"ЖРЕБИЙ БРОШЕН, РУБИКОН ПЕРЕЙДЕН, ДОРОГА ОПРЕДЕЛИЛАСЬ"
1901 год (девятнадцать лет)
Ты спрашиваешь, почему на экономическое отделение? Милый Костя, экономика - это основа всего! Мы будем с тобой лечить больного, а через год или через месяц он погибнет от голода, от грязи, от холода в своем убогом жилье! Лечить надо глубже - изменить всю жизнь, чтобы не было бедности и лишений ни у кого, никогда… Я не ищу в жизни легкого. Я не хочу сказать себе на склоне лет: "Вот и прожита жизнь, а к чему? Что стало лучше в мире в результате моей жизни? Ничего? Или почти ничего?.." Нет, глубоко познать законы, управляющие ходом истории, окунуться с головой в действительность, слиться с самым передовым классом современного общества - с рабочим классом, жить его мыслями и надеждами, его борьбой и в корне переделать все - такова цель моей жизни".
(Из письма М. Фрунзе брату.)
1905 год (двадцать лет)
"Милая мама, у тебя есть сын Костя, есть и дочери. Надеюсь, что они тебя не оставят, позаботятся о тебе с трудную минуту, а на мне, пожалуй, должна ты поставить крест. Потоки крови, пролитые 9 января, требуют расплаты. Жребий брошен, Рубикон перейден, дорога определилась. Отдаю всего себя революции…"
(Из письма М. Фрунзе матери.)
1906 год (двадцать один год)
"Присоединяйтесь и вы, крестьяне, к этой славной борьбе за народную свободу. Довольно вам спать, проснитесь! Разве не трогают вас эти стоны и слезы ваших братьев, сыновей, разве мало пролилось народной крови… Так проснитесь же, товарищи крестьяне, присоединяйтесь к нашей славной борьбе, и мы, соединившись, пойдем вместе и вооруженной силой свергнем подлое самодержавие, и добьемся, чтобы власть от царя перешла к народу, свергнем самодержавие царя и установим самодержавие народа…"
(Из листовки, написанной М. Фрунзе.)
8-18 января 1919 года
Петроград - Москва - Инза - Самара - Уфа
Безбородько ехал с большим комфортом: в его распоряжении был отдельный вагон первого класса из двухместных мягких купе. Согласно мандату, подписанному предреввоенсовета Троцким, он, Василий Петрович Васильев, являлся уполномоченным Реввоенсовета республики по выполнению особых заданий, а вагон был предоставлен ответственным военным работникам, назначенным на Восточный фронт. Вход в вагон разрешался по пропускам. В распоряжение Безбородько-Васильева были выделены три бойца. Они заняли ближнее от входа купе и по очереди несли охрану. Посадка в вагон, а также выход из него без разрешения "уполномоченного Реввоенсовета" категорически запрещались.
Мадам Турчиной с ее многочисленными чемоданами и дочерью было предоставлено самое дальнее купе, Безбородько с Авиловым заняли предпоследнее. В Москве вагон был полностью загружен пассажирами. Турчиным по условиям конспирации знакомство с ними не рекомендовалось, и всю последующую дорогу - около полутора недель - обитатели двух последних купе проводили вместе довольно много времени.
Надежда Александровна стремилась почаще уходить в мужское купе и прилагала лишь минимальные усилия, чтобы сохранить хоть какую-то видимость светских приличий. Авилов же совершенно откровенно радовался этому "роману".
Безбородько, побыв немного с ними, уходил к Наташе, скромно садился в дальний от нее угол, листал какой-либо старый журнал или художественный альманах из новых, изредка ронял два-три слова - в общем, вел себя весьма ненавязчиво, между тем неустанно и незаметно наблюдая за печальной девушкой, стремясь поточнее определить ее характер - просто так, по профессиональной привычке.
