- Где они? - закричал Кутяков. - А! - И он помчался за ними бешеным наметом… Дерзость, талант и непреклонная воля подняли его, недавнего мальчишку, над тысячами бывалых людей, они вознесли Кутякова почти до сказочной высоты: Чапаев знал, что в случае его, Чапаева, смерти умный и ревнивый к славе Кутяков возьмет дивизию в крепкие руки. Но эта же безумная, заносчивая отвага не раз приводила Ивана Кутякова на грань гибели. Вот он уже почти достал побелевшего от ужаса генерала, но поп, оскалившись, схватил со дна повозки винтовку и, почти не целясь, выстрелил назад. Пуля угодила коню в лоб, и он с разбегу рухнул. Едва-едва успел Кутяков вывернуться из-под него. Поп торжествующе закричал, таратайка остановилась, и поп с руки чуть не в упор открыл огонь по хромающему преследователю. Кутяков метнулся на землю и начал палить в попа из нагана. Неизвестно, чем кончилась бы эта дуэль: бригада в самый сложный момент могла бы остаться без своего горячего командира, но генерал, сидевший на вожжах, увидал, как из села вылетели на конях ординарцы Кутякова, гикнул, поп от толчка повалился на дно, и таратайка вновь понеслась вперед - только ее и видели… Кутяков вернулся назад, хромая, мрачный, как грозовая туча, - он ругал себя на чем свет стоит за глупую опрометчивость…
В полдень 28 апреля Фрунзе получил сообщение, что 11-я дивизия белых разгромлена, что ее остатки спешно отходят, что захвачены богатые трофеи, несколько сот пленных, много оружия. Несколько позже пришло известие о серьезном поражении 7-й дивизии белых, которой нанесли удар 74-я и 75-я бригады дивизии Чапаева и 20-я дивизия Пятой армии.
Ханжин читал телеграфное сообщение от генерала Ванюкова: "…потери полков граничат с полным уничтожением. В полках осталось по 250–300 человек. Имеют место массовые сдачи в плен. Большевики, создав значительное превосходство в силах, ввели в дело совершенно свежие дивизии. Необходимы срочные пополнения и выдвижение наших резервов, иначе остановить красных не представляется возможным…"
В тот же день юго-восточнее, на реке Деме, малая ударная группа Гая нанесла поражение 12-й дивизии белых и сковала тем самым возможность ответного маневра. В тот же день кавбригада Каширина, войдя в прорыв правее 25-й чапаевской дивизии, вышла в тыл белых, сея неимоверную панику среди войск противника.
И в этот же день пришла убийственная новость: командующего Восточным фронтом С. Каменева, который начал оказывать поддержку контрудару Фрунзе, по приказу Троцкого сняли "для отдыха и лечения". Вместо него с севера должен был приехать бывший генерал Самойло, не знакомый ни с обстановкой на этом фронте, ни с командармами, ни с войсками.
И вечером того же дня в Москве (но об этом Фрунзе узнал много недель спустя) на совместном заседании Политбюро и Оргбюро ЦК Троцкий решительно и безоговорочно поставил вопрос о снятии Фрунзе. Ответом ему было сообщение о блестящем начале контрудара, который, как предреввоенсовета отлично знал, должен был начаться четырьмя днями позже…
29 апреля 1919 года
Уфа
Без пяти семь вечера из кабинета Ханжина вышли, негромко переговариваясь, генералы и офицеры штаба Западной армии. Развалившись в креслах приемной, иностранные военные советники с беззастенчивым интересом разглядывали их.
В дверях кабинета вырос Игорь, через приемную мимо гостей со спокойным достоинством прошла Наташа. Адъютант громко произнес:
- Генерал Ханжин просит вас, господа!
Наташа перевела приглашение.
- О, у очаровательной юной леди, оказывается, великолепное произношение, - кольнул ее неулыбчивыми глазами, поднимаясь с кресла, генерал Нокс. - Вероятно, у нее столь же восхитительный слух? - Они с Гревсом переглянулись.
Сухопарый полковник-переводчик осклабился в улыбке.
- Да, я неплохо играю на фортепьяно, - вежливо ответила Наташа, как бы не поняв, о каком слухе идет речь.
- Браво, браво! - Гревс оценивающе посмотрел на находчивую девушку.
- Значит, и музыкальный слух у вас тоже развит? - снисходительно поддел ее Нокс, проходя в генеральский кабинет.
- Господин командующий, - торжественно произнес Гревс, - я с удовольствием представляю вам личного представителя президента Соединенных Штатов Америки господина Гарриса!
Американский президент - это колоссальный мешок золота, толстый мешок высотой до неба, плотно набитый тяжелыми желтыми монетами, - перед такой исполинской силой Ханжин, конечно, благоговел, но с другой стороны, терпеть не мог иностранных военных советников и прекрасно знал неуемную жадность союзников ко всякого рода откровенно грабительским концессиям и договорам. Вот почему с весьма противоречивым чувством - не то как верующий подходит к архиерею, не то как боксер из своего угла на ринге направляется к наглому сопернику, - двинулся он навстречу господину личному представителю президента - сухопарому, неулыбчивому, как бы недовольному чем-то мужчине с темными глазами.
Гаррис быстро, без приглашения, заговорил. Полковник осклабился, повернувшись к Наташе, это должно было означать приглашение переводить: джентльмен уступал дорогу даме. Но прежде всего это означало проверку ее квалификации: действительно, сколько стоит юная леди? Молода, хороша собой, находчива, знает стенографию, а вот что она за переводчица?
- Мистера Гарриса интересует положение на фронте, - начала Наташа. - Его беспокоят слухи о неожиданном наступлении большевиков под командой некоего Фрунзе. Мистер Гаррис хотел бы знать, что намерено предпринять ваше превосходительство и каковы шансы на успех. Мистер Гаррис просит сообщить вам, что он наделен широкими материальными полномочиями.
Воцарилось молчание. Ханжин с напряженной улыбкой обдумывал ответ.
- Э-э-э, положение неожиданно осложнилось тем, что красные нанесли фланговый удар моим войскам, которые, как вам известно, победоносно идут к Волге, невзирая на то, господин личный представитель, что другие фронты толкутся на месте. Переведи ему, - он обернулся к Наташе, и та увидела в его глазках одновременно злобу и решительность, - переведи ему, да без оттеночков, напрямую, что нам ни жарко ни холодно от присутствия на севере американских и английских войск, впрочем, как и от наличия имперского флота на Балтике, - глянул он на Нокса.
Наташа перевела со всей возможной резкостью. Полковник закивал ей в совершенном восторге. Нокс поморщился от солдафонства и отсутствия политического такта у Ханжина. Ханжин понял, что его стрела долетела до цели, и продолжал уже спокойней:
- Да, господа, "некий" Фрунзе - талантливый человек. Но в военном деле одного таланта мало. Нужен еще опыт, нужно знание военного искусства. А этого у бывшего политкаторжанина нет.
- Каторжанина? - поднял брови Гаррис.
- В том-то и дело. Этот большевик думает, что войсками командовать так же просто, как дурачить политическими бреднями серую скотинку.
Наташа несколько замешкалась на "серой скотинке", полковник мигом помог ей найти соответствующий английский оборот и снова дружески осклабился.
- Вы играете в шахматы? - неожиданно спросил Ханжин у Гарриса.
- В шахматы?! ("Что за странный разговор: я спрашиваю его о поражении войск, а он мне плетет то о каторжнике, то о шахматах. Хитроумно-азиатский неполноценный стиль мышления".) - Гаррис закивал головой: - Йес, йес!
- Когда неопытный шахматист уводит свои фигуры с королевского фланга, его партнер имеет возможность нанести жестокий удар непосредственно по королю противника. Ясно? Вот и я отдал сейчас, пятнадцать минут тому назад, приказ о нанесении такого удара. Переводи - Ханжин крупными глотками стал пить воду из стакана.
Наташино сердце бешено забилось: вот минута, ради которой стоило идти на все унижения, на позор, на возможную смерть! От волнения она перевела не "пятнадцать", а "пятьдесят" - коллега тотчас добродушно погрозил ей пальцем, она поправилась, мило улыбнувшись ему.
- По данным нашей войсковой и особенно агентурной разведки, - хрипло заговорил Ханжин, - противник совершенно обнажил свой тыл и фланг. Я не буду скрывать от вас свой секрет, господа: я отдал приказ о срочном сосредоточении Волжского корпуса генерала Каппеля и боевого Украинского полка имени Шевченко в районе города Белебея. Фрунзе вбивает нам клин? Хорошо! А мы ударим под основание этого клина и срубим его! Недели через две, господа, все будет выглядеть иначе. Я поймаю самонадеянного, но неопытного игрока и объявлю ему шах и мат!
- О’кей! - воскликнул мистер Гаррис.
Он уже понял логику Ханжина, и она не показалась ему неполноценной. Напротив, перед ним был вполне деловой человек.
Англичанин-переводчик по-немецки спросил, не устала ли Наташа, затем отпустил ей французский комплимент и незаметно вытеснил ее из беседы. Это хорошо: можно собраться с мыслями.
Встреча закончилась через полчаса. Пока Ханжин, Гаррисон и Гревс, широко улыбаясь, трясли друг другу руки, Нокс тихо спросил Наташу, не хочет ли она побывать у него в гостях.
- Речь идет о двух бутылках коньяка? - улыбаясь, спросила девушка.
Нокс засмеялся, ласково потрепал ее по плечу и пошел прощаться с Ханжиным. Наташа вышла в приемную, быстро написала несколько фраз на бланке рецепта, спрятала его в карман кителя и села, склонив голову на руки.
- Наташенька, устали? - подсел к ней за столик Игорь.
- Ох, немыслимо болит голова.
- Ну так подождите. Я сейчас доложусь командующему! - Он скрылся в кабинете и вскоре вышел. - Дядя разрешил мне проводить вас до дому. Пройдемся вместе, Наташенька?
- Да, Игорь, с удовольствием. Вы проводите меня до аптеки?
- Хоть на край света!..
Вот и знакомый массивный дом. Матово светятся окна с рисунком змеи и чаши.
- Подождите меня здесь, - скомандовала она и взбежала по ступенькам.
Яков Семенович, увидав возбужденную, разрумянившуюся девушку, тревожно посмотрел на нее, набычившись, по своей привычке поверх очков.
- От головной боли что-нибудь есть? - быстро спросила она.
- Пирамидон помогает? - с внешней безучастностью, за которой Наташа почувствовала крайнее напряжение, ответил вопросом провизор.
- Нет, у меня рецепт. - Она протянула сложенный листок.
- Хорошо, посмотрим… Минуточку подождите. - Яков Семенович чуть ли не рысцой удалился в провизорскую.
- Мадмуазель, - лихо обратился к Наташе рыжеусый прапорщик, - по себе знаю, лучшее лекарство - стакан коньяку и сердечный друг. Позвольте? - Он игриво взял ее под руку.
- Игорь! - громко позвала девушка, и в дверях выросла внушительная фигура адъютанта.
- Пардон, пардон, сникаю, мадмуазель, сникаю! Желаю вам приятно излечиться. - И он, козырнув, убрался под недобрым взглядом Игоря.
- Вот вам порошки, - вышел провизор, - за другим лекарством заходите завтра после двенадцати. Что-нибудь сделаем. - Он многозначительно кивнул и тут же участливо объяснил Игорю: - Разве можно, чтобы такая молодая девица и уже мучилась от головы? Ай-яй-яй! Обязательно надо помочь, это наш долг. - Его темные глаза улыбались над стеклами очков.
Наташа тут же запила один порошок водой, и ей впрямь полегчало: сообщение о важном приказе Ханжина передано в верные руки.
(И действительно, несколько часов спустя, глухой ночью, подпольщики Золотухин Андрей Харитонович и Поливин Иван Павлович начали путь на запад, в сторону красных войск, каждый своим путем, унося заученные на память бесценные сведения.)
Медленно шли Наташа с Игорем по темным улочкам.
- Наташенька… я давно мечтал остаться с вами наедине, - нерешительно начал он. - Все эти дни, как вы появились в штабе, я думаю только о вас. Нет мне покоя ни днем ни ночью…
"Бедный мальчик, бедный ты мальчик, - с горечью и сожалением думала Наташа. Будучи младше его, она чувствовала себя бесконечно старше и взрослее этого сильного, рослого юноши. - Не лети на огонь, сожжешь крылышки… И отпугивать его не следует… Опять узел".
- Посидим, Игорек? - Она присела на скамеечку под кустом сирени. Он - поодаль, не смея прикоснуться к ней.
Вызвездило. Теплый ветерок едва касался разгоряченного лица. Мертвая тишина глухой улочки обволокла всё. Нигде ни огонька, ни шороха.
"Вот он - молодой, милый. А что, Наташа, бери его чистую любовь… Не все ли равно? И кто узнает?.. - Наташа улыбнулась: - Кто узнает? Я сама буду знать. Гриша будет знать, потому что в глаза я ему не смогу взглянуть. Да, а Безбородько?.. Это совсем другое, это несчастье…"
- Игорек, - она дружески дотронулась до его плеча, - не торопитесь с признаниями. Вы еще так мало знаете жизнь и людей.
- Что мне жизнь, что мне люди! Я люблю только вас! Вам нужна моя жизнь? Вот она! - Он схватил ее руку и прижал к сердцу.
- Хорошо. Я подумаю, нужна ли мне ваша жизнь, - сказала она серьезно и встала. - Ну, спасибо за прогулку. Свежий воздух мне помог, а теперь - домой, не то дядя будет беспокоиться.
- Да нет, он отпустил меня.
- Я говорю о своем дяде.
- Я тоже боюсь его, - со вздохом встал Игорь. - Многие боятся его, а ведь он не грубый, не повышает голоса… Наташенька, можно ли мне хоть ждать?
- Чего ждать? - ледяным голосом спросила она.
Совсем сникнув, он откозырял ей у калитки, поглядел на безмолвного часового, вздохнул и ушел.
Безбородько и Мария Ивановна пили чай, когда Наташа вошла в столовую.
- Что так долго? - ласково спросил Безбородько.
- Очень голова болела, Василий Петрович. Прошлась после заседания. Эти сигары такие вонючие.
- Да, но вечером к тебе могли пристать, обидеть тебя, - мягко возразил он.
- Нет, меня проводил Игорь, - с вызовом ответила она.
- А, - кривовато усмехнулся он. - Руки еще на просил?
- Пока нет.
- Ну-ну… Садись, закусывай. (Мария Ивановна бесшумно исчезла.) Что там иностранцы? Клюнули на твой английский?
- Да, без церемоний.
Он кивнул.
- Не сомневался. Что-нибудь интересное на совещании было?
- Да. Ханжин говорил о контрударе Каппеля от Белебея, подымал свои акции.
- Э, пустое, - Безбородько небрежно махнул рукой, - знаю я все это. - Он увернул фитиль до половины.
Этот полумрак в комнате, заставленной разнообразной мебелью, пуфиками, резными стульями, задернутой тяжелыми портьерами, создавал какой-то тревожный, странный колорит.
- Наташенька, - глухо сказал Безбородько, - клянусь, ты послана мне богом, ничего, кроме тебя, нет в моей жизни, и я скажу тебе то, чего никому бы не сказал. Сядь поближе.
Она сидела неподвижно.
- Что, еще сердишься на меня, презираешь? Пустое! По-детски все это… В жизни взрослых людей на многое надо закрывать глаза. В том суть, что я накричал, или в том, что ты - один мне свет в окошке? То-то и оно! Ну вот, умница. - Он взял ее руку в свои ладони, задумался. - Большевики сильно таранили нас. Дело, конечно, обстоит хуже, чем Ханжин докладывал заморским друзьям. Я думаю, что наше дело, в общем, проиграно…
- Как? - искренне удивилась Наташа. - Вы это серьезно? Неужели ничего нельзя противопоставить? Вы ли это говорите? А удар от Белебея?
- Хоть откуда. Не в этом дело. Главное, что все больше наших солдат переходит на сторону красных. Хуже того - мне известны случаи расправы с офицерами, которые мешали им перейти в плен. Ах, Наташа, у меня такой нюх - я уже видел все это однажды. В тысяча девятьсот семнадцатом… Это начало развала.
- Василий Петрович! У вас дурное настроение, вы просто сгущаете краски.
- Да, сгущаю… Ты понимаешь, я его допрашиваю, он уже неживой, едва хрипит, а глаза - глаза меня ненавидят, ненавидят! А всех ведь не перевешаешь. - Он грязно выругался и опомнился. - Что я? Что со мной?! Прости меня, счастье мое, солнце мое! - Он начал целовать ей руки.
- Возьмите себя наконец в руки! Вы распускаетесь ежедневно! - Но голос Наташи не был злым, все существо ее ликовало: "Они чуют, чуют гибель!"
- Прости меня. Да. Так вот: я хотел сказать тебе, что недолго нам пользоваться этим райским уголком. И может быть… и может быть… - Он быстро посмотрел на нее: говорить ли о своем твердом решении пробираться с нею в Англию? Документы уже есть… - Дорогая, - в голосе его послышались одновременно и требовательность, и неуверенность, - я хотел бы, скажем, завтра-послезавтра, на днях, перед лицом всевышнего обменяться с тобой этими кольцами и дать клятву на вечную верность!
Наташа с интересом глянула на толстые, тяжелые перстни, которые, тускло краснея, лежали у него на ладони, и вдруг сморщилась от неодолимой, как приступ тошноты, брезгливости.
- Василии Петрович, - она встала, - а кровь-то вы с этих колец чем отмывали?
- Какую кровь? - бледнея, спросил он.
- А ту самую, что на руках ваших еще не обсохла! - Два пылающих взора скрестились, но секунда - и взгляд Безбородько погас, стал насмешливым.
Полковник поднялся:
- В чистоплюйство изволим играть? В мамину дочку? Поиграй, деточка, поиграй. В госпиталях нам встречались такие-то сестры: хирург режет, а они в обморок - шлеп: кровь-де-с!.. И запомни раз и навсегда: меня ты разозлить не сможешь. Я - твоя судьба и никуда тебе от меня не деться! Не хочешь завтра под венец - пойдешь через месяц, через год. Или в могилу, - жестко добавил он. - Никому другому я тебя не уступлю. Гуд найт, май леди! Приятных, чистеньких снов. - Он поклонился и вышел.
5-13 мая 1919 года
Река Сок - река Ик у Бугульмы - Бугульма
Петр Исаев подтащил хрупкий столик с фигурными ножками под самое оконце - поближе к серенькому свету начинающегося дня, взгромоздил на столик клокочущий самовар красной меди и шатнул рукой сооружение - устойчиво ли. В избу, умывшись у колодца, вошел Чапаев - свежий, в расстегнутой гимнастерке. Пока он причесывался и подправлял усы у тусклого зеркальца, Петр резал хлеб, сало, колол на ладони сахар резкими ударами тяжелого ножа.
- Садись, Василь Иванович!
Прикрыв зевок ладошкой, Чапаев уселся за столик. Его внимание привлекли гнутые ножки с резьбой; он ощупал их, наклонился, даже заглянул под донце - каким способом закреплены.
- Столиком любопытствуете? - Дородная хозяйка с открытым моложавым лицом на минуту оторвалась от русской печи, где пеклась на сковороде большая лепешка. - Старинная вещь! Как мы делили всем миром имение, так нам он и достался.
- Столик?
- Ага. Ну там корова еще, сани…
Чапаев ухмыльнулся в усы:
- А барин-то что вам сказал?
- А это он еще нам скажет, если вы, дорогие гости, пятки салом от нас намажете! Вот уж тогда он все доподлинно нам выложит! И про корову объяснит, и про сани, и про столичек с ножками фертом.
- Это верно, объяснит. Значит, не след смазывать нам пятки-то?
- Ой, милые, не надо! Ешьте, подкрепляйтесь, только нас Талчаку не оставляйте.
Чапаев снова ухмыльнулся, по-плотницки постучал ногтем по гнутому дереву и нацедил себе крутого кипятку. Ожегшись из стакана, он налил чай в блюдце и, ловко придерживая его тремя пальцами, принялся пить. Исаев, пыхтя от жары, пил из огромной эмалированной кружки.
Перевернув лепешку, хозяйка убедилась в ее готовности и вытащила ухватом сковороду из печи.
- Ешьте, люди добрые, - певуче произнесла она, - я вам еще и сметанки поставлю.
Разломив лепешку, Чапаев без слов протянул половину Петру, вторую обмакнул в миску со сметаной и с аппетитом принялся за еду.