- Жить вы будете в монастыре, - строго поучала старшая из мамок, полная крепкая старуха. - Чтоб не озоровать, глазами на стольничих не пялиться, дворян без нужды не кликать. Теперь вы невесты государя! Если - заприметим чего недоброе, прогоним с позором, и батюшке вашему об том ведомо станет.
В каждой келье игуменья разместила по двенадцать девиц, к которым были приставлены строгие старицы. Опутанные в черный, словно саван, куколь, монахини ретиво исполняли наказы игуменьи: не позволяли девицам нежиться, как бывало в мирской жизни, будили их с рассветом; наставляли, как следует себя вести, когда попадут во дворец, и чтобы на отроков не смотрели, и по сторонам не глазели, и чтобы из-под руки не подглядывали, и чтобы смехом блудливым горницы не оскверняли, и чтобы слушали царя-батюшку, потупив очи, лишнего не глаголили и отвечали на вопросы скромно, а если и выйдет о чем разговор с государем, так вести его достойно, и чтобы говорили больше о рукоделии и о писании библейском.
Девки рассеянно слушали, невпопад поддакивали старицам, а сами бестолково таращились друг на дружку, оценивая, на ком остановит свой выбор государь. Эко понабралось красавиц! Видать, нелегко государю будет.
Следующего дня были устроены смотрины мамками и ближними боярынями. В трапезную Новодевичьего монастыря строгие старицы степенным шагом вводили своих подопечных. Мамки и ближние боярыни, удобно устроившись на лавках, серьезно поглядывали на молодую красу. Две из них, самые старые, некогда постельничие государыни, помнили, как точно так же, по византийскому обычаю, устраивал смотрины девкам отец Ивана. Красивую он тогда девицу выбрал, да вот пустоутробная оказалась, за это в монастырь была сослана. Видно, нагнали на нее порчу, вот оттого и дите принести не могла.
Девки явно робели под строгими взглядами боярынь, и через толстый слой белил пробивался густой румянец смущения.
- Пусть платья с себя поснимают, - бесстыдно пожелала старшая боярыня.
И девки, озираясь на строгий суд, стягивали с себя сорочки, одну за другой.
- А исподнее кто снимать будет? - повысила голос боярыня. - Иль вы хотите изъян какой упрятать? Снять живо!
Девки посбрасывали с плеч узенькие тесемки, и платья, подобно пылким возлюбленным, упали к их стопам.
Боярыни беззастенчиво зарились на белые молодые тела, вспоминали и свое замужество. А этим девкам повезло, сам государь выбирать из них будет. И поди угадай, кто же из них будущая царица. Сейчас голос на нее повысишь, а там она осерчает, тогда к себе и в горницу не допустит. И ближняя боярыня, невольно смягчая тон, произнесла:
- Девоньки, все это для чести государевой делается, а не по нашей прихоти. Потому обиду на нас не держите, - и, разглядев на теле у одной из них красное пятнышко величиной с голубиное яичко, поняла, что царицей ей уже не бывать. Порченая! Через этот родимчик бес проникнуть в душу может. - Отойди в сторону и платье накинь, пятно у тебя на теле, - посуровел голос боярыни. - Закончились для тебя смотрины.
У другой оказалась кожа не так бела, у третьей правая грудь больше левой, четвертая хроменькая слегка.
- Теперь на лавку сядьте да ноги расширьте. Позвать знахарок, вот вас осмотрят. Может, кто чести из вас лишен.
Девки, стыдливо поглядывая по сторонам, одна за другой опускались на стонущие лавки.
Вошли знахарки: не уступая в строгости самим боярыням, потребовали:
- Ноги раздвиньте! Ширше! Еще ширше! Эдакое богатство припрятать хотите, - ворчали старухи.
И беззастенчиво заглядывали промеж ног, залезали пальцами, пытаясь выведать изъян.
Девицы стеснительно отводили глаза в сторону, полыхали маковым цветом, поделали все, что велели старухи.
- Ишь ты! - вдруг воскликнула одна из знахарок. - Посмотрите на эту бесстыдницу! Не девка уже, а в невесты к государю просится. Где честь свою оставила, бесстыжая?! Чего молчишь, словно языка лишилась?!
Девушка посмотрела по сторонам, но всюду наталкивалась на колючие взгляды, а боярышни, с которыми она успела подружиться, потупив очи, не смели встретить глаза опозоренной.
- Как же это ты, девонька, посрамилась? - укорила верховная боярыня. - А ежели царь на тебе свой выбор бы сделал? Неужто рассчитывала до ложа порочной дойти? Если бы допустили такое, так государь на нас опалу бы наложил. А его немилость хуже смерти.
Девушка сидела, пристыженно закрыв лицо руками. Боярыне подумалось о том, что эта девка будет покраше других. А такую красоту в невинности ох как трудно уберечь. И суровый ее тон слегка споткнулся, сделался чуток мягче, она сострадала девоньке уже как мать:
- Как же это ты не убереглась-то? Неужели думала позор укрыть?
Верховная боярыня укоряла, но думала о другом. И сама она была не святой и не однажды хватала шальную, полную сатанинского греха ночь. Едва муж за порог, а она в сени пригожего молодца зовет. Но то было потом, когда и греха не выведать, а вышла она замуж непорочной, быть может, и любилось ей опосля оттого особенно сладенько.
- Платье накинь! Стыд-то прикрыть надо.
В первый день было отобрано полсотни девок.
Были среди них знатные боярышни и совсем неизвестные дворянки, которым судьба дарила случай выделиться и сделаться первой женщиной Руси. Девицы ходили по монастырскому двору и, беззаботные в своем празднике, пугали строгих стариц безмятежным смехом. Иной раз игуменья выходила во двор, грозила шепеляво шалуньям тростью и возвращалась в келью продолжать прерванную молитву. Угрозы помогали ненадолго, и часу не проходило, как девоньки, собравшись в круг, уже о чем-то весело переговаривались, шаловливо поглядывая на проходивших мимо стариц и совсем молоденьких послушниц. Трудно было поверить, что среди этого цветника прячется роза, которую совсем скоро назовут царицей.
Слишком беспечны и веселы казались они для монастырского устава.
Следующий день был строже, и кроме прежних боярынь на лавках сидели жены окольничих и тучные попадьи.
Боярыни повелели девкам расхаживать из стороны в сторону, пытаясь выведать скрытый недуг. Попадьи вертели девушкам головы, заглядывали в глаза и уши, пытаясь распознать беса.
И вот их осталось двадцать четыре, среди них-то и выбирать Ивану Васильевичу царицу.
В этот день монастырский двор утопал в слезах, уже не было прежнего беспечного веселья, когда каждая из девиц видела себя рядышком с царем, сейчас боярышни шумно изливали свою обиду и разочарование. Старицы, проходя мимо, злорадно хмыкали и желали скорейшего отъезда претенденток. Игуменья кликнула родителей, и следующего дня к монастырскому двору вереницей потянулись подводы. Упрятав скорбные лица в пестрые платки, девицы усаживались на сани. Вздохнет иной родитель с облегчением: как знать, может, и к лучшему, что не стала дщерь царицей. Тяжел царственный венец! Бывает, после свадьбы сразу и на погост невесту несут. И, уже позабыв про печаль, довольный родитель весело уводит коня с монастырского двора.
Оставшихся девиц отправили в Кремль. Разместили в двух палатах, приставили строжайший караул; боярыни неотлучно находились рядом с невестами, и если случалась нужда, то водили по коридору со стражей. Караульщики предупредительно отворачивались в сторону, не смея лицезреть невест государя, и если попадался кто-то на пути, то он тотчас опускал низко голову, опасаясь встретиться с девицей взглядом.
Девок готовили ко встрече с Иваном: натирали кожу благовониями, мазали лица мелом, в косы заплетали атласные ленты. А потом, за день до назначения встречи, был устроен последний смотр. Окромя прежних боярынь в комнате были знахарки и три заморских лекаря.
Девок вновь заставили раздеться. Лекари обходили со всех сторон красавиц, которым, правды ради, запретили прикрывать срам руками, и они, покусывая до злой красноты губы, не смели смотреть по сторонам. Лекари что-то лопотали на своем языке, трогали пальцами девичьи груди, а потом приказали зажечь всюду свет. Стыдясь девичьей наготы, в комнату вошел свечник и зажег по углам трехрядные свечи, и в комнате стало совсем светло. Немецкие лекари, не стыдясь боярынь, со значимым видом беседовали на лавках, заглядывали девкам под мышки, рассматривали их пупки, заставляли раздвигать ноги и, не боясь греха, трогали пальцами стыдливые места.
Девки, привыкшие за последнее время ко всему, смирились теперь и с этим, терпеливо сносили мужские прикосновения и косили глаза на чопорных боярынь. Каждая видела себя царицей и готова была терпеть новые лишения. Откуда им было знать, что через отверстие в стене за невестами подсматривает царь Иван.
Натерпелись сраму девицы, оделись, выстроились рядком и стали ждать, чего приговорят боярыни.
Старшая из мамок, опершись на трость обеими руками, приподнялась с лавки, одернула приставший к заду сарафан и произнесла:
- Хвалят вас лекари. И кожей вышли, и телом. Так и говорят немцы, что на их земле такой красоты не встретишь. Только нос вы не шибко задирайте, - грозно предостерегла старуха. - Одна из вас может царицей быть, а другие, ежели повезет, так при ней останутся - платье ей одевать будут, а кому горшок с комнаты выносить придется. А все честь! Рядом с царицей будет. Завтра вас сам государь смотреть станет, а теперь ступайте с миром.
* * *
После поста царь выглядел изможденным. Каша да вода - вот и вся еда. Если что и придавало сил, так это надежда на скорое мужское воскресение.
Государь пожелал устроить смотрины в Грановитой палате, и уже с утра мастеровые готовили комнату к торжеству: на скамьях и сундуках простое сукно было заменено на нарядное, расшитое золотой нитью и бисером, стены укрыты праздничной завесью, оконца и ставни расписаны цветным узором и обычное стекло было заменено на цветное; даже потолок был украшен цветной тканью, а на полу лежали ковры, на которых были вышиты заморские хвостатые звери.
Ближе к полудню вошел дьяк Захаров, глянув недобрым глазом по сторонам, отчитал мастеровых:
- Что же это вы, дурни, иконы не прикрыли? Неужто святые отцы так и дальше будут созерцать этот срам! Мало чего потом удумается?
Мастеровые выполнили и это: прикрепили к иконам ставенки, а потом бережно позакрывали образа.
Смотрение государь назначил на шесть часов. Пополдничал, помолился, потом еще принял иноземного посла, не забыл опосля ополоснуть святой водой оскверненные руки, а уж затем отправился в Грановитую палату.
Караульщик дважды стукнул секирой об пол, возвещая о прибытии царя, и девки с боярынями успели подняться.
Царь вошел в сопровождении бояр, которые двигались следом большой разноликой толпой. Рядом с Иваном держался родной дядя царя. Детина аршинного роста, он был почти вровень с царем. Михайло морщил капризно губы и похотливо поглядывал на девиц, которые грациозными лебедями предстали перед государевыми очами. Здесь же был Федор Шуйский-Скопин, сосланный после смерти Андрея на русскую Украйну, но незадолго до величайшей радости помилованный государем- даже был пожалован собольей шубой. И сейчас Федор не упустил случая, чтобы похвастаться перед боярами и окольничими царским подарком. Шуба была новая, едва ношенная, и соболиный мех веселыми искорками отражался в свете свечей. Боярин слегка распахнул шубу, и у самого ворота показался кафтан, вышитый золочеными нитями. Следом за Шуйским шел Андрей Курбский, который не достиг пока больших чинов и попал в свиту как сверстник царя. Шуба была на нем поплоше, но шапка новая, и он бережно держал ее в руках.
Царь шел степенно, величаво опирался на тяжелую трость. Свою быструю пружинящую походку он оставил за порогом палат, и бояре, еще вчера вечером видевшие, как он забавы ради драл за волосы дворового отрока, теперь не узнавали в этом гордеце бесшабашного и резвого мальца.
Перед ними был царь!
Именно таким бояре помнили Василия Ивановича: неторопливого в движениях, дельного в рассуждениях, даже поворот головы казался значительным. Уж лучше служить государю солидному и со степенной поступью, чем отроку, скачущему аж зараз через несколько ступенек.
- Ну что, девки, заждались? - бодро спросил Иван.
Не было уже в палатах великого государя, а был отрок, нахально пялящийся на разодетых девиц.
- Заждались, батюшка, - встречали девушки царя большим поклоном.
- Вот и я с боярами к вам поспешил. Замуж небось хотите? Взял бы я вас всех к себе во дворец, только ведь я не басурман какой, царицей только одна может быть!
Бояре стеснительно застыли у дверей, а Иван хозяином уже расхаживал перед девицами.
Вчера, когда девицы разделись, он подглядывал за ними через потайное оконце. Особенно понравилась ему одна: с белой кожей и длинными ржаными, до самых пят, волосами. Царь подозвал к себе Андрея Курбского и, показав ему девку, спросил:
- Кто такая?
Девка уже успела надеть платье, скрывая от чужого погляда ослепительную наготу, и прилаживала к махонькой головке узорчатый кокошник.
- Неужто не признал, царь? Это же Анастасия, дочка умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина. В прошлый год на погост бедного отнесли, - покрестил лоб Курбский.
И вот сейчас Иван Васильевич присматривал именно Анастасию, которую помнил раздетой, длинноногой, с бесстыдно выступающими выпуклостями.
Но теперь перед ним стояли две дюжины девиц, фигуры которых скрывали длинные бесформенные платья, а белила делали их похожими одна на другую. Однако царь не торопился, медленно продолжал двигаться от одной девки к другой. В комнате все застыли, наблюдая за государевым вниманием.
Иван хорошо помнил окольничего Романа Захарьина. Тот принадлежал к древнему княжескому роду, предки которого служили еще Калите. И в нынешнее время, среди множества княжеских фамилий, подпирающих царственный трон, Захарьины не затерялись и находились ближе всего к Ивану. Род Захарьиных всегда держался в стороне от дворцовых ссор, и сейчас они сумели остаться незапятнанными, не пожелав принять сторону могущественных Шуйских.
Иван иногда останавливался, поднимал девичий подбородок, стараясь заглянуть в глаза, и, узнав, что это не Анастасия, проходил далее. Анастасия Захарьина стояла предпоследней. Царь увидел ее, когда добрался до середки. Он уже сделал в ее сторону поспешный шаг, но тут же укорил себя. Не годится царю бегать к девке, как отроку безусому! Степенно оглядевшись, Иван увидел, как под его взглядом склонялись к самой земле боярыни, в дальнем углу комнаты огромный кот рвал когтями ковер. Девушка стояла, склонив голову, и только раз она посмела поднять подбородок, и в этот миг царь увидел веселого бесенка в черных глазах.
Кто такая? - спросил Иван, остановившись напротив Анастасии.
Девка оробела совсем, не в силах оторвать глаз от пола, а со спины уже раздается грозный шепот боярынь:
- Имя свое говори!.. Имя называй, дуреха!
Анастасия сумела разомкнуть уста:
- Анастасия я… дщерь окольничего Романа Юрьевича Захарьина.
- Царицей хочешь быть? - спросил Иван.
- Как Бог велит, - нашлась Анастасия.
Она вдруг вспомнила о том, как в раннем детстве блаженный Василий предсказал, что быть ей царицей. Матушка только посмеялась над словами шального, но отец воспринял прорицание на удивление серьезно и с тех самых пор называл малышку не иначе, как "моя царевна".
Анастасии вдруг сделалось спокойно - вот оно, сбылось!
- Ишь ты! Бог-то, оно, конечно, верно, - согласился вдруг Иван, - только здесь и царское хотение требуется. - И, обернувшись к боярам, изрек: - Вот эту девку в жены беру! Остальных девок более не томить, отправить домой и каждой дать по расшитому платью.
Бояре поклонились Анастасии.
Всегда чудно присутствовать при таком событии: пришла девка, а выходит из хором царица! Боярыни уже нашептывали государевой избраннице:
- Матушка, ты нас своей милостью не забывай. Мы-то первые в тебе государыню-царицу разглядели.
Из толпы бояр навстречу племяннице вышел Григорий Юрьевич, которому отныне сидеть ближе всех к царю. Хмыкнул Захарьин на недобрые и завистливые взгляды бояр и произнес в радости:
- Дай же я тебя поцелую, Настенька.
Обхватив племянницу, украл у царя первый поцелуй.
Один за другим бояре подходили к царской невесте, воздавали честь большим поклоном:
- Здравия тебе желаем, матушка. Ты уж не тяни, наследником нас порадуй!
С теми же словами подошел к государыне Шуйский Иван и, глянув на сияющее лицо Григория, понял, что Захарьины надолго потеснили Шуйских.
Анастасия смущалась под всеобщим вниманием, и через густые белила пробивался алый румянец. А когда царь, не скрывая симпатии, приложился к ее устам, да так крепко, словно хотел выпить до капельки, здесь девка растерялась совсем, стала прикрывать рукавом красное лицо.
- А вы, красавицы, не серчайте на меня, - обратился Иван к остальным девушкам. - Видно, за меня так Господь распорядился.
- Мы на тебя не в обиде, государь, - нашлась одна из них.
- Тебя как звать-то? - повернулся Иван к девушке.
- Лукерья! - бойким был ответ. - Мы на тебя, государь, не в обиде. Спасибо за честь, что во дворец вывел. А добрые молодцы еще на Руси не перевелись.
"Ишь ты какая! А глазенки-то шаловливые. Вот достанется кому-то ядреная деваха!" Иван вспомнил ее наготу, слегка широковатые бедра, а на спине между лопаток неровным черным пятнышком расплылась родинка.
- Хочешь, мы тебя сейчас замуж отдадим, Лукерья? Чего молодцев добрых искать, когда и в этих палатах сыщутся. Вот хотя бы князь Курбский! Андрей, Лукерью в жены возьмешь? - не то шутейно, не то всерьез спросил Иван. - Видать, баба ладная. Это государь тебе говорит, а он в женах толк знает.
- Государь… Иван Васильевич… - опешил князь. - Так ведь есть у меня уже зазноба. Давеча родитель мой сговаривался о свадьбе, мы еще у тебя дозволения на благословение спрашивали. Ты и разрешил! А то как же мы без твоей воли посмели бы?
- Ну ладно, князь Андрей. Пошутил я. Да и не пойдет за тебя Лукерья, мы ей другого женишка подыщем. Получше! Тебе еще до окольничего расти, а мы ее за боярина сразу отдадим. Ты за Шуйскими сидишь, а я ее женишка рядом с собой усажу. Вот так, Лукерья. А теперь проводите царицу в ее покои и никого к ней без моего ведома не пускайте.
Боярыни под руки подхватили государеву избранницу и повели из Грановитых палат. Если бы Анастасия Романовна посмела оглянуться, то увидела бы, как гнутся твердокаменные шеи родовитых бояр.