- Кто это? Женщина!.. Кто это, Боже мой?!
Она стремительно бросилась к нему.
- Сережа?!
- Таня, Таня!! - безумно повторял он, не понимая, что это такое - спит он или грезит?..
Он протянул руки, и через мгновение Таня была в его объятиях.
Моська не удержался, подпрыгнул и радостно хлопнул в ладоши.
- Ведь я знал, - умиленно шептал он, не сводя глаз с молодых людей, - ведь я знал, что оно так и будет! Стоит ей только показаться - и все колдовство как рукой снимет…
Но он тут же должен был убедиться, что радость его преждевременна.
Первое мгновение прошло.
Сергей начинал мало-помалу приходить в себя. Ведь он готов был к чему угодно, но только не к появлению Тани. Если бы его предупредили, что она здесь, что он сейчас ее увидит, он вряд ли даже в первую минуту решился бы подойти к ней. Но он увидал ее вдруг, без всяких приготовлений, и появление ее заключало в себе так много не только что нежданного, но даже совсем почти невероятного, что он сразу забыл всю действительность, забыл себя, свое положение. Это был сон, как во сне он без размышлений отдался первому чувству своего сердца, а это чувство была радость.
Да, увидав Таню, он вдруг неудержимо ей обрадовался. На него пахнуло давно забытым родным воздухом.
Вместе с ее милым образом перед ним снова воскресло все старое, милое и дорогое, все детство, юность, все, о чем в тяжелые свои минуты безотчетно и мучительно толковал он.
Да и она сама, эта Таня, которую он знал с детства, всегда почти с тех пор, как себя помнил, ведь он так давно, так привычно любил ее - и не мог не любить.
И вот теперь она - сестра, друг, добрая, милая Таня - здесь перед ним, в такие тревожные минуты, когда он нигде не находит себе покоя, когда он считает себя таким одиноким! Как же ему не радоваться ее появлению, как же не чувствовать, что он любит ее всем сердцем.
Но только в этой любви нет ничего такого, что волновало его когда-то в голубой беседке.
- Таня, Таня!! - повторил он, покрывая поцелуями ее руки.
И в то же время сознание действительности просыпалось в нем.
Это не сон, Таня приехала, Таня здесь, не сестра, не друг, а Таня - невеста, которой он поклялся в любви, которую так обманывал в последних своих письмах, не смея, не решаясь сказать ей правду. Таня здесь! Она поборола все препятствия, она сделала почти невозможное, чтобы свидеться с ним, с любимым и любящим ее человеком, ее женихом, ее будущим мужем!..
И то, что за минуту казалось ему сладким сном, что вызвало в нем такую горячую радость, теперь, при первом же сознании действительности, явилось новым ужасом, тяжким испытанием:
"Таня здесь! Боже мой, что же это будет?!"
Он чувствовал, как останавливается его сердце, как холод пробегает по его жилам.
Последняя краска пропала со щек его, он невольно отшатнулся от Тани и глядел на нее диким, растерянным взглядом.
Это его движение, выражение его лица, его бледность не ускользнули от Моськи.
"Вот тебе раз! - тревожно подумал он. - Как же так? Ведь это неладно что-то… Видно, совесть заговорила. Оно и точно - чему и быть другому… Как он ей теперь в глаза смотреть станет, ведь, может, меньше часу как с тою, с ведьмой-то своею, обнимался - так оно и зазорно?! Ну, что же, батюшка, и казнись - сам виноват… поделом вору и мука. Да только боязно мне - напугает он Татьяну Владимировну, она и невесть что подумает. Ведь как ни умна, а все же еще дите малое…"
И карлик, подвинувшись ближе и встав на цыпочки, тревожно вглядывался то в Сергея, то в Таню.
Ему было от чего тревожиться.
Молодые люди после первых восклицаний еще не сказали друг другу ни одного слова, а все ж таки между ними уже велся мучительный, безмолвный разговор.
Таня еще раньше Моськи подметила перемену, мгновенно происшедшую в Сергее, его смущение; его бледность и дикий взгляд. Да она только это и видела - ей некогда было заметить ту радость, которая озарила его в первое мгновение, потому что она сама вместе с ним испытывала радость еще сильнейщую: ведь ей до самой этой минуты все казалось, что она его не увидит, что не доживет до такого счастья.
"И вот это он, он живой, с нею!"
Она все позабыла, она вне себя целовала его и обнимала. И если бы он даже не отвечал ей на ее поцелуи, она не обратила бы на это внимания. Но вот она очнулась, и что же: он бледный, почти неузнаваемый глядит на нее безумным, непонятным взглядом.
Боже, как он изменился! Он ли это? Отчего ей вдруг показалось, что он какой-то чужой, другой совсем, не прежний Сережа?! Да ведь и он смотрит на нее как на чужую, и он не узнает ее!
Таня слабо вскрикнула и, все продолжая, не отрываясь, глядеть на него, схватилась за голову. Ей казалось, что случилось что-то страшное, невыносимое. У нее упало сердце, тоска стала душить ее. Она ничего не знает, не понимает, только чувствует, что все страхи, тревоги теперь кончены; но они разрешились не успокоением, не радостью, не счастьем, а тяжким горем. Какое это горе, что все это значит, она уже не спрашивала себя об этом, она только чувствовала всю тяжесть этого непонятного, но уже разразившегося горя.
"Но ведь он должен же сейчас, сию минуту сказать всю правду! Зачем он молчит, зачем он меня так терзает?" - думала Таня.
Между тем ей не суждено было так скоро узнать решение своей участи - в гостиную вошла княгиня, задремавшая было, но проснувшаяся, заслышав голос Сергея. Впрочем, ее появление принесло пользу молодым людям: они совсем пришли в себя и поневоле должны были сдержаться и хоть несколько отойти от своих мучительных ощущений.
Сергей, по крайней мере при взгляде на княгиню, позабыл весь ужас своего положения - так поразила его перемена, происшедшая в этой женщине; он почти не узнавал ее, и совсем не потому, что она постарела: она глядела совсем иначе, совсем иначе говорила…
Сергей и в Петербурге, и даже здесь, в Париже, в первое время немало думал о "деле Тани", о намеках на это дело, встречавшихся в письмах. Он знал, какое это "дело" и теперь понял, что Таня привела его к благополучному окончанию, что она вернула себе мать свою. Но, конечно, он никогда не был в состоянии и представить себе, чтобы с человеком могла произойти такая перемена, какую он с каждой минутой, с каждым новым словом видел теперь в княгине…
И потом - как же, наконец, они приехали, как могло случиться все это?! Сергей с бессознательной радостью ухватился за расспросы, как преступник, который хотя и понимает неизбежность казни, но хватается за каждый предлог, чтобы отдалить минуту ее исполнения…
Но вот все объяснено, на все вопросы получены ответы. Княгиня начинает рассказывать о своих путевых впечатлениях, о приключениях, бывших с ними в дороге.
Таня сидит грустная и бледная, изредка и рассеянно вставляя свое слово.
И опять тоска охватывает Сергея. Теперь ему все ясно, да, впрочем, ведь и с первой же минуты он почти понимал, как и зачем они приехали.
"Что же теперь я буду делать?! - отчаянно думал он. - И что я наделал?.. Ведь никакого оправдания для меня нет… О, позорное малодушие! Зачем я давно и прямо не написал ей, а теперь!.. Ведь это мало того, что жестокость, ведь я должен нанести ей здесь, в своем доме, самое страшное и незамолимое оскорбление, и ей, ей - этой Тане!.. Нет, я не должен, я не смею этого сделать!.."
Он уже почти решался скрыть от Тани свою любовь, свои отношения к герцогине, решался отказаться от этой любви.
"Пусть она ничего не знает, пусть мое счастье, моя жизнь будут разбиты - ведь они все равно и так уже разбиты, если я чувствую себя почти убийцей… Да, я уйду от Мари, я никогда больше не увижусь с ней… пускай берет меня Таня! Я стану ее обманывать - по крайней мере, она будет счастлива…"
И вот, когда ему казалось, что он уже решил все это и что решение его неизменно, перед ним вставал образ герцогини, и представлялась она ему не такою, какой была в этот вечер, а любящей, доверчивой, полной нежности и страстной, горячей ласки. "Я твоя! - вспоминал он ее замирающий голос, - о, как люблю я тебя!.." Жгучее, мучительное и сладкое чувство наполняло его, и он понимал, что не может уйти от нее, не может расстаться с нею…
Он слушал и не слышал того, что рассказывала ему княгиня, он отвечал невпопад на ее вопросы.
Моська, незаметно скрывшийся из гостиной, снова появился и прошептал, что готов ужин. Какой это был печальный ужин! Одна только княгиня, давно проголодавшаяся, кушала с аппетитом. Но вот и ужин убрали со стола. Время далеко уже за полночь. Княгиня простилась с Сергеем и прошла в спальню. Пошла за нею и Таня, да тотчас же и вернулась - она не в силах была больше себя сдерживать.
Она быстро огляделась - в комнате никого не было, только Сергей стоял неподвижно, с опущенной головой на том самом месте, где за минуту перед тем они с ним простились.
- Сережа! - проговорила Таня, кладя ему на плечо руку.
Он вздрогнул и печально, растерянно взглянул на нее.
- Сережа, - повторила она, едва выговаривая слова, - скажи мне, не томи, скажи, что такое случилось?!
- О чем ты, Таня? Ничего не случилось… постой… успокойся, отдохни - завтра успеем поговорить, - дрожа как в лихорадке отвечал он.
- Завтра! Да разве я могу… я с ума сойду… ради Бога, пожалей же меня - говори!..
Но он не находил слов, он молчал.
- Так я сама тебе скажу, что случилось, - вдруг произнесла она и так и впилась в него страстно и мучительно засверкавшими глазами. - Я скажу тебе - ты меня не любишь, ты любишь другую…
Он вздрогнул и все же ничего не мог ей ответить.
- Да? Правда? Я угадала? Это правда?
Она схватилась за сердце. Он взглянул на нее и как безумный бросился из комнаты.
Она угадала, она по имени назвала свое горе; но все это совершилось внезапно, потому что до самой последней минуты она еще сомневалась и отгоняла от себя ненавистную мысль, что у нее есть соперница; но теперь уже не может быть сомнения - своим страшным молчанием, своим видом он сказал ей все, он во всем ей признался…
Так вот что значили эти странные письма! Вот о какой беде извещал ее карлик, вот зачем она приехала в Париж - для того, чтобы узнать о своей участи, для того, чтобы узнать, что она ему чужая, что ему тяжело и неприятно ее появление!.. Зачем он не написал ей прямо, зачем он должен был подвергнуть ее этому унизительному положению?! О, как это жестоко!!! Бежать, бежать скорее отсюда!..
Она бы не медлила ни минуты, но ведь она не одна, она с матерью, которую эгоистично заставила следовать за собою, которая хоть и здорова в последнее время, но все же сильно утомилась от этой поездки. И как она ей скажет, что она жестоко ошиблась, что она подвергла и ее и себя незаслуженному оскорблению?
Но все эти мысли едва мелькнули и тотчас же пропали, уступая место жгучему горю, тоске невыносимой.
Ведь она любила его, ведь она в него верила, так долго и терпеливо ждала его. Она привыкла полагать в нем счастье всей своей жизни, без него она и представить себе не могла жизнь эту - и вот он уходит, уходит навсегда, уже ушел, его нет!..
"Он любит другую! Кто же она, кто? Кто у меня его отнял?.."
В сердце ее всесильно поднялись, уничтожая все остальное, два чувства: любовь к нему и ненависть к неизвестной сопернице. И Таня уже не роптала на него, ни в чем его не винила. Она только чувствовала, с какой силой его любит, как невыносима для нее мысль об этой новой и уже вечной разлуке.
"Где же она? Кто она? По какому праву разбила она мое счастье?!" - почти громко воскликнула Таня, и загорелись глаза ее гневом и страстью. Прилив никогда не испытанной злобы охватил ее. Она готова была бежать и искать эту ненавистную женщину и уничтожить ее, не боясь греха, чувствуя себя правой. Но это было лишь мгновение. Таня очнулась, в ней заговорил другой голос:
"Да чем же она виновата, ведь она меня не знает, верно, не знает даже о моем существовании… И потом, разве кто-нибудь мог бы его отнять у меня, если бы он любил меня? Боже мой, да ведь приди весь свет, соберись все самые умные, самые красивые люди в мире, чтобы заставить меня разлюбить его, изменить ему - ведь никто же ничего со мною не сделает! Ведь вот и теперь, когда он так жестоко поступил со мною, а когда он от меня уходит - ведь я же не в силах разлюбить его, ведь я люблю его еще больше, еще больше… Ах, я несчастная!.."
Бедная Таня упала в кресло и залилась слезами. И эти горячие обильные слезы производили самое благотворное действие - эти слезы были ее спасением. В Тане было слишком много молодости, силы и здоровья, горе не могло подломить ее, и глядя на нее, незачем было приходить в отчаяние.
Так думал и Моська, незаметно пробравшийся опять в гостиную и подошедший к креслу Тани. Он глядел на нее растроганный и печальный.
- Плачь, дитятко, плачь, выплачешься - легче будет! - шептал он, как старая няня, гладя Таню по головке, - дай волю слезкам, а как выльются они, мы и потолкуем с тобою!..
И Таня все плакала, склонившись к карлику. Его тихий, детский голосок, прикосновение его крохотной руки подействовали на нее успокоительно - жгучая боль сердца и тоска несколько стихли. Она отерла глаза, подняла свое заплаканное, бледное лицо и вдруг бодрым голосом, какого он даже и не ожидал от нее, сказала карлику:
- Да, Степаныч, потолкуем. Вот ты ничего не хотел сказать мне, теперь я все знаю.
- Что знаешь? Откуда? Неужто он сказал тебе?! Что же он сказал такое?
- Все знаю, сама догадалась, а он не мог притвориться. Как же это, кто она? Ведь ты обещал сказать мне правду!
- Да я скажу, голубка моя, уж коли так, коли сам он не посовестился, бесстыдник этакой, так скрывать тут нечего. Попался наш Сергей Борисыч, по глупости своей да по Божьему попущению, в лапы ведьмы одной здешней, французской…
Моська рассказал все, что знал про герцогиню. Таня слушала его внимательно, едва переводя дыхание. Снова ненависть и негодование закипали в ее сердце.
- Замужняя женщина! - шептала она. - Но как же он может ей верить? Ведь если одного обманула, так обманет и другого, и его обманет…
- Так, так, золотая!.. - говорил, одобрительно кивая головою, Моська, - вот и я думаю то же самое.
- Да ведь от этого не легче! - отчаянно перебила его она. - Ну что же, ну обманет она его, будет он несчастный, а мне от этого легче, что ли, станет? Ведь еще тяжелее. Я не хочу его несчастья, Бог с ним! Уж коли он принес мне такое горе, так сам-то, сам-то хоть пусть будет счастлив…
- Нет, ты не жалей его, матушка! - вдруг строго произнес карлик и даже погрозился кулачком, - не стоит он того, чтобы ты его жалела, да и сама не убивайся, все перемелется - мука будет!
- Ах, Степаныч, не утешай ты меня, а посоветуй лучше как мне так сделать, чтобы скорее, как можно скорее уехать отсюда и не очень встревожить матушку. У меня в голове мыслей нету, сама ничего не могу придумать…
- Уехать? Зачем тебе уезжать?! Боже сохрани тебя и помилуй… Нет, золотая моя, коли уж приехала, так дело надо сделать. Жалеть ты его не жалей - говорю, не стоит он этого, а простить - прости, ежели хорошенько прощения попросит.
Таня в изумлении взглянула на Моську, она не понимала, что такое говорит он. Но он внушительно продолжал:
- Верно говорю, недолго этой ведьме теперь тешиться. Ей ли устоять перед тобою!.. Только не уезжай, и будет на нашей улице праздник. Бросит он ее, бросит, либо он, либо она его. Разве это что? Разве из этого может что-нибудь выйти?! Грех один только. А ты вот и избавь его от греха-то. Уезжать! Что ты, что ты, окстись, золотая боярышня! Уедешь, ну тогда точно карачун ему, тогда и Бог от него отступится…
- Так чего же ты хочешь?! - отчаянно и изумленно произнесла Таня, - как мне здесь оставаться? Ведь я не иначе себя понимала, как его невестой, а теперь, после этого горя, после этой обиды, мне здесь оставаться - ведь я только для него одного и приехала. Нет, Бог с ним, я не стану мешать ему, и не мое теперь дело… Мне стыдно и страшно!..
Она в волнении поднялась и снова заплакала. Моська суетился вокруг нее, не зная как и чем ее успокоить.
"Эх, Сергей Борисыч, - шептал он, - хороших делов ты понаделал! И точно что стыдно и зазорно нашей белой голубке в такие дела мешаться. Эх, Сергей Борисыч, стоишь ты того, чтобы взять тебя да бросить!.."
- А как тут бросишь! - вдруг забывая свои угрозы и свое негодование, - взвизгнул карлик, - спасать дитю надо, а то и впрямь пропадет пропадом. Успокойся, золотая, - обратился он к Тане, - пойди приляг, усни. Помнишь, сказки-то я сказывал: "Утро вечера мудренее…" - до утра надумаешься, и потолкуем. А об этом, чтобы ехать, - лучше и не думай, никак нельзя тебе уехать и нас так бросить, не затем ты приехала!..
- Не затем приехала! - бессознательно повторила Таня слова карлика и, удерживая слезы, тихо прошла в спальню.
Моська потушил лампу и стал пробираться впотьмах.
"Нет, не выпущу я ее, ни за что не выпущу, - думал он, - а коли с ней не полажу, делать нечего, потолкую с княгиней… Княгиня-то, вишь, равно совсем другая стала - может и выслушает Моську…"
XX. СТАРАЯ ИСТОРИЯ
Прошло несколько дней. Моська сделал свое дело - он убедил Таню отказаться от мысли о немедленном отъезде. Он представил любовь Сергея к герцогине просто дьявольским наваждением, избавить от которого может только Таня.
Он говорил так убедительно, с такою уверенностью, что несчастная девушка, у которой, действительно, мысли путались от нежданного горя, мало-помалу поддалась и ухватилась за эту соломинку.
Достигнув с одной стороны желаемого результата, карлик обратился в другую сторону, то есть к самому Сергею. Теперь он уже не боялся, что его заставят молчать и станут отговариваться делами. Он видел, что неразумное "дите" совеем растерялось и само ищет опоры.
Сергей был слишком молод, и в таком тяжелом положении ему, действительно, необходим был человек, с которым можно было бы сказать откровенное слово. Такой человек был у него прежде, человек, знавший его характер, понимавший малейшее движение души его и всегда умевший подать вовремя добрый совет; но этого человека теперь уже не существовало.
Где Рено? Что с ним? Сергей не знал.
Рено затерялся в бездне волновавшегося Парижа и не подавал о себе вести. Да ведь все равно и без этого, после последнего свидания и разговора Сергей почувствовал, что прежнего Рено нет, он похоронил его и оплакивал его погибель. Оставался один верный, испытанный человек - карлик Моська, и он не мог обойтись без него в эти дни, когда сознавал себя таким беззащитным.
Но Моська не в силах был его успокоить, хоть сразу, как только Сергей заговорил с ним о Тане, он представил ему самую определенную и ясную программу действий.
- А ты бы, сударь, прежде об этом подумал, - строго и грустно начал карлик, - и уж не ждал, не ждал я от тебя такого. Ну там, коли грех попутал - оно хоть и неладно, а все ж таки Бог простит, и был молодцу не укор. Да как это ты барышню-то, княжну в такое дело впутал - стыдно, батюшка, очень стыдно! Скрыть тебе от нее все следовало, не след ей про такие дела знать. А кабы ты сам не бухнул - я, что ли, бы проболтался?! - она бы и не знала.
- Совсем ты ничего не понимаешь! - отчаянно перебил его Сергей.