- Вот, - сказала Маремьяна, укладываясь спать, - большая у нас семья стала. Бог мне дочку дал и хорошего человека не зря послал.
* * *
На другой день Егор с товарищами работал в лаборатории. Это была небольшая квадратная комната.
У одной стены стояли три пробирные печи с ручными мехами для дутья. У другой - две тумбы с весами пятифунтовыми, для грубого веса, и аптекарскими - под стеклом, для малых навесок.
Ученики делали опостылевшую им работу - пробу железной руды. Кажется, уж давно научились, все руды перепробовали: и сысертскую, и гороблагодатскую, и каменскую, а Гезе всё не дает следующей работы: пробы медной руды.
Егор подсыпал березовых углей в печку. Качка давил ручку мехов, поднимал жар. Фон дер Пален взвешивал на аптекарских весах новую навеску толченой руды.
Пришел Гезе. Ученики поклонились и ждали, как он поздоровается: если скажет "глюкауф", - значит, в добром настроении, если "гутентах", - значит, злой и придирчивый. Рудознатец сказал: "Глюкауф!" Работы учеников одобрил. Обещал с завтрашнего дня начать пробы медных руд.
- Пакет ему приносили из Конторы. Адька, скажи, - напомнил Егор.
Фон дер Пален сказал. Добавил еще, что посыльный пакет оставить не захотел, просил рудознатца прийти за ним в Контору горных дел. Гезе, однако, сам не пошел, а послал фон дер Палена.
- Насилу дали. В собственные, говорят, руки, - сообщил фон дер Пален, вернувшись и вручив Гезе письмо и запечатанный сверток.
Саксонец читал записку и время от времени повторял: "О!.. О!.. О!.."
Потом распечатал сверток, вынул три серых камня. Нахмурившись, разглядывал, пробовал ногтем, нюхал.
- Убрать всё, - перевел фон дер Пален его приказание. - Вымыть ступку, тигли, изложницу. Будем делать пробу серебряной руды.
Ученики оживились. Это поинтереснее, чем железная.
- Откуда руда? Неужели здешняя? Спроси его, Адька!
Гезе ничего объяснять не стал. Сам отделил по кусочку от каждого камня, сам раздробил кусочки молотком и, отсыпав часть в ступку, велел Егору хорошенько истолочь.
Потом еще сам долго растирал в фарфоровой ступочке. Полученного порошка отвесил один золотник, чего-то добавил и ссыпал в тигелек.
Тигелек поставил в печь, в самый жар, отметил время на часах и велел двадцать минут поддерживать наисильнейший огонь.
Через двадцать минут пододвинул тигелек поближе к устью печки, чтоб хватало наружным воздухом, а дутье уменьшил. Наконец еще ненадолго поднял жар, выхватил щипцами тигелек из углей, постучал им по полу и опрокинул над изложницей.
- Теперь должно дать спокойно остыть. Получится "веркблей" - свинец со всем серебром, сколько его в руде было, - перевел фон дер Пален.
Крошечный слиточек Гезе проковал осторожно молотком. При этом шлак открошился. Гезе взял с полки белую толстостенную чашечку - до сих пор эта чашечка ни разу в ход не пускалась. Ученикам рудознатец как-то говорил, что сделана чашечка из пепла овечьих костей.
Расправил веркблей в белой чашечке и, заглянув в нее, сказал равнодушно:
- Кейн зильбер-эрц. Нур швейф.
- Что, что он говорит?
- Говорит, что это не серебряная руда, а пустой камень.
Заглянули в чашечку и ученики, - там только налет серого порошка.
Гезе заставил всех троих проделать ту же пробу. Опять толкли, отвешивали, смешивали с бурой и свинцом. Когда тигли поставили в печь, рудознатец ушел. Сказал, что вернется через полчаса. Письмо и руду оставил валяться на подоконнике. В первую же свободную минуту Егор раскрыл письмо: немецкие буквы.
- Адька, прочитай! Что это за руда? Я пока подую за тебя.
Фон дер Пален вытер пальцы:
- От Хрущова записка. Не пишет, откуда руда. Просто: "Попробуйте, подлинно ли эти каменные куски серебро содержат".
В это время явился Зонов из Конторы горных дел справиться, получил ли рудознатец сверток с камнями и идет ли проба.
- Уже испробовали, - важно ответил Егор. - Разве такая серебряная руда бывает!
- Нет, ребята, вы не шутите. Пусть Гезе напишет рапорт за своей подписью и сам принесет в контору. Знаете, что это за руда? Разбойника Юлы.
- Как Юлы? - Егор бросил ручки мехов.
- А вот так. Юла в тюрьме сидел, ему за разбои смертная казнь положена, а он с пытки закричал: "слово и дело". Объявил главному командиру, что знает место серебряной руды. Его честь честью взяли за Контору горных дел, от пыток, от казни освободили. Послали команду за рудными образцами; их Юла хранил у какого-то осокинского рудоискателя.
- У Дробинина! - крикнул Егор и побелел.
- Не знаю. Только рудоискателя тоже взяли, потому что он, выходит, приют давал разбойнику и не доносил на него. Вот какие вы кусочки пробуете.
- Что же теперь им будет?
- Если куски - верно руда и место богатое, то Юлу освободят или дадут вовсе легкое наказание. Так и везде объявлено. По всем базарам по-русски и по-татарски читают, что, если кто укажет в казну богатую руду, тому все прошлые вины простятся и еще награду дадут. Говорят: Юла потому и смел был, что припас где-то рудное место на крайний конец.
- А если не руда? - с ужасом спросил Егор.
- Тогда плохо их дело. Юлу и за разбои и за то, что зря "слово и дело" кричал, накажут по всей строгости. А рудоискателя того казнят за пристанодержательство.
- Еще не готова проба, господин Зонов, - видите, плавим, - сказал Егор. - Не раньше вечера кончим, а рапорт Гезе сам принесет.
Только захлопнулась дверь за Зоновым, как Егор дрожащим голосом обратился к товарищам:
- Братцы, давайте пробовать со всем тщанием! Может, бедная очень, а всё-таки руда. Нельзя дать Андрею Дробинину погибнуть.
И он рассказал товарищам всё об Андрее.
- Надо так сделать, - предложил горячий Качка - серебра немножко подбавить в руду. Спустить серебряную копейку в тигель.
Предложение отвергли: Гезе всё равно не надуешь. Он тогда пять раз сам пробу сделает.
Когда рудознатец вернулся в лабораторию, он подивился усердию, с каким работали его ученики. Фон дер Пален с общего согласия объяснил Гезе, что от результата их проб зависит жизнь двух человек.
- Это совершенно всё равно, - с каменным спокойствием ответил Гезе.
Однако сам повторил пробу.
Для точности изменил способ: навески увеличил вдвое, вместо свинца взял глету, буру прибавлял не сразу, а частями.
Всё равно в белой чашечке серебра не появлялось.
- Кейн зильбер-эрц, - сказал саксонец строго, точно приговор произнес.
ЦЫЦ И ПЕРЕЦЫЦ!
Среди зимы шел обоз на гору Благодать. Снег лежал глубокий - до самых засечек на деревьях, а их летом делали на уровне плеча. Люди протаптывали дорогу перед лошадьми. Обоз тянулся медленно.
Двое молодых чиновников на лыжах побежали вперед. Дорога шла поперек горного склона, так что правая лыжа была немного выше левой.
Чиновники убежали далеко от обоза, когда первый из них, в красном полушубке, вдруг резко откинулся назад и сел между лыж, стараясь остановиться. Второй, в черном полушубке, налетел на первого, соскочил с лыж и провалился по пояс.
- Эх ты! - закричал он с веселым смехом. - Туда же, первым следом… - И голос, его осекся: он понял, что испугало товарища.
По направлению к дороге с горы мчался черный медведь. Он нырял, нелепо горбатясь и подкидывая задними ногами снег. На самой дороге зверя перевернуло через голову, но он, не останавливаясь, выправился и кинулся дальше вниз, за ели.
На следу медведя показалась вторая фигура - охотник на лыжах.
Охотник скользил красиво и уверенно. В зубах веревочки от носков лыж, - он правил поворотами шеи и ловко увертывался между деревьями. Руки заняты ружьем. Охотник готов был выстрелить каждую секунду, даже приложился было на бегу, когда медведь кувыркнулся. Но его самого тряхнуло у дороги, он взмахнул руками, выравниваясь, - и оба скрылись в ельнике.
- Ишь, прокляненный! - сказал чиновник в черном полушубке. - Здесь медведи, дьяволы, и зимой не спят.
Он взобрался на лыжи и отряхнулся. Снизу долетел короткий стук выстрела.
- Положил! - вскрикнул чиновник, выпрямляясь. - Ну и ловко… А может, промахнулся?
- Это вогул, - заметил чиновник в красном полушубке. - Вогул не промахнется.
- Значит, свежует сейчас… Вставай, чего ж ты сидишь? Дальше надо.
- Нет, погоди. Я чего придумал? У вогула, поди, дорогие шкурки есть. Можно поживиться. Пойдем-ка к нему.
- А с чем? Даром он тебе отдаст?
- Даром, конечно. А то что бы за пожива!
- Сунься, когда у него кремневка! Сам говоришь: промахов у вогула не бывает.
- Вот в кремневке-то вся суть. Вогулам запрещено огневое оружие иметь. Мы даже обязаны отобрать. Сначала кремневку отберем, - он в человека не выстрелит, не бойся, - а потом и насчет шкурок видно будет. Айда, что ли?.. Ну, чего думаешь? Обоз еще далеко.
- Ты, Ваня, хоть медведя ему оставь. Больно красиво он за зверем летел.
Чиновники свернули с дороги, заскользили вниз верхом на палках. По глубокому следу легко нашли манси. Он сидел на туше зверя и снимал шкуру. Кремневка лежала рядом на лыжах. При виде чиновников манси перепугался так, что посерел.
- Пача, ойка, пача! - пробормотал он, вставая, и нож вывалился из руки в снег.
Чиновник в красном полушубке кинулся к ружью манси. Схватил его, сдул с полки порох, сунул товарищу.
- Держи. - И обратился к манси: - Ты что, плут, огненное оружие завел? А? Кто тебе позволил? Да я тебя засужу, нехристя поганого! В тюрьму! Что, что?
Но манси молчал и только чуть покачивался, опустив окровавленные руки. "Хлоп! Хлоп!" - две пощечины раздались в лесу.
- Ваня, не надо! - поморщился второй чиновник и отвернулся.
- Не мешай, так полагается… Где купил, сказывай! Молчишь? Ты знаешь, кто я? Я тебя могу… что угодно могу. Зверуй со стрелами - слова не скажу, а чтобы огненное оружие, то цыц и перецыц! Шкурки у тебя есть?
- Атим, ойка. - Манси отрицательно помотал головой.
- Вот я сам погляжу.
Чиновник полез к манси за пазуху и извлек несколько шкурок.
- А, еще врать! Мне врать?
Ограбленный охотник опустился на снег: ноги у него подкосились.
- Это что - соболь или куница? Гриша, держи… Это векша? Не надо векши, на тебе, лови.
Беличью шкурку кинул на снег к охотнику.
- Ну, пошли. На первый раз, так и быть, прощаю. Но огненного оружия больше не смей покупать, - это помнить, помнить и перепомнить! Если узнаю - в тюрьму! Как тебя звать?
- Чумпин, - ответил манси.
- Как? - Чиновники переглянулись.
- Чумпин, ойка.
- А имя?
- Степан.
- Это ты гору Благодать сыскал?
- Я, ойка.
Чиновники опять переглянулись, смущенные.
Манси поднялся. Из красных, воспаленных глаз его текли слезы.
- Что ж молчал-то, не сказывался? - раздраженно сказал чиновник. - Тебя велено сыскать и послать в Екатеринбург.
- Ойка, ойка!.. - Чумпин бросился на колени, кланялся чиновникам, заливался слезами.
- Да нет! Чего ты напугался? Награда тебе вышла.
- Тебя деньги ждут, а ты от них бегаешь, - подхватил второй чиновник. - Иди смело, богатый будешь.
Чумпин недоверчиво смотрел то на одного, то на другого. А чиновники зашептались:
- Придется вернуть шкурки. Еще разболтает в Правлении заводов.
- Жалко, - возились сколько!
- Хрущов дознается… за такое дело, знаешь…
- Да знаю. Влопались мы зря. Ну, отдай. Нам кремневка останется, полтора рубля всегда стоит…
И чиновник в красном полушубке крикнул Чумпину:
- Эй, держи свою рухлядь! Да смотри не пикни об этом в городе. Знаешь, кто я?.. Не знаешь? Ну и хорошо, что не знаешь.
ЛЫЖНЫЙ СЛЕД
Чумпин обошел вокруг крепости, как зверь вокруг ловушки.
Ничего не видно за двухсаженными стенами. На пруду из снегу торчат острые колья рогаток. Пройти можно только через одни из трех ворот.
Подкатил к западным воротам, поднял лыжи на плечи. Конные, пешие проходили из крепости и в крепость. Целый обоз плетеных коробов с углем стоял у ворот, пережидая. Когда обоз тронулся, Чумпин пошел с ним и так вступил в крепость.
Непонятные звуки, незнакомые запахи неслись со всех сторон. Грохотало невидимое железо, из-под навеса вместе с искрами сыпались разноголосые стуки. Люди кричали громко, как пьяные. Слишком много шума!
По главной улице Чумпин прошел весь город до восточных ворот. Они были открыты. Всех выпускали беспрепятственно.
Около одного большого дома - это был госпиталь - Чумпина затошнило. Уж очень отвратительные запахи. Как это русские жить здесь могут?
Увидел собаку, рыжую, очень худую. Собака стояла у ворот, поджимала поочередно то одну, то другую мерзнущую лапу. Охотник присел около нее, хотел погладить. Собака с визгом метнулась в подворотню и оттуда, выставив только нос, обдала манси длинной собачьей руганью.
С лыжами на плече бродил Чумпин по торговой стороне. Спросить кого-нибудь о своем деле не решался - все казались очень занятыми.
Торговец в длинном до пят тулупе, стоявший около ободранных бычьих туш, помахал Чумпину варежкой:
- Манси, меха есть?
- Нету.
- Продал уж? В другой раз прямо ко мне неси. Запомни Митрия Рязанова.
Чумпин спросил, как найти самого главного командира.
- Самого главного? - Торговец захохотал. - А с полицмейстером и говорить не хочешь?
- Так велели.
- Ну, ищи самый большой дом.
Чумпин заходил в дом Осокиных, в церковь, в казарму - его выгоняли.
На плотине встретил другого манси и обрадовался. Этот нес на виду лисью шкуру и не казался испуганным шумом и многолюдством.
- Пача, юрт!
- Пача, пача! Где изба главного командира?
- Ляпа - совсем близко. Вернись обратно и смотри налево, где много лошадей.
- Теперь найду. Плохое место - город.
- Совсем плохое. Тесно. Много обману.
- Прощай, спасибо.
- Ос ёмас улм!
Лыжи Чумпин очистил от снега и поставил у входа в Главное заводов правление. Поднялся по лестнице, подождал, когда откроется дверь, и скользнул в дом. Не забыл осмотреть и попробовать дверь изнутри: захлопывается сама, но щеколды нет, - просто гиря на веревке тянет. Выйти легко в любую минуту.
Очень большой дом у командира. Еще и внутри десятки высоких нор-колей. В который итти?
Наугад пошел налево, вслед за первым попавшимся человеком. Попал в толпу. Сколько гостей! Но невеселые все и очень толкаются. Затискали охотника.
Придется еще спрашивать дорогу. Выбирал лицо подобрее, да то худо: у всех русских лица одинаковые. Только и можно различить - "ойка" ли, у которого борода и усы сбриты, а на голове белые лохмы, или "керсенин" - с бородой.
У окна стоял один такой "керсенин". Шапка зажата меж колен. Левого уха нет. Он запихивал в деревянную коробочку бумагу, свернутую во много раз, и что-то приговаривал. Чумпин спросил его, где дадут деньги за прииск Железной горы.
- Милый, не здесь… Тут Контора судных и земских дел. Коли насчет горы, так иди в Контору горных дел, туда вон, через сени.
Пошел Чумпин, куда указали.
По дороге увидел и узнал Мосолова. Хотел к нему подойти. Тот, видать, тоже узнал Чумпина, поводил по нему жестким взглядом - и вдруг повернулся, исчез в дверях.
Чумпин вошел в большую палату, стоял, принюхивался к странным, отталкивающим запахам.
- Чумпин! Чумпин! Степан! - услышал он веселый мальчишеский голос. Сдернул шапку-совик с головы, искал, кто зовет. И вдруг заулыбался радостно, всё лицо в морщинки собрал: русский Сунгуров пробирался к нему в толпе.
- Здорово, Степан. За наградой? Я уж слышал. Это к бухгалтеру надо, я тебе покажу.
Из-за пазухи вытащил Чумпин кунью шкуру, встряхнул и протянул Сунгурову:
- Тебе, знакомый, тебе, юрт! Бери.
- Не надо, экой ты! Продай лучше на базаре. А про твое дело сейчас узнаю. Иди сюда в сторонку? Подожди меня.
Через минуту вернулся:
- Занят бухгалтер, с лозоходцем расчет делает, - уезжает лозоходец. Подождем еще. Как ласточка-то по-вашему: ченкри-кункри?
Оба смеялись. Чумпин всё совал куницу в руки Егору, а тот отказывался.
- У меня тоже радость сегодня, Степан. Смотри! - Развернул лист бумаги. - Вот что написано: "Аттестат или удостоинство". Я теперь рудоискатель. Вчера испытание нам было; теперь все подписали аттестат, только советника Хрущова жду. Он подпишет - и готово! К тебе на Баранчу приеду, ты еще одну гору припаси. - Егор сверкал от радости и болтал, не заботясь, слушает ли его охотник: - На Благодати твоей уж работы, поди, идут сильной рукой?.. Да! Вот ведь что!.. Уж не знаю, радость это или горе: кто на рудниках там работать будет, - первый мой учитель горному делу, я от него больше, чем от лозоходца узнал. Славный очень человек. Его навечно в рудники гороблагодатские сослали руду копать. Жалко до чего мужика! Ну, да думали - еще хуже будет.
У Чумпина болела голова. Первый раз в жизни болела. Взгляд Мосолова крепко запомнился. Не он ли так давит голову? Есть еще соболек за пазухой, надо подарить приказчику, пусть не глядит так.
- Идем, идем, - заторопил Сунгуров. - Бухгалтер свободен. Сюда, за мной. - Тащил охотника за руку: - Господин Фланк, вот вогул Чумпин, которому награда назначена.
Немец-бухгалтер переспросил фамилию и стал рыться в ящике. Достал бумагу, вслух прочел:
"Оному новокрещенному вогуличу Чумпину выдать в поощрение двадцать рублей. Да и впредь, по усмотрению в выплавке обстоятельства тех руд, ему, Чумпину, надлежащая заплата учинена будет".
- Рихтик! Правильно! - сказал Сунгуров. - Получай, Степан, цванцик рублей!
Бухгалтер велел Чумпину расписаться, а тот понять не мог, что от него требуется.
- Он неграмотный, господин Фланк, - сказал Егор. - Вогул ведь.
- Ну, так пусть крест поставит.
- Кат-пос, - объяснил Егор охотнику. - Надо на бумаге кат-пос, тамгу, сделать, вот как на березах ты делал.
- А-а, - понял Чумпин и вытащил нож. - Кат-пос! Где?
Кругом раздался хохот. Егор в негодовании озирался: нашли над кем смеяться! Мало ли что неграмотный, а такое богатство подарил государству!
Бухгалтер спрятал бумагу:
- Пускай за него кто-нибудь распишется, - сказал он сердито.
- Нет, мы вот как, - нашелся Сунгуров, - дай сюда руку, Степан.
И он намазал ему кончик пальца чернилами.
- Теперь тисни здесь… Во! Зэр гут!
На бумаге остался жирный отпечаток пальца. Бухгалтер удовлетворился. Чумпину отсчитали порядочную кучку серебра. Он собрал монеты в кожаный мешочек и спрятал за одежду. Потом разостлал на столе перед бухгалтером пышную шкурку куницы.
- Убери! - крикнул бухгалтер. - На службе не принимаю.