- Очень просто. Я кум атамана станицы. Попросил его перевести девок на Нижнюю поближе ко мне, а он объяснил князю, что в тех хатах, которые квартирьеры отвели девкам, тесно, да и хозяева недавно хворали оспой. Как услышали об этом девки, подняли вой, а тут атаман еще поддал жару и перепужал их до смерти. Князь тоже обеспокоился и велел срочно перевести их куда ни на есть подальше.
- Спасибо тебе, брат.
- А то! - засмеялся Гостев. - Нехай его сиятельство умоется, мы хочь и простые люди, а и не такие еще дела обламывали.
Гостев доел фазанью грудку, выпил чихирю и, наливая стакан Небольсину, сказал:
- Выступаем послезавтра в половине седьмого. Гроза в здешних местах недолга. К утру опять засветит солнце, дорога обсохнет, земля умоется, и нам легче будет идти. В Николаевской ночевка, другая в Червленной. Оттуда до Наура три перехода. Тебе, брат Александр, надо из Червленной ехать к Терентию, чтобы он вовремя приготовил все.
- Я не задержусь. Лишь бы сегодня повидаться с Нюшей, - вздохнул Небольсин.
- Темна ночка да гроза с ливнем прикроют, и сладится все как надо. Сеня парень хваткий. Ну, а хозяюшка моя да мамука Луша кого хошь вокруг пальца обведут. Не впервой им это! За успех дела! - поднял стакан Гостев.
- Алла верды! - ответил Небольсин, чокаясь с поручиком.
Вспышки молний стали чаще, гром, уже не переставая, грохотал в небе. Рассекая темные тучи, все ярче сверкали молнии. Внезапно дождь стих. По листьям пробежала дрожь, кущи деревьев закачались, сад застонал от внезапно налетевшего вихря, и под оглушительные, непрекращающиеся удары грома и ослепительные вспышки молний полил ливень.
- Хорош дождь… Если обойдется без града, поможет урожаю, - любуясь из окна яростно бушевавшим ливнем, сказал Гостев.
Небольсин молча стоял рядом с ним. Через открытое окно летели крупные брызги. Дождь колотил взмокшую землю, барабанил по темной листве. Земля быстро намокала, вырастали большие блестящие лужи.
- Закроем окно, а то нальет и сюда, - сказал Гостев.
В потемневшем саду, в притихшей станице, на дорогах, над землей и лесом бушевала горная кавказская гроза.
- Ох, страсти какие! Гремит да полыхает, аж смотреть страшно! - закрывая ставнями окно, испуганно воскликнула Донька, та самая актерка, которая во Внезапной вместе с рядовым Хрюминым исполняла pas de deux.
- Не дождь, а словно потоп! Ну и сторонка! - покачала головой толстушка.
- А чего хотите, девушки? Сторонка-то бусурманская, живут тут одни нехристи вроде чеченов. Вот и все здесь не как у людей! - ответила одна из девушек.
Сквозь щели закрытых ставен блеснула яркая молния, раздался совсем близко оглушительный удар грома, и хату словно рвануло, заскрипели половицы.
- Ох, батюшки, кабы погибели нашей не было! - закричала одна из теснившихся у дверей девушек.
- Лампу! Лампу задуй! Огонь, говорят, молонью к себе притягивает! - затыкая уши, отчаянным голосом завопила толстушка откуда-то из угла, где она пряталась от резких вспышек молний и ударов грома.
Кто-то быстро задул лампу. В темноте было слышно, как тяжко вздыхали да испуганно перешептывались девушки, крестившиеся и взвизгивавшие при каждом ударе грома.
Нюша, сидевшая ни жива ни мертва в сенцах, в трепетном страхе поглядывала на дверь. Не гроза и не молнии пугали ее. Савка, который с минуты на минуту должен был явиться к ней, опаздывал.
"Господи, помоги! И что это Савки нету?" - с тоской прислушиваясь к шуму ливня, думала она.
- Ты что тут спряталась, Нюша? Думаешь, здесь лучше? - засмеялся Агафон, входя со двора в сенцы. - Ох и дождь, не приведи господь, какой лютый!
Он отряхнулся.
- А где остальные девки?
- Там вон, в хате хоронятся… Испужались страсть как! - ответила Нюша.
- Ничего, нехай спать ложатся. Меня вот Прохор Карпыч прислал для охраны, значит, вашей и порядку. Скажи им, чтоб спать ложились, а я малость посижу здесь, обсушусь да покурю, да и тоже лягу, - закуривая, сказал Бык. - Утречком все в аккурате будет, опять солнышко засветит, птички запоют, а там и в путь.
- Уж скажи ты им сам, дядя Агафон, а я тут пригрелась и, правду сказать, идти прямо неохота. Вот ведь страсти-то какие! - сделанным испугом проговорила она.
Блеснула молния, и еще более оглушительный раскат грома прогромыхал над хатой.
- Видать, близко вдарило, - равнодушно сказал, потягивая махру, Агафон. - Ну ладно, дочка, ты сиди, а я пойду к девкам.
Он докурил, пригасил цигарку и вошел в хату. Из-за двери тотчас же раздались голоса девушек.
- Ну, вы, трусихи, чего перепугались али забыли, как дома, в деревне, гремит? - донесся до Нюши добродушный голос Агафона.
За дверью сквозь шум ливня послышался звук шагов. В сенцы, отряхиваясь от дождя, укрывшись с головой мужским кожухом, вошла хозяйка - мамука Луша. Она быстрым наблюдающим взглядом огляделась по сторонам и кивнула на закрытую в кунацкую дверь:
- Полегли спать ваши девки али еще возятся?
- Сидят, ровно мыши, испугались грома, а как?.. - снижая голос до шепота, спросила Нюша.
Мамука быстро подняла палец к губам и энергично замотала головой.
- Одни аль кто там еще есть? - спросила она.
- Дядя Агафон. Остальные девушки.
- Это кто ж еще, Агафон?
- Дворовый человек, для порядка вроде сторожа сюда назначен.
- Часовым значится, караулить вас, чтоб, прости господи, какой-нибудь казачина не выкрал себе невестушки, - засмеялась мамука. - Ну, мы его, хрыча старого, и спрашивать не станем. На, одевай кожух моего мужа да и айда за мной на нашу сторону.
- Эт-то куда ж?
Заслышав голоса женщин, Агафон раскрыл настежь дверь. За его спиной виднелись головы актерок. Вновь зажженная лампа освещала кунацкую.
- Куда собираешься, Нюша? Нельзя это. Прохор Карпович приказали всем вам здесь ночевать. Не дай бог, узнает его сиятельство, мне первому отвечать за вас придется, - миролюбиво объяснил Агафон.
- А ты еще что за начальник? Ты откель здесь взялся? - нахмурила брови мамука.
- А что? - озадаченно сказал Агафон. - Не начальник, а как Прохор Карповичем приставлен к девкам, так и должон точно справлять приказания.
- Это ты, чертов кум, у себя в деревне распоряжайся, а мне на твово князя и таку ж сволочугу Прохора плевать… не в Москве находишься, а на казацкой стороне. Собирайся, девка, неча его, старого кобеля, слушать, - решительно заключила казачка.
- Ты что, обезумела аль белены объелась, баба? - заворчал Агафон. - Куда это еще "собирайся"? Все в этой хате ночевать будут, вот и вся тут. Барский приказ…
- А мне на твово барина… - мамука произнесла такое, что Бык, не находя ответа, растерянно заморгал глазами, а девушки залились таким раскатистым смехом, что заглушили даже шум ливня.
- Ты… ты чего ж озоруешь, срамница? - наконец выговорил Агафон.
- Я те дам "озоруешь", Мамай окаянный! Это чья хата? Твоя али твово князя, хай его черти жрут? Хочу - здесь заночуете, а нет - так всех вас вместе с тобой, нечистый дух, борода рыжая, отселе налажу! Это тебе не Россия. Я здесь хозяйка, а не твой князь. Ты чего думаешь, старый кобель, что я в чистой кунацкой всех вас уложу? Вы завтрева дале двинетесь, а я всю хату после вас неделю мыть да чистить буду! - наступая на Агафона, кричала мамука.
- А как же? - развел он руками.
- А вот и так же! - передразнила его хозяйка. - Сколько вас всех-то с тобой вместе?
- Девок восемь да я, вроде как девятый…
- Так нехай пять в кунацкой полягут, две - здесь, ты - в сенцах, а она ко мне в хозяйскую хату идет.
- Нет, так нельзя! - подумав немного, сказал Бык. - Чего это она одна пойдет… Не полагается одной, и опять же Прохор Карпович велел…
- Вот кобель немытый, заладил одно: Прохор да Прохор, а мне чихать на твоего Прохора! Вот что, милая, с этим дураком не сговориться, - тыча в Агафона пальцем, продолжала она, - бери себе в компанию какую-нибудь подружку, да и айда в нашу хату! Ну, что, чертов караульщик, теперь спокойней будешь?
- А чего ж? Вдвоем коли, это сподручней, вернее будет, - сбитый с толку энергичными окриками казачки, согласился Бык.
- Ну так кого ж с собой берешь? Да живее, время-то ночное, и нам, и людям спать охота, - заторопила Нюшу мамука.
- Пойдем со мной, Машенька, - умоляюще глядя на толстушку, попросила Нюша.
- Пойду, хоть и боюсь дождя.
- Ну, так вы обе вот этим кожухом прикройтесь да быстренько через двор побежим. А вы, девки, ложитесь спать да только огонь тушите, кабы, хорони бог, хату не спалить! - приоткрывая дверь, сказала хозяйка.
- Обожди немного, я тоже с вами, - поднялся Агафон.
- А ты чего, черт рыжий, за нами увязываешься?
- А для порядку. Погляжу, что и как, а после сюда вернусь, - флегматично ответил Агафон.
- Службу, значится, справлять верно хочешь? Ну валяй, шлепай за нами! - И под смех и шутки девушек Нюша с толстушкой в сопровождении хозяйки и Агафона вышли во двор.
Девушки стали раскладывать на полу кунацкой постели, по двое и по трое укладываясь на ночлег.
- А ты, Донька, чего не ложишься али тоже в хозяйкину хату ночевать пойдешь? - спросила одна актерка другую.
Донька пожала плечами и тихо, словно своим мыслям, сказала:
- Чудно как-то! Мы - здесь, а они двое - там. Потеснились бы, теплее б было… - Она расплела косу, медленно разделась и опять повторила: - Чудно! И хозяйка-то, ровно ей было велено, чуть ли не волоком утащила Нюшу.
Но ее уже никто не слушал. Девушки, утомленные скучным днем и однообразным шумом затянувшегося дождя, уснули. Донька устроилась рядом с тихо посапывавшей во сне подругой. Минуту-другую она продолжала еще думать о Нюше, а затем быстро и безмятежно заснула.
Перебежав под дождем двор, хозяйка с обеими девушками вошла в низкую простенькую турлучную хату с низкой и толстой камышовой крышей. В сенцах горел ночничок. Открыв настежь дверь, мамука впустила девушек в теплую, чистую, с невысоким потолком комнатку, вторая, еще поменьше, шла влево от сенец. Широкий топчан был застлан чистым, хорошо выстиранным рядном, большая взбитая подушка и цветное одеяло покрывали постель.
- Ну девоньки, раздевайтесь да спать, а ты, караульщик, погляди под стол, нет ли кого из хлопцев! - насмешливо крикнула Агафону хозяйка.
Бык покачал головой, почесал затылок.
- Раз полагается, надо делать. Мне что! Кабы не наказ барина, так хоть в лесу пусть ночуют.
Нюша и толстушка, обнявшись, ждали, когда наконец Агафон уйдет.
- Ну, скорей, скорей, черт рыжий, не видишь, девки спать хотят, - торопила его хозяйка.
Агафон потоптался на месте, мотнул для чего-то головой и взялся было за шапку.
- Постой ты, кавалер, вот что мне пришло в голову, - подтолкнула его в бок мамука, - мой-то казак сейчас на постах возле Терека, в патруле ходит. Нехай девки тут спят, а ты, рыжая борода, ночуй у меня, - подмигнула казачка.
- Чего, чего? - озадаченно переспросил Агафон.
- Чаво, чаво, - передразнила его мамука. - Малый ребенок какой, не понимает! Ему пожуй да в рот положи. Оставайся, говорю, со мной зоревать, сторож лохматый!
- Тьфу ты, вот чертова баба! - наконец сообразил Агафон. Он даже отступил от хохотавшей казачки. - Стыда в тебе нет, окаянная! Муж в карауле, а ты чего предлагаешь?
- Ох и ду-ра-ак, ох и телок, даром с бугая вырос! Не хочешь, не надо. Лягу одна, а ты геть отселе, праведник чертов! - распалилась хозяйка.
- И пойду, а тебя, паскуду, и слушать не буду! - выскакивая как ошпаренный, закричал Агафон.
Шаги его стихли.
- Ушел, черт рыжий! Я знаю, как таких дураков налаживать.
Мамука подошла к Маше-вострушке, молча взяла ее за руку и потянула к себе, затем ногой отворила дверцу во вторую комнатку и спокойно сказала:
- Иди, ваше благородие, выходи сюды!
Машенька ахнула, а Нюша, зардевшись от смущения и счастья, подалась вперед. В дверях стоял Небольсин.
- Пойдем, дочка, спать, нехай люди счастьем надышутся, - оказала казачка, увлекая за собой оцепеневшую от неожиданности толстушку.
Дождь давно уже стих. Через щели неплотных ставен стало проглядывать начинавшееся утро. В хате было еще темно, и серые неясные тени ползли по комнате.
- Пора, Нюшенька, пора, моя радость, - целуя в последний раз девушку, сказал Небольсин.
- Еще чуточку, Саша, солнышко мое светлое, счастье мое единственное, - прижимаясь к груди поручика, шептала Нюша. - Всю ночь с тобой пробыла, а кажется, будто только-только встретились… Мало мне такой радости, бесценный мой! - гладя его руки, целуя глаза, продолжала она шептать.
- Бог даст, скоро все станет по-иному. Увезу тебя, и заживем с тобой хорошей, новой жизнью.
- И так до самой смерти.
- До конца наших дней… Вместе, всегда вместе.
- Дал бы бог нам деточек, Саша. Я хочу, чтобы у нас был сын, и такой хороший, добрый, честный, как ты. Нет ведь больше на свете таких, как ты. Один такой, единственный!
- Ну уж "единственный", - улыбнулся поручик. - Есть еще немало людей в сто, в тысячу раз лучше меня!
- Нет, - прервала его Нюша, - нет таких. Ты - самый лучший, ты - самый честный и хороший… Нет тебя лучше!
- Просто ты любишь меня, родная, вот тебе и кажется, что я лучший на свете!
- Может быть, может быть и так. А как ты? Как ты думаешь, есть лучше меня? - заглядывая Небольсину в глаза, спросила она.
- Дурочка, - с нежностью сказал Небольсин. - И не думай об этом. Люблю тебя крепко. Одна ты у меня. Нет и не надо мне никакой другой.
Нюша засмеялась тихим, счастливым смехом и спрятала на его груди свое радостное, светившееся счастьем лицо.
В ставню чуть-чуть постучали, в сенцах послышались осторожные шаги.
Нюша вздрогнула и крепче прижалась к Небольсину.
- Не бойся, девочка, это Сеня или Савка. - Он взглянул на свой брегет, но сумрак комнаты помешал разглядеть время.
Тихий стук, но уже в дверь, повторился.
- Александр Николаевич, пора! Развидняет! Пятый час, - услышали они шепот за дверью.
- Это ты, Сеня?
- Я, Александр Николаевич!
- А где Саввушка? - одеваясь, спросил через дверь поручик.
- Возле той хаты сторожит, на случай ежели Агафон или кто другой из нее выйдет. Свиристелем запоет, сигнал такой у нас назначен.
Нюша блаженно и радостно засмеялась.
- Ох этот Савка, как дитя малое, вечно у него блажь да выдумки в голове. Ну, милый Саша, дай еще раз поцелую тебя. - Она крепким и долгим поцелуем приникла к нему. - А теперь иди, дорогой, храни тебя бог!
- Будь спокойна, все будет так, как объяснил тебе!
- Ваше благородие, пора, светает. В станице уже казаки да бабы проснулись, гляди, как бы бугай тот рыжий сюда не заявился, - входя в комнату, сказала хозяйка.
- Иду, иду… спасибо тебе, милая. - И, сунув казачке еще две золотые монеты, поручик вышел из хаты.
Воздух был свеж, чуть сыроват и прозрачен. Солнце поднималось над горами, но мгла еще висела над станицей.
Они быстро прошли к перелазу и под лай неожиданно набежавших собак скрылись в садике Гостева.
- Рада, что с любушкой свиделась? - глядя на озаренное лицо чему-то улыбавшейся Нюши, спросила казачка, тронув ее волосы теплой и мягкой ладонью. - Только и есть у нас, девонька, счастья, что со своим любушкой тишком да негаданно встретиться!
В комнату в одной рубашке вбежала Машенька и, беззвучно плача, бросилась к удивленно взглянувшей на нее Нюше и крепко обхватила ее руками.
- Что с тобой, родная? - гладя ее по голове, спросила Нюша. - Или боишься чего?
- Не-ет… Кого боюсь-то? - всхлипывала толстушка, глотая слезы и целуя Нюшу. - Радуюсь я за тебя… от счастья плачу… Любишь ты его, да?
- Люблю… больше жизни люблю… - еле слышно ответила Нюша.
- Я ведь всю ночь не спала. Все о тебе думала… Умная ты да смелая… Так этому негодяю, кабану, и надо, - вспоминая Голицына, с ненавистью сказала Машенька.
- Полегли б вы, девки, спать, еще только развидняет, - заглянула в дверь хозяйка.
- И то верно, давай спать, Машенька.
Толстушка молча обняла ее, и девушки, накрывшись одеялом, уснули.
Заглянувшая минут через пять в горенку мамука Луша увидела, что девушки крепко спят.
Мамука хитро и добродушно улыбнулась, осторожно прикрыла дверь и вышла во двор, где уже играло солнце и бродили проголодавшиеся куры.
Глава 5
На плацу, невдалеке от вала, окружавшего станицу, почти у самого выгона, проходило учение. Две роты Куринского полка, выстроенные в одну шеренгу, делали ружейные приемы по флигельману, который стоял на крыше небольшого сарайчика. В отдалении от фронта рот в глубоком соломенном кресле сидел майор и курил трубку, время от времени потягивая из большой эмалированной кружки горячий чай. Возле него стояли офицеры, о чем-то оживленно беседуя и не обращая внимания на топтавшихся в пыли солдат.
Оказия вывернулась из-за холма, и пешие солдаты уже показались вдали. Взвод казаков медленной рысцой обогнал телеги и спустился к поляне.
- Полубатальон, стой! - не поднимаясь с кресла, скомандовал майор и, наводя зрительную трубу на дорогу, сказал: - Оказия!
Он обернулся к толстому капитану:
- Степан Степаныч, ты уж того… муштруй роты, а я… - Он провел рукой по бакам, подтянул приспущенный пояс и пошел вперед. Адъютант и казачий сотник двинулись за ним.
Колонна приближалась к Червленной. Уже отчетливо была видна поднявшаяся над дорогой и лесом сторожевая башня. Впереди раскинулась солдатская слободка, за ней темнела базарная площадь. Поодаль высилась деревянная церковь со сверкавшим над ней крестом. Земляной вал опоясывал станицу, в центре которой стояли стройные ряды белых казенных зданий. В стороне от них поднимались четыре двухэтажных дома. Потом опять шли улички с низенькими казачьими хатенками и редкой зеленью.
Хотя оказия была уже невдалеке от Червленной, походный порядок движения еще не был нарушен. Из станицы с криками, бранью, смехом и возгласами бежали казаки, солдатки… торговки… При виде толпы стройный квадрат оказии дрогнул. Ей навстречу, прорывая солдатские роты, кинулись в свою очередь истомленные долгим скучным путем маркитантки, обозные и фурштадты. Конвойные солдаты, сохраняя походный строй, подходили к станице. Запыленные артиллеристы, держа в руках дымившиеся фитили, спокойным шагом шли за орудиями, не обращая внимания на шум, поднятый обозом. Ехавший впереди прапорщик остановил пегого конька и, оглядываясь на растянувшуюся оказию, простуженно закричал:
- Ко-лон-на, стой!
Из вагенбурга, разминая усталые ноги, отдуваясь, вышел Голицын.
- Доехали, хвала аллаху! - И, сев на подведенного ему Савкою коня, поскакал к голове колонны.