возникший между ними спор. Для них важно было только что-то доказывать.
- Совсем рядом в каменных кустах рододендрона пронёсся вздох. Хозарсиф оглянулся на звук и увидел лежащего недалеко от входа большущего дракона. Настоящего. Про таких и говорится во многих свидетельствах писарей. Дракон ещё раз тяжко вздохнул, облизнулся и на человечьем языке промолвил:
- Совсем разгулялись, зла на них не хватает.
Юноша смотрел на дракона широко открыв глаза не в силах произнести ни одного понятного слова. Чудище скосило на пришельца глаз и опять на настоящем человеческом языке промычало:
- Чё молчишь, знат-богатырь, аль душа в пятках по сю пору прячется?
- Кто ты, чудище заморское? - смог выдавить Хозарсиф.
- Имя моё странно, - выдохнул дракон, - Да не в имени дело. Если хошь, зови меня Ладонном, Оно и к месту будет. А ты, поди, из живых и пришёл, грехи искуплять желаючи?
- Истинно так, - кивнул адепт.
- Ой, давно я живых не видывал, - снова вздохнул дракон. - Всё этих вот сторожить приходится.
- А кто эти великаны? - осторожно осмелился полюбопытствовать Хозарсиф.
- Эти? - дракон повернул голову в сторону входа в зеркальную пирамиду, как будто увидел великанов впервые. - Это, брат, Микула-Селянинович и Златогорка Святогоровна. Оба спорить будут, наверно, до конца веков, кому перемётную суму подымать. Вон она меж ними валяется. А того не ущучат никак, что в суме сей вся тяга земная. Вот и приходится сторожить дураков. Силы много, а ума так и не нажили.
- А зачем это? - удивился юноша. - То есть, зачем тягу земную подымать? Может, земле это вовсе и не надобно?
- Так думаешь? - дракон от растерянности даже почесал себя короткой чешуйчатой лапой по подбородку. - И действительно - зачем? Да… задал ты мне задачу!
Змей снова поднял голову, взглянул на Хозарсифа, как бы разглядывая - с какой стороны он вкуснее. Потом развернулся к пришельцу раздвоенным хвостом, залёг меж камней и замер.
Адепт подумал больше не беспокоить дракона без нужды, да про дальнейшую дорогу всё же спросить не мешало бы. Поэтому юноша стал пробираться меж окаменевших веток кустарника к голове змея. Тот, услышав шуршание позади, обернулся на звук.
- Опять ты, пришелец? - недовольно буркнул дракон. - Пришёл незваным, уйдешь негаданным, а мне ломай тут голову из-за вас случайных прохожих.
- Ты уж прости меня недостойного, - нарушил раздумья дракона Хозарсиф. - Только рядом нет никого, кто на человечьем языке разговаривает, и кто дорогу показать может. Мне бы умерших разыскать, да не просто умерших…
Выслушав причину, по которой юноша отважился спуститься в царство теней, дракон опять поскрёб короткой лапой подбородок и кивнул прямо на вход в зазеркальную пирамиду.
- Пойдёшь туда, - дракон для наглядности ещё указал лапой меж спорящих титанов. - Пойдёшь туда и выйдешь на верную дорогу. Только прямо по ней не ходи, худо будет. А тропка-стёжка выведет куда надобно. Меж этими, - дракон снова показал на титанов, проползи прямо под перемётной сумой. Тяжесть земли тебя не придавит, да и ругаться им не помешаешь.
Хозарсиф отвесил благодарный поклон подземной твари, вошёл уже в двери зазеркальной пирамиды, но нырнуть под перемётную суму не успел. Сзади снова раздался голос дракона:
- Погодь, паломник, может, скажешь, что с этими полу-умными делать, раз такой шибко умный? - змей кивнул на высящихся в проёме пирамиды Микулу-Селяниновича и Златогорку Святогоровну, не устававших всё так же спорить за честь поднятия земной тяжести.
- Ты, вижу, хоть и дракон, а душа у тебя добрая, - улыбнулся Хозарсиф. - Но никогда не забывай жизненного закона: Богу - Богово, Титану - Титаново, да и Дракону - Драконово. Впрочем, если тебе не жалко сил своих, то лучше бы примирить этих, - юноша в свою очередь кивнул на спорщиков. - У тебя даже имя - Ладан. Значит, должен всех слаживать. А эти сразу же согласятся, только шепни ему на ухо, что Златогорка в нём души не чает, а ей - то же самое, только про Микулу-Селяниновича. Вот и сладится у них всё по-человечески.
- Ну, спасибо, брат, - чувственно произнёс дракон и даже чуть не прослезился, но наблюдать за этим юноше уже было некогда.
Пройдя по зазеркалью, Хозарсиф успел полюбоваться на тысячи тысяч разных занимательных вещей, которыми забиты были полки всей пирамиды, но останавливаться нигде больше не хотел. Надо срочно разыскать того, ради которого, может быть, придётся здесь остаться навсегда. Вот тогда-то и хватит времени на всякие там любования.
Дорога сначала вела себя прилично и правильно. Затем ни с того, ни с сего стала пузыриться и плеваться камнями, будто превратилась в жидкий земляной суп, подогреваемый в огромной кастрюле на пламени онгона, поэтому Хозарсиф лишний раз порадовался, что идёт не тем путём, предназначенным для остальных. Только вступив в ущелье, юноша успокоился: впереди на каменном плато виднелся настоящий жилой посёлок. Будто какие-то кочевники решили разбить здесь ненадолго свой лагерь. Полотняные скинии образовывали ровный круг, внутри которого ходили люди.
Подойдя к арке, тоже выложенной из камня, и служившей в палаточном городке важными входными воротами, Хозарсиф заметил, что люди, снующие внутри палаточного круга, иногда с необъяснимой злобой бросаются друг на друга, пытаясь вцепиться в глотку. Если таков весь мир потусторонний, то покидать внешний захочет не каждый. Вот почему в Древнем Египте, Месопотамии, Вавилоне многие жрецы мечтали овладеть эликсиром бессмертия!
Всё же топтаться на месте возле входных ворот было бессмысленно. Надо искать убитого в каменоломнях египетского надсмотрщика. Звали его, кажется Хабу. Хозарсифу запомнилось это имя только потому, что такое же название носил восьмой ном Нижнего Египта, и надсмотрщик восьмого нома очень этим гордился. Хотя, что может быть хорошего в совпадении имени земляных районов и людей?
Выдохнув воздух и вдохнув глубоко снова, юноша переступил черту входа, словно бросился с головой в Нил, когда там гоняются за дичью крокодилы. Не пройдя и нескольких шагов по площадке, юноша получил удар палкой по голове. Но, помня, что вступать в разговоры ни с кем не нужно, он даже не оглянулся. Нового удара не последовало, значит, действительно не надо обращать ни на кого внимания, пока не отыщется убитый.
Толпа пропустила адепта к центральному озеру, в котором, словно солёная кукуруза в бочке, плавали утопленники. Вернее, сначала они казались утопленниками, но Хозарсиф понял, что все они живы, что в озере происходит такая же мучительная возня, как и в толпе между скиниями.
Почти у каждого из сотолпников была деревянная палка, которыми постоянно пользовались держащие эти палки, но вдруг кто-то упёрся юноше в грудь настоящим медным кадуцеем.
- Кто ты? - спросил носитель жезла и, судя по юбочке с передником в бело-синюю полоску, в покинутом внешнем мире был египтянином.
- Хозарсиф.
- Ты жрец?
- Да.
- Отлично, - кивнул владелец кадуцея. - Сегодня к вечной казни приговорён наш соотечественник, и ты должен будешь каждый день разрезать ему живот.
- Кто он? - спросил Хозарсиф и тут же получил между глаз удар жезлом. Сразу вспомнилось: "…нельзя ни с кем разговаривать…"
- Ого! - удивился носитель кадуцея. - У тебя со лба потекла кровь! Настоящая! Так ты живой из царства живых?
- Да.
- Зачем сюда пришёл? Кого ищешь? - не отставал носитель жезла. - Отвечай, если не хочешь, чтобы я тебя бил.
- Я должен найти надсмотрщика Хабу, - сознался Хозарсиф.
В следующее мгновенье раздался оглушительный хохот. Смеялся носитель жезла. Это немного удивило гостя, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Может быть, носителю кадуцея известно имя убитого надсмотрщика Египетских каменоломен?
- Я угадал! - сквозь хохот выдавил тот. - Я угадал! Тем более ты, новенький, каждый день будешь резать ему живот. Ты его ищешь, и вы здесь будете вместе. А потом, когда мне надоест, я вас поменяю местами, и тогда он каждый день будет резать тебя в своё утешение. Ты долго будешь расплачиваться, и тебе очень понравится, это я обещаю. Иди за мной!
Издевательский смех носителя жезла и его угрозы совсем не подействовали на Хозарсифа, потому что он просто обрадовался. Неужели так повезло?! Неужели Хабу отыскался? А повезло ли в прямом смысле? И тот ли Хабу, ради которого пришлось спуститься в Тёмное царство? - над этим юноша пока что не успел задуматься.
Подгоняемый медным жезлом и душераздирающим хохотом носителя, жрец подошёл к скале, к которой был прикован человек. Но самое удивительное, что на кожаном поясе человека сидел орёл-стервятник и клевал тому печень.
- Это не твой, - просипел носитель жезла, утирая слёзы от беспричинного веселья. - Твой знакомый справа. Рази!
Справа тоже человек был прикован к скале, только возле никакого стервятника не оказалось и тело прикованного ещё не было никем порвано на куски. Жезлоносец вложил в руку Хозарсифу бронзовый меч и ударом кадуцея повторил приказ. От боли Хозарсиф чуть не взвыл, однако, направился к прикованному. Подгоняемый жезлом, юноша чуть ли не бежал. А когда приблизились к прикованному, снова прозвучала команда:
- Рази!..
Хозарсиф замешкался, за что снова получил несколько ударов жезлом по спине, по голове, даже кожа лопнула, и кровь из каждой раны обильно окропляла камни.
- Рази, жрец! - рявкнул носитель жезла.
Поскольку команда не выполнялась, последовал очередной удар. Юноша понял, что должен либо подчиниться приказу, либо ему самому живым отсюда не выйти. Тем более, мертвецам проливать живую кровь было приятно. Недаром к тем каплям, которые упали из ран Хозарсифа на камни Тёмного царства, уже подбирались жившие здесь стервятники, воробьи и даже черви. Из артерий живого проливалось на камни питие намного вкусней, чем прокисшая заплесневелая кровь уже давно умерших.
Оказывается, и в Тёмном царстве есть свои ценности, свои правила и своя неписанная никем жизнь. Крылья носа носителя жезла, тоже почувствовавшего запах, хищнически раздувались. Хозарсиф понял, что если не подчинится, то следующий удар может оказаться для него последним. Обливаясь кровью, юноша испустил дикий крик и взмахнул мечом для удара.
- Стой! - послышалась другая команда. - Стой! Ты кто?
Хозарсиф застыл с занесённым над головой мечом. Голос прозвучал совсем рядом, властный голос. Не удивительно, что юноша беспрекословно подчинился. Владелец этого голоса имел здесь и уважение, и почитание немалое. Об этом можно было судить даже по виду носителя жезла. Тот прекратил избивать попавшегося ему в лапы жреца и склонился в земном поклоне. Так и на земле не каждому владыке кланяются, а тут… впрочем, другой мир, другая жизнь и законы тоже другие. Может быть, поклоняются здесь только тем, кому вовсе не нужны поклоны.
Всё-таки, осмелившись оглянуться, юноша увидел, что к ним подошёл какой-то местный житель, в белом хитоне, как и Хозарсиф. Что-то очень знакомое было или просто почудилось в облике этого умершего. Стараясь пристально разглядеть подошедшего, Хозарсиф в то же время пытался вспомнить, где их пути пересекались, да и пересекались ли? Но по лицу юноши до сих пор текли обильные струи живой крови, сочащейся из рассечённого лба, мешающей не просто соображать, но даже разглядеть подошедшего.
Наконец, адепт понял, что когда-то всё же видел этого жреца. Более того, столько времени они провели вместе в многомудрых философских беседах, что стало удивительным: как это юноша сразу не узнал владыку? Но память не подвела. Перед ним стоял Апис - первосвященник из храма бога Птаха в Мемфисе.
- Моё имя Хозарсиф, владыка Апис, - произнёс юноша. - Бывший послушник храма Амона-Ра, а затем уже жрец Осириса.
- Ты знаешь меня? - удивился первосвященник. - Постой-ка. Хозарсиф, Хозарсиф… Не ты ли сын сестры Рамсеса II, то есть, племянник фараона?
- Это истина, владыка Апис, - признался юноша.
- Не с тобой ли мы так благоговейно философствовали?
- И это истина, владыка, - поклонился адепт. - Я не раз с благодарностью вспоминал наши беседы, о владыка!
- Так что ты, негодяй, бьёшь его? - обратился он к носителю жезла. - Ты, мразь, не стоишь и волоса, упавшего с головы этого величайшего для всего мира философа. И ты позволяешь себе издеваться над ним?!
В голосе владыки прозвучала такое неукротимое бешенство, какое в потустороннем мире, вероятно, разрешено было только в царстве Теней.
- Это моя вина, владыка Апис, - Хозарсиф опустил голову. - Когда-то я убил надсмотрщика Хабу и пришёл в Эреб только для того, чтобы вымолить у него прощение. Я даже принёс выкуп, - юноша достал половину освящённой лепёшки и протянул Апису.
Тот с жадностью посмотрел на хлеб, но не прикоснулся, что лишний раз убедило гостя в том, что он не зря во Внешнем мире общался при жизни с этим человеком.
- Скажи, Хозарсиф, - решил разобраться в проступках юноши владыка. - Отвечай, почему сейчас на моих глазах ты хотел ударить мечом Хабу, ведь ты его один раз уже убил?
- Носитель жезла заставил. Я потерял голову, - снова признался Хозарсиф.
- Что? - взревел владыка Апис. - Что ты говоришь?! Носитель жезла распоряжается в этом царстве, как власть имущий?
Тот, услышав нескрываемую гневливость в голосе Аписа, что не предвещало ничего хорошего, упал на колени, выронив жезл.
- Знаешь ли ты, Хозарсиф, - уже более спокойно спросил жрец, поскольку валявшийся в его ногах бывший носитель жезла старался спрятать голову в песок, как австралийский страус. - Знаешь ли ты что, совершив повторное убийство в нашем Тёмном мире, тебе пришлось бы заниматься этим здесь вечно? Не знаешь? Верно, искуситель уговорил носителя кадуцея сделать такую подлость. Так, носитель? Ведь ты же знал, что наш гость живой и пока ещё не удостоился посещения ангела смерти?
Тот, валяясь в ногах у Аписа, не мог ничего ответить, только дрожал крупной дрожью, будто всё тело было охвачено лихорадкой.
- Так, - убедился Апис. - Эй, воины, поменять их местами.
За спиной первосвященника собралась толпа слуг, бывших и во Внешнем миру такими же верными слугами, поэтому учить их было не надо. Хабу и бывшего носителя жезла быстро поменяли местами. Апис сам поднял с земли жезл и подал его Хабу.
- Вот тебе жезл. Поскольку ты при жизни бил рабов, должен продолжать это и здесь. Не забывай три раза в день спускать шкуру с этого, - жрец показал на прикованного к скале бывшего носителя. - А ещё тебе прислали из прошлой жизни вот что, - Апис взял из рук Хозарсифа оставшуюся половину лепёшки, подал её Хабу.
- Ты должен простить твоего нечаянного убийцу, - продолжил жрец. - Для этого он и спустился к нам.
- О владыка, как мне отблагодарить тебя за заботу обо мне недостойном?! - отвесил земной поклон Хабу. - А мой бывший начальник… так я не сержусь на него. Поверь, совсем не сержусь. Каждому боги посылают по заслугам. Наверно, я тогда очень уж перестарался. Евреи очень непослушный народ. Но если начальник заступился за раба каменотёса, значит, так надо. Я прощаю его. А хлеб… хлеб оставь себе.
Живые глаза Аписа сверкнули, он на минуту задумался. Потом разломил хлеб на две части: одну оставил себе, вторую протянул Хабу.
- Если Всевышний посылает своего избранного, - назидательно произнёс жрец. - Нам надо пытаться искупить свои вольные и невольные грехи, накопленные при прошлой жизни. Кушай послание Господа нашего.
Оба они проглотили по кусочку хлеба и тела их заметно посветлели. Лица тоже посветлели, и на губах у обоих заиграла нежная светлая чуть ли не детская улыбка.
- А тебе, - первосвященник снова обратился к Хозарсифу. - Тебе придётся прыгать в колодец. Если мысли твои чисты, а сердце открыто, тебя выбросит назад, в твоё и наше бывшее время. Если же ты отец лжи, либо поклоняешься ей, то падёшь ещё глубже нас. Идём.
Пока они пробирались к пасти колодца, где должны были расстаться навсегда, кто-то возле палаточных скиний затянул тоскливую песню, будто бы прощаясь с Хозарсифом:
"Привет тебе, о Нил, святая река, явившаяся с миром на землю,
чтобы дать жизнь Египту. О, таинственный бог, разгоняющий тьму,
ороситель лугов, приносящий корм бессловесным тварям!
О, путь! Текущий с небес и напояющий землю.
О, покровитель хлебов, приносящий радость в хижины!
О ты, повелитель рыб!.. Когда ты нисходишь на наши поля,
ни одна птица не тронет на них урожая.
Ты - творец пшеницы, родитель ячменя!..
Ты даёшь отдых рукам миллионов несчастных
и вечную нерушимость храмам.
Я навсегда расстался с тобою, о Нил.
Мне не пасти овец на твоих лугах, но я помню тебя…"
Тоскливая песня звучала всё глуше, глуше и скоро совсем исчезла среди толпы подгоняемой деревянными палками носителей. Но сердце Хозарсифа пронзила земная настоящая боль. Оказывается, даже после смерти для человека нет больнее наказания за накопленные грехи, чем тоска.
Жрец Апис, видимо, тоже подавленный услышанными словами и взыгравшей памятью, на прощанье сказал только: