Аул еще спал. Один-два огонька мигали где-то за аульской площадью. Там была яма для арестованных, нечто вроде глубокой землянки с узким входом, охраняемым караулом. Собаки залаяли за околицей, закукарекал и оборвал свое пение петух. С гор тянуло холодком, ветерок был свеж и резок.
- Что, братья, - подходя к стоявшим во дворе людям, сказал Гази-Магомед, - не утомило вас служение богу, не лучше ли было сейчас спать по своим саклям, чем бродить по чужим аулам, без сна, не зная отдыха и покоя?
- Молитва лучше сна, имам, а дело, которое мы совершаем, угодно богу и пророку, - ответил чей-то голос, и Шамиль узнал Нур-Али.
- Что мы отдаем богу, то вдесятеро вернется к нам, - добавил кто-то.
- Правильно, сыновья веры! Все, что мы отдаем аллаху и его делу, зачтется каждому из нас и в этой, и в будущей жизни, - торжественно сказал Гази-Магомед.
"А что, если то, что он говорит, и то, что они сообща делают, - правда, что тогда?" - с трепетом подумал аварец.
Начинавшая бледнеть луна выглянула из-за темных, с серыми краями туч, и неясный свет озарил дворы, уличку, спящий аул и людей возле сакли Нур-Али. На каменные плиты площади и крышу мечети заструился серебряный свет уже меркнущей луны. Сильнее потянуло холодком с гор, тени задвигались и стали медленно таять, уступая место рассвету. Звезды гасли одна за другой, тая в утренней мгле и белесо-сером небе.
Гази-Магомед подошел к Шамилю и Нур-Али, тихо о чем-то беседовавшим.
- Настает утро, ночь уходит, братья, пора вспомнить о молитве!
Люди оживились, поднялись с мест, заходили по двору, снимая с коней попоны и расстилая по земле бурки.
- Нет бога, кроме бога, и Магомет пророк его. Молитесь, братья, ибо молитвы лучше сна! - негромко, но убежденно проговорил Гази-Магомед.
И сейчас же все, и часовые, и люди, стоявшие у коновязей, и те, что занимали караулы на площади, опустились на колени.
- Ля-илляхи! Иль алла Магомет резуль-алла!..
А над ними всё шире и светлей поднималось ясное летнее утро, и все алее становился восток, и горы окрашивались в радужные цвета зари.
Лица молящихся были сосредоточены и суровы.
Было тихо, и только иногда с шумом переступали застоявшиеся кони да позвякивали о камни шашки молившихся часовых, не снимавших оружия и во время молитвы.
Утренний намаз мюридов заканчивался, когда с минарета аульской мечети зазвенел голос аульского будуна.
- Вставайте, правоверные, оставьте сон, ибо молитва лучше сна!
Аул проснулся. Началось движение, послышались голоса, шум, стукнули раскрываемые двери, и при свете уже поднимавшегося солнца на улице замелькали люди.
- Ибо молитва лу-чше сна! - повторил звонко, нараспев будун, и аул погрузился в молитву.
Мюриды, во главе с Гази-Магомедом уже закончившие намаз, молча, недвижно и торжественно стояли на своих местах, спокойно и уверенно глядя на молодое, веселое солнце, выкатившееся из-за гор и озарившее всеми красками радуги окружавшие аул скалы.
Совещание началось часов около десяти. На площади возле мечети уже собрался весь аул. Здесь были даже женщины, группой теснившиеся в стороне. Крыши близлежащих саклей были заполнены старухами и детьми. Все обитатели аула хотели присутствовать на совете стариков и суде над муллой и глупым елисуйским беком. Предстоящий суд вызвал ожесточенные долгие споры между аульчанами. Никто из них никогда еще не слышал о чем-нибудь подобном. Некоторых, особенно женщин, пугала даже сама мысль, что мулла или хан может быть наказан.
Шум стих, как только на площади показались старики, Гази-Магомед, Шамиль и мюриды.
- Братья, правоверные! - громко сказал Шамиль. - Сегодня на джамаате мы совместно со всеми жителями аула должны решить два вопроса. Первый - как быть с долгами, как бедным людям расплатиться с ростовщиками, за большие проценты снабдившими их деньгами, зерном или хлебом; и второй - как поступить с преступником, поднявшим руку на гостя жителей аула Каракай имама Гази-Магомеда. Будьте смелы и честны. То, что мы делаем, - во имя аллаха, и то, как решите вы, сегодня же разбежится по сторонам. И в нижних, и в верхних аулах, и в Кумухе, и в Чечне, и в Дербенте - всюду будут знать люди о нашем решении, и потому мы должны отбросить все дурные и злые помыслы и с чистым сердцем, отрешившись от личных дел и корысти, решать эти дела. Помните, что за нами следят тысячи глаз и от нашей правоты и чести зависит успех дела шариата и уважение к имаму и его последователям. Поклянемся же на коране в том, что наше сердце, ум и язык будут свободны и чисты от лжи, зла и коварства!
И он, подняв над головой руку с раскрытым кораном, громко и внятно прочел короткую молитву, слова которой твердо и раздельно повторил весь джамаат.
Когда слова молитвы стихли, поднялся один из стариков и громко произнес:
- Начнем суд, правоверные! Все, у кого есть долговые расписки, кто недоволен расчетами с должниками, пусть обращаются к нам.
Все молчали, нерешительно перешептываясь. И вдруг, раздвигая толпу, вышел старшина.
- Можно мне, уважаемые? - кланяясь старикам, спросил он. - Вот что я решил, правоверные, - обратился он к аульчанам. - Корысть и нажива бывают часто сильнее справедливости. Человек подвержен греху, и если его не поправить вовремя, то грех и соблазн одолеют душу. До вчерашнего дня я сам был во власти дурных помыслов, насылаемых шайтаном на человека. Я думал, что почести и золото главное в нашей жизни, но твое появление у нас, о святой человек, твои слова и учение очистили мою душу, сняли они грязь и копоть с моего ума. Я понял, что, гоняясь за деньгами, мы все дальше уходим от аллаха. И я решил… - Подняв высоко голову и оглядывая изумленных жителей, не ожидавших таких речей от известного на весь округ скупого и расчетливого лихоимца, он выкрикнул: - Вот они, ваши расписки и зарубки о долгах! Всем, кто уплатил мне по сей день долги, я прощаю проценты, тех же, кто еще должен, прошу вернуть в срок взятое без всяких начислений. Я мусульманин и радуюсь тому, что имам напомнил нам, заблудившимся в лесу корысти, о словах и заветах пророка, - кланяясь низко народу, закончил старшина и, беря у подошедшего к нему сына расписки и бирки с отметками, положил их на землю. - Сожгите это зло во имя аллаха! - смиренно отходя в толпу, сказал он.
- Хитер, собака!.. Этот, как змея, и скользит, и вьется, и норовит уползти в тень, - тихо шепнул Нур-Али Шамилю, внимательно и с интересом слушавшему старшину.
- Ничего! Мы вырвем у нее зубы, - еле слышно ответил Шамиль.
- Что скажете, старики, и вы, правоверные, по этому поводу? - спросил Гази-Магомед.
Толпа, среди которой было немало должников старшины, обрадовавшихся неожиданной доброте последнего, заговорила.
- Что ж, это хорошо! Доброе дело говорит Абу-Рахман, мы только можем поблагодарить его за это! Да благословит его аллах за хорошее дело! - выкрикнул кто-то из близких старшины.
Гази-Магомед посмотрел на стариков, но и они удовлетворенно закивали.
- Истинные, достойные хорошего мусульманина слова сказал Абу-Рахман-эфенди, - проговорил один из стариков.
- И мы только скажем ему спасибо. Всегда помни этот день и будь хорошим человеком для всех, - добавил второй, обращаясь к старшине.
Толпа снова одобрительно зашумела, благодаря старшину.
- Но чтобы он был и в дальнейшем хорошим человеком и настоящим мусульманином, мы обязаны отвести его подальше от греха, так, чтобы соблазны не мучили его, - сказал Гази-Магомед. - Каким же образом мы можем сделать это? Простым. Выбрав на его место старшиной другого, бедного и не подверженного соблазнам человека.
Хохот прервал эти слова.
- Пусть Абу-Рахман-эфенди продолжает на досуге размышлять о боге, о коране и о том, что сказал пророк. Мирские дела, торговля, ростовщичество и власть уже не будут мешать ему заниматься спасением души. Поэтому я думаю, что сейчас на место спасающего свою душу Абу-Рахмана вам надо выбрать другого старшину! - закончил Гази-Магомед.
Старшина даже переменился в лице: секунду-другую он озадаченно озирался по сторонам, но вдруг рассмеялся и, выбравшись из толпы вперед, поклонился.
- О имам, поистине ты святой и всеведущий человек! Ведь ты прочел мои мысли, я только что хотел просить сменить меня. Ты святой человек, о Гази-Магомед! - поклонился он еще ниже.
- Умен, собака, и потому еще опасней для нашего дела, - сумрачно проговорил Шамиль.
- Ну что ж, если ты и сам просишь об этом, Абу-Рахман-эфенди, мы не можем не считаться с тобой. Как вы думаете, братья? - спросил Гази-Магомед.
- Что ж, он хоть и неважный был старшина, трудно было с ним, но аллах, как видно, открыл ему глаза. Пусть отдохнет, пока другой будет трудиться на его месте! - послышались голоса.
- Значит, ты, Абу-Рахман, уже больше не старшина. Надо, братья, выбирать другого, - сказал Гази-Магомед.
- Кого же? - спросил один из стариков.
- Мухтара! - выкрикнул кто-то.
- Нет, лучше Иссу! Он умеет ладить с людьми, - предложил Старшина.
- Иссу нельзя. Он ладит только с теми, у кого есть буза и много денег, - возразил кто-то из толпы.
- Да к тому же он твой родственник, Абу-Рахман! Дай уж нам отдохнуть от тебя и твоей родни! - насмешливо сказал Нур-Али.
И вдруг почти все, и старики, и молодежь, словно впервые увидев его, громко закричали:
- Нур-Али! Выбираем Нур-Али в старшины! Чего уж там, лучше его не найти!
Нур-Али озадаченно смотрел на кричащих.
- Его! Выберем Нур-Али! - закричали и те, кто стоял в конце площади, и даже женщины, сидевшие на крышах, закивали головами.
- Ну что ж, Нур-Али, народ делает правильный выбор. Благодари его за честь! - сказал Гази-Магомед.
Смущенный Нур-Али низко поклонился народу.
- Спасибо! С помощью аллаха и вашей, братья, я буду помогать делу шариата!
- Возьми, Нур-Али, мухур старшины у Абу-Рахмана и веди дело так, чтобы люди благодарили и уважали тебя! - сказал Гази-Магомед.
И Нур-Али взял у бывшего старшины аульскую печать.
- А теперь ведите сюда арестованных! - приказал Шамиль. Головы всех присутствующих повернулись в сторону арестной ямы, откуда караульные выводили муллу и племянника елисуйского бека.
Арестованных поставили в центре площади. Головы их были непокрыты, руки связаны за спиной.
Елисуйский бек стоял неподвижно, и только его злые глаза с беспокойством и плохо скрытой ненавистью озирали людей.
На лице муллы было написано смирение и скорбь за людей, незаслуженно обидевших его. Он переступал с ноги на ногу, благожелательным, добрым взглядом окидывая людей.
- Начнем с тебя, мулла! - сказал Шамиль. - Объясни народу и старикам, куда ты намеревался, бежать, что увозил с собой и почему.
- Я не хотел зла никому, аллах свидетель, я лишь думал съездить к своим родным в Ашильты.
- Зачем же ночью? - спросил Шамиль.
- Разве закон запрещает кому-нибудь ездить по ночам? Каждый сам избирает время для поездки! - смиренно сказал мулла.
- Но у тебя нашли много денег, расписок и палок с зарубками и отметками твоих должников. Зачем же ты все это увозил в Ашильты?
- Я не хотел, чтобы мои кровные деньги, заработанные трудом и потом, пропали. Я не считаю вас вправе лишать меня и мою семью достатка. Это похоже на грабеж! И аллах, который все видит, рассудит нас и, возможно, очень скоро!
По толпе пробежал шумок. Старики переглянулись.
- Не тебе говорить о грабеже, нечестивец! Первый грабитель и вор - это ты сам. Это ты грабил, обирал народ в течение многих лет. Это ты отдавал в рост абазы, чтобы взять за них рубли. Это ты, разбойник, снабжал голодных людей зерном, для того, чтобы потом за одну меру брать четыре! Это из-за тебя, грязная свинья, оборванные и голодные дети твоих должников не могут ни разу в жизни поесть досыта! - возмущенно и грозно закричал Шамиль.
- Правильно, верно! Задавил нас всех поборами!
- Какой это мулла! Для нас он самый беспощадный ростовщик! - послышались голоса.
- И ты, собака, смеешь еще свои безбожные дела прикрывать именем пророка! Ты хуже разбойника, грабящего на дорогах. Тот рискует жизнью и не ссылается в своих преступлениях на бога! Нужен вам такой мулла, люди? - обращаясь к толпе, спросил Гази-Магомед.
- Нет, он хуже безбожника! У него нет ни совести, ни стыда! - закричали в толпе.
- А бежать ты хотел, негодяй, не в Ашильты, а к русским. Что делать с этим нечестивцем, старики, я предоставляю решать вам! - отходя к мюридам, сказал Гази-Магомед.
Старики пошептались, посоветовались, вполголоса о чем-то поспорили.
- Муллу, который бросает свою мечеть, надо лишить сана, а на его место избрать другого, справедливого и честного!
- Правильное решение! - раздались голоса.
- Но это не все! - вышел вперед Шамиль. - Этот человек хотел бежать из своего аула. Поможем ему в этом и изгоним его, как паршивую овцу из стада. А как - на время или навсегда - решайте сами!
Толпа молчала.
- На полгода! Пусть за это время обдумает свои грехи и исправится, - быстро проговорил бывший старшина Абу-Рахман.
- Пусть убирается в Ашильты, там у него полно родни, а через полгода возвращается другим человеком, - поддержал его один из стариков.
И все, облегченно вздохнув, разом заговорили.
- Изгнать на полгода! Это ему будет хорошим уроком!
Мулла радостным и благодарным взглядом обменялся с бывшим старшиной. Это решение обрадовало его.
- А как быть с золотом и деньгами, отобранными у него? - спросил Нур-Али.
Все замолчали.
- Семье отдать половину, одну четверть раздать бедным аула, одну четверть сдать в общую казну мюридов. Расписки и бирки о долгах сжечь здесь же, на глазах у народа, и впредь подобные долги навсегда отменяются, - громко и раздельно сказал Гази-Магомед под радостные крики собравшихся.
Бирки, расписки, листки с отпечатками мухуров, палки с зарубками - все это кредиторы и должники несли на середину площади, где уже лежали бирки и бумажки, отобранные у старшины Абу-Рахмана и муллы. Когда все было принесено и сложено в кучу, Шамиль поднес зажженную хворостину, и куча бумаг и дерева, в которой как бы концентрировалось все горе и слезы, вся убогая, нищенская жизнь обездоленной аульской бедноты запылала, и струйки дыма и пламени запрыгали посреди площади.
- Да продлит аллах твои дни, о имам Гази-Магомед! - с чувством благодарности, тихо и проникновенно сказал кто-то, и вся толпа закричала:
- На небе взошло солнце, а на земле имам Гази-Магомед!
Суд над елисуйским беком был короток. Старики приговорили его к смертной казни. Перепуганный, потерявший свое нахальство и не ожидавший такого решения, бек бессмысленно водил глазами по людям; на его помертвевшем лице отобразились отчаяние и страх. Когда к нему подошли мюриды, чтобы вести его на казнь, Гази-Магомед остановил их.
- Братья, вы справедливо осудили этого бездельника, - сказал он, обращаясь к старикам, - он заслуживает смерти, но я прошу всех жителей аула Каракай, всех, и стариков, и молодежь, простить его! Он, - Гази-Магомед ткнул пальцем в сторону еле стоявшего на ногах осужденного, - еще молод, и если у него в сердце есть стыд, он пойдет по дороге правды. Отпустите его во имя аллаха, и пусть он вместе с бывшим муллой до вечера оставит Каракай. Пусть идут пешком, без оружия, без лошадей, с непокрытыми головами. Только пройдя фарсаг, они получат разрешение сесть на коней и попрощаться с родными, которые будут провожать их. До заката солнца они должны оставить аул, чтобы к ночи мы уже забыли о них.
Глава 18
Получив от лазутчиков донесение о том, что в Кусуре произошло совещание и что английский агент полковник Монтис вкупе с Сурхай-ханом и беледом Абдуллой что-то замыслили против русских, полковник Пулло донес об этом в Грозную и, не дожидаясь разрешения, подготовил экспедицию из батальона егерей, трех сотен казаков при двух фальконетах под командой полковника Кравченко для "прогулки" в глубь Табасарани и наведения порядка в полумирных, неспокойных аулах. Экспедиция была готова через день, но неожиданно начавшиеся ливни, шедшие в течение двух суток, и мгновенно разбухшие, ставшие грозными и непроходимыми горные потоки приостановили выход отряда в горы..
- Уйдут, подлецы… разве они станут дожидаться нас, - сетовал полковник Кравченко, сумрачно глядя на потоки воды, лившиеся с неба.
- Разверзлись хляби небесные. Я третий год живу здесь, а такого потопа не видывал, - сокрушенно качая головой, сказал Юрасовский. - Сорвется экспедиция… никого не найдешь, так, разве что попугаем немного разбойников.
Спустя два дня дожди прекратились, бушующие потоки сбежали с гор и превратились в еле заметные ручейки, солнышко обсушило землю и дороги стали быстро просыхать.
- Я донес главнокомандующему об экспедиции, и теперь уже поздно размышлять о ее целесообразности. Отряду надо выступать, если даже вы и не захватите бездельника Абдуллу и английского прохвоста Монтиса. Военная прогулка в горы даст свою пользу и наведет порядок в аулах, - выслушав сомнения полковника, сказал Пулло.
На следующее утро батальон егерей и три сотни казаков с двумя фальконетами форсированным маршем пошли к аулу Кусур.
Желая перехватить беледа Абдуллу и перерезать ему путь в горы, Кравченко все три сотни казаков послал в обход к аулу Кусур. Сам же с пехотой и двумя фальконетами пошел напрямик через горные дороги и тропы.
Слева и справа поднимались утесы. Внизу, сдавленный скалами, бился о камни Ямансу, ворочая валуны и взметая белые пенящиеся брызги. Грохот заполнял ущелье. Узкая дорога, более похожая на вьючную тропу, шла над бездной, то обрываясь, то снова извиваясь по карнизу скал. За поворотом дорогу перегородил огромный, нависший над бездной утес.
"Здесь проходит только друг", - затейливой арабской вязью было написано на нем. Колонна еще медленнее потянулась вперед. Ущелье сузилось и потемнело. Полоска голубого неба почти скрылась, сдавленная сходившимися горами. Дорога снова оборвалась, и идти стало трудно. Все круче поднимались уступы скал, ближе сдвигались утесы. Внизу с оглушительным ревом бился поток, и его седые брызги жадно лизали берега.
Грязная пена кипела в водоворотах.
Начальник авангарда остановился.
- Придется развьючивать лошадей, - покачивая головой, сказал он.
- Конечно. Разве проведешь тут коней? - поддержал его прапорщик фальконетного взвода.
- Только переломаешь ноги, а пользы - чуть, - почтительно вставил фельдфебель и крикнул назад: - Взвод, стой! Развьючивать коней, разобрать фальконеты!
Шедшие впереди солдаты остановились. Произошло недолгое замешательство. Фальконетчики начали развьючивать коней. Егеря молча проходили мимо.
Проводники вели отряд по течению реки, то находя, то снова теряя горную тропу. Головная рота что-то замешкалась впереди, полковник Кравченко, перегоняя егерей, направился к ней. Несколько солдат присели на камни, двое, забравшись на выступы скалы, покуривали трубочки и балагурили со стоявшими внизу товарищами. Солдаты выжидательно смотрели на подходившего к ним начальника отряда.