Тимоха, стало быть, орет, а я пид шумок решетку трясу. А решетка из полосового железа зроблена и пятивершковыми коваными гвоздями приколочена. Ну, а мэнэ, бачите, господь силенкой не обнис, надуваюсь. Кое-де вже пообламывал шляпки, похилил решетку тороплюсь… Э-э, думаю, на худую беду, який ни на есть поганенький бы ломик абы дрючок… Тимоха вже хрипнуть начал, а я взмок, як погана кляча. И усеж-таки выломав. Пидперлы мы скамьей дверь и - тикать. Опосля вже взнав, шо Яшка тому часовому зубы выбив наганом за нас… Во як.
Васька Егоров, больше всего на свете уважавший силу и лихость, смотрел на своего нового друга с неподдельным восторгом. Ему казалось, что с этим человеком он пошел бы и в огонь и в воду.
- А как же ты, Федор, сюда попал? - спросил Пашка Малогин, слушавший с не меньшим интересом.
Коляда усмехнулся.
- Тоскую, як по ридному дому, по цей тюрьме, ось и прийшов…
На двери заскрежетал замок. Все сразу замолкли, насторожились: время неурочное ни для прогулки, ни для каких других дел, предусмотренных внутренним распорядком, значит, за кем-то пришли. Дверь распахнулась, на пороге остановился старший надзиратель Жданов с бумагой в руках. Он строго осмотрел свесившиеся с нар головы, сердито скомандовал:
- Становись!
С нар нехотя начали сползать арестанты и выстраиваться в узком проходе.
- Слушать внимательно и отвечать по-военному!
- Мы не военные, - буркнул Коляда, - мы люди цивильные.
- Прекратить разговоры! Слушай список… - он далеко отнес от глаз листок, беззвучно пошевелил губами, читая про себя по складам, потом громко назвал - Федор… Коляда.
- Ну?
- Чего "ну"? Выходи!.. Да надень гимнастерку, на суд, чай, пойдешь, а не на гулянку.
Камера замерла. Каждому было известно, что в эти дни суд выносил один приговор: расстрел. Затаив дыхание смотрели на старшего надзирателя. А тот, откинув голову, продолжал:
- Василий Егоров. Выходи!
- Котомку брать?
- Чего?
- Котомку, говорю, брать?
- Может, тебе еще бабу с собой? Выходи, не разговаривай! - Он снова отодвинул руку с листком. - Павел Малогин.
Всего на суд вызвали семь человек. Из приятелей Коляды остался невызванным только Филька Кочетов.
2
Федор, лежавший крайним на нарах, вскочил середь ночи, подошел к окну. Кругом тихо. Чуть доносился шорох обской волны о берег. В окне темень весенняя, непроглядная. Федор уперся лбом в холодную крестовину решетки, думал.
С нар сполз и остановился сзади Егоров. Он на полголовы ниже Федора, но такой же плечистый, крепкий. Правая, кривая в локте рука (в детстве упал с коня и вывихнул сустав) была засунута в карман. Постоял с минуту молча, потом положил руку на плечо друга.
- Как ты думаешь, когда? - спросил он, и Коляда понял его.
- Ежели к утру не выведут, то завтра день наш. Той ночью обязательно поведут. Я их порядки уж изучил, - сказал он шепотом чисто по-русски. - Место надо освобождать…
Василий молчал. Потом шепнул сзади в самое ухо:
- Может, как ты сказывал, решетку попробовать, а?
Федор качнул головой.
- Не, це не волостна каталажка…
Поднялись с нар и подошли к окну Малогин и Филька Кочетов. За окном начинало сереть, черной полоской выделился противоположный берег.
Федор, казалось, смотрел только на эту полоску, что-то искал в ней. Потом он оттолкнулся от окна, посмотрел на товарищей. Лицо у него было необычно серьезно.
- Усе. Сегодня не поведут, - сказал он твердо. Потом шепнул: - Тикать будемо вечером. А днем шо я буду робыть, то и вы. - Он улыбнулся, подмигнул. - А наперед усего не лякаться…
С рассветом камера начала оживать. В семь часов старший надзиратель Жданов распахнул дверь.
- Кто ноне от вас за провизией?
Казна отпускала по 50 копеек на арестантскую душу харчевых, и арестанты по очереди под конвоем ходили на базар и покупали продукты. Очередь была Василия Егорова. Но Жданов не разрешил.
- Не велено смертников выводить.
На базар пошел Филька Кочетов. Каждый наказывал, что ему купить на день.
- Мэни селедки и хлиба, - громко сказал Коляда.
- Мне тоже, - вслед за ним наказал Егоров.
- И мне, - понеслось с нар.
Филька ушел.
В это утро не боролись и почти не разговаривали. Каждый лежал на нарах и думал: сегодня, может, его ожидает та же участь, что и вчерашней семерки, - тот же суд, тот же приговор.
Коляда все утро простоял у окна, задумчиво глядя на мутную Обь, на манящий своими зарослями противоположный берег.
Часа через два пришел Филька с провиантом.
- Ну, братцы-ы! - воскликнул он, едва закрылась за ним дверь. - Что творится на белом свете!
- Что? - обступили его.
- На базаре кутерьма идет, как в семнадцатом годе.
- Ну-у?..
- Ей-бо… Листовки бросают. Эти барбосы, - он кивнул в сторону двери, - рыскают по городу, кого-то ищут. Заваруха начинается.
Федор, потирая черную щетину на щеках, сверху вниз смотрел на приземистого Фильку. Глаза у него поблескивали.
- Не позычив ни одной?
- Не-ет. Разве с этим контрой Ждановым стянешь.
- Шо хоть в них пишуть? Не слыхал?
- Говорят, будто в Камню опять большевики объявились.
Раздавая продукты, Филька вдруг улыбнулся:
- Земляка своего видел, из Усть-Мосихи. Пшеницу привез. Узнал меня и глаза вылупил. - Филька захохотал.
- Эх, хоть бы одним глазком посмотреть листовку.
- Стало быть, дела там идут, - тихо, словно самому себе заметил Федор Коляда.
Весь день камера просила пить. После ужина, когда от купленных Филькой селедок остались лишь головы и хвосты, жажда усилилась. Поминутно стучали в волчок и просили у охранника воды. Тот терпеливо раз за разом подавал кружку - видать, парень попался из новичков, безропотный.
Стоявший у двери Егоров подмигнул ребятам и вдруг с нарочитой грубостью закричал:
- Нажрались селедки и не даете покоя человеку! - И, заглянув в волчок, ласково попросил - Ты, братец, принеси нам сюда ведро воды и пусть лакают сколько им влезет. А то чего ж ты будешь маяться. У них ведь, сволочей, ни стыда ни совести!..
Конвоир звякнул опорожненным ведром, отправился за водой. Жаждущие сгрудились около дверей.
Наконец загремел замок, дверь со скрипом растворилась. Милиционер переступил порог, протягивая ведро с водой. Егоров одной рукой принял ведро, другой схватил конвоира, дернул на себя. В то же мгновенье Коляда вцепился милиционеру в горло и втащил в камеру. Малогин поспешно захлопнул дверь. Милиционера быстро связали, сунули в рот кляп и бросили под нары.
- Кто хочет, гайды з нами! - тихо сказал Федор и распахнул дверь.
В коридоре у притолоки стояла винтовка связанного милиционера. Коляда схватил ее. Егоров с Малогиным, как и уговаривались, ринулись в дальний угол коридора, где в козлах стояли винтовки других охранников. Но в это время снаружи вошел старший надзиратель Жданов, и сразу сообразив, в чем дело, шарахнулся обратно.
- Караул! - раздалось уже с той стороны двери.
Медлить было нельзя. Вот-вот со второго этажа, где размещался взвод конной милиции, послышится топот ног. Коляда, а за ним и еще несколько человек бросились наружу. Тут, в небольшой ограде, примыкавшей прямо к берегу, разделились на две группы: одна, пользуясь темнотой, побежала за церковную ограду и оттуда в город, а Коляда, Егоров, Малогин и Филька Кочетов кинулись в воду. Сзади уже слышалась беготня, выстрелы. Течение быстро подхватило парней и понесло к гороховским амбарам.
Больше пяти минут в воде продержаться было невозможно: не так давно прошел лед. Около амбаров выскочили. Коляда с винтовкой бежал последним, прикрывая отход. Около амбара чернела лодка. Не задумываясь, столкнули ее в воду, вскочили в нее и, огребаясь сиденьем и прикладом винтовки, поплыли на тот берег, к тем зарослям, которые целый день манили к себе Федора. И тут обнаружили, что лодка дырявая. Она быстро наполнялась водой. Воду вычерпывали пригоршнями, но это не помогало. Вода была уже выше щиколоток и прибывала все больше и больше. Течением лодку сносило к городу. По городским огням прикинули, что добрались примерно до середины реки. И тут лодка начала черпать бортом. А еще через минуту пошла ко дну.
Снова очутились в ледяной воде. Федор закинул за спину винтовку.
- Ну, братцы, держись кучней. Плыть тихо, не хлюпотеть.
Сильным течением их сносило за пристань. От ледяной воды сводило конечности. У Егорова правая калеченая рука обессилела совсем, подгребал одной левой. Но слабее всех оказался Малогин. Он несколько раз уже пускал пузыри. И всякий раз Федор брал его за шиворот, перевертывал на спину, тащил "на буксире". Оклемавшись немного, тот плыл дальше сам. Изнемогал уже и Филька. А берега все не было. Городские огни, казалось, двигались только влево, не приближаясь нисколько к плывущим. И когда уже обессилевшие, закоченевшие беглецы потеряли всякую надежду добраться до земли, Егоров, плывший впереди, неожиданно коснулся ногами дна.
- Держись, Пашка, - шепотом подбодрил он отставшего дружка. - Берег…
- Тише, не булькать.
Но не успели они выбраться из воды, как рядом грохнул выстрел, за ним второй, третий. Врассыпную кинулись в ближайшие огороды. Бежали, не разбирая ни ям, ни заборов. Около какого-то строения Егоров споткнулся о корягу, упал.
- Васюха, давай сюда! - услышал он вдруг прерывающийся шепот Фильки.
Строение оказалось амбаром. Через небольшую дыру Василий с трудом вполз под амбар.
- Все здесь?
- Федора нет, - ответил Малогин, - наверное, пропал.
- Эх, черт возьми…
- Тише…
Выстрелы на берегу постепенно начали затихать и вскоре прекратились, совсем. Стало тихо, только где-то рядом за забором вздыхала корова, да с пристани доносился скрежет лебедки.
Холод пробирал до костей: под дальним углом амбара был еще лед, а кругом - сырая, не оттаявшая как следует земля. Беглецы хотели покинуть это неприветливое убежище и поискать более удобное, но короткая майская ночь уже подходила к концу, и выбираться наружу было рискованно. Так и остались дневать здесь.
Мокрая одежда и промерзлая земля высасывали из человеческих тел тепло. Стучали зубы, тряслись руки, от неудержной дрожи ломило в пахах. Малогин начал кашлять - и это в то время, когда в любую минуту около амбара могли появиться люди! Павлу зажимали рот, заставляли его есть землю, и все-таки кашель не унимался. С минуты на минуту ребята ждали, что их обнаружат. Становилось жутко. А день тянулся и тянулся, казалось, конца-краю не будет.
Но вот начало смеркаться.
- Вы куда пойдете, ребята? - спросил Филька.
- Домой, в Тюменцево.
- Тогда мне с вами не по пути. Я подамся в Усть-Мосиху!.. Тихо! Кто-то идет.
Послышались осторожные шаги. "Наверное, Федор нас ищет", - радостной надеждой мелькнула у Егорова мысль. Две пары ног прошли около самой дыры и остановились у коряги, о которую вчера запнулся Василий. Перед дырой торчали лакированные с голяшками в дудку сапоги и высокие с резинками ботинки, выше которых виднелись бумажные с широкими цветными полосками чулки и подол кашемирового платья. "Не иначе, хозяйская дочка с ухажером", - думал Василий и со злобой смотрел на игриво притопывающий носок ботинка.
- А я вчерась так скучала. Маманя никуда не пускает. Говорит, сбежали из тюрьмы какие-то арестанты, ходят по городу и режут людей. У нас вечно маманя что-нибудь выдумывает.
- Нет, это - правда. Сегодня по всему городу объявления развешаны.
- Да ну?..
В это время под амбаром на Пашку опять напал приступ кашля. Ему зажали рот, подмяли под себя. И все-таки хрип доносился. Парочка примолкла.
- Что это? - спросил вдруг настороженно парень.
- Поросенок, должно, в хлеву… Так, говоришь, это правда?
- Конечно. Троих убили, а восемь человек сбежали. Если кто поймает, то дают по сто рублей за каждого арестанта.
Филька толкнул локтем Василия в бок.
Парочка болтала еще долго. Потом слышались поцелуи, прерывистый шепот, снова поцелуи. И тянулось это бесконечно долго. "Этак они, сволочи, до утра будут лобызаться, - с досадой думал Василий, - вылезти разве, надавать им по шеям…"
В пригоне рядом с амбаром спросонья завозился поросенок, хрюкнул, послышалось хлопанье крыльев и хриплое петушиное "кука-аре-еку".
Девица заторопилась.
- Пойдем, Тимоша, а то маманя опять будет ругаться.
3
За город выбрались, когда уже окончательно рассвело. Перед самым спуском в Дурной лог заметили бегущего за ними человека. Он махал руками и что-то кричал.
- Погоди, - остановил друга Малогин, - может, это Филька вернулся, раздумал идти домой.
Остановились. Стали приглядываться к бегущему. Нет, это был не Кочетов: тот босиком и без шапки, а этот в сапогах. Огляделись. Кругом ни души. Они стояли на загородной свалке мусора. Павел шепнул.
- Ежели что, шлепнем его и - ходу.
- Конечно, нам терять нечего!..
Человек не добежал сажен полсотни, остановился.
- Эй, вы! Кто такие?
- А тебе чего надо? - спросил Малогин. - Иди сюда, поближе, мы тебе объясним.
- A-а, вы из тюрьмы сбежали, я знаю… - И он повернулся, побежал обратно в город.
- Догнать разве, тюкнуть разок по затылку?
- Не догонишь, город близко, заорет.
Раздумывать было некогда. Ребята спустились в Дурной лог и по его берегу побежали в сторону поселка Рыбного. На дне оврага еще лежал снег, а под ним бурным потоком шумела вода. В одном месте этот мутный поток выходил наружу и через большую корягу водопадом вновь устремлялся под снег. Василий остановился. Его осенила мысль: нет ли под водопадом пустого места. Заглянул. Действительно, за стеной падающей грязной воды была большая вымоина. Василий залез туда. Вот это убежище! Но вдвоем - не втиснуться. Попеременке стали углублять нишу: один на верху оврага смотрит, другой ковыряет, потом меняются. Вынутую землю вода уносила под снег.
Вдруг Павел кубарем скатился на дно оврага, закричал:
- Едут двое верховых. Должно, милиционеры.
- Лезь сюда, - как из-под земли донесся голос Егорова.
Малогин забрался. Разместились скрючившись - колени к подбородку. Замерли. Над головой поверх коряги и перед самым носом шумный поток воды, снизу и с боков промозглая глина - точь-в-точь, как в могиле. Слушали, притаив дыхание. По земле далеко слышен конский топот. Вот он ближе, ближе. С галопа перешли на рысь, потом на шаг - видимо, спускаются по склону. Совсем близко зачавкали копыта. Подъехали к коряге, остановились. И, казалось, остановилось сердце. "Все, - решил Василий, - нашли. Пришибут сейчас". И так ему было обидно за столь глупую смерть, что хотелось заплакать. Хоть бы какое-нибудь поганое ружьишко, все бы не даром отдали жизнь.
- Вот, смотри, - донесся знакомый голос одного из милиционеров.
"Жданов", - мелькнуло у Василия.
- Видишь следы на снегу, босиком проходили.
- Вижу. Но куда они делись? Наверное; дальше по логу пошли.
- Может быть. Иначе им некуда деться. В степь они не пойдут.
Снова зачавкали копыта. Ребята протяжно, с облегчением вздохнули.
- Ну, Пашка, кто-то здорово за нас молится!
- Да, за три дня от трех смертей уйти…
Немного погодя, когда сидеть дальше в ледяной могиле стало невтерпеж, они осторожно вылезли, осмотрелись. Потом ползком выбрались на кромку оврага и залегли, наблюдая за степью. Кругом ни души.
Солнце стояло высоко и пригревало по-весеннему. Одежда стала быстро высыхать, захотелось есть, а еще сильнее - спать. Вялость и умиротворяющий покой опускались в душу.
Покидать овраг и свое тайное убежище днем было рискованно, и ребята решили здесь дожидаться ночи - никому и в голову не придет искать их на виду города. Так, поочередно подремывая, они скоротали день и с наступлением сумерек пошли в сторону Рыбного. К полночи недалеко от ложка наткнулись на заимку. Мучил голод. Они вошли в землянку. На камельке нашарили коробок спичек, зажгли коптилку. В углу на лежанке нашли в мешке сухари. Набросились на них. Ели долго и жадно, изодрали сухарями губы, десны. Во рту стало солоновато от крови.
Спали в тепле, на жесткой подстилке лучше, чем дома на перине. Но, несмотря на это, проснулись рано. Едва продрали глаза, услыхали далекий скрип колес. Выскочили из землянки. Со стороны Ключей приближались три подводы. Малогин дернул Василия за рукав:
- Пошли потихоньку в степь… будто ничего не знаем.
Шли неторопливо, не оглядываясь. Через несколько минут сзади раздался конский топот. Оглянулись. Впереди рысил бородач, следом двое молодых парней, видимо, сыновья. Василий показал Малогину прихваченный из землянки огромный, сделанный из старой литовки нож.
- Ты хватай за узду лошадь вот того, в синей рубахе, а я чалдона. Ежели что - я пырну бородатого и кинусь к тебе на помощь. Только не пускай лошадь. Потом мы на них ускачем.
Павел согласно кивнул.
Верховые подъехали.
- Вы откель, паря, будете? - спросил бородач, не слезая с коня.
- А тебе не все равно? - буркнул Павел.
- Нет, не все равно, - ответил тот, - вы, видать, сбежали из каталажки.
- Это не твое дело.
- Как это, паря, не мое? Вас велено задержать.
- Кто тебе велел?
- Вечор староста сход созывал и бумагу читал про беглецов.
Друзья переглянулись Весть о их побеге идет впереди их. Павел крепко держал за узду лошадь старшего сына, Василий не выпускал из рук повод лошади бородача. Младший сын - совсем юнец - чуток сторонился. "Ежели я своего пырну в брюхо, - думал Василий, - и, не выпуская повода, кинусь на Пашкиного, тот молокосос бросится удирать".
- Ты вот что, дядя, - сказал Малогин, недобро поблескивая глазами, - убирайся поживу-поздорову отсюда. Мы тебя не трогаем, и ты не прицепляйся к нам.
- Вы, паря, ночевали у меня в землянке.
- Ну и что? Съели мы твою землянку?
- Землянку не съели, а сухари ополовинили.
Павел полез в нагрудный карман гимнастерки, достал оттуда слежалую двадцатипятирублевку.
- На, за сухари.
- Нет, денег мне не надо.
- А чего тебе надо?
В это время с соседней пашни крестьянин гнал к ручью коней на водопой. Кони пошли пить, а он направился сюда. Когда подошел ближе, Василий узнал в нем знакомого жителя из Мысков. Тот несколько раз приезжал в Тюменцево на ярмарку и ночевал у Егоровых.
- Здорово были, - поздоровался он. - Ты чо, Силан, людей задержал?
- Да вот, паря, ночевали они у меня в землянке, сухари поели.
- И много сухарей?
- Да нет.
- Ну тогда пришли ко мне Миколку, так и быть, уж отсыплю с полпуда…
- Не в сухарях, паря, дело-то. Порядок нужон… Эти расейские понаехали, безобразят… Староста вчерась читал на сходе бумагу…
…На четвертую ночь после побега из тюрьмы, 22 мая, Малогин и Егоров крадучись вошли в Тюменцево.
- Домой нельзя, - сказал Василий, - там наверняка засада.
- Знамо. Пойдем к моему брату.
Знакомыми с детства огородами они пробрались к дому Пашкиного брата. Несмотря на глубокую ночь, в окне горел свет. Подкрались, заглянули. За столом против окна сидел Митька Петров, волостной милиционер, в штатском и что-то живо рассказывал, смеялся.