Янгыл едва успевала испечь чуреки, как снова слышались недовольные покрикивания свекрови. Гелин заворачивала чуреки в сачак и спешила в комнату. Там за чаем сидел её муж молла Лупулла. Он уже успел совершить намаз - на лице его были смирение и усталость.
Молла Лупулла лениво отламывал кусочками чурек и макал его в чашку с подогретой каурмой. На жену он никогда не кричал, он просто не обращал на неё никакого внимания. Обременённый мыслями о боге, он постоянно твердил одно и то же: "Молиться надо больше, молиться…" И это в его устах звучало упрёком всем, к кому бы он ни обращался: к жене, отцу или матери.
Изредка в дом к молле Лупулла заходил сам кази молла Ачилды. Белолицый, благообразный старик с седенькой клинообразной бородой, в белом тюрбане и малиновом халате, он садился на ковре и всецело завладевал вниманием хозяев, а если были гости, то - и вниманием гостей.
- Всевышний им не простит… не простит, - произносил он с угрозой, когда разговор о делах входил в самый разгар. И непонятно было сидящим, кому он грозил: то ли русским, которые беспрепятственно плавали на пароходах и каюках по Амударье и не позволяли туркменам без разрешения водить лодки по реке; то ли самаркандскому шейху Сафа - предводителю ордена каландаров за его непротивление христианскому злу, поселившемуся на мусульманских землях; то ли самому эмиру бухарскому - почитателю европейского…
По пятницам Янгыл удавалось заглянуть в дом своих родителей. И тут, уткнувшись лицом и плечо матери, она давала волю своим слезам, высказывай свою нелюбовь к мужу. Бике-эдже успокаивала дочь.
- Такая женская доля, Янгыл-джан, - ласково говорила она. - Я ли тебе не хочу счастья. Да я только и мечтаю о том, чтобы тебе жилось, как ханше. Когда ты плачешь, плачу и я. Когда смеёшься, то и моя душа радуется. Знай, что родная мать всегда думает о своих детях и никому не позволит их обижать. Вот родится ребёнок - веселее тебе будет…
Поговорив с матерью, Янгыл уходила во двор и начинала расспрашивать Солтанмурада о разных новостях. Спрашивала сначала о незначительном и постепенно приближалась к самому главному.
- А Арзы - твой друг, говорят, совсем уехал из Базар-Тёпе? - наивно спрашивала Янгыл и видела, как у брата растягиваются в лукавой улыбке губы.
- Вах, Янгыл, - отвечал бойко Солтанмурад. - Да он больше с тобой дружил, а меня звал к себе просто так.
Янгыл испуганно оборачивалась по сторонам, зажимая брату рот ладонью.
- Да ты потише, братец. Зачем так громко?
- Ладно, Янгыл-джан, - с серьёзным видом выговаривал Солтанмурад. - Когда я узнаю что-нибудь об Арзы - я тебе скажу непременно. Только зачем тебе теперь знать о нём?
- Да интересно всё-таки…
Так, в тихих заботах, в тоске и мимолётных коротких радостях миновала зима, и в первом весеннем месяце Янгыл родила девочку. Но дочь не принесла в дом радости.
Молла Лупулла, несмотря на свою немощь и вечные болезни, от которых он никак не мог избавиться ни амулетами, ни заклинаниями, - воспринял рождение девочки как оскорбление. Это от него-то, благородной крови и племени человека - родилась дочь?! Нет, он ожидал только сына. Ему надо было сына, который унаследовал бы склонности отца и всю свою жизнь провёл бы в вечном поклонении аллаху. Он даже отказался взглянуть на дочь. А Огульсолтан-эдже проворчала, едва роженица пришла в себя после родовых мук:
- Неблагодарная ты женщина, Янгыл. Неужели не могла угодить мужу? Сына надо было родить, сына! - И злобно подытожила: - Да разве ваше ишачье племя способно угодить хорошим людям? Нет, от вас не жди хорошего…
Прижимая новорождённую к груди, Янгыл заливалась горькими слезами.
Однажды ночью, как раз под пятницу, Янгыл проснулась от громкого плача свекрови. "Что-то случилось!" - подумала Янгыл и выскочила во двор. Плач доносился из комнаты мужа: там он в последнее время жил и совсем не подходил к жене, потому что был слишком болен. Она навещала его изредка: подавала ему пить и есть, но он ничего не принимал. Сейчас, выскочив во двор и вбежа вв комнату мужа, Янгыл увидела склонившуюся над сыном мать и его самого - жёлтого, без каких-либо признаков жизни…
- Что случилось, эдже, почему вы плачете? - с испугом выкрикнула Янгыл, но, приблизившись к постели мужа, вдруг поняла, что молла Лупулла мёртв. Мать в исступлении билась над его трупом. Вскоре прибежал отец, брат Хамза, Гызлархан-Шетте, и двор наполнился заунывными, полными отчаяния, воплями. А из соседских дворов на плач уже спешили люди…
Следующие два дня прошли для Янгыл, как во сне. Покойника обмывали, одевали. Приходили люди - взглянуть на модлу Лупулла. Пожаловал и сам кази молла Ачилды с приближёнными. Затем мертвеца положили на носилки, и похоронная процессия бегом отправилась на мазар.
Янгыл с холодным, неподвижным лицом, с сухими горящими глазами сидела в углу комнаты и ни о чём не думала. Ей было совершенно безразлично, что происходит вокруг неё.
VII
Над Амударьей разгуливала зима. Правда, заморозков ещё не было, и вода, как и тысячи лет назад, с уверенной силой мчалась по её широкому руслу. Но беспрестанно шли дожди или мокрый снег, и оживления не чувствовалось ни на суше, ни на воде. Лишь изредка со стороны Термеза появлялись запоздалые каюки. Спешно, не задерживаясь на стоянках, проносились они мимо, к Чарджую.
В декабре возвращался из своего последнего рейса "Обручев". Когда пароход достиг места, откуда виднелись берега Чаршанги и прибрежных селений, от парохода отделилась лодка и направилась к селению. Четверо дюжих матросов вели судёнышко поперёк реки, налегая с силой на вёсла. В лодке на мешках сидели Закир-ага и Арзы.
Когда лодка пристала к песчаному берегу и оба амбала, выйдя на сушу, выволокли свои мешки с пожитками и подарками, русский матрос сказал:
- Ну, друзья, желаю вам счастья. Свыклись мы с вами, расставаться жаль. Отдыхайте, если удастся, а по весне - ждём на корабль…
- Спасибо, Иван, - отозвался Закир-ага и всем четверым поочерёдно пожал руки.
- Молодец твоя, батька. Очень молодец! - проговорил Арзы и тоже попрощался с матросами.
Лодка направилась вновь к пароходу, а Закир-ага и Арзы взвалили мешки на плечи и зашагали к селению. Когда они уже подошли к крайним кибиткам; с реки донёсся гудок парохода. Грузчики догадались - это кочегары Алим и Мишка дали прощальный гудок.
- Да, жалко расставаться с ними, - серьёзно сказал Закир-ага и помахал рукой в сторону уходящего парохода.
Арзы тоже помахал.
Был полдень, и амбалам без труда удалось уговорить турмена-яшули, одного из жителей этого села, чтобы он дал им верблюда - свезти до Базар-Тёпе вещи. Арзы направился к подножию гор, где паслись верблюды, и скоро привёл одного из них. Тут же уложили его, взвалили ему на горб и привязали мешки, подняли на ноги и двинулись к горам. Верблюд шёл широким размеренным шагом, и путники с трудом поспевали за ним. Оба молчали. Молчали напряжённо. Ибо только теперь, когда им предстояла скорая встреча с близкими, каждый почувствовал, что сердце его переполнено невыразимой радостью.
В воображении Арзы замелькали лица отца, матери, братишки, но не надолго. Тотчас же их вытеснил образ любимой - то улыбающееся, то плачущее лицо Янгыл. Юноша попытался отогнать это видение, потому что сознание его давно твердило, что она теперь жена другого, и он не должен покушаться на чужое семейное счастье. Но это же сознание спрашивало: Есть ли оно там у них? А может быть, семейное горе?" Мысли его, противоречивые и вздорные, не давали покоя сердцу. И чем ближе подходил он к Базар-Тёпе, тем тяжелее становилось у него на душе…
Поздно вечером, когда в закоулках Базар-Тёпе уже никого не было, и только бегали собаки, - Закир-ага и Арзы распрощались, чтобы завтра встретиться вновь. Закир-ага повёл верблюда к себе Арзы вошёл во двор и постучал в дверь. И тотчас услышал голос матери, а затем в сильном волнении, в темноте почувствовал на своих плечах тяжёлые руки отца - Хакима-ага и прижимающегося к груди брата. На многочисленные вопросы родных Арзы отвечал:
- Слава аллаху, всё хорошо… Всё хорошо… Вот приехал…
Мать Сона-эдже ласково приказала младшему:
- Аллаяр-джан, ну-ка зажги поскорее огонь. - Арзы услышал, как в темноте зачиркал Аллаяр железкой о кремень и посыпались искры. Тогда Арзы, чтобы удивить родных, вынул из кармана коробку спичек.
- Э-хей, - удивлённо протянул Хаким-ага. - Вон ты, оказывается, с чем приехал! Это спички, да?
- Да, отец, это и есть спички, о которых мы раньше много раз слышали, но не видели. А у русских спички у каждого в кармане.
- Да, видно, русские богатый народ! - позавидовал Хаким-ага. Арзы рассмеялся.
- Нет, отец, твоё представление о русских совсем неправильное. У русских, как и у нас - есть богатые, есть и бедные. Почти два года я ел из одного котла и пил из одной кружки с русскими матросами, но за два года только один раз побывал в каюте капитана, когда он велел отнести ему туда два ковра. Эх, отец… Тёмные мы… Мало знаем, а мир такой сложный…
- Но, но, ишь, какой образованный стал, - недовольно проговорил Хаким-ага.
- Может и не образованный, но кое-что новое узнал, - отозвался Арзы и принялся развязывать мешок.
Между тем Аллаяр, с помощью матери, отыскал и кое-как зажёг мазутную коптилку - пузырёк, в котором плавал фитилёк из ваты, а конец его торчал над горлышком. Тусклый свет даже не осветил всех предметов в комнате. Арзы подошёл к нише и дунул на коптилку. Вновь стало темно.
- Сынок, зачем ты потушил? Пусть светит, - сказала Сона-эдже. - Мы тебя столько не видели, а ты себя в темноту прячешь.
- Сейчас, сейчас, мама, - загадочно проговорил Арзы, доставая из мешка двадцатилинейную керосиновую лампу. Он наполнил её керосином, зажёг фитиль в надел на лампу стекло. В комнате стало необычно светло, как днём.
- Вот это самая лучшая русская лампа! - гордо оповестил Арзы.
Хаким-ага, Сона-эдже и Аллаяр сначала не могли поверить чуду и всё время закрывали глаза от яркого света. Потом, когда Арзы прикрутил немного фитиль, они принялись рассматривать "огненную машину". Тем временем Арзы начал доставать из мешка подарки и выкладывать их на кошму. Отцу он привёз русские юфтовые сапоги, матери - шерстяной платок и отрез материи, Аллаяру - игрушечный паровоз, с колёсами и большой трубой. Братишка никак не мог понять, да и взрослые тоже, - что это такое? Арзы назвал его паровозом и объяснил, что это и есть тот самый, которого все туркмены называют "огненной шайтан-арбой".
Долго Арзы в этот вечер рассказывал о своих путешествиях по Аму, о людях, с которыми пил-ел, об обычаях русских, о железном мосте и о многом другом. Потом сам спросил:
- Ну, а что у вас нового?
Хаким-ага нехотя ответил:
- Что может быть нового у нас? Люди живут, рождаются, умирают, так и идёт жизнь.
Сона-эдже не вытерпела, сказала:
- Помнишь, сынок, дочку Ишали-га? Вы вместе коз когда-то пасли?
У Арзы перехватило дыхание. Он собрал все силы, чтобы не выдать себя, спросил равнодушно:
- Помню, мама, а что случилось с ней?
- Не посчастливилось ей с мужем. Только ребёнка от него родила, стала воспитывать, а тут и муж умер…
- Как! - воскликнул Арзы. И испугался. Он не почувствовал ни горя, ни радости. Весть о смерти моллы Лупулла повергла его в смятение. Ему вдруг захотелось бежать к Янгыл и сказать ей, что она не одинока, что есть человек, который всё время думает о ней. Это он, Арзы…
Хаким-ага заговорил о долгой болезни моллы Лупулла, о табибе из Керки, который приезжал по просьбе самого моллы Ачилды, и постепенно перевёл разговор на другое.
Спать легли поздно. Утром, когда Арзы проснулся, кроме матери дома никого не было: отец отправился по своим делам, Аллаяр погнал скот в горы. Арзы выпил пиалу чая и отправился побродить по селу.
Он шёл, здороваясь с встречными. Иногда его останавливали и спрашивали: давно ли приехал, хорошо ли в других краях? Арзы не очень охотно отвечал и всё время смотрел на другую сторону мейдана, где в тесноте глиняных кибиток находилось жильё Лупулла. Там сейчас жила Янгыл.
Арзы прошёл мимо мечети, мимо базарных лавок в сам не заметил, как оказался в закоулке, в который он вовсе не собирался идти, но против своего желания пришёл. Он быстро прошагал мимо дувалов Лупулла, подчёркивая всем своим видом, что ему совсем неинтересно быть здесь. Глаза его помимо воли жадно заглянули во двор, но никого он там не увидел и огорчался. Хотел возвратиться назад и пройти ещё раз тон же дорогой, но тут неожиданно увидел Джемал. Она стояла у своего двора с двумя тунче: видимо, ходила за водой вниз и только-только поднялась. Джемал часто дышала оттого, что быстро поднималась по крутояру, а может быть, при виде Арзы у неё появилось волнение. Она была в том же стареньком кетени и кавушах, в каких её видел Арзы два года назад. Но фигурка девушка стала более гибкой и изящной, а лицо округлилось и стало привлекательным.
- Вай, не сон ли это? - воскликнула Джемал. - Кажется, это ты и есть, Арзы?
- Да, Джемал, это и есть тот самый я, - улыбнулся юноша, обрадованный встречей с подругой Янгыл.
После обычных вопросов о житье и здоровье Арзы без обиняков попросил:
- Джемал, скажи ей, пусть сегодня, когда стемнеет, выйдет ко мне сюда.
Джемал кивнула и скрылась за дувалом. В закоулке появился старик на осле, цепким взглядом смерил юношу и покосился на проём в дувале, куда ускользнула девушка. Арзы не стал дожидаться, когда она выйдет вновь: и без того заметили, что он разговаривал с девушкой, надо было уходить, чтобы не навлечь подозрения.
В сумерках он зашёл к Закиру-ага и застал у него гостей. Человек десять сидели посреди кибитки на кошме, пили чаи с русским сахаром, а кибитку освещала такая же, как у Арзы, двадцатилинейная керосиновая лампа.
Арзы, поздоровавшись со всеми, сел на ковёр сбоку. Закир-ага сразу сказал:
- Вот Арзы-джан не даст соврать. Если мне не верите, он подтвердит.
- Убей меня, Закир-ага, - с сомнением выговорил одни из гостей, - но только я никак не могу поверить, чтобы женщины не закрывали ноги до самых колен.
- Арзы-джан, скажи ему, как повариха Машка ходила не только с голыми ногами, но и с голыми плечами.
- Да, это так, яшули!.. У русских женщин о стыде совсем другое понятие.
- Ну, вот, - Закир-ага победоносно оглядел собравшихся и продолжал: - А летом русские девушки приходят из Чарджуя на берег, раздеваются и купаются в реке.
Сидящие дружно засмеялись: таких чудес им ещё не приходилось слышать.
- Вах, неужели эмир не видит всего этого бесстыдства! - возмутился седобородый дехканин, сидевший рядом с Закиром-ага.
- Как же не видит, - улыбнулся Закир-ага. - Если хочешь знать, яшули, у эмира в гареме больше половины капырок: русские, инглизки, испанские женщины есть… Даже, говорят, у него есть из Франции одна…
- Что это Франция?
- Ай, какая-то страна так называется, - быстро отозвался Закир-ага и завершил. - И если уж говорить самую правду, то эмир больше любит европейское, чем своё. Люди говорят, да и вы сами, наверное, слышали, что в Бухаре он бывает мало.
- Это верно, - подтвердил кто-то из сидящих.
- А бывает он, - продолжал Закир-ага, - на своей родине - в Кермине. Там его величество построил европейские дома. Там у него всё время гостят послы из Англии, Франции, России. Там и гарем его из европейских женщин… Думаете, почему многие мусульмане начинают жить на европейский лад? Да потому, что эмиру хотят понравиться, делают всё так, как делает он… Теперь самые модные дома в Ташкенте, Бухаре, Самарканде используются для развлечений. Не веришь - поезжай, да прихвати с собой побольше золота…
- Ах, не приведи аллах, - сказал седобородый яшули и плюнул. - От капыров всё пошло…
- Эта машинка светлая, как солнце - тоже от капыров, - веско сказал Закир-ага и показал на лампу. - Не всё плохое от капыров, яшули. Много они привезли и хорошего: керосин, сахар, спички, соль…
- Да, это так, - согласился яшули.
Закир-ага, чтобы не дать затухнуть оживлённой беседе, предложил шутливо:
- Так что, яшули, керосин, сахар - тебе, а молодые, как я вижу, больше интересуются женскими прелестями…
Всё весело рассмеялись.
Как только совсем стемнело, Арзы вышел из дома Закир-ага. Он переходил базарную площадь и чувствовал, как у него всё внутри дрожало. Но нет, не от страха, а от страстного желания встретиться с Янгыл и от незнания - как она его встретит. Да и встретит ли? Может, и не выйдет к нему. Да и Джемал может не выполнить просьбы Арзы - побоится.
Словно призрак, метнулся он в уже знакомый ему закоулок и остановился, прислушиваясь. Где-то поблизости залаяла собака, но скоро успокоилась. Освоившись в темноте, Арзы тихонько пошёл ко двору Лупулла. Достигнув узкой деревянной дверцы в дувале, он остановился, но тотчас отошёл в сторону, потому что со двора донеслись мягкие, словно крадущиеся шаги. "А вдруг это не она!" - подумал Арзы и затаился. Едва слышно скрипнула дверца, и стал виден силуэт женщины. Она кашлянула, и Арзы, набрав полную грудь воздуха, скорее не сказал, а выдохнул:
- Янгыл…
Женщина быстро, почти бегом приблизилась к нему и всхлипнула.
- Арзы, ты ли это? Арзы-джан…
Он придержал её и обнял, падающую ему на плечо. Затем стиснул её в объятиях, и так они стояли с минуту, не смея пошевелиться - слишком желанна и радостна была встреча.
Наконец, опомнившись, что стоят посреди дороги, они быстро пошли к пологому скату кургана. Здесь был большой омёт весеннего сена, ещё пахнувшего раздольной степью. Арзы сбросил с себя чекмень и, усадив Янгыл, сел рядом с ней. Он не сознавал того, что делают его рука и губы. Он не произносил ни слова. И она молчала, обливаясь слезами счастья. Она чувствовала, как его горячие ладони сдавливали её грудь, как влажные губы обжигали лицо и шею, и сама прижималась к нему, сжигаемая нерастраченной страстью молодой, беззаветно любящей женщины…
Так тучи, сверкая жаркими молниями и перекатывая гром, проливаются животворящим весенним дождём. Так Аму в половодье рушит берега и заливает прибрежные равнины, а потом на них цветут пышные травы. Так ветер, налетев на дерево, срывает с него листву и пригибает ветви к земле, но стройное, гибкое дерево не поддаётся. Оно наливается соками и отягощается плодами… Но разве всё это может сравниться со страстью двух влюблённых!
- Ох, каким же я был глупым ягнёнком, - нарушил молчание Арзы. - Я думал, что белый свет состоит только из нашего Базар-Тёпе. Если б я знал, что в мире много мест, где можно укрыться, я бы никогда не отдал тебя, Янгыл, другому… Но и теперь ‘ не поздно, Янгыл… Надо бежать…
- Бежать! - Янгыл вздрогнула. - Да, да, бежать… Бежать, если ты знаешь, куда надо бежать… Только… у меня ведь ребёнок, Арзы-джан…
- Я знаю, Янгыл. Я всё знаю…
- Но ты не знаешь, что мать покойного мужа отобрала у меня дочь и не подпускает меня к ней. Она считает, что это я виновата в смерти её сына. Она думает, что моя нелюбовь к нему загнала его в могилу… Она ещё больше ненавидит меня и не даёт мне моего ребёнка…
Арзы призадумался, выговорил дрожащим голосом:
- Янгыл, нам надо бежать… бежать.
- Да, Арзы, я понимаю. - И слёзы опять потекли ручьём по её щекам.