В Гааге голландской, куда в скором времени прибыли из Гамбурга, русские пенсионеры приметили веселость места, где расположен тот город, и множество каменных домов, содержащихся в чистоте и порядке. А по прибытии в Антверпен Шубин, Иванов и Гринев были высажены на берег с сундуками, тюфяками и прочими дорожными вещами, дабы из этого нидерландского города продолжать свой путь дальше до Парижа. Все трое, они не уходили от пристани до тех пор, пока русский корабль "Витязь" не отчалил от пирса и не скрылся за поворотом реки Шельды, за портовыми строениями и аллеей деревьев, посаженных на высоком крепостном валу. И все трое русских, как ни отрадно было у них на душе оттого, что едут учиться, прослезились, расставшись с последней опорой своей родины - палубой корабля, когда-то построенного из русского леса на верфях Северной Двины.
- Ну, друзья, не падать духом, не унывать. Пойдем искать пристанище, отдохнем - и завтра в путь. Были бы червонцы, а извозчики везде найдутся, увезут нас куда надо, - сказал Федот Шубин. - Вы постойте около вещей, а я схлопочу извозчика, чтобы в подходящей по цене гостинице найти первой ночлег на чужой земле.
Он пошел по верхней, высокой части города, где жили богатые люди и говорили только по-французски. Но цены здесь в харчевнях и ночлежных домах показались ему дороговаты, а деньги надо расходовать бережно. Тогда он спустился в нижнюю часть города, состоявшую из узких и кривых улиц, где проживали мелкие торговцы и ремесленники. Здесь за доступную цену он нашел себе и товарищам пристанище. Хорошо отдохнув после долгого плаванья, приятели с достойным любопытством осмотрели Антверпен с его богатыми монастырями и соборами, побывали в кунсткамере Рубенса, послушали башенную колокольную музыку и поспешили в дальнейший путь. Ехать надо было по направлению на Брюссель, считавшийся главным городом Брабантской провинции. Лошади на этом перегоне не понадобились. Достаточно было обыкновенной лодки и двух гребцов, чтобы против течения по рекам благополучно добраться до Брюсселя. Здесь они гуляли по главным улицам, коих в ту пору насчитывалось семнадцать. Они побывали и в древнем княжеском дворце, и в оружейной палате, и в саду, где движением воды играют музыку органы; а больше всего дивились устройству одного чудного колодца, в который можно крикнуть сверху и слышать обратно тридцать два раза отзвук своего голоса!.. Тогда Брюссель принадлежал австрийскому королевству, славился торговлей, множеством церквей и школ и не блистал архитектурой и монументами, на рассмотрение которых требовалось бы много времени. Потому Федот Шубин и его товарищи не замедлили нанять извозчика, и на паре упитанных, не очень расторопных лошадей, запряженных в омнибус, на другой же день тронулись по направлению к французской границе по дороге, ведущей в Париж. И пока ехали по густонаселенным провинциям и живописным местам, совсем не похожим на русские северные лесные равнины, они привыкали к разговорной французской речи, испытывая при этом и свои познания чужеземного языка, чему научились в Академии художеств.
Глава двенадцатая
Князь Дмитрий Алексеевич Голицын уже не первый год был послом при Версальском дворе. Это был человек обширных знаний, политик и ценитель художеств. По поручению царицы Екатерины Голицын закупал за границей для Эрмитажа и дворцов предметы искусства: картины, статуи, гобелены и всякую драгоценную утварь. Был он в близких отношениях с передовыми людьми Франции, с особенным уважением относился к Дени Дидро и увлекался чтением его литературных и философских трудов.
Князь Голицын писал статьи и книги по научным вопросам и был почетным членом Российской Академии наук. Находясь в Париже, он участвовал в собраниях общества физиократов, возглавляемого Виктором Мирабо. Голицын в своих печатных трудах настаивал, чтобы в целях сохранения дворянства от революционных мужицких вспышек и восстаний предоставляли крестьянам "личную свободу" за выкупные долгосрочные платежи без наделения крестьян землею. И тогда на арендованной богатыми людьми помещичьей земле, по мнению князя, должны возникнуть выгодные хозяйства с наемной мужицкой силой, вынужденной продавать себя фермерам. Голицын взамен крепостного рабства рекомендовал русским дворянам видоизменить это рабство, только не в интересах крестьянства…
Под опеку князя Голицына и были направлены три пенсионера из русской Академии - Шубин, Иванов и Гринев. Семь недель добирались они морем и сушей до Парижа.
Им был дан строгий наказ от Императорской академии - никуда не ходить, не повидавшись с Голицыным. В русском посольстве пенсионерам было сказано:
- Их сиятельство изволили отбыть по весьма важным делам. Пока они вернутся от короля, позаботьтесь устроиться где-либо…
Не дожидаясь, когда вернется Голицын, Федот Шубин отправился искать для себя и для товарищей жилище. Скоро он нашел для всех троих комнату у женатого бездетного цирюльника. О месте своего жительства они сообщили секретарю посольства.
Вернувшись с охоты, Голицын немедленно потребовал к себе приехавших из России пенсионеров, послав за ними посольскую карету. Шубин и товарищи были поражены его добродушным и сердечным приемом. Князь был действительно Им рад. Как только они показались в приемной посольства, он вышел к ним навстречу и, обняв по-очереди всех, сказал:
- Наконец-то и русские пчелки прилетели сюда! Добро пожаловать…
За обедом князь долго расспрашивал, как они доехали, что нового в Петербурге, понравился ли им Париж и где они успели здесь побывать…
О своем путешествии из Петербурга в Париж все трое рассказывали подробно и с оживлением, не забыли прибавить, что денег у них после долгого пути почти не осталось.
О российской столице поведали, что она растет и ширится с каждым годом, а Парижа они еще не успели по-настоящему разглядеть, и сказать о нем им пока нечего.
- Почему? - спросил удивленный Голицын. - Ужели за неделю вы не успели ничего приметить в столице Франции?
- Не удивляйтесь, ваше сиятельство, - сказал Шубин. - Мы поступили так, как нам предписывала Академия. В инструкции, нам данной, сказано: "Когда приедете в Париж, сейчас же являйтесь к его сиятельству господину министру ее величества". И мы терпеливо вас ожидали, не выходя из своей квартиры, снятой у бедного цирюльника.
Голицын одобрительно усмехнулся.
- Это говорит о вашем благонравии. Однако вы могли бы за это время побывать на берегах Сены, в Лувре, в Соборе богоматери, в парижских парках, в кои здесь свободный доступ. В Париже есть на что посмотреть. Нашему юноше Петербургу нужно долго-долго жить, чтобы выравняться с Парижем. Семьсот двадцать улиц! Около миллиона душ населения! Сто монастырей! Полтораста церквей и игуменств!.. A вы обратите внимание на здешние базары, вот где кипение жизни! Впрочем, найду свободный день - поеду с вами по городу и буду показывать все, что есть достопамятного.
Голицын достал из резного шкафа папку с гравюрами достопримечательных мест Парижа и стал показывать листы, бережно откладывая их на широкий подоконник:
- Здесь каждый король оставил по себе какую-либо память, - продолжал он сопровождать подробными пояснениями изображения зданий Парижа, памятников, улиц и площадей. - Цезарь Карл Великий университетом украсил Париж; Людовик XIII Академию учинил, в которой и ныне сорок персон ученых трудятся над украшением и совершенствованием и без того совершенно изящного французского языка. На Плас-Рояле вы увидите знатную статую, воздвигнутую тому Людовику. Следующий, Людовик XIV, прославил себя открытием таких собраний, где совершенствуются философы, медики, математики и изобретатели махин и экспериментов. Надобно вам между дел и учением побывать, и неоднократно, в разных палатах Лувра, в Королевском саду. Поинтересуйтесь, что такое здесь Бастилия. В ней знатных и опасных арестантов содержат. И там же есть в убранстве палаты, в коих хранятся королевские сокровища, охраняемые надежным караулом. Посмотрите все статуи на площадях, а также Триумфальные ворота, вникайте в искусства великих мастеров, строивших монументы, украсившие Париж… - Убрав эстампы в шкаф, Голицын сел к столу, накрытому изрядными закусками и выпивкой, сказал: - Да, всего вдруг не расскажешь и глазом не окинешь сразу, такой городище! Ко у вас, юные друзья, будет достаточно времени для этого… Ну, что заслушались? Ешьте, пейте, что на стол подано, не стесняйте себя, не смущайтесь, что у посла за столом сидите. Голицын такой же человек!.. - Князь поднял массивный серебряный бокал с золотыми барельефами и, чокнувшись поочередно с Шубиным, Ивановым и Гриневым, сказал: - Уверен в ваших успехах и пью за это!..
Обед затянулся. После обеда Голицын просматривал аттестаты, интересовался биографиями и способностями пенсионеров. Узнав, что Шубин из одной деревни с Ломоносовым, князь оживился.
- Весьма знаменательно! - воскликнул он, посмотрел на Федота особенно пристально и добавил: - Хорошо, кабы России побольше иметь Ломоносовых. После смерти его у нас на родине другого такого ученого мужа не осталось.
- Они будут у нас, - уверенно заметил Шубин. - Не зря покойный Михайло Васильевич в своем сочинении написал, что "может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать".
Разбирая полученную из России почту, Голицын прочел письмо от секретаря Академии художеств Салтыкова - своего старого знакомого. В письме говорилось о Шубине:
"Разрешите мне рекомендовать вашему сиятельству г-на Шубина. Наклонности, талант и вкус его заставили всех членов надеяться, что он может усовершенствоваться в чужих краях. Они не решились бы, однако, отправить его в путешествие, если бы его поведение и его хороший нрав, испытанные в течение долгого времени, не были его гарантией".
Князь прочитал все письма и, бережно сложив их в сафьяновую папку, сказал:
- Все, друзья мои, будет устроено. О времени, проведенном в Париже, вы не пожалеете.
Потом разговорились об искусстве. Голицын в начале разговора предупредил пенсионеров, что он, хотя и не кончал Императорской художественной академии в Петербурге и не имеет золотой медали, тем не менее в искусстве достаточно разумеет, иначе не имел бы от царицы доверия приобретать художественные ценности.
- Вы не поймите, дорогие друзья, так, - сказал князь, - что искусство должно изображать только прекрасные предметы или показывать сиятельных особ с их "сиятельной" стороны. Ничуть не бывало! Живопись и скульптура обязаны быть выразительны и самой правде подобны. К примеру скажу: вот, гляньте сюда! - Голицын распахнул штору и показал на стоявшие под окном его кабинета два дерева. - Смотрите, одно из деревьев ветвисто, стройно и красиво, а другое - поодаль от него - старое, кривое, и кажется, пора ему под топор и в печку. Но художник, изображая мужицкую хижину, прав будет взять за натуру дерево кривое, а не стройное, ибо у ворот хижины сходственнее стоять дереву, перенесшему бури и невзгоды, и тем самым подчеркнуть бедность и выносливость людей, живущих в той хижине… Отнюдь не хочу я сказать вам, что надо избегать копирования антиков и рисовать и лепить натурщиков. Всему этому вас учили в Петербургской академии, с подобной наукой вы встретитесь и в Париже, и в Риме. Но вам надо достигнуть познания жизни и умения показать ее. А для этого не следует уподобляться слепым котятам. Художник должен уметь сам видеть и сам понимать, не ограничивая себя наставлениями одного учителя, хотя бы у того было и семь пядей во лбу… А вы как смотрите ка это? - спросил Голицын и, взглянув по очереди на пенсионеров, словно ожидая от них поддержки своим речам, закурил трубку с длинным мундштуком, украшенную шелковым шнуром и кистями.
Гринев толкнул локтем Шубина, покосился на него и проговорил не особенно смело:
- В нашей Академии вот Шубин Федот Иванович в спорах придерживался похожих мнений…
- Приятно слышать, - заметил князь. - Сама жизнь и мнения ученых философов идут навстречу друг другу. Весьма знаменательно! Вот приобживетесь в Париже, и я вас познакомлю с моим добрым знакомым Дени Дидро. Вам будет полезно встретиться с ним. Этот человек обладает всеобъемлющими познаниями. Сама государыня Екатерина находит удовольствие в переписке с ним…
О многом еще рассуждал Голицын с пенсионерами. Расставаясь с ними на несколько дней, он обещал устроить их на обучение к профессорам Французской королевской академии, приказал дать провожатых для осмотра Парижа и выдал на расходы по двести ливров каждому.
- Прошу вас, - прощаясь, сказал он пенсионерам, - каждое воскресенье бывать у меня. У нас здесь небольшая русская колония - человек сорок.
На этом и расстались пенсионеры с Голицыным. Возвращались они довольные, оживленно разговаривая о встрече с князем. Взгляды Голицына на искусство были близки к взглядам Дени Дидро, но пенсионеры еще не успели познакомиться с книгами просветителя-энциклопедиста и не могли судить о степени этой близости.
На следующей неделе Шубин и его товарищи в сопровождении русского корабельного мастера Портнова, давно проживавшего в Париже, осматривали достопримечательности французской столицы. При содействии Голицына они получили пропуск во все музеи и даже в королевские палаты.
Глава тринадцатая
В очередное воскресенье пенсионеры пришли к князю. Голицын принял их просто и обходительно.
- А теперь я вас, друзья мои, могу порадовать, - весело сказал князь. - Пока вы знакомились с достопримечательностями Парижа, я подыскал вам профессоров. Профессоры знатные. Иванов будет учиться у архитектора профессора Дюмона и через него бывать у главного королевского архитектора Габриэля в Версале. Живописца Гринева я наметил к художнику Грезу. Паче чаяния, если Грез не найдет времени для обучения Гринева, мы имеем в виду живописца Вьена. Что касается Федота Шубина, то я, поговорив с господином Дидро и взвесив свое и его мнения, нашел самым подходящим учителем весьма известного в Париже скульптора Пигаля. Но опасаюсь я, как бы между учеником и учителем не произошли крупные раздоры.
- Я за себя поручусь, ваше сиятельство, - успокоил князя Шубин. - У меня характер уживчивый. Был бы хороший, полезный учитель, а остальное все сладится. Постараюсь благоприятное принимать и запоминать с удовольствием, а худое не воспринимать. Уживемся, ваше сиятельство…
- Я тоже полагаю так, - заметил Голицын и, прищурив глаза, добродушно погрозил Шубину пальцем: - Однако я знаю холмогорскую "уживчивость"! Ваш покойный благодетель Михайло Васильевич Ломоносов, будучи подчинен в Академии Шумахеру, не ломал перед ним шляпы, а угощал его самой отборной бранью, какую в молодости он разве употреблял по адресу беломорских моржей… Вы, надеюсь, будете вежливы в обращении с учителями. А главное - преуспевайте! Наука для нас, россиян, превыше всего. Считайте тот день и тот час потерян, в который вы ничему не научились или не сделали полезного дела. Берите пример с Ломоносова.
После продолжительной беседы Голицын написал письмо и, запечатав пакет фамильной печатью, вручил его Шубину для передачи скульптору Пигалю.
На другой день, проснувшись раньше обыкновенного, пенсионеры наскоро позавтракали и отправились к своим учителям…
Жан-Батист Пигаль в том году отпраздновал свой пятидесятилетний юбилей. Выглядел Пигаль моложе своих лет. Морщины, избороздившие высокий лоб художника, скорее говорили не о наступающей старости, а о напряженной внутренней жизни скульптора, утвердившего за собой славу одного из лучших мастеров Франции. Шубин вручил ему письмо от Голицына и, низко поклонившись, сказал, кто он такой и зачем прибыл.
Быстро пробежав глазами записку, Пигаль, не вдаваясь в лишние разговоры, сразу распорядился:
- Наденьте халат и приступайте к делу. Глину умеете готовить?
- Умею, - ответил Шубин и, надевая халат, почтительно проговорил: - Господин Пигаль, я хотел бы от вас, как своего учителя, знать все способы и манеры вашего мастерства; входя сюда, в мастерскую, я внушил себе мысль о том, что ровно ничего не знаю.
Пигаль хмуро и внимательно посмотрел на своего ученика. Заметив в его добродушном лице выражение, подкупающее прямотой, он сказал:
- Я вижу, вы хотите по-настоящему учиться. Хорошо, я рад вам помочь.
И Пигаль рассказал, как нужно замачивать в ящике глину, чтобы она была не сыра, не суха, а послушна мастеру, чтобы цвет ее был не серо-зеленый, а бело-серый, серебристый. Он объяснил, что глина должна быть чистой, без посторонних примесей, и так как она дешева, то ее должно быть больше потребности в три раза.
Шубин внимательно выслушал учителя и приготовил глину, как полагалось по его рецепту.
- А теперь скажите, каким должен быть, по-вашему, каркас? - спросил Пигаль и предупредил: - Вам в моей мастерской предстоит первой работой лепить статую Милона Кротонского с оригинала Фальконе…
- Я разумею так, - скромно отвечал Шубин, - каркас независимо от модели - будь то Милон Кротонский или ваш Меркурий - должен соответствовать величине и тяжести фигуры: не гнуться, не шататься и во время работы никакой своей частью не выпирать. Плохо приготовленный каркас - враг скульптора.
Пигаль не дал ему закончить мысль:
- Если вы так понимаете, начинайте делать. Я вам указывать не буду.
Обдумав и усвоив задание учителя, Шубин приступил к работе.
Во время работы соблюдалась полнейшая тишина, и никто из посторонних не решался входить в мастерскую скульптора. Пигаль работал, успевал бросать острые, проницательные взгляды на то, что делал его ученик. После работы, в поздние сумерки, собирались вместе все три русских пенсионера. Поговорив о прошедшем дне, они уходили в ближайший парк или в общественную читальню, с увлечением читали книги французских просветителей и беседовали об искусстве.
Через месяц Шубин, проверенный учителем, уже состоял в натурном классе Королевской академии. В это время он считал себя счастливее всех на свете. Да и как не быть счастливым? Всего каких-нибудь восемь лет отделяли его от Денисовки, а он уже кончил курс Петербургской академии художеств и учится в Королевской академии в Париже!
Нередко добрым словом он вспоминал Ломоносова. Перед сном, лежа в постели, он задумывался о своем пребывании истопником в роскошном дворце царицы, и ему тогда казалось, что жизнь его начиналась как сказка. А уснув, он видел продолжение сказки… Королевская академия, красивый зал, освещенный громадной люстрой (в куростровской церкви такая даже не поместится). Он сидит за станком позади живописцев и чувствует, как запускает руку в ящик, достает мягкую влажную глину и лепит копию со статуи Аполлона Бельведерского. И вдруг статуя, с которой он копирует, срывается с пьедестала, направляется через весь зал прямо к нему… И оказывается, что статуя не изделие античного мастера, а подвыпивший сосед из Денисовки Васюк Редькин. Он подходит к нему, трясет за плечи и говорит этак просто, по-соседски: "Ну-ка, Федот, смывай с рук французскую глину да собирайся в Денисовку. Довольно нам за тебя подати платить". А товарищи оборачиваются, кричат Шубину: "Ого! куда залетела ворона, ого-го!"
Федот пробуждается, трет выступившие росинки пота на лице и в ночной тьме крестится.
- Слава богу, сон… - Он тянет одеяло со спящего рядом с ним на одной кровати Гринева и, довольный, снова засыпает…