- Медведь, - продолжал бывалый охотник, - если ранить его из ружья в живот, очень быстро наскакивает на охотника и снимает с него когтями скальпель и давай ломать несчастного - так обнимет, что косточки хряпнут. Хоть и говорят, "мишка косолапый", да мишка косолапый очень шустрый зверь. Потому-то и ходят на медведя не меньше, чем по трое, да и то с собаками, с лайками. В Сибири без лайки никак нельзя.
- Я и сам уж об это подумал, - согласился Юра.
Вскоре в его дворе появился желтобокий дворняга. Увязался, бездомный, за Юрой в посёлке, да так и обрел хозяина. Назвали пса Лютиком, потому что рыжий, почти золотой, и даже без пятнышек.
Но лайка нужна была всё равно.
… Тайга по-прежнему казалась Нине чужой и таинственной, но работа в ней спорилась, точно духи леса помогали.
Смолу Нина выковыривала из чашек в ведро, которое выносила затем на лесную дорожку, где переливала в деревянные бочки с деревянными же пробками.
В день собирала по целой бочке, за которую платили как за месяц работы на заводе - 140 рублей, да и выходных - три дня в неделю. И всё-таки многие не выдерживали, возвращались в родные места.
24
В редкие минуты отдыха Юра заносил свои впечатления в тонкую ученическую зелёную тетрадку с тем, чтобы когда-нибудь отправить это богатство в газету. Но как-то всё время было недосуг, но листы нетерпеливо продолжали ждать своего часа, как актёр за кулисами - выхода на сцену. Иногда, правда, он читал их знакомым, и они узнавали себя и соседей и смеялись "Надо же, как ладно и правдиво!". Но некоторые, конечно, обижались. Но времена, когда за эпиграмму бросали перчатку в лицо, давно прошли, да и не стал бы Белов дожидаться дуэли - отмутузил бы недовольного - и дело с концом…
Из записок Юрия Белова "СИБИРЯКИ":
Козёл
Было бы даже, наверное, немного странно, если бы Козла не прозвали Козлом за длинную редкую бороду, бугристую лысину и несговорчивый (вот уж точно козлиный!) характер. Сам Козел его, конечно, таковым не считал. Считал принципиальным.
Как бы то ни было, действовал он строго по закону, а охота на лосей им же, законом, была запрещена.
Козел был лесником. В тайге он родился и вырос и любил её самозабвенно. "Тайга-матушка" было для него никакой не метафорой. Тайга, действительно, для истинного сибиряка мать, а потому и уважение к ней - из разряда априори, как не надо доказывать, за что любят и уважают человека, давшего жизнь…
…Кто выдал Козлу охотников, снарядившихся в лес на лося, так и осталось загадкой. Факт тот, что лесник узнал и обратился в милицию.
Виновников поймали с поличным, убитого лося определили в столовую, а горе-охотникам пришлось заплатить по пятьсот рублей штрафа с носа.
Казалось бы, восторжествовала справедливость. Ан нет… Через несколько дней Козел исчез самым таинственным образом. Родных у Козла не было. Спохватилось начальство: нет на месте лесника, но кого не расспрашивали, никто нигде его не видел.
Нашли Козла на пятый день далеко от поселка в лесу охотники. Кто-то пригвоздил старика за бороду к валежине топориком. Расщелина крепко держала добычу. Руки у лесника были туго связаны веревкой за спиной, а штаны спущены.
Мошка устроила целый пир и уже доедала лысину и мошонку. Лесника доставили в больницу чуть живого.
Не обошлось опять без милиции. Кто и за что учинил над лесником такую расправу, догадаться было не сложно. Сам он, однако, злоумышленников не выдал, и на вопросы "Кто это сделал", упрямо молчал. Проронил одну только фразу: "Мне еще повезло, что медведь не съел".
Балалайка
Голосу марийки Балалайки позавидовала бы и иная известная артистка. Не голосок, а именно голос. Хотя девчонке всего тринадцать. Вернее, когда просто говорит как раз-таки голосок, а говорила Балалайка очень быстро. Тараторка. А как запоет - тогда голосок расправлял крылья и белоснежным голосом летел над Тасеем:
"Сибирь, Сибирь, люблю твои края.
Ты мне по сердцу стала дорога.
Вот вам, ребята, рука.
Она верна и сильна.
Моя Сибирь, моя тайга".
- Балалайка наша поет! - радовались на берегу.
На самом деле звали её, конечно, иначе. А прозвал так Зою моряк, с которым она по Тассею на катере и плавала, красивый, двадцати семи лет от роду, по имени Николай.
Как пела Балалайка, слышали все вокруг, а вскоре те же, кто слышал, стали замечать: растет живот у Балалаечки.
Мать Зои из беременности дочери трагедии делать не стала: сама вышла замуж в тринадцать и двоих старших дочерей в тринадцать отдала, правда, средняя в замужестве зачахла, стала худая и жёлтая. Но другая - ничего. Одна Зоя и осталась на выданье.
- Значит так, - поставила мать Балалайки условие Николаю. - Если не женишься, я тебя посажу.
- Не надо, - испугался Николай.
С Зоей они так и не расписались, но жили дружно. Спала Балалайка до обеда, и на завтрак тёща с другого конца посёлка носила блинчики с творогом и сметану.
А вечером Николай любил попугать молодую жену. Приходил с работы, покачиваясь, и требовал пьяным голосом:
- Балалайка, водку на стол!
Зоя подскакивала, неизвестно где отыскивала непочатую бутылку и ставила её на стол.
- Я не пьяный, Балалайка, - смеялся Николай и сажал жену на колени.
Работал он по-прежнему на катере, а всю зарплату отдавал Зое. Мать принесла ей поросенка; жил он, как у многих в Сибири, вольно, гулял, где вздумается, катался в пыли и убежать не порывался. Да и куда бежать? Повсюду хищники и лес.
С вечера Зоя варила ему на целый день ведро картошки. Потом варить надоело: бросала под крыльцо сырьем. Иногда Балалайка подкармливала поросёнка и зерном. Как ни странно, он вырос в очень даже крупную свинку.
В общем, Зоя стала настоящей хозяйкой, накопила денег. Тратить в поселке их можно было только в одном месте: маленьком магазинчике на другой стороне Тассея, в котором, между тем, было всё - от сеток против жирных, как хряки, комаров, рабочей одежды и резиновых сапог до чулок, мыла и пуговиц. Рядом был и продуктовый магазин.
- Вы только посмотрите, - оглядывались люди вслед красивой паре. Балалайка купила мужу костюм, а себе туфли на высоком каблуке, - как Зоя похорошела. Совсем взрослая стала.
На сплаве
Сплав - стихия. Попадёшь в него - завертит, если только руки верных друзей-сибиряков не подхватят, не вернут на сибирскую землю.
В посёлке недоумевали, как можно работать на сплаве "в лёгких условиях". Но именно так писал прежний бригадир в отчётах, по которым начисляли оплату.
Потому и работали много, а платили мало.
- Ты что ж из своего кармана что ли платишь нам? - не раз сердились подчинённые.
Но бесполезно. Заносчивый был - руки не подаст тем, кто ниже по чину.
Вознегодовала сама стихия. Поскользнулся на берегу, и подхватили бригадира брёвна, как игрушку.
- Ребята! - напрасно тянул он руки к стоявшим на берегу. Никто из тридцати мужиков так ему руки и не подал…
25
Жёлтыми звёздочками рассыпалась по пням морошка, соперничая сочностью и вкусом с таёжной брусникой. Воздух, золотистый и гулкий, предчувствовал уже первые снежинки…
… Осенью в гости сама медвежья невеста пожаловала.
- Света! - обрадовалась Нюра.
В посёлке считалось, в чей дом зайдёт медвежья невеста, тому весь год в достатке жить.
Света пришла с подарками, бурыми, как медвежата, комочками, копошившимися в лукошке
- Лис наш, - (так звали кота). - Подругу в дом привёл, пять котят принесла. Троих себе оставили, а это - один Людочке, а другой - Валерику.
Дети подарку, конечно, обрадовались, но в доме из-за котят пошла ругань.
Шалуны повадились забираться на стол.
Юра, брезгливый от природы, постоянно раздражался по этому поводу. Нина и дети становились на сторону проказников, чем только подливали масла в огонь.
В конце-концов Юра не выдержал.
- Неси их на речку и утопи, - приказал Валерику.
Мальчик заплакал. Котят было жалко. Отца ослушаться - страшно.
Обычно справедливый и добрый, он иногда становился суровым и даже жестоким - в такие минуты с ним лучше не спорить.
Валерик заплакал и пошел на речку.
Домой вернулся совсем понурый, взглядом как прирос к полу, чтобы только не смотреть с укором на отца, но укор все равно дрожал в голосе обидой, когда он рассказывал матери:
- Один котенок сразу утонул, а другого долго еще кружила вода…
Слезинки падали из-под опущенных ресниц.
Плакала вместе с сыном и Нина.
26
Зимой Юра старался вернуться из леса засветло, снимал кору с тех деревьев, которые поближе к дому. Верный Лютик ходил с хозяином на работу. Но однажды вечером пёс вернулся один, испуганно забился под крыльцо.
Юра и сам не мог объяснить, что позвало его в этот день в глушь.
Слухи о том, что в избушке на его участке творятся чудеса, считал вздором, верить в который советскому человеку неприлично и даже нелепо.
Чувство страха Юра окончательно утратил на войне, когда контузило в голову осколком снаряда. Перестал вдруг бояться, и всё тут. Хотя и раньше был не из робкого десятка, но все же оставался один и, казалось, непреодолимый страх смерти. И вдруг исчез и он. Смерть подошла так близко, что оказалось, и это не страшно. Еще немного и приоткрыла бы свою сакральную завесу: а что там дольше?
Да, потому, видно, не приоткрыла, что дальше там ни-че-го…
И потому не страшно вдвойне, ведь если бы был, скажем, ад, то вечные муки - то единственное, чего бы стоило бояться, ведь конечное тем и поправимо, что не навсегда же.
Но если там, за краем, кромешная пустота, - значит, всё поправимо. А бояться темноты и леса вообще последнее дело и простительно только детям.
Охотнику же постыдно вдвойне, а вдвоем с собакой и подавно.
… Лютик словно чувствовал, что он не просто так, приблуда, а вместо охотничьей собаки и не просто так трусИл по лыжне, а важно вышагивал рядом с хозяином, не забывая от избытка чувства повиливать хвостом.
Зимой одинокая избушка в лесу казалась ещё более таинственной, этаким жилищем деда Мороза или иного какого сказочного персонажа.
Юра с Лютиком вошли вовнутрь, разожгли буржуйку.
В домике сразу запахло уютом - так всегда пахнет древесина, согретая огнём.
Некоторые люди боятся одиночества. Юра, напротив, очень ценил часы, которые мог провести наедине с собой.
Ведь и в эти часы он не был один, а оставался наедине с Вдохновением. И даже если поблизости не было ручки или карандаша, в лаборатории, существовавшей лишь в его воображении и куда только он один и был вхож, начинали выстраиваться, как на картинах Иеронима Босха, в одно единое целое кленовые листья, русалки; корабли, конечно и многое-многое другое, что само просилось на холст.
Юра достал из рюкзака ужин. Запахло солёной рыбой. Угостил Голичанин, не только охотник, но и рыбак знатный. Весной тёзка рыбачил на лодке на Усолке, и Нюра на всю зиму солила бочками стерлядку и часть раздавала соседям. А марийка Клавдия та и вовсе, не дожидаясь гостинца, узнав, что Голичанин на рыбалке, сама к нему на лодке подплывала. Он по-соседски давал ей целую бочку.
… Стерлядку Лютик не любил: слишком уж солёная, и всё же съел немного с руки хозяина из вежливости, и потому что очень уж хотелось есть.
Обоим, как и предполагал умный пёс (а говорят ещё, лайки смекалистее дворняг!) захотелось пить.
Трус, возможно, и побоялся бы темноты и холода, да и вряд ли вообще забрался бы в такую глушь, да ещё и зимой.
А Юра, не раздумывая, взялся за чайник и в сопровождении верного Лютика направился к ручейку, где вода - во всей тайге вкуснее не найдёшь.
Кедры удивленно перешёптывались: кто-то посмел нарушить их покой. Удивительнее, чем человек с собакой на Сеноксе зимой разве что человек без собаки или собака без человека, которая, как известно, не бродит одна по тайге…
Природа наслаждалась безмятежностью, которая была бы полнейшей, если бы не вздумалось заночевать в глуши охотнику.
Юра наклонился над ручьем, и вдруг его накрыла чья-то тень. Он поднял глаза: прямо на него мчалась огромная собака. Она бежала так быстро, что, казалось, летела, не оставляя следов на снегу. Юра едва успел отпрянуть в сторону прежде, чем, оттолкнувшись сильными лапами от земли, собака перепрыгнула через ручей и слилась с тайгой.
- Уффф! Ты видел, Лютик? - перевел дух Юра, но напрасно искал рядом верного друга, напрасно свистел и звал - Лютик как сквозь землю провалился, будто была какая-то странная взаимосвязь между ним и появлением огромной чёрной псины.
Да и пёс ли это был?
А может, просто померещилось?
Юра даже помотал головой, но не смог разубедить себя в том, что чёрный пёс был от него на расстоянии всего лишь вытянутой руки, так что ощущалось его горячее дыхание.
Но если это живая собака, почему тогда одна в лесу и почему стремилась не к людям, а от людей, в самую глушь, на верную гибель?
Будь на месте Юры другой, такие мысли обернулись бы верной бессонницей.
Но усталость и свежий воздух сделали свое дело - сон пришел глубокий, без сновидений.
Нина же всю ночь так и не сомкнула глаз, беспокоясь за мужа.
Лютик бессовестно дрых, время от времени лишь повизгивал во сне да подергивал лапами, словно продолжал от кого-то убегать, и это усугубляло тревогу Нины.
К утру её глаза были красными от слёз.
Чтобы хоть как-то отвлечься, Нина включила радио. Почтальон все-таки переправила им "Урал".
Лютик немедленно перебрался поближе к источнику музыки, как будто тоже хотел поскорее забыть о каких-то своих собачьих тревогах.
Муж появился к обеду.
Учуяв рябчиков в рюкзаке, подстреленных по дороге, Лютик виновато завилял хвостом.
- Ах ты, предатель, - укорил его Юра. - Что, свин, скучно тебе, значит, стало в лесу? Пришел радио слушать?
Лютик глупо улыбался: возразить было нечего. Струсил перед неведомой чёрной собакой, позорно убежал - правду говорит хозяин. Не вышел из него охотничий пёс…
Юра рассказал Нине о странном видении в лесу.
- Ты знаешь, никогда я не верил про все эти сказки, что про нашу избушку рассказывают, а вчера, признаться, стало мне как-то не по себе…
… К вечеру о мрачноватом приключении забыли, а ночью даже соседи проснулись от крика Юры.
Он стоял посреди комнаты и пытался что-то сбросить со спины.
- Сними их, - попросил Нину, злясь на нерасторопность жены. - Они же царапаются, гады.
- Юр, да нет там никого… - испугалась Нина.
- Как никого, если там котята… Да сними же их с меня!
- Юра, там нет никаких котят, - повторила Нина. - Ложись спать.
Но и во сне Юре снились какие-то кошмары о котятах и чёрной собаке…
27
К весне Юра, как и собирался, купил-таки лайку - у латыша Иварса.
- Если уедете, отдадите мне его обратно, - он, явно, не без сожаления отдавал в чужие руки взрослого уже кобеля с умными глазами по кличке Фингал. Но две лайки у него ещё оставались, а двадцать пять рублей тоже на дороге не валяются.
Фингал был собакой взрослой, опытной, впрочем, очень ласковой, и быстро привык к новому хозяину.
А Юра уже не представлял, как мог когда-то жить без Сибири, да и жил он теперь не постояльцем. В посёлке освободились полдома: решили вернуться в родные края молоденькие марийки, а на их место заселили Юру с семьёй.
На второй половине жили татарин Андрей, тоже, как и Юра, мастер химлесхоза с русской женой Катериной и двумя детишками.
Правда, половина дома состояла всего-то-навсего из кухни и комнаты, но к чему считать квадратные метры тем, кому принадлежит вся тайга необъятная?
Оказалось, ко всему этому богатству прилагался ещё и огородик возле дома.
- Юр, там у тебя земля есть, - поставил в известность начальник химлесхоза, плечистый мужик, всегда ходивший в галифе.
- Хорошо… - обрадовался Юра.
… Марийки никогда не засевали свой участок, и до приезда новых соседей Катя была самовластной хозяйкой огорода.
Нина решила посадить картошку. Первая, молоденькая, с нежной кожицей, если заправить сметаной, что может быть лучше?
- Что это ты здесь делаешь? - Катя вышла утром и увидела соседку за работой.
- Картошку сажаю.
- А почему это ты сажаешь картошку на моём участке?
- Это мой участок.
- Это кто тебе такое сказал? - вскинула Катя брови.
- Начальник химлесхоза мужу сказала, что участок - на двоих.
Катя ушла в дом и вернулась с Андреем.
В его взгляде недвусмысленно читался тот же вопрос, который только что задала Катя: "Что ты здесь делаешь?"
С невозмутимым видом Нина воткнула лопату в землю и бросила в образовавшуюся ямку клубни. И тут же от пинка Андрея картошка мячиком отскочила вверх.
Нина продолжала своё, но и Андрей не собирался отступать: с новой ямкой вышло то же самое.
- Я вам покажу, как землю чужую отбирать! - кричал Андрей. - Ишь, умники нашлись! У нас у самих трое детей мал мала меньше - кормить нечем!
- Да ты, говорят люди, на десять машин накопил уже, и всё тебе мало! - Нина в сердцах отбросила лопату.
- Говорят, что кур доят. Ты чужие деньги не считай. И в огород чужой не суйся! - продолжал отчитывать Андрей.
Нина, плача, вернулась в дом.
Вечером Юра с порога заметил, что жена чем-то расстроена.
- Так и так, Юра… - не стала скрывать Нина, рассказала, как было.
- Ладно, Нин, - махнул он рукой. - Пусть сеют. Жили мы без земли и дальше проживем.
… А голос Андрея слышали даже на том берегу.
- Ой, Нина, что у вас там вчера за крик стоял на вашей стороне? - спросила наутро у магазина Петровна, седая, как одуванчик, готовый вот-вот развеяться парашютиками в небе.
- С Андреем поругались, землю не смогли поделить… - вздохнула Нина.
- Ой, Нина, грех-то какой, ругаться из-за земли!..
28
Третий день подряд огненным иероглифом вспыхивало предупреждение в небе: быть грозе. Гром гремел, но где-то вдалеке, оставляя надежду: обойдет стороной.
И действительно, хоть воздух был натянут прозрачным полотном - даже не капало.
- Говорил же, не будет никакого дождя, - Юра посмотрел вверх, убедился в отсутствии туч.
Собственно говоря, тяжёлые облака, налившиеся темной влагой, как напившиеся крови комарихи, всё же были, но далеко, а, следовательно, не могли испортить настроение.
Как и следовало удачливому охотнику, Юра довольно насвистывал; по дороге в свой второй лесной дом он успел подстрелить четырех рябчиков и теперь имел полное право предвкушать вкусный ужин.
Мавр сделал свое дело, теперь дело за женой. Нина не заставила долго ждать жаркое по-сибирски, как они с мужем окрестили нехитрое таёжное лакомство. Минута-другая, и выпотрошенные, опаленные на огне рябчики вынуждали Фингала перебирать лапами от нетерпения: скоро непременно под столом будут вкусные кости.