Книга посвящена венгерской пролетарской революции 1918–1919 годов, установлению и поражению Венгерской советской республики. Главный герой проходит путь от новобранца Первой мировой войны до коммуниста-революционера, в эмиграции подготавливающего борьбу против режима Хорти. Кроме вымышленных персонажей, в произведении действуют подлинные венгерские политические деятели: Т. Самуэли, Е. Варга и др.
Трехтомный роман, продиктованный личным опытом автора, пронизанный пафосом революционного исправления общества и горечью совершенных ошибок, был написан в 1929–1933 г., тогда же переведен на русский, на венгерском языке впервые издан в 1957 г.
Содержание:
КНИГА ПЕРВАЯ 1
КНИГА ВТОРАЯ 51
КНИГА ТРЕТЬЯ 86
Примечания 124
Бела Иллеш
Тисса горит
ПОСВЯЩАЕТСЯ
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ
ПАРТИИ ВЕНГРИИ
АВТОР
КНИГА ПЕРВАЯ
Вместо предисловия
Письмо Бела Куна
Дорогой товарищ Бела Иллеш!
Я прочел ваш роман, посвященный венгерской революции. Многих и многих из действующих лиц я вновь узнал: и тех, которых еще и теперь, десять лет спустя, вспоминаю с радостью, и тех, которые еще и сейчас продолжают вызывать во мне отвращение.
Я читал, и наивысшую радость доставило мне то, что со страниц книги с огромной силой выступает лицо массы, непосредственное, широкое, глубокое, пламенное движение наших беззаветных пролетарских масс, организованных десять лет тому назад нашей, еще тогда молодой, коммунистической партией в несокрушимую силу, сплоченную ею для завоевания советской власти. И вновь переживал я радость борьбы, муки отчаянной и почти безнадежной схватки, безграничную горечь поражения, эмиграцию и еще много-много глубоко волнующих чувств, нераздельно связанных с этой борьбой. Но вместе с тем я проникся сознанием, что венгерский рабочий класс, умудренный опытом, с беспримерным мужеством борется за новую победу грядущей революции.
Я очень, очень рад тому, что вы написали этот роман.
Венгерская пролетарская революция была до сих пор скорее всего темой для контрреволюционных писаний. Недавно я просматривал целую кипу подобных произведений, почти на всех европейских языках поносящих нашу революцию и забрасывающих ее грязью.
Венгерские коммунисты до сих пор чрезвычайно мало писали о венгерской революции. Ошибкой было то, что мы на потоки лжи, клеветы и презрения, направленные против нас, отвечали подобно скептически настроенному венгерскому поэту Иоганну Арань:
Коль знатный шут, несясь в опор,
Меня окатит грязью - вздор,
Утрусь - и все… К чему тут спор…
Постепенно свыклись мы с мыслью, что быть вдвойне оклеветанной и презираемой есть удел подавленной революции.
Под тяжелыми ударами судьбы пришли мы к сознанию необходимости оценивать значение венгерской пролетарской революции главным образом по ее ошибкам. Такая оценка событий проникла в среду коммунистов из вражеского лагеря социал-демократов. Не одни ошибки венгерской пролетарской революции достойны внимания: ярким светом светят и ее положительные стороны и ее доблести. Ваш роман вновь пробудил во мне сознание, что довольно десятилетия самобичевания, что пришла пора перед всеми, и главным образом перед малоосведомленной молодежью, вскрыть истинное значение венгерской пролетарской революции.
Значение венгерской пролетарской революции заключается не только в том, что она отвлекла от русской пролетарской революции силы международной контрреволюции и приняла на себя всю тяжесть ударов в тот момент, когда международное и внутреннее положение РСФСР было наиболее тяжелым, не только в том, что возникновение Советской Венгрии и борьба венгерской Красной армии помешали привести в исполнение план, по которому французские и румынские войска должны были через Бессарабию напасть на Советскую Россию. (Этот план уже осуществлялся: в Салониках происходила посадка французских войск, и часть их находилась по пути в Румынию.) Ее значение заключалось также и в том, что во всей Центральной и Западной Европе лишь один венгерский пролетариат имел храбрость и решимость не упускать ни малейшего случая для усиления мощи рабочего класса, для прекращения им всякой борьбы в борьбу за власть, для захвата этой власти при первой возможности и для установления советского строя.
В истории венгерской пролетарской революции мы должны видеть не только ошибки, которые мы в течение десятилетия беспощадно критикуем, а также и то, как может и должен пролетариат одной страны энергично действовать в революционных боях вместо того, чтобы поджидать остальные и уговаривать их:
Твои побольше сапоги -
Тебе и первому итти…
На полях, вспаханных плугом нашего советского правительства, орошенных кровью нашей Красной армии, на полях, где погребены многие и многие из наших мучеников, уже зреют семена новой революции. Вы, венгерские пролетарские писатели, мучительнее всех переживаете последствия поражения революции, последствия эмиграции, так как очень и очень трудно из такой дали уловить мысли и ощущения, какие несет грядущая революция. Вы, борцы, переживавшие этапы и героическое время революции, вы, рассеянные по всему миру и все же положившие начало венгерской пролетарской литературе, тем или иным путем содействовавшие созданию международной пролетарской литературы, - вы своими произведениями становитесь вновь в первые ряды борцов за новую венгерскую революцию. Ваши произведения нелегально проникают сквозь преграды в Венгрию.
Я видел экземпляр одного революционного романа, совершенно зачитанный в венгерском подполье. Поля этой книги почти исчезли и буквы стерлись от множества перелистывавших ее рабочих рук. И вот поэтому миссия ваша благодарна, поэтому вы должны писать о нашей революции, для нашей революции, для мировой революции. Венгерская пролетарская литература уже участвует в идеологическом руководстве нашей революцией, и с таким сознанием вы должны продолжать писать.
Крепко жму вашу руку.
Бела Кун
Москва, 3 января 1929 г
Мост через Тиссу
Гибнет, кто в битве вперед не идет…
Крепче, товарищ, винтовку в руке…А. Гидаш
Петр Ковач, красноармеец, покидал, оправившись от болезни, уйпештскую больницу имени Карольи, где пролежал свыше пяти недель.
Время шло к полудню, когда за ним захлопнулись двери больницы. Сняв фуражку, он с наслаждением подставил голову и все еще румяное лицо теплому ветерку, тянувшему с Дуная. Он провел рукой по русым волосам и внезапно беспричинно засмеялся, обнаруживая крепкие белые зубы.
С любопытством оглядываясь по сторонам, медленно побрел он по направлению к казармам. Он чувствовал себя здоровым и бодрым и меньше всего мог предполагать, что и часа не пройдет, как он снова будет на волосок от смерти.
Было это 24 июня, на четвертом месяце существования в Венгрии диктатуры пролетариата.
Пронесшийся рано утром ливень чисто обмыл город. Хотя солнце успело высушить улицы, колеса проезжавших телег еще не поднимали пыли. Когда Петр достиг улицы Арпад, хорошее настроение стало понемногу покидать его: он не узнавал города, которого не видел с середины мая. "Что это? - думал он. - И дома стоят, как стояли, и трамваи ходят по тем же рельсам, но что с людьми стряслось? Странно, у всех такой пришибленный вид, все еле ноги волочат…"
На многих домах висели оставшиеся с майских торжеств красные флаги, сильно полинявшие и выгоревшие на солнце. На всем городе лежал отпечаток усталости и недовольства.
У ворот казармы, прислонившись к стене и мирно покуривая трубку, стояло двое красноармейцев.
- Куда?
- В ротную канцелярию. Доложить. Выписался сегодня из больницы.
- Здоров?
- Здоров.
- Ну, и гуляй себе дальше.
Петр с недоумением уставился на посасывавшего трубку седоусого солдата в лихо сдвинутой набекрень фуражке.
- Что за шутки такие, товарищ Липтак?
- До шуток ли! Впрочем, если есть охота, можешь зайти в казармы. Только найти ты там никого не найдешь. Всех господин поручик увел с собой на прогулку. Нас одних лишь оставил стены сторожить.
- Товарищ ротный командир ушел со всей ротой на ученье, - пояснил другой красноармеец. - Назад вернутся лишь завтра, в обед. До тех пор в ротной канцелярии занятий не производится. Только мы двое и остались здесь как слабосильные.
- Куда же мне, черт возьми, деваться до завтра?
Перед зданием ратуши царило большое оживление.
Много народу сновало в воротах и толпилось у дверей. Петр некоторое время неподвижно простоял перед ратушей. Внезапно откуда-то издали, со стороны Дуная, послышалась орудийная пальба.
- Новую какую-то пушку изобрели и теперь ее испытывают, - объяснил худощавый человек в очках кучке людей, так же, как и он, дожидавшихся на трамвайной остановке.
Петр поднялся на первый этаж и в нерешительности остановился, не в силах вспомнить, где находится комната Пойтека. Только что собирался он у кого-нибудь об этом спросить, как внезапно увидал самого Пойтека, стремглав бежавшего вниз по лестнице. Не обращая внимания на Петра, он ринулся было дальше, но Петр преградил ему дорогу:
- Товарищ Пойтек…
- А, это ты? - кинул тот ему на ходу и побежал дальше.
Петр устремился вслед за ним. "Здесь что-то стряслось, - мелькнуло у него в голове. - Таким встревоженным я Пойтека еще никогда не видел…"
Пойтек меж тем скрылся за двухстворчатой дверью в другом конце коридора. Пробежав просторную прихожую, он, не стучась, вошел в примыкавшую к ней комнату. Петр последовал за ним и лишь тогда понял, куда он попал, когда очутился лицом к лицу с председателем директориума.
Тот сидел в кожаном кресле за широким письменным столом, а возле него, с телефонной трубкой у уха, стоял Потьонди в своей неизменной синей рабочей блузе. Пойтек что-то громко крикнул председателю, но слова его потонули в общем шуме: Потьонди изо всех сил кричал в телефонную трубку, да и остальные находившиеся в комнате шумно спорили.
Петр хотел удалиться, но не успел он взяться за ручку двери, как Пойтек крикнул ему:
- Стой, еще не знаешь, куда итти, а уже бежишь!.. Сбегай сначала в казармы и погляди, действительно ли там никого не осталось… Правда ли, что этот…
- Правда… Я только что оттуда. Вся рота ушла на ученье.
Пойтек крепко выругался.
Потьонди с ожесточением швырнул на стол трубку.
- Телефонная станция за "национальную социал-демократию". Кричат "ура" и не соединяют…
Белокурый рабочий, высокий и широкоплечий - председатель революционного трибунала - спокойно заметил:
- Социал-демократическая контрреволюция.
- Товарищ! - укоризненным тоном воскликнул седой председатель директориума. - Надо подать сигнал фабричной дружине, - добавил он уже тише.
- Ты сам будто не понимаешь! - и Пойтек хватил кулаком по столу. - Ведь мы же условились, что сигналом к сбору будет служить гудок завода Маутнера и сборным пунктом заводской двор! А теперь как раз этот завод в руках контрреволюционеров…
- При чем же тут Маутнер? Ты только что сказал, что город обстреливают мониторы?
- И с мониторов палят и завод Маутнера у них в руках!
- К тому же на заводе пожарный обоз и склад оружия. В том-то и вся беда…
- Гм…
- Наша обязанность, товарищи, - вмешался невзрачного вида человек с кривым ртом, бывший секретарь социал-демократической партии Фельнер, - наша обязанность прежде всего защищать ратушу. Нужно запереть ворота…
- Трусливая скотина! - крикнул ему Потьонди.
- Нам прежде всего нужно выиграть время, - заявил Пойтек. - Я отправлюсь на завод Маутнера. Надо задержать их выступление, чтобы нам успеть собраться с силами. Поскорей собирайте рабочих… Оружие тоже, верно, найдется в казармах.
Потьонди одобрительно кивнул.
- Будет сделано, - сказал он.
- Ты идешь со мною, - крикнул Пойтек Петру и, не дожидаясь ответа, выбежал из комнаты. Нагнать его Петру удалось лишь у самых ворот.
За те несколько минут, что Петр провел в ратуше, улицы приобрели совсем другой вид. Вокруг ратуши не было ни души - лишь часовой стоял посреди площади, наблюдая в небе разрывы шрапнелей. Перед самой ратушей остановился трамвайный вагон, и все пассажиры тотчас же исчезли, словно сквозь землю провалились. Со стороны Будапешта показался автомобиль с красным флажком и, не останавливаясь, понесся дальше, по направлению к казармам.
Немного дальше, возле проспекта Ваци, картина опять была иная: там на тротуарах толпилось множество народу, по преимуществу женщины и дети, но были здесь также и рабочие, шедшие с фабрик домой, на обед. У всех был такой вид, словно чего-то ждали, сами не зная, чего именно. Одно было ясно всем; что-то происходит. Там, куда все всматривались, - там улица была совершенно безлюдна. Вдали виднелся длинный ряд фабрик, тянувшийся по направлению к Пешту. Словно навытяжку стояли, вздымаясь к небу, высокие фабричные трубы. Трамвай бешено мчался к Пешту, и следом за ним, словно наперегонки, несся грузовик.
Задняя стена завода Маутнера выходит на Дунай, а передняя - высокая железная стена с широкими чугунными воротами - на проспект Ваци. В этом месте улица чрезвычайно узка - лишь несколько метров отделяет чугунные ворота от стоящего напротив одноэтажного дома. Водосточный жолоб, окаймляющий крышу, всего на какой-нибудь метр возвышается над фабричной стеной, утыканной огромными железными гвоздями остриями вверх.
Заводские ворота были открыты настежь. На крыше видневшейся за ними сторожки привратника развевался красно-бело-зеленый национальный флаг.
- Куда?
Двое вооруженных пожарных преградили Пойтеку дорогу.
- На фабрику.
Один из пожарных усмехнулся, другой пожал плечами. Чугунные ворота захлопнулись за Пойтеком и Петром.
На фабричном дворе в два ряда были выстроены вооруженные пожарные и рабочие. Перед ними стояли брандмайор и три-четыре солдата с кокардами национальных цветов на плече; хотя у них ни звезд, ни орденов не было, в них сразу же можно было угадать офицеров. Один из них держал речь.
- …Национальная социал-демократия… свобода… истинные вожди рабочего класса. Антанта посылает одежду и съестные припасы…
Некоторое время никто не обращал внимания на Пойтека. Он хранил молчание, и оба пожарные неподвижно стояли за его спиной. Не двинулись они с места и тогда, когда он, наконец, медленно направился к офицерам.
Увидев Пойтека, офицер, говоривший речь, на мгновение запнулся. Пойтек воспользовался этой паузой.
- Товарищи! - раздался его голос. - Революционный правительственный совет…
Закончить ему не удалось - пожарные сзади набросились на него. Петр оттолкнул одного из них, но вслед за тем вокруг него обвились крепкие руки. Удар прикладом в спину, другой в левое плечо… и вот он лежит на земле возле Пойтека. У Пойтека из носа и изо рта хлещет кровь.
Ряды рабочих смешались, лежащих обступают со всех сторон.
- Назад! По местам!
Рабочие нехотя повинуются. Возле Пойтека и Петра остаются лишь те пожарные, которые свалили их наземь.
- Встать! - кричит Пойтеку высокий широкоплечий гусарский офицер.
Пойтек и Петр не двигаются.
Двое пожарных за руки поднимают их с земли.
- Зачем пришли? - орет гусар.
Петр молчит. В ушах у него шумит, что-то застилает глаза. Пойтек рукавом вытирает окровавленный рот и выплевывает два зуба.
- Зачем пришли? - снова кричит гусар. - Чего вам здесь надо?
Пойтек кидает взгляд на вооруженных рабочих и, напрягая голос, хрипло кричит:
- Чтобы сказать рабочим: "Не давайтесь в обман, товарищи, я…"
- Заткнуть ему глотку!
Офицеры несколько минут совещаются. Гусар энергично размахивает палкой, другой офицер с сомнением покачивает головой. Один из рабочих выступает из рядов и отставляет винтовку к стене. Брандмайор бросается к нему и начинает трясти его за плечи.
- К стенке их! - кричит гусар пожарным, стоящим возле пленных.
Пойтек и Петр поставлены к железной стене, против них - двое пожарных с винтовками. Петр опускает голову. Пойтек смотрит прямо в глаза стоящему за пожарными гусару. И вдруг где-то невдалеке начинает протяжно завывать фабричный гудок. Окровавленные губы Пойтека раздвигаются в улыбку. Его взгляд перебегает на рабочих - те один за другим кидают на землю оружие.
- Обманули нас! - кричит тот, что первым покинул строй.
Пожарные поспешно окружают рабочих и ведут их на задний двор, прилегающий к берегу Дуная. На месте остается едва с полсотни вооруженных. Офицеры, собравшись в кучку, снова совещаются. На пленных никто больше не обращает внимания. На первый гудок со всех сторон отзываются другие гудки, призывая рабочих к оружию.
- Мы победили! - шепчет Петру Пойтек.
Проходит несколько долгих минут. Все ждут, что будет дальше, никто не решается действовать первым. Во дворе все смолкло - лишь наперебой протяжно завывают гудки.
Внезапно с крыши соседнего дома раздается треск пулеметов. Первые пули гулкой дробью ударяют в железную стену, но следующие уже вздымают посередине заводского двора облачка пыли.
Пожарные тоже возятся около своего пулемета. Пойтек и Петр бросаются наземь. Над их головами идет стрельба.
Пулеметчик, обстреливающий завод, улегся за трубой одноэтажного дома - время от времени он что-то выкрикивает. Пойтек узнает хриплый голос Готтесмана.
- Кто борется против нас…
Нападающие пытаются по лестнице взобраться на железную стену, один красноармеец долез уже до торчащих вверх гвоздей… Пожарные направляют на него пулемет… Ряд красных точек появляются у него на груди - и он падает возле Петра, лицом к небу. Глаза его открыты. Петр узнает в нем того седоусого солдата, с которым некоторое время перед тем разговаривал у ворот казармы.
- Старый Липтак! - шепчет Пойтек. - Шесть детей остались теперь сиротами…
- Кто борется против нас… - продолжает кричать Готтесман с крыши.
Непрерывный гул заводских сирен. Пожарные убегают на задний двор. Оставшиеся человек тридцать залегли за штабелями дров. Брандмайор исчез.
К шести часам вечера сдались и открыли ворота. Вооруженные рабочие заняли завод.
Потьонди в автомобиле отвез Петра и Пойтека в ратушу. По дороге их дважды останавливали рабочие патрули и проверяли пропуск. Площадь перед ратушей охранялась работницами, вооруженными маленькими кавалерийскими карабинами. Посередине были разложены костры, и в огромных котлах варился гуляш для сражающихся рабочих.
В кабинете директориума никого, кроме Фельнера, не было. С позеленевшим от страха лицом забился он, как наказанный ребенок, в глубокое кресло.
- Никто не ранен? - спросил он, еле перемогая дрожь в голосе.