- А очень просто. Нехай она с нами к реке пойдет, а из-за кустов чечены на конях кинутся… Ее на коня, меня по шее, вот и все. А там ищи ветра в поле!
- Молодец ты, Саввушка, правильно рассчитал. Я и сам так надумал сделать. Выкрадем Нюшу, когда будете на казачьей линии, по станицам идти.
- Значит, взаправду уходим? - спросил Дормидонт.
- Да, только не скоро, наверное, недели через две-три. Я тоже уезжаю, в Тифлис еду.
- Наслышаны мы и об этом, батюшка, очень это Нюшу огорчило. Потому и послала нас к вам. Пускай, говорит, едет, а я жить без него не буду…
- Глупости… Скажи ей, Дормидонт, что я все обдумал, пусть будет спокойна. Дальше Екатериноградской мы ей уехать не дадим. Ты, Саввушка, зайди ко мне денька через три, я тебе подробно расскажу, что станем делать.
- Вот это по-моему, вот это добре, а то что сестрице Нюше слезы лить да об петле думать, - обрадовался Савва.
- Чистый абрек, навроде чеченов, прости господи, - любуясь сыном, проговорил Дормидонт. - Ему бы только ружье да шашку!
- А что ж, тятя, разве лучше соха да онучи? Нехай пять лет да свои, чем пятьдесят - да все крепостные!
- Молчи, дурак, - оборвал его Дормидонт, опасливо поглядывая на Небольсина.
- Правильно говорит Савва, - сказал Небольсин, - жизнь в рабах - тяжелая, ужасная жизнь, и пора покончить с нею!
- Дай вам бог здоровья, батюшка барин, за ваши добрые слова, - вздохнул Дормидонт, - есть и среди бар хорошие люди, только не дал им господь помочь хрестьянам! Раздавили, сказывают, царские войска хороших людей, в Сибирь да на каторгу послал их Миколай Павлыч…
- И на виселицу, - тихо проговорил Небольсин.
- Вот видишь, тятя, а ты говоришь - терпи… Дождешься, пока самого в кандалы да в железа закуют. Я, батюшка Александр Николаич, так думаю, помогу вам Нюшку выкрасть, а сам сбегу… Не хочу я в Россию возвращаться…
- А чего ж делать станешь? - с любопытством спросил Дормидонт.
- В казаки пойду или к чеченам подамся!
- Фу ты, басурман, скажешь тоже, к нехристям гололобым, - всплеснул руками Дормидонт.
Небольсин, услыша скрип открываемой калитки, предостерегающе поднял руку. Через окно было слышно, как кто-то окликнул сидевшего у калитки Сеню.
Небольсин узнал Петушкова.
- Никак нет. Они в крепости. Обещались часам к десяти вернуться, - бойко соврал Сеня.
- Та-ак… Ты, любезный, скажи поручику, что я сегодня снова зайду. Дело, передай, имею.
- Вот и об нем, об их благородии, Нюша велела сказать, - тихо заговорил Дормидонт.
- "Благо-родие", - презрительно проткнул Савва, - вы не серчайте, батюшка Александр Николаевич, а такой дрянной человек этот подпоручик, что и слов найти сразу не соберешься.
- Ты помалкивай, Савва, уж в который раз тебе говорю, - остановил его отец, - молод еще людей хаять, а что насчет их благородия Петушкова, это точно… гнилой как есть барин, навроде ореха с червоточиной… - И, пригнувшись к Небольсину, Дормидонт рассказал ему про донос Петушкова.
- Нюша просила вас остерегаться его. Расскажите, говорит, барину все, что было, нехай знает, какой у него дружок.
- Значит, князь не поверил? - что-то обдумывая, спросил Небольсин.
- Не поверил, да ведь окромя Петушкова, никто про вас да про Нюшу не знает, а он, как увидел, что князь ему не верит, перепужался страсть как и давай отбой бить, я, мол, вроде ошибся, темно было, лица не разглядел…
- Князь ничего не сказал Нюше?
- Смеялся дюже, дураком и подлецом называл Петушкова.
- А что Нюша?
- Что? Ахтерка, умеет чего надо показать, как на тиатре, - засмеялся Савва.
Спустя полчаса Дормидонт с Саввой тихо вышли из хаты.
- Берегите Нюшу. Расскажите ей все, что мы надумали. А за Тереком сделаем все так, как решили.
- Спасибо тебе, барин, - низко поклонился Небольсину Дормидонт.
- Мы побережем сестру, а ты, барин, не обижай ее, как вместе жить станете, - сурово сказал Савва.
Небольсин остался один.
Новость, принесенная родными Нюши, разбередила его душу. Поручик не боялся за девушку. Пока он был рядом, возле нее, он сумел бы защитить ее.
- Хватило бы только у нее сил еще немного вынести этот ад, - прошептал Небольсин.
- Александр Николаевич, прикажете засветить огоньку? - входя в комнату, спросил Сеня.
- Зажигай.
- А я гостя от вас отвадил. Подпоручик Петушков приходил. Обещался снова зайти, так как прикажете, Александр Николаевич, допустить его до вас или спать ляжете?
- Пусти, я поздно лягу.
- А что, Александр Николаевич, правду балакают в слободке, будто скоро отселе все, окромя служилых, за Терек уйдут?
- Правда!
- Ох и скучно тут станет тогда, Александр Николаевич! Теперь и то бывает, хочь волком вой от скуки, а какая тогда тоска будет! Хорошо, что мы, спасибо генералу, в Типлис отселе поедем.
- Да и там, Сеня, особенного веселья не будет, - остановил его Небольсин, - город хоть и большой, да азиатский.
- Что вы, Александр Николаевич, армяне говорят - ба-альшой город, и дома кирпичные, в три этажа есть, а улицы мощеные, и русских полно, ля фам и ле вин боку, насчет веселья - все есть: и тиатер, и балаганы, и солдатские праздники с каруселями. Опять же христианская сторона, грузины все православные, нашей веры, церкви есть. Разве ж сравнить с этой дырой, прах ее возьми.
- Ну, в сравнении с Внезапной Тифлис, конечно, столица, все равно, как Москва с деревней.
- Вот-вот, я об этом и говорю, - обрадовался Сеня. - Поживем там, Александр Николаевич, годика три, а потом получите вы полковника, и тогда назад, в Москву, или в Питербург, а там и жену молодую, княжну какую-нибудь возьмете.
Небольсин смеялся, слушая болтовню Сени.
- Уже нашел, Сеня, свою княжну.
Сеня поднял голову:
- Неужели…
Но Небольсин, остановив его движением руки, проговорил:
- Я с тобой после поговорю об этом, а теперь иди открывай дверь, к нам, кажется, снова идет подпоручик!
Действительно, в калитку негромко стучал Петушков.
- Здравствуйте, Александр Николаевич, - входя в комнату и вешая фуражку на гвоздь, небрежно сказал Петушков.
- Здравствуй, - коротко ответил Небольсин.
- Заходил к тебе давеча, не застал. Был в крепости? Что нового? - не замечая холодного приема, продолжал Петушков.
- Все, как и раньше. А что у тебя, Петушков, как идет твоя жизнь?
- Да вроде по-старому, хотя и есть изменения… Видишь ли, - усаживаясь у стола, развязно начал подпоручик, - наконец боги вняли моим увещеваниям, и я, благодаря аллаха, покидаю сию отвратительную крепость.
- Да-а? - протянул Небольсин. - И куда же направляешь стопы?
- Недалече, но во всяком случае в город. В Кизляр. И ухожу с повышением в чине, - соврал Петушков.
- Что ж, третья звездочка сделает тебя совершенным Аполлоном, - серьезно сказал Небольсин.
- Конечно, - согласился подпоручик, - и жалование, и рацион, и прогоны, все уже будет по чину. Так вот я потому-то и зашел к тебе, Небольсин, что, памятуя о долге, о тех восьми червонцах, кои я у тебя позаимствовал… К сожалению, уезжая столь неожиданно, - забывая о только что сказанном, продолжал Петушков, - не смогу тебе, друг любезный, вернуть их, но укажи мне твой адрес, и при первой же почте переведу сей долг.
- Адреса пока не ведаю, так как не предполагаю оставаться в Тифлисе…
- Что ты, что ты, душенька. Надо пользоваться расположением главнокомандующего и, пока он еще в силе, укрепиться в Тифлисе.
- В какую часть переводишься? - перебил Небольсин, которому был неприятен и сам Петушков и его разговоры.
Подпоручик запнулся и с деланным смехом воскликнул:
- Представь, в провиантские офицеры иду… Ну, как сам понимаешь, чести мало, а… денег много, как поется у Моцарта.
- Да, чести действительно мало, хотя и к чему она тебе! - с нескрываемым презрением сказал Небольсин.
- То есть, как это "к чему"? У всякого офицера и дворянина она обязана быть, - обиделся Петушков.
- Мало что "обязана быть", да ведь не у каждого ж она есть, - барабаня по столу пальцами, ответил Небольсин.
Петушков опешил. "Видно, что-то знает", - нерешительно глянув на поручика, подумал он.
- Видишь ли, если ты насчет денег, то извини меня, мон шер, но, находясь в затрудненных обстоятельствах в данный момент, я просто не в силах… но как честный человек и дворянин я…
- Перестань паясничать, - сухо перебил Небольсин. - Ты отлично знаешь, о чем я говорю.
"Узнал, подлец, как бы еще чего не случилось!" - опасливо поглядывая на хозяина, подумал подпоручик.
- А об… чем же? - упавшим голосом спросил он.
- О твоем подлом и недостойном поступке, о гнусном доносе князю… вот о чем!
- Про-сти, прости меня, подлеца, - хрипло, дрогнувшим голосом еле выговорил Петушков. Он робко взглянул на Небольсина и вдруг, рванувшись к нему, рухнул на колени.
- Встань, ты что, с ума сошел, что ли! - Небольсин брезгливо попытался поднять Петушкова. - Не позорь себя, ведь ты же все-таки офицер и мужчина, - тихо сказал он, глядя на струившиеся по лицу Петушкова слезы.
- Какой я офицер, сволочь я, подлец и дурак, - всхлипывая и растирая ладонью по лицу слезы, прошептал Петушков. - Будь я мужчиной, разве ж я перенес бы оскорбления и все издевки над собой! - Он еще раз всхлипнул. - Виноват я, Александр Николаевич, это верно, но и перенес я не дай бог сколько… Оплевал меня князь за мой донос, хамы крепостные, глядя на меня, не только что смеялись, а и куражились надо мной, а теперь из полка выгоняют. Сторонятся меня все, ровно я собака шелудивая, отщепенец какой или пария… Спасибо Чагину, в провиантские перевел, а то бы и вовсе пулю в лоб.
Как ни подл и мерзок был поступок Петушкова, но Небольсину стало искренне жаль его.
- Успокойся, Ардальон Иванович, - тихо сказал он, придвигая к нему стакан с водой. - Как это случилось? Как ты позволил себе этот донос? - глядя на жалкое, со следами слез лицо Петушкова, спросил он.
Лицо подпоручика дрогнуло.
- Зависть проклятая обуяла, злость такая охватила, когда я тебя с Нюшенькой ночью видел.
- Ты что, любишь ее?
- Не-ет, кабы любил, другое дело. Позавидовал тебе: и любовь, и орден, и Тифлис, и внимание главнокомандующего, все тебе, а мне ничего… а к тому же обидело меня и то, что дурака я тогда с сиренью свалял…
- С какой сиренью? - не понял его Небольсин.
- Ну, с букетами, когда ты сам через меня Нюше про десять букетов, сиречь десять часов ночи, передал, - опустив голову, пояснил Петушков, - все представлял себе, как вы надо мной, дураком, потешались.
- И не думали, Петушков, даже наоборот, оба, и я и Нюша, благодарны тебе были.
Петушков еще ниже опустил голову.
- Но я все же отрекся от Нюши, я Голицыну сказал, что ошибся… что, возможно, это и не она была…
- Я знаю это. Но как же все-таки ты мог это сделать? Ведь князь засек бы ее до смерти… Ты не подумал об этом?
- Зол был очень… прямо возненавидел тебя в те дни, - вздохнул подпоручик.
Минуты две оба молчали, и только фитиль лампы чуть потрескивал в тишине.
- Когда ты едешь? - наконец спросил Небольсин.
- Завтра, - уныло ответил подпоручик.
- Кто назначен адъютантом?
- Родзевич. Я уже сдал ему дела.
Опять наступило молчание. Петушков вздохнул и, поднимаясь с места, неуверенно, с тайной надеждой спросил:
- Ты простишь меня, Саша?
Небольсину была тягостна вся эта сцена. Он видел, что раскаяние и стыд мучат Петушкова, но преодолеть своего отвращения к нему все же не мог.
- Нет! После, может быть, но сейчас, Петушков, нет! - тоже вставая, сказал он.
Лицо подпоручика передернула судорога.
- Я понимаю, я поступил подло… - Он втянул голову в плечи, и, съежившись, вышел из комнаты неровными шагами.
Небольсин подошел к окну, но в темноте только стукнула калитка.
- Шерше ля фам? Уй? - спросил вошедший Сеня и, не дождавшись ответа, стал готовить Небольсину постель.
В крепость приехала из Грозной комиссия во главе с генерал-майором Вельяминовым-младшим - родным братом генерал-лейтенанта Вельяминова, начальника штаба и близкого друга Ермолова. Приезд генерала был неожиданным и вызвал много толков в крепости и слободе. Никто не знал причины назначения комиссии, тем не менее самые разнообразные слухи заполнили Внезапную. Слухи эти сходились в одном: крепость собираются очистить от лишних людей, а "женатые" роты отвести за Терек. Об этом говорили и на базаре, и в Андрей-Ауле, и в хатах женатых солдат.
- И слава тебе господи, давно пора отселе выбираться. А то завезли в орду, только и видишь одни некрещеные рожи…
- Все ближе к России, хоть казаки и не мужицкого сословия, а все же свои, русские, - подхватывали бабы.
- А жить, дуры, где станете? Тут вам и хаты, и животина всякая, а там чего? - хмуро говорили мужья.
- Ничего. Отстроимся, и тут не сразу в хаты вошли. А худобу с собой погоним, - отвечали бабы.
Помощник генерала Вельяминова инженерный полковник Сургучев, присланный из штаба главнокомандующего для исполнения приказа Ермолова, был человеком дела, сухим, точным и необщительным. Не вдаваясь в излишние разговоры, он тщательно несколько раз обошел и осмотрел крепость, солдатскую слободку, побывал на базаре, посетил Андрей-Аул, и все время что-то записывал, чертил и вычислял. За инженером неотступно следовали два капитана, сапер и фортификатор, после каждого осмотра подолгу о чем-то советовавшиеся с ним. Обеспокоенные Чагин и Юрасовский пытались разузнать, к каким выводам пришла инженерная комиссия, но приглашенный на обед полковник почти не пил, мало ел и еще меньше говорил, и хитроумный Юрасовский так ничего и не узнал. Спустя трое суток полковник Сургучев, явившись к полковнику Пулло, совершенно официально и твердо заявил ему:
- Слободку необходимо уничтожить. Все солдатские дома срыть, базар, двухэтажное здание офицерского собрания сровнять с землей.
- Ка-ак срыть? - ахнул Юрасовский, беспомощно глядя на Сургучева.
- Всенепременно! Мало того, этот сад и деревья, кои заслоняют видимости обозрения и обстрела равнины, срубить. Деревья могут быть прекрасной защитой нападающим на крепость, скроют от обороняющихся противника.
- Да что вы, полковник, кто из местных мошенников решится напасть на крепость? - махнул рукой Пулло.
- Не могу сего знать, но, исполняя приказание главнокомандующего, считаю обязательным для себя настаивать на не-мед-лен-ном… - раздельно и подчеркнуто сказал Сургучев, - выполнении решения нашей комиссии. Честь имею просить коменданта крепости сообщить комиссии, когда будет приступлено к срытию указанных комиссией объектов и в какой срок это будет выполнено?
- Но позвольте, ведь там же более двухсот семейных солдат с женами и детьми, армянские торговцы, мирные кумыки, торгующие с нами.
Генерал Вельяминов, присутствовавший при этом разговоре, поднялся с места и решительно сказал:
- Солдаты с семьями в течение месяца будут переведены за линию, на ту сторону Терека. Как мне было сказано в Грозной его превосходительством генерал-майором Розеном, часть расселится по казачьим станицам, часть будет отправлена в Моздок для усиления русского населения в оном. Армяне же переселятся в Кизляр.
- Да-с, комиссия отца Паисия, - почесал затылок Чагин, - а что же с семьями господ офицеров?
- Согласно приказу Алексея Петровича все должны выехать из Внезапной, и даже раньше, нежели солдатские семьи и торговый сброд, - сказал Вельяминов. - С первой же оказией отправьте полковника Голицына и его людей. Это всеобязателыю, и требует исполнения в первую очередь.
- Слушаюсь, - покорно сказал Пулло.
- Опустеет наша Внезапная… И что так разгневался на нас Алексей Петрович? Изгоняет отсюда все то, что оживляло крепость, поистине станем теперь такой дырой, что только одним ссыльным и жить, - сокрушенно покачал головой Юрасовский.
- А крепость, сударь мой, позволю доложить, для того и существует, чтобы в ней служить, а не забавляться. Какие могут быть театеры и танцы в захолустной крепости? Зачем здесь актерки и балет? - насупившись, произнес Вельяминов.
- Да это уж вы самому князю скажите. Ведь не мы же его приглашали, а он по казенной надобности, в командировке здесь, - обиженно вставил Пулло.
- Кончилась командировка. Вот ему приказ отправиться со всеми принадлежащими ему людьми обратно в Петербург.
- Что ж, Владимира с бантом получил его сиятельство, зачем же ему еще оставаться? - иронически заметил Чагин, и все улыбнулись.
- Князь Голицын уведомлен обо всем. Я уже передал ему приказ Алексея Петровича. С ближайшей оказией он собирается в дорогу, - сказал Вельяминов.
Пулло посмотрел на него, почесал лоб и тихо спросил:
- А когда считаете нужным отправлять семьи господ офицеров?
- Со второй, следующей оказией. На этих днях сюда прибудут две охранные казачьи сотни, с помощью которых вы эвакуируете всех.
- А "женатые" роты?
- В третью очередь. Охрану в пути будут нести сами солдаты.
- Та-ак, - раздумчиво протянул Чагин, - да, опустеет наша крепость. Видно, и самому придется уходить куда-нибудь за линию.
Никто ничего не ответил на эту фразу, но было видно, что и Юрасовскому, и другим офицерам та же мысль пришла в голову.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
Тифлис, тридцать лет назад разоренный, разграбленный и почти сожженный персидскими полчищами Ага Магомед-шаха, быстро вставал из руин. На месте узких азиатских уличек пролегли широкие, проведенные по плану улицы, на которых уже поднялись трех- и даже четырехэтажные каменные и кирпичные здания. Штаб главнокомандующего, казенные учреждения, офицерские дома, казармы, школы, церкви, магазины придавали центру города европейский вид, а густая зелень садов и виноградников ласкала взор, сообщала этому своеобразному городу весьма живописный вид.
Но стоило чуть отойти в сторону от центра, как картина менялась. Длинные двухэтажные дома с навесами и широкими нависшими над улицей балконами, створчатыми персидскими оконцами и узкими входами преобладали здесь.