Направление его непрестанно работавшей мысли становилось все более и более определенным. В конце концов, мне уже за тридцать лет, думал он, пора становиться на твердую почву. Нелидова… А что, собственно говоря, Нелидова? Конечно, как женщина, как партнер, она великолепна… Он остро глянул на Наташу: а ведь этот бутончик со временем, пожалуй, заткнет за пояс многих, ох, многих дам… Красива, образованна, умеет держать себя с достоинством, в рамках. Года через два - с ее-то данными, с положением ее папа и энергией ее маман - она сделает блестящую партию, взлетит в такие верха, что тебе, Васька, и глянуть будет страшно: станет королевой угля или принцессой универсальных магазинов… Да, так о чем это я? О Нелидовой. Ну, эта нигде не пропадет: умна и хитра, как змий, находчива, как дьявол, наблюдательна, холодна, беспощадна. В душах людских читает, что тебе в открытой книге: раз - и насквозь человека видит! И в любой, самый неподходящий момент - хоть в постели - вдруг начинает снимать с твоей души одежку за одежкой и оставляет с насмешечкой одну кочерыжку. Да не стесняйся, говорит, я ведь еще хуже. Хочешь, расскажу, как я красную санитарку взводу солдат отдала да что им приказала?.. Нет, умна она, конечно, да все же не очень, - оголтелость до добра не доводит. Ну, господь-бог с ее умом: самое главное, - что имение ее - дело весьма и весьма проблематичное, один снаряд - и все сгорело, а домик в Самаре - кто его знает, что еще за домик. Нет, это не фундамент жизни.
Безбородько вздохнул, перелистнул страницу.
- Вы почему вздыхаете? - тихо спросила Наташа.
- Да так, картинки довоенной поры разглядывал: украинская хатка, садочек, дивчина в саду… Гляньте… Я ведь родом из-под Киева.
Она взяла у него "Ниву", которую он нашел в купе у бойцов охраны, положила на колени: на обложке была нарисована задумавшаяся девушка на берегу над омутом.
"Да, Нелидова - не вариант. Экзотический эпизод, не более. Нужен такой домик, чтобы не сгорел ни при каких обстоятельствах… Где-нибудь в Америке, в Индии, в Африке, черт побери!.."
Ему отлично было известно о готовящемся в Петрограде восстании, он знал даже то, что начальник штаба Красной 7-й армии, обороняющей Петроград, бывший полковник Люндквист, работает на Юденича; он знал о подготовке мятежей в фортах; в числе немногих избранных, Безбородько знал о прочных связях иностранных разведок с некоторыми высокопоставленными чинами в управлении Главкома и в Реввоенсовете. Безбородько знал, что весь состав пассажиров его вагона, подобно жадным бактериям, поразит штабы армий Восточного фронта; ему было известно, где и когда высадились или предполагают высадиться войска Англии, Америки, Франции, Японии, Турции, Италии и других стран и какую огромную помощь оружием, боеприпасами, интендантским снаряжением оказывают они белым армиям. Он знал все это и многое другое.
Тем не менее контрразведчик Безбородько в окончательную победу белых не верил.
И из допросов захваченных красноармейцев, и лично проведя много времени в тылу у красных, он превосходно знал меру неистребимой ненависти восставшего народа к своим бывшим господам, - той осатаневшей ненависти, которая скорее бросит человека на смерть, чем приведет к смирению. Что знаменательно, - с чувством этим Безбородько сталкивался не только тогда, когда имел дело с идейными руководителями, нет - повсеместно, допрашивая даже какого-нибудь замухрышного инвалида-обозника.
Глядя на мир вполне реально, он не видел того пряника, который способен был вдохновить солдат и мужиков, мобилизованных в белые армии, сражаться не жалея сил. На сколько-нибудь длительную войну они были совершенно, с его точки зрения, непригодны. Долго ли будут мужики-солдаты слушать своих господ, хорошо зная, что красные отобрали землю у помещиков и передали ее крестьянам?.. - задавал себе вопрос Безбородько.
Трезво взвешивая соотношение сил (сказывалась школа отца - статистика-экономиста по образованию, управляющего большим имением), он видел впереди только разгром - пусть даже где-то не очень близко, пусть после свирепых побед, но - неминуемый разгром белых генералов, а следовательно, и неизбежную собственную гибель. Он вдруг явственно представил, как стоит в нательной рубахе перед отделением стрелков, как их командир поднимает руку и звенящим голосом произносит: "По кровавому врагу пролетарской диктатуры…" Безбородько опять глубоко вздохнул.
- Вам тоже плохо? - услыхал он тихий голос Наташи.
- Ах, девочка, кому же сейчас хорошо?
- Да вот мама не вздыхает, - непримиримо произнесла девушка.
- Наташенька, Наташенька, как мало вы еще понимаете в жизни взрослых людей… Вы и понятия не имеете о тех тревогах, заботах, мыслях, которые ее гложут, о той ответственности, которая лежит на ней. Дитя мое, поверьте, вы видите лишь оболочку… - Он участливо взял ее за руку. ("Может быть, госпожа королева кокса и шерсти, когда-нибудь придется вам за меня слово молвить, а женщины не забывают тех, кто с обожанием гладил их пальчики…")
Какая же дочь не хочет, чтобы о ее матери говорили хорошо, чтобы убедительно доказали ей, что она заблуждается в своих подозрениях? И Наташа из деликатности не сразу отняла свою руку у Безбородько.
- Не надо, Василий Петрович, - негромко произнесла она.
Какой-то ослепительный разряд бесшумно взорвался в его мозгу. Он разом, до мельчайших подробностей увидел исход из этого ада! Безбородько медленно выпустил Наташину руку, глядя на девушку жарко разгоревшимися глазами: "Бог мой! Мой бог! Какой же я осел! Болван! Тупица! Да вот же он, вот мой домик за морем - отличный двухэтажный домик в Лондоне! Мой чемоданчик с золотишком да ее папаша - это уже кое-что! Ого! Посмотрим, кто еще будет королем! Значит, так: я завоевываю сердце этой девочки. Перебрасываю ее с мамашей в Омск, там в церкви сочетаемся законным браком. Выправляю документ в британском посольстве на сопровождение жены и дочери мистера Турчина в Англию, а далее - адью, господа! Ах, черт! Мамаша!.. - Его глаза недобро сузились. - А впрочем, она сейчас занята лишь собой… Мой будет домик за морем!.."
- Что вы так странно смотрите на меня? - тревожно спросила Наташа.
- Странно?
- Так, вероятно, смотрит, простите, змея на лягушонка.
- Фантазерка вы, Наташа. - Сердце у него колотилось от всех этих мыслей, от смысла жизни, вдруг явившегося ему как знак с неба, но он старался говорить спокойно.
- Да уж, - усмехнулась она.
- А может быть, сейчас подошел бы другой образ?
- Например?
- Как соловей на розу?
- Это пошло, Василий Петрович…
- Да, это не совсем то. А вот теперь будет то: как умирающий от жажды на глоток свежей, чистой воды, который способен вернуть ему жизнь.
- Однако!..
- Ах, Наталья Николаевна, как же мало вы еще понимаете в жизни взрослых. Вы так поглощены своими переживаниями, что сгори я тут на месте перед вами, обратись в пепел, вы бы даже глаз не подняли!
- Да отчего же вам гореть?
Безбородько резко встал:
- Извините, я должен выйти! - и с силой задернул за собой скользящую дверь.
"Что это с ним? - подумала Наташа. - Он действительно взволнован".
"Ну, брат! Теперь не проморгать! Убью!" - пригрозил он себе и от нестерпимого возбуждения хлопнул себя ладонями по бедрам.
- Надежда Александровна! - решительно сказал он вечером, оставшись наедине с мадам Турчиной. - Прошу вас понять меня правильно. - И он легко опустился перед ней на колено. Надежда Александровна вопросительно-иронически подняла одну бровь. - Я официально прошу у вас руки вашей дочери. Я полюбил ее всем сердцем, не мыслю себе без нее жизни и прошу вас дать ваше согласие на наш брак, который, как положено, освятит православная церковь.
- Присядьте, Василий Петрович, а не то кто-либо войдет сюда и подумает бог знает что.
Безбородько сел. Она насмешливо смотрела на него.
- Думали, думали и надумали. Ну, а Наташа согласна?
- Я еще ничего не говорил ей о своих чувствах. Такой разговор нужно начинать не с девушкой, совершенно неопытной в житейских делах.
Надежда Александровна ухмыльнулась:
- Ну а вам-то зачем этот брак, Василий Петрович? Какая вам от этого корысть, грубо говоря?
- О, нет, Надежда Александровна, корысти здесь никакой нет, есть одно только глубокое чувство. А кроме того, сколько же мне вести холостой, неприкаянный образ жизни? Ведь уже четвертый десяток разменял…
- Когда же это вы успели так глубоко почувствовать любовь? - с усмешкой спросила Турчина.
- Вы напрасно улыбаетесь, мадам. Гляньте-ка сюда! - Безбородько приподнял диван и вытащил из-под него чемоданчик. - Смотрите!
Тупой блеск желтого металла тяжело ударил Надежду Александровну по глазам. Безбородько небрежно накинул на монеты, кольца и украшения мягкое покрывальце, захлопнул чемоданчик и, крякнув от усилия, убрал его на место.
- Вы видите: я времени даром не терял и, как человек современный, ищу в вашей дочери не приданое, но родственную, ласковую душу! Ну, так как?
Тон Надежды Александровны изменился. Она заговорила уважительно, медленно подбирая слова:
- Что я могу сказать, Василий Петрович? Деньги - это очень хорошо. Без них никуда. Однако и не в них все счастье. Мужчина вы деловой, интересный, сильный, образованный. У начальства на хорошем счету, карьера ваша обеспечена. Но ведь и Наташа моя, слава богу, ничем не обделена, ума и красоты ей не занимать. Да и молода, зелена она еще, надо бы ей посидеть пока у отца-матери за пазухой. Господь не обидел, прокормить можем…
"Торгуешься, стерва? Дорожишься?!" Безбородько метнул мгновенный бешеный взгляд на мадам Турчину. Надежда Александровна этот взгляд уловила, и холодком протянуло у нее по спине. "Боже ж мой, да ведь ему убить, ограбить, сбросить с поезда - ничего не стоит! Перстни-золото он небось не за деньги покупал…"
С изысканной вежливостью, но твердо Безбородько сказал:
- Браки заключаются на небесах, Надежда Александровна! Не нам нарушать господню волю, небесное провидение.
"Разбойник! Грабитель! Тебе ли говорить о провидении!"
- Такие люди, как мы о вами, Надежда Александровна, должны держаться один другого в это смутное время. Не будем мешать друг другу. - Он интимно, со значением улыбнулся.
Надежда Александровна покраснела и смущенно рассмеялась, но тут же взяла себя в руки и ответила строго и сдержанно:
- Но я прежде всего мать, господин Безбородько.
- А я прежде всего отвечаю за господина Авилова, - весело возразил он, - и обязан доставить его к месту назначения целым и невредимым. Но сколько я могу видеть, в его сердце уже зияет несколько сладостных пробоин…
"Ну, просто голыми руками берет!" - подумала она о нем уже с оттенком восхищения и пригрозила пальчиком:
- Ах, опасный вы человек, Василий Петрович!
- Служба такая, Надежда Александровна, - тоже шутливо ответил он. - Прошу вас заметить, что в качестве родственника я сделаю все возможное и невозможное, чтобы обеспечить ваше быстрое и беспрепятственное путешествие до Лондона. Вы знаете, конечно, что всюду банды, восстания, беспардонность наших "друзей", солдатня.
- До Лондона. Так. Вместе с нами? - Она сощурясь посмотрела на него.
- Разумеется. Не могу же я бросить молодую жену и ее беспомощную мать.
Он склонился и поцеловал ее пухлую, душистую руку. Она, поколебавшись миг ("А впрочем, там посмотрим, кто кого обведет"), приложилась к его безукоризненному пробору. Деловые люди договорились о вооруженном нейтралитете.
Задумчиво постояв у дверей Наташиного купе, он постучался и вошел.
- Добрый вечер, Наталья Николаевна! Разрешите посидеть у вас? Вы читаете? О, "Война и мир"! Ведь этой книге нет равных во всей мировой литературе: как раскрыты здесь люди! И из высшего общества, и рядовое дворянство, и крестьяне - буквально все! Смею заметить, что психология военного человека передана необыкновенно верно. Но ведь это не только психологический документ, но и какое серьезное историческое исследование! А вы знаете, в чем главная особенность этой книги? Да нет, откуда вам, вы еще слишком молоды!
- При чем здесь возраст? - искренне удивилась Наташа.
- А при том, что когда читаешь этот роман в юности - это одно. Смею сказать, что он видится ручейком, небольшой речкой. Когда читаешь его в зрелом возрасте, то как бы стоишь перед широкой рекой, противоположный берег которой едва виден вдали. И только к старости, да и то далеко не каждый человек способен понять, что перед ним целый океан, имя которому - Жизнь!
- Это интересно! - Наташа оживилась. - В таком плане я о "Войне и мире" никогда не думала. И что же, по-вашему, отдельные образы этой книги с возрастом читателя тоже изменяются? Наташа Ростова, например?
- Боже мой, конечно! Вот вы, Наталья Николаевна, на что обращаете внимание прежде всего? Молчите, сам скажу: на порывистость, поэтичность, искренность! Так?.. Так! А мы, люди более зрелые, конечно, любуемся ее душевной красотой, но больше-то любим Наташу замужнюю! Да-да, представьте себе! Ибо что, как не супружество и материнство, является высшим, святым предназначением женщины?..
- Вот как? А ум, стремление к истине, готовность служить справедливости - вы это в женщине отрицаете? Не слишком ли патриархален ваш идеал?
- Отнюдь! - Безбородько живо выставил руку вперед. - Напротив, без всяких прикрас и мишуры современен, я бы сказал даже, что он дерзок и может эпатировать ханжей. Слушайте: разве мы ценим в существе противоположного пола не то, в первую очередь, чего лишены сами? Разве не ценим мы в женщинах прежде всего женственность, а в мужчинах - мужественность? И если это так, разве не является венцом жизни материнство? Исчезни оно - и прервется бытие! Так есть ли что-либо более значительное в мире?
- Женственность, вы сказали, - задумчиво повторила она. - Мужественность… Предположим. Но что именно мы понимаете под женственностью? Разве не выигрывает женщина, разве не становится она более совершенной и, следовательно, более женственной, если кругозор ее становится шире, ум - отточенней? А разве не становится лучше мужчина, если он научается ценить доброту, если он лишается прямолинейности, грубости и прочих атрибутов "сильного" пола?..
("Ты посмотри-ка: логична! Действительно неглупа! При такой-то внешности… Васька, да это же клад!")
- Вы правы, - возразил он, - но не до конца. Ведь есть же где-то граница, которую нельзя преступить без того, чтобы не лишиться обаяния - женского или мужского…
Впервые за много дней в Наташе пробудился интерес к окружающему миру. Начав возражать Василию Петровичу, она втянулась в непринужденный разговор.
- А любите ли вы стихи, Наталья Николаевна?
- Люблю, но не всякие.
- А можно, я прочту вам свои любимые?
- Почитайте.
- А вы угадайте, кто автор: