- Для разговора слов много, да пользы от них мало. Сказано: "Чем быть шахом в Мисре, лучше быть нищим в Кенгане". Не у каждого хватит сил покинуть землю, в которую впиталась кровь от его пуповины.
- Да, для этого нужно иметь мужество, ты прав. Но я тоже не завтра уеду, покручусь ещё возле Мерва. Ведь если я не перережу глотку этой шлюхе, не смогу с аппетитом есть у самого полного сачака.
- Оставь ты её, Аманмурад. Всё равно уходишь отсюда, пусть она живёт как знает.
- Не говори: "пусть живёт", говори: "пусть не живёт!" По сёлам ездит, аульных женщин портит, достойным людям печень язвит. Можно ли такую ядовитую змею живой оставить? Пытался подстеречь её в аулах, да пока не сумел - думаю, местные вертихвостки ей способствуют, покрывают своими подолами. Ничего, я им всем подолы задеру! Не уеду отсюда, пока её могила не проглотит, понял?!
Из дырявой маски через край не прольётся
- Я поехала в аул Хомат есира, - сказала Узук.
- Что там случилось? - осведомился Сергей.
- Дед один вторую жену в дом привёл.
- С её согласия?
- Сомневаюсь. Говорят, молоденькая совсем, с какой стати она второй женой к старику пойдёт.
- Отбивать будешь?
- Обязательно увезу, даже если она и возражать станет.
- Аул дальний, возьми хотя бы одного милиционера с собой, - посоветовал Сергей.
- В первый раз, что ли! - отмахнулась Узук.
- В первый, не в первый, а возьми. Волка этого косоглазого видели на днях за Мургабом.
- Ладно, я Абадангозель прихвачу.
- Напрасно рискуешь, Узукджемал.
- Это не риск, Ярошенко, это тонкий расчёт, - улыбнулась Узук.
- Да ну! - искусственно удивился Сергей.
- Не веришь?
- Хотелось бы поверить, да недосуг.
- Зря смеёшься. У нас говорят: "От сильного и тень - опора". Если я с милицейским конвоем стану по аулам ездить, ни одна женщина веры мне не даст.
- А одной - верят?
- Верят. Им-то известно, какие опасности меня подстерегают, а я - не боюсь одна ходить, значит, сила за мной и правда за мной, значит, и они при желании смогут получить такую же силу и правду. Потому и верят.
- Дипломат, однако! - уважительно сказал Сергей. - У тебя хоть пистолет в порядке, дипломат?
- Вот он, - Узук показала браунинг.
- Фью! - свистнул Сергей. - Не пойдёт. Это для слабонервных, а на бандитов что-то посущественнее надо иметь. На-ка вот кольт. Лучше бы, конечно, наган, но у него пружина тугая, твоим пальчикам с ней не справиться. Может, всё-таки, дать тебе сопровождающего?
Узук затрясла головой.
- И не подумаю! Хватит с меня этого арсенала!
- Добре, езжай, - благословил Сергей, - по ночи только не возвращайся, лучше заночуйте в ауле, если задержитесь.
Работа Узук в женотделе была далеко не лёгкой. Несмотря на официальное запрещение калыма, он продолжал существовать и в явной и в тайной формах. Несколько проще было вмешиваться, когда продавали несовершеннолетнюю девочку, либо силой ломая сопротивление несогласной на замужество. В этих случаях противником выступала только мужская сторона, иногда - старухи.
Намного сложнее обстояло дело с многожёнством. Ликвидировать его было попросту невозможно. Не скажешь ведь одной из жён: "Разведись со своим мужем", если у неё дети? Другая, может, и ушла бы, да к хозяйству привыкла, позора боится. Короче, помогали лишь тем, которые сами обращались за помощью. А впредь старались пресекать случаи двоежёнства, хотя и это удавалось не всегда. Ещё в прежние времена не слишком большой гласности придавали факт прихода в дом второй жены, старались сделать это потише, понезаметнее. Теперь же это вообще стало совершаться тайком - вдвоём или втроём ночью ехали за невестой, этой же ночью происходил свадебный обряд. Но Узук, обзаведшейся активом почти во всех окрестных аулах, удавалось иной раз поспеть прямо к бракосочетанию. Как правило, спасённую девушку увозили в город, в интернат, поскольку в любом другом случае, - а такое по неопытности бывало на первых порах, - она всё равно становилась второй женой.
Среди сельских женщин имя Узук быстро стало довольно популярным. К ней с уважением относилась даже та часть женщин, которые не ждали никаких перемен в своей жизни и не слишком благожелательно смотрели на всякие нововведения семейного и бытового характера. Что же касается молодёжи, так эта вообще души не чаяла в Узук и встречