Если дружины южных князей старались по возможности щадить киевлян и не поджигали город, то ростовцы и суздальцы продвигались вперед с зажженными факелами, отмечая пожарами свой путь по захваченному городу. Там, где проходили ратники суздальского князя, больше всего лежало тел порубленных киевлян, не только зрелых мужчин, но и бородатых старцев и юных отроков.
Ночью наступило затишье, поскольку было трудно разобрать, где свои, а где чужие.
Игорь и его дружинники расположились на ночлег в пустых хоромах какого-то киевского боярина. Покуда гридни растопляли печи в нижних покоях, Игорь со светильником в руках обошел покои верхнего яруса. Всюду были следы поспешного бегства: опрокинутые стулья, открытые сундуки, разбросанные по полу женские платки, рушники и подушки… Похрустывали под сапогами черепки разбитой посуды.
"Что творится! - думал Игорь, глядя в окно на зарево пожара. - Будто нехристи взяли христианский город!".
Он устало опустился на скамью и снял с головы шлем.
Теперь, когда ожесточение схватки осталось позади, когда пропали азарт и желание показать свое умение в сече, реальность происходящего неприятно поразила Игоря. Ему стало стыдно за себя и за брата, что они ввязались в столь нечестивое дело. Игорь мысленно отыскивал какие-то оправдания для себя, словно держал ответ за содеянное перед Вышеславом. Уж он-то точно будет презирать своего друга.
"А ведь Вышеслав здесь где-то, - подумал Игорь с тревогой. - Только бы уберег его Господь от стрелы или меча".
Игорь не заметил, как уснул, будто провалился во тьму.
Разбудил его воевода Бренк:
- Вставай, княже. Олег тебя кличет.
Игорь спустился в жарко натопленную горницу.
Там за столом сидели Глеб Юрьевич и Олег, прихлебывая из чаш медовую сыту.
Лучи утреннего солнца расцветили всеми цветами радуги широкие окна, забранные разноцветным византийским стеклом. От этого в обширном покое было светлее и радостнее.
- Ну что, проспался, воин? - обратился к Игорю князь Глеб, улыбаясь одними глазами.
- Проспался, - равнодушным голосом промолвил Игорь и тоже сел к столу.
Слуга подал ему чашу с сытой. Игорь отпил из нее с безразличным лицом.
- Ты здоров ли? - спросил брата Олег.
- Здоров, - ответил Игорь, не взглянув на Олега.
Олег и Глеб Юрьевич молча переглянулись.
Игорь допил сыту и со стуком поставил опорожненную чашу на стол.
- Мои дружинники сегодня биться не будут, - мрачно сказал он.
- А сегодня и не придется биться, брат, - сказал Олег. - Не с кем. Ночью Мстислав Изяславич бежал из Киева вместе с дружиной. Ушёл к брату своему во Владимир-Волынский.
- Проспали мы Мстислава, - усмехнулся Глеб Юрьевич.
Несмотря на то что киевляне сдались, пощады им не было.
Суздальцы и ростовцы, а с ними и черные клобуки продолжали свирепствовать, беря в полон всех подряд: и бояр, и черных людей, и чужеземных купцов…
Творились бесчинства и в церквах киевских. Андреевы ратники выносили из них золотую и серебряную утварь, сдирали позолоченные оклады с икон, отнимали у священников расшитые золотыми нитками дорогие архиерейский облачения. Опустошению подверглись княжеские дворцы я терема бояр, дома купцов и ремесленников. Не раз возникали вооруженные стычки между суздальцами и дружинниками южных князей, которые пытались воспрепятствовать разорению Киева.
Особенно возмущался Роман Ростиславич, заявляя, что не будет княжить в опустошенном и обезлюдевшем Киеве. Тогда сын Андрея Боголюбского объявил, что отдает Киев своему дяде - Глебу Юрьевичу. Рассерженные Ростиславичи ушли каждый в свою волость. Роман перед уходом зловеще обронил: "Поглядим, долго ли просидит Глеб Юрьевич на киевском столе".
Олег оказался в затруднительном положении.
Дабы не обидеть шурина, ему тоже следовало немедленно покинуть Киев. Но Глеб Юрьевич просил его не уходить так скоро и помочь ему отнять плененных киевлян у берендеев и черных клобуков. На том же настаивал Игорь, который уже побывал в разоренном Андреевском монастыре и на его подворье, но нигде не отыскал Вышеслава.
Хромоногий звонарь поведал Игорю, что монастырь и его подворье ограбили берендеи, которые стоят станом за Почайной-рекой.
- Может статься, и дружок твой там, княже.
Взяв всех своих дружинников и воеводу Бренка, Игорь прибыл в стан берендеев.
Но оказалось, не то что вызволить русских пленников, но даже отыскать среди них Вышеслава совсем не просто. Берендеи схватились за копья и сабли, желая прогнать Игоревых воинов прочь.
Главный бей громко возмущался, брызгая слюной:
- Мои люди заплатили кровью за эту победу! Мы не сами сюда пришли, нас русские князья позвали. Почто хотите отнять пленников? Это наша добыча. С пустыми руками мы не уйдем!
Толпа берендеев что-то выкрикивала гортанными голосами на непонятном языке, поддерживая своего предводителя.
Пришлось Игорю вернуться ни с чем. Что он мог поделать с двумя сотнями своих дружинников против полутора тысяч берендеев?
Игорь обратился за помощью к Олегу. Тот в свою очередь попросил поддержки у Глеба Юрьевича. Теперь, когда ростовцы и суздальцы ушли из Киева, держа путь в свое Залесье, многое зависело от нового киевского князя.
- Полон у берендеев, что за Почайной стоят, мы выкупим, - сказал князь Глеб братьям Святославичам. - Всех тех пленников, что еще не выведены из города нехристями, отнимем силой. Я уже распорядился поставить у всех ворот отряды ратников. Как пойдут черные клобуки из Киева с награбленным добром, то моих воинов не минуют.
- А как быть с теми киевлянами, коих суздальцы полонили и с собой увели? - спросил Олег.
Князь Глеб печально вздохнул.
- Тех киевлян горемычных мне отнять не под силу, - посетовал он, - открыто идти супротив Андрея, брата моего, я не могу.
Олег видел, как омрачилось лицо Игоря. Если Вышеслав угодил в полон к суздальцам, то быть ему рабом. Вызволить его они не смогут.
Не желая терять последнюю надежду, братья отправились со своими дружинниками к городским воротам: Олег - к Лядским, Игорь - к Золотым. Воевода Бренк поспешил ко Львовским воротам.
Золотые ворота Киева поражали своими размерами, в них могли проехать четыре повозки в ряд.
Воротная башня была сложена из белого камня. С боков ее подпирали высоченные земляные валы, на которых возвышались деревянные стены с крытыми заборолами. Уходившую в синее небо воротную башню венчала небольшая церковь с блестящим куполом. Ее белокаменные стены гармонично вписывались в монументальный мощный силуэт всей башни.
Высокие створы ворот были широко распахнуты, подъемный мост опущен.
Игорь, задрав голову, с восхищением разглядывал Золотые ворота, забыв на миг, зачем он здесь. Говорят, в Царьграде тоже есть Золотые ворота.
"Интересно, - думал Игорь, - больше те ворота киевских - иль нет?"
Дружинник тронул Игоря за плечо и кивнул на дорогу, по которой со стороны разграбленного города приближался конный отряд черных клобуков. Предыдущий отряд выходил из Киева без пленников, поэтому переяславцы пропустили степняков без задержки. Эти степняки ехали медленно, так как в хвосте у них шла вереница русских пленных.
Игорь насторожился и, тронув коня, подъехал поближе к дороге.
Переяславские ратники преградили путь черным клобукам, требуя добровольно отпустить пленников, иначе… И стоявшие по сторонам от дороги переяславские лучники угрожающе подняли луки.
Предводитель черных клобуков поспешно закивал головой в черной островерхой шапке и взмахом руки повелел своим людям обрезать веревки, которыми связанные пленники крепились к лошадям.
Если суздальцы вели за собой прежде всего ремесленников и работных людей, а также иноземцев, за которых можно получить выкуп, то черные клобуки и берендеи захватывали в основном женщин и детей. И в этом полоне больше половины составляли женщины и подростки, а мужчин было совсем немного.
Игорь, искавший Вышеслава, отъехал прочь расстроенный, не найдя друга.
Затем к Золотым воротам подъехала на низкорослых лошадках толпа берендеев, которые гнали перед собой около сотни киевлянок. Среди пленниц были даже молодые монахини из местного женского монастыря.
Хотя и очень неохотно, но берендеи расстались с такой знатной добычей.
Пленницы же, обретя свободу, плакали от радости и обнимали своих избавителей. Иные из них были еле одеты и посинели от холода на пронизывающем ветру. Переяславцы отогревали замерзших полонянок возле костров, отдавали им свои плащи.
Потом переяславцы отняли полон у выходивших из Киева дружинников дорогобужского князя, те повязали не только бояр и боярских холопов, но даже архиерея из Георгиевского храма. Дорогобужцы, уступая силе, отводили душу ругательствами, поминая нехорошим словцом Глеба Юрьевича. Переяславцы не оставались в долгу и крыли отборной матерщиной дорогобужцев и их князя, которого не было видно в сече, зато в грабежах он преуспел.
И вот появился еще один отряд черных клобуков, который вел пленников. И мужчин и женщин. Все пленники были полураздеты, степняки посрывали с них шушуны и шубы, поснимали платки и шапки, оставили многих без теплых сапог и чеботов.
Воевода переяславцев, рассердившись, приказал отнять у черных клобуков не только пленников, но и снятую с них одежду и все награбленное злато-серебро.
Предводитель черных клобуков начал было возмущаться, но воевода поднес к его носу мозолистый кулачище и пробасил:
- Убирайся, покуда цел!
Черные клобуки ускакали, нахлестывая коней, будто вихрь промчался сквозь ворота.
Пленники, не веря своему счастью, торопливо разбирали шубы, шапки и сапоги, брошенные степняками на истоптанный подтаявший снег. Среди них было много юных боярышень и купеческих дочерей, растерявших в постигшем несчастье былую надменность, но не утративших свою девичью красу. К ним, оставшимся без отцов, матерей и старших братьев, переяславцы отнеслись с особым участием. Помогали одеться и обуться, делились хлебом, отводили в ближайшие дома греться, поскольку у костров места уже не было.
Игорь, толкавшийся среди освобожденных пленников, нечаянно коснулся руки стройного юноши в изодранном полушубке, на плече у которого рыдала молодая женщина с распущенными по плечам светлыми волосами. Юноша взглянул на Игоря. Его красивое лицо выглядело уставшим, на пораненной щеке засохла кровь.
У Игоря радостно забилось сердце:
- Вышеслав! Живой!
- Игорь?! Откуда ты взялся?
Да, это был Вышеслав, который обрадовался встрече не меньше Игоря.
Светловолосая женщина при виде этой сцены перестала рыдать и удивленно глядела на обнимающихся друзей.
- Отец твой тоже в Киеве, - молвил Игорь, тормоша Вышеслава. - Как я рад, что отыскал тебя! А это кто?
- Это Бронислава, дочь боярина Кудеяра, - ответил Вышеслав и нахмурился. - У нее мужа убили и отца, а дочь она потеряла. Вернее, разлучили ее с дочерью черные клобуки, когда делили меж собой пленниц. Нас с нею одной веревкой повязали, мы так и ночь всю провели в каком-то подвале.
Игорь сочувственно покачал головой в островерхом шлеме.
- Помочь бы ей, Игорь, - сказал Вышеслав.
- Я бы рад, но как?
- Дай ей коня и дружинников, пусть поищет дочь у других ворот. Иль там пленников не освобождают?
- Освобождают, - ответил Игорь, - так Глеб Юрьевич повелел. Он теперь из Переяславля на киевский стол перейдет.
- Ну дай Бог ему доброго здоровья, - произнес Вышеслав без особой радости в голосе.
Брониславе посчастливилось разыскать дочь среди освобожденных пленников у Лядских ворот. В тот мартовский день многие киевляне, вызволенные из неволи, отыскали кто сына, кто дочь, кто отца с матерью… И все же горечь от страшного погрома Киева и гибели многих киевлян довлела над всеми и омрачала минуты радости бывших пленников.
Был год 1169-й от Рождества Христова.
Глава седьмая. Первенец
Воевода Бренк не отпустил Вышеслава с Игорем в Путивль, заявив, что намерен сделать из сына искусного воина.
- А уж потом ты сам решишь, в чьей дружине служить, в Игоревой иль Олеговой, - сказал Вышеславу строгий отец.
По раскисшей от весенней распутицы дороге дружина Игоря возвращалась в Путивль.
Старшие дружинники ворчали:
- Взяли на щит Киев, а домой идем с пустыми руками! Будто не с победой возвращаемся.
- Суздальцы, те не постеснялись, набили мошну доверху и ополонились, а у нас ни серебра, ни рабов.
- У Глеба Юрьевича деньжат выпрашивали на хлеб и на овес лошадям. Смех, да и только!
- Зато у князя нашего совесть чиста, ему ведь чужого не надо! Он, видать, ради удовольствия ратоборствует.
Игорь слышал недовольные разговоры, но вида не подавал. Он даже с Олегом поругался из-за того, что тот разрешил своим воинам пограбить лабазы фряжских купцов. Олеговы дружинники разошлись и не только растащили все имущество фрягов, но даже надругались над их женами и дочерьми. Олег закрыл на это глаза, поскольку дружинники и его не забыли, подарив своему князю самую красивую из дочерей фрягов, которую звали Изольда. Эту Изольду Олег взял с собой в Новгород-Северский.
"Пусть не удались мои замыслы касательно Чернигова, зато досталась мне заморская красавица", - думал Олег себе в утешение.
…. Агафья встретила черноокую темноволосую пленницу с нескрываемым состраданием к ней.
Зато Манефа, оглядев Изольду с головы до ног, холодно спросила у Олега:
- Что эта пава делать-то умеет?
- Она на лютне отменно играет и жалобные песни поет - заслушаешься, - хвастливо ответил Олег.
- И только-то, - усмехнулась Манефа.
Но Олег утруждать Изольду какой-либо работой и не собирался, сделав ее своей наложницей. На Агафью Олег больше не смотрел, все ночи проводя с Изольдой. Он даже трапезничать стал отдельно от всех на пару со своей обожаемой рабыней. Хотя Изольда неплохо изъяснялась по-русски, Олег тем не менее взялся изучать ее родной язык.
В отместку супругу Агафья, не таясь, льнула к Игорю. Манефа не раз заставала их целующимися. Когда про уединения Агафьи с Игорем стала открыто судачить челядь, Манефа бесцеремонно выпроводила сына прочь.
- Тебя в Путивле жена дожидается, к ней и поезжай, - было напутствие княгини.
Игорь без возражений собрался в путь. Он и сам сознавал, что его все сильнее затягивает в омут греховной любви.
Когда выступили из Новгорода-Северского, только-только первые проталины появились. А на подходе к Путивлю вдруг повеяло таким теплом, что таявшие снега вдруг зажурчали множеством ручьев по лощинам и склонам холмов. Набухшая влагой земля зачавкала под ногами и копытами.
По пажитям деловито расхаживали прилетевшие с юга грачи.
Ефросинья кинулась Игорю на шею, и у того что-то екнуло в сердце. Не удержался Игорь и поцеловал свою юную жену долгим поцелуем в уста, как привык Агафью целовать. Ефросинья затрепетала и вся подалась к нему, так долго ожидавшая такой ласки. До этого между ней и супругом были в ходу лишь невинные поцелуи в щеку.
Ефросинья по наивности своей решила, что в Игоре проснулась истинная мужественность благодаря ратным делам, в коих он впервые в жизни принял участие. Она не стала отказываться, когда Игорь предложил ей пойти вместе с ним в баню, натопленную для него расторопными слугами.
Тут-то, у пышущей жаром печи из речных валунов, в густом мятном пару, неловкая и смущенная, Ефросинья впервые явила мужу свою наготу. Игорь взял жену за руку и вывел из темного угла поближе к окошку, залепленному бычьим пузырем. Его глаза заблестели каким-то особенным блеском.
- Какая ты у меня лепая, Фрося! - восхищенно промолвил Игорь, ласково касаясь девичьей груди и бедер.
Ефросинья, сама восхищенная мускулистым торсом своего суженного, робко положила свои мягкие руки Игорю на плечи. Белокожая, с длинными распущенными волосами она походила на русалку.
Игорь притянул Ефросинью к себе и приник к устам жадным поцелуем, руки гладили ей спину и пышные округлые ягодицы.
От новых необычных ощущений у Ефросиньи слегка закружилась голова, а в груди разлилось трепетное тепло. Она смелее обняла Игоря, теснее прижалась к нему. Лобзания возбудили обоих настолько, что он возжелал ЭТОГО, по опыту зная, что за чем следует. Она же хоть и была совсем неопытна, но непременно хотела, чтобы ЭТО случилось именно сейчас.
Усадив Ефросинью на скамью, Игорь приблизил к ее лицу свое разбухшее от желания естество. Наивные девичьи глаза расширились от удивления, когда этот большой вздыбленный жезл от прикосновения ее пальцев вдруг обрел еще большие размеры и, затвердев, утратил первоначальную упругость. Все известное до этого Ефросинье о совокуплениях мужчин и женщин рассыпалось в прах, поскольку Игорь заставил ее ласкать этот жезл языком. И даже непременно хотел всунуть его ей в рот!
Ефросинья, в голове которой было полнейшее смятение, - супруг не знает, как надо правильно совокупляться! - попыталась вежливо намекнуть Игорю, что ЭТО делается не так, а иначе.
- Откуда же тебе это известно, голуба моя? - с улыбкой превосходства обратился Игорь к жене.
Ефросинья густо покраснела и ничего не ответила.
Не желая более оттягивать неизбежное, Игорь завалил Ефросинью на полке и, разведя ей ноги, соединился с нею одним уверенным движением. В лежащей под ним супруге с полуоткрытым алым ртом и румяными щеками, с разметавшимися по березовым доскам полка пышными волосами было столько свежести и очарования, что Игорь, входя в раж, не обращал внимания на стоны Ефросиньи, хотя то были стоны не от наслаждения, но от боли. Игорь прекратил свои телодвижения, только заметив слезы в глазах жены.
Он постарался ее успокоить:
- Не плачь, родная. Так всегда бывает первый раз.
Ефросинья перестала плакать, но наотрез отказалась продолжить начатое.
Игорь принялся ее убеждать, что прерываться нельзя, и в первую очередь мужчине.
Ефросинья подняла на него ясные заплаканные очи и наивно спросила:
- Отчего же?
Игорь видел, что она не капризничает, а просто хочет узнать.
И он ответил:
- Мужчина должен исторгнуть семя, только тогда совокупление может считаться законченным.
- Откуда это известно? - вновь спросила Ефросинья.
- Так говорил мне мой духовник, тот, что остался в Новгороде-Северском, - солгал Игорь.
Ефросинья вздохнула, опустив голову. Было видно, что она согласна уступить мужу, но набирается решимости перетерпеть неизбежную при этом боль.
Игорю стало жаль девушку, и он сказал:
- Семя можно вызвать и так, как ты это делала поначалу. Ефросинья спустилась с полка и опять уселась на скамью, всем своим видом показывая, что она согласна на первый способ совокупления. Слушая наставления Игоря, она делала все осторожно и старательно, почти как Агафья. Ей только не хватало умения поддерживать необходимый ритм, так как она быстро уставала управляться с большим мужским фаллосом, красная головка которого едва умещалась у нее во рту.
Когда случилось неизбежное, Ефросинья поперхнулась мужским семенем, заполнившим ей рот. Она глотала с таким старанием, словно совершала священнодействие.
Затем спросила, взглянув на Игоря:
- Теперь у меня будет дитя?
Игорь отрицательно мотнул головой:
- От этого не будет.