- Это я-то не понимаю? Нет, сударь мой, все хорошо понимаю. И коли ты сам об этом со мною речь завел, так послушайся ты меня, старика - худому учить не стану. Брось ты всю эту дурь, ни ногой теперь туда, слышь, ни ногой, будто тебя там никогда и не было. Твое место не там, а здесь, около княжны. Она добрая, сердечко у нее золотое, коли хочешь, заслужишь у нее прощение. Слышь - к ней иди, она простит, да и помолись тоже усерднее, чтобы Господь был милостив - ну все и будет ладно.
Сергей безнадежно заломил руки.
- Ах, Степаныч, ведь я и сам так думал, да нет, сил моих не хватает - ведь я люблю ее, понимаешь, ту люблю, я не могу ее бросить, я не могу жить без нее!
Моська выпучил глаза, лицо его вспыхнуло, он весь даже задрожал. Он окончательно забыл даже о том почтении, которое, несмотря на свою фамильярность, он соблюдал всегда в разговорах с Сергеем, и громко отплюнулся.
- Тьфу, не тебе бы говорить, не мне слушать! Тьфу, срам какой!.. Да Бога ты побойся, Сергей Борисыч! И как это язык у тебя повернулся сказать слова такие. Ее любишь, без нее жить не можешь… - а боярышня-то наша что же? На нее наплевать, что ли? Ее бросить?.. Да кто же ты после этого, ведь это самый последний, самый как есть последний человек не сделает так-то, Сергей Борисыч!.. Не ты это сказал мне, не слышал я ничего и впредь не услышу и слушать не стану… Очнись, одумайся!..
Моська зажал уши и выбежал из комнаты, оставив Сергея в крайнем смущении и отчаянии.
Но этот разговор не прошел бесследно. Ведь карлик не сказал ничего нового, ведь все это не раз Сергей сам повторял себе. Конечно, низко, позорно бросить Таню, но ведь все это уже сделано - и бесповоротно. Он, может быть, нашел бы в себе силы скрыть от Тани и затем поступить так, как советовал Моська, но она сама догадалась, она сама вырвала у него невольное, молчаливое признание - теперь все от нее зависит, как она решит, так и будет. Она сама его не захочет, зная, что он любит другую.
И в то же время он невольно следовал совету Моськи - в течение четырех дней не видал он герцогини. Приходил вечер, и он отказывался от привычного свидания к величайшей радости Моськи; он играл тяжелую, мучительную роль, обманывал себя и Таню, представлялся любезным и внимательным хозяином, показывая Париж своим гостям и в то же время чувствовал, что нельзя же так долго тянуть, что должно же это чем-нибудь разрешиться и разрешиться скоро. Он ждал, что вот-вот заговорит Таня - но Таня молчала.
И странное дело - молчала не одна она, молчала и герцогиня. Ему случалось и прежде раза два, за спешными делами, не явиться на свидание в отель д'Ориньи, но тогда рано утром его уже будила записка Мари. Она с тревогою спрашивала, что с ним такое, здоров ли он, отчего он не был?
А вот теперь прошло четыре дня, а герцогиня не присылает.
Сергей задыхался, он едва дожил до пятого вечера и, не сказавшись Тане, как преступник, тихомолком выбежал из своего дома, сел в первую попавшуюся извозчичью карету и велел кучеру ехать в Сен-Жерменское предместье.
Остановившись у отеля д'Ориньи, он, по своему обыкновению, вошел не с главного подъезда, а через маленькую дверь во дворе, которая вела прямо в отделение герцогини. Здесь его встречали или старый слуга, или любимая камер-юнгфера герцогини, Сильвия. Сильвия и теперь попалась ему навстречу в коридоре. Это была молоденькая и очень хорошенькая итальянка, привезенная герцогиней из ее последнего путешествия в Италию. Сильвия была не последнее лицо в доме. Ее родные принадлежали к порядочному обществу в Болонье, но в какой-то неудачной спекуляции обеднели, и Сильвия предложила свои услуги герцогине. Всегда веселая, кокетливая, остроумная, быстро выучившаяся хорошо говорить по-французски, она понравилась Мари и пользовалась ее милостями, мало-помалу устраивая свои денежные дела и помышляя года через два-три вернуться на родину с порядочным приданым. Сам герцог даже обратил свое благосклонное внимание на Сильвию. Но та покуда ухитрялась держать его на почтительном расстоянии и в то же время никогда не отказывалась от его щедрых подарков.
С появлением Сергея ее дела пошли было еще лучше. Нимф и амуров будуара оказалось недостаточно - необходимо было посвятить в тайну живое существо, которое бы охраняло спокойствие влюбленных. Такой поверенной явилась Сильвия, но неожиданно для себя самой молодая девушка скоро стала тяготиться этой ролью - она сама влюбилась в Сергея и страшно ревновала его к герцогине. Она готова была на все, чтобы обратить на себя внимание молодого русского вельможи и в то же время отлично сознавала, что это для нее невозможно, что он, несмотря на свою доброту и любезность, относится к ней как к существу, бесконечно ниже его стоящему. Он выказывает ей благодарность за ее услуги и в то же время, конечно, презирает ее, полагая, что она служит ради денег…
Эта мысль очень мучила бедную Сильвию, и она ухватилась за единственное средство возвысить себя в глазах Сергея - перестала принимать его подарки. Он очень изумлялся этому, но в конце концов цель Сильвии была достигнута - он начал больше обращать на нее внимания, смотрел на нее не просто как на горничную, которой платят деньги, а почти как на друга.
Иногда, явившись слишком рано и поджидая герцогиню, Сергей охотно беседовал и шутил с Сильвией и, конечно, не подозревал, какое счастье и какое мученье заключалось для нее в этих минутах. Если бы он не был так страстно увлечен герцогиней, ему нетрудно было бы заметить красноречивые взгляды девушки, краску, вспыхивавшую на ее щеках от всякого его ласкового слова, он заметил бы, может быть, и красоту ее. Теперь он ничего этого не видел, всецело был поглощен своею любовью к ее госпоже…
- Дома герцогиня? - спросил он Сильвию, здороваясь с нею.
Сильвия, как и всегда, вдруг вспыхнула, потом побледнела и с изумлением и тревогой стала вглядываться в лицо его.
- Дома, дома, - проговорила она, - и я сейчас проведу вас к ней, только прежде мне нужно кое-что сказать вам…
- Что такое? Я вас слушаю, милая Сильвия.
- Но прежде… нет, скажите вы мне, сударь, что такое с вами? Вы такой бледный, вы, верно, больны? Вот уже пять дней как мы вас не видели - я очень тревожилась…
- Да, я нездоров, но дело не в этом, это пустое. Что такое вы хотели сказать мне?
- К сожалению, в моих словах будет очень мало для вас приятного, но я не должна молчать. Вот вас пять дней не было, и вы ничего не знаете… А между тем вам следует знать, что все эти вечера у нас проводит какой-то граф Монтелупо…
Сергей вздрогнул.
- Что же он здесь делает? Ведь это шарлатан.
- Да, шарлатан, - перебила его Сильвия, - и, может быть, даже гораздо хуже. Дело в том, как я его увидала, так сейчас и поняла, что тут неладно. И начать с того, что я почти головою могу ручаться, что он вовсе не граф Монтелупо… Лет пять тому назад я встречала в Болонье одного синьора Бринчини, который как две капли воды был похож на него. Этот Бринчини пользовался самой дурной репутацией, он несколько раз попадался в каких-то неприличных историях и был уличен в плутовстве за картами… Кончилось тем, что он бежал из Болоньи. Конечно, иногда встречаются люди очень похожие друг на друга, но такого сходства я никогда еще не видала, да и вряд ли оно может быть, только этот господин постарел немного и научился лучшим манерам… Но этого мало, в Италии никто никогда не слыхал имени графа Монтелупо, а недалеко от Болоньи, по дороге во Флоренцию, есть только гора, которая носит это название…
- Все, что вы говорите, Сильвия, очень важно, - в волнении произнес Сергей. - Я как только увидал этого человека, заметил в нем много фальшивого, я сам думал, что это самозванец; но ведь у меня, кроме моего впечатления, не было никаких данных, чтобы утверждать это, а вот у вас есть и данные. Вы должны были тотчас же рассказать все это герцогине.
- Я так и сделала, - отвечала Сильвия.
- Ну и что же? Что она?
- Она на меня рассердилась и приказала мне молчать. О, я никогда еще не видала герцогиню такой сердитой, она даже топнула ногой: "Как вам не стыдно, - говорит, - клеветать на человека, вы и сходство это, и свою гору Монтелупо во сне видели! Графа все знают за самого почтенного и интересного человека - это великий ученый".
Сергей слушал, грустно опустив голову. Сильвия продолжала:
- Может быть, и правда, что он великий ученый и колдун, потому что сразу заколдовал герцогиню - она только о нем и говорит эти дни, только им и бредит. И знаете ли, вчера сама повезла его в Тюильри представить королеве, вернулась такая радостная, а к вечеру он опять явился.
Сергей не знал, куда деваться от тоски и самых мрачных предчувствий.
"Так вот отчего она в эти пять дней не поинтересовалась узнать, что с ним такое, вот почему не писала ему ни строчки - ей некогда было думать о нем, так она занята своим новым знакомым!"
- Может быть, и теперь он там? - спросил Сергей Сильвию.
- Пока его еще нет, пожалуйте, но я не могу поручиться, что он не явится вслед за вами.
Сергей прошел в будуар и очутился перед герцогиней. Она даже не заметила его появления, она была погружена в чтение какой-то книги.
- Мари! - прошептал Сергей.
Она подняла голову и взглянула на него равнодушными, холодными глазами. Таким взглядом она простилась с ним в последний раз и таким взглядом теперь его встречала.
- A, Serge, это вы, наконец. А я думала, что вас уже нет в Париже…
- Но вы не интересовались узнать, что со мною?
- Я каждую минуту ждала, что вы сами меня известите об этом.
- Мари, что это такое? - с мучением произнес Сергей. - Что за тон - я не узнаю тебя, разве когда-нибудь прежде ты меня так встречала? Ты не знаешь, что было со мной в эти дни, да и знать не хочешь. Что же это такое? И если ты на меня за что-нибудь сердишься, скажи прямо.
- Я ни на что не сержусь, - равнодушно проговорила герцогиня, стараясь улыбнуться. Но ее улыбка вышла такой бледной…
- В таком случае, как мне понимать все это? Сейчас, сейчас говори, отчего ты такая?
Она пожала плечами.
- Я такая же, как и всегда, а если ты для того приехал, чтобы вести такие неприятные разговоры и делать сцены, то, право, и приезжать не стоило. Я сказала, что не сержусь… Нет, я солгала, я сержусь на тебя, да и как же мне не сердиться, ведь это, наконец, Бог знает что такое - ты начинаешь преследовать меня упреками, ты вечно недоволен, все во мне тебе не нравится с некоторого времени. Это нужно оставить, мой милый.
Сергей многое мог бы ей ответить, но удержался, он решился прямо приступить к делу.
- Правда ли, что у тебя постоянно этот граф Монтелупо? Правда ли, что ты вчера представила его королеве?
- Конечно, правда, но что же из этого? А, ты вздумал ревновать!
- Я надеюсь, что покуда не имею никаких для этого оснований, - по-видимому, спокойным голосом произнес Сергей, - я слишком тебя уважаю и считаю благородной женщиной, а потому и не осмелюсь ревновать тебя к неизвестному человеку, которого ты совсем не знаешь, которого увидала пять дней тому назад. Но если я спрашиваю тебя об этом человеке, то для того, чтобы подать тебе совет.
- Совет? Любопытно, какой совет, я слушаю.
- А вот что, - бледнея и едва сдерживая накипавшую злобу сказал Сергей, - это обманщик, это самозванец, и я советую тебе, я прошу тебя перестать принимать его.
Герцогиня вспыхнула и нервно поднялась с дивана, на котором сидела.
- Что такое?! Давно ли ты считаешь себя вправе вмешиваться в мои дела? Я должна оскорбить человека, достойного всякого уважения, только потому, что он не имеет чести тебе нравиться! И ты еще говоришь, что ты не ревнуешь! Что же это такое, как не самая глупая ревность? Но в таком случае лучше раз и навсегда объяснимся, чтобы впредь не было никаких недоразумений между нами. Ты меня не первый день знаешь, и ты должен знать, что я не настолько бесхарактерна, не настолько ребенок, чтобы без рассуждений исполнять чужие капризы. Или приди в себя и будь как следует, не мучь меня упреками, мрачными предчувствиями, прописной моралью, одним словом, не разыгрывай в этом будуаре драму, не мешайся в мои дела, предоставь мне принимать кого я хочу и интересоваться кем мне угодно - или лучше разойдемся. Я не намерена выносить подобного деспотизма, и никакая любовь не устоит против всех этих неприятностей…
Он слушал ее, не веря ушам своим. Она стояла перед ним негодующая, холодная. Как ни всматривался он в нее, не мог подметить в ней ничего прежнего.
- Ты меня не любишь?! - отчаянно и с ужасом крикнул он.
- Ах, опять драма, опять трагедия! Боже, как все это скучно!
Она отошла от него и взялась за книгу. Он постоял еще несколько минут, не говоря ни слова и не спуская с нее изумленного взгляда.
- Прощай! - наконец, прошептал он не своим голосом и, шатаясь, вышел из комнаты.
Она взглянула ему вслед, но не тронулась с места и продолжала свое чтение.
XXI. НА УЛИЦЕ
Достигнув конца красивой, широкой галереи, увешанной картинами, заставленной китайскими вазами, озаренной мягким светом матовых ламп, Сергей невольно остановился. Здесь, у этой двери, он, обыкновенно, прощался с герцогиней, она доводила его сюда и, расставаясь, нежно шептала ему:
"Так завтра же?! Завтра! - и помни, что, если назначенное время приходит и тебя еще нет, мне каждая минута кажется веком, мне все чудится, что с тобою что-нибудь случилось, и я мучаюсь, я чувствую себя совсем несчастной… Помни же это и не опоздай ни минуты!.."
И он, конечно, всегда обещал не опоздать и долго не мог расстаться с нею, покрывая ее руки поцелуями.
Вот и теперь ему смутно казалось, что сейчас, сейчас дверь ее будуара отворится и она поспешит за ним, и вернет его, и все будет забыто…
Но в галерее было тихо. Прошли две-три минуты, вдруг недалеко где-то скрипнула, приотворяясь, дверь.
Сергей вздрогнул, оглянулся - это она?!
Но нет, не дверь будуара отворилась, а другая - и на пороге показалась Сильвия. Она заметила Сергея и в изумлении к нему подбежала.
- Вы уже уходите? Что это значит? Боже мой, как вы глядите!.. Постойте, куда вы?!
- Прощайте, Сильвия, - проговорил он, протягивая ей руку, - прощайте, мы вряд ли еще с вами встретимся!
Она вздрогнула от прикосновения руки его и тихо улыбнулась.
- Ах, что такое вы говорите, послушать вас, так, право, станет страшно!.. Я надеюсь, что мы встретимся завтра же, потому что я буду дожидаться вас вечер и встречу в этой галерее…
- Нет, Сильвия, я не вернусь сюда!
- Да перестаньте же, monsierum Serge! - иногда она позволяла себе так называть его, видя, что он никогда за это не сердится, - перестаньте, теперь я понимаю, что вы поссорились с герцогиней, но эта ссора не надолго… Ну, если не завтра, так через два дня, а все же не утерпите и придете, будете просить прощения, и вас простят, конечно!..
Сергей все крепче и крепче сжимал ее руку.
- Нет… слышите… как тихо!.. Она не зовет меня! - шептал он прерывающимся голосом, - ей до меня нет дела!.. Она могла, она должна была вернуть меня - и не сделала этого. Сильвия, вы добрая девушка, пойдите, пойдите к ней… Я подожду здесь, вы сами мне скажете тогда, навсегда ли я ухожу отсюда!
Он почти упал на табуретку, стоявшую около двери, а Сильвия своей неслышной, легкой походкой поспешила в будуар герцогини.
Недолго пришлось ждать Сергею. Вот Сильвия показалась опять в галерее и медленно подошла к нему. Ее лицо было задумчиво, а глаза блестели. Он схватил ее за руки и едва слышно шептал:
- Ну что? Только, ради Бога, ничего от меня не скрывайте!.. Вы понимаете, что мне нужно слышать правду, одну правду - какова бы она ни была.
- О, я ничего от вас не скрою, - ответила Сильвия, и в ее голосе послышалась резкая и решительная нота, - я застала герцогиню за чтением. Эта какая-то итальянская книга, кажется, медицинская, ее вчера принес Монтелупо. Герцогиня читала очень внимательно. Увидев меня, она видимо, рассердилась, сказала, чтобы я ей не мешала и прибавила: "Распорядитесь, чтобы никого не было, слышите, никого ко мне не пускайте… меня нет дома, я сейчас уехала… я дома только для графа Монтелупо".
Сергей поднялся в страшном негодовании, которое мгновенно заглушило в нем все другие чувства.
- Она сказала это? Так и сказала? Кто бы ни приехал, никого не принимать?.. "Сейчас уехала!" - ведь это она боится, что я вернусь!.. Ну, так скажите же ей, Сильвия, что я никогда, никогда не вернусь к ней, что я ее презираю так же, как и того шарлатана, для которого она теперь дома!..
Сильвия опустила голову, но в ее лице мелькнуло что-то неуловимое, как будто даже радость. Да, она была довольна, и она передаст герцогине слова его, передаст, что он ее презирает!
- Прощайте, Сильвия, будьте счастливы!
Радость девушки мгновенно пропала.
Ведь он прощается, и правда теперь, что он прощается навсегда! О, он горд, она уже замечала это, он не вернется; так что же ей в том, если даже и кончено все между ним и герцогиней?! Ведь было одно счастье - мельком увидать его, услышать его голос, а теперь и это счастье… Ах, зачем она ему сказала… он, может быть, и вернулся бы…
Она схватила его руку, она хотела хоть на минуту еще удержать его. Но он резким движением отстранился от нее и вышел из галереи.
Сильвия опустилась на скамейку, на которой за минуту перед тем сидел он, и горько заплакала…
И вот снова, как и пять дней тому назад, Сергей на улицах Парижа пешком, в неурочный для него час. И опять он не замечает темного вечернего неба, огней людного города, толпы, снующей взад и вперед по тротуарам. Но тогда он шел в неясной тоске, неясные мысли бродили в голове его и, как ни тяжело ему было, все же представлялась ему возможность выхода из этого невыносимого положения, из этого окутавшего его тумана. Теперь туман рассеялся, неясные тоскливые опасения превратились в действительность.
Все кончено! Она его не любит, она изменяет ему самым недостойным образом!.. Он бы убил того человека, который сказал бы ему, что она способна на это! И вот все это свершилось - и он уничтожен, раздавлен… В нем нет уже тоски, в нем жгучая, острая боль разбитого, опозоренного чувства, и негодование, и ужас.
Сергей остановился и громко засмеялся как сумасшедший. Он вспомнил Таню.
"Зачем я пеняю, зачем я негодую, зачем считаю Мари преступной? Ведь я первый поступил так, как она, и не мне возмущаться!.."
Он с какой-то мучительной радостью схватился за эту мысль. Он так высоко ценил герцогиню, он так верил в любовь ее!.. Но разве Таня меньше ему доверяла, разве она не была в нем уверена, как в самой себе? Ведь она доказала это своим приездом!.. Нет, он бесконечно преступнее - он скрывал, он тянул, он поставил любящую его девушку в невыносимое положение, а от него, по крайней мере, не скрывали, не тянули, его заставили сразу догадаться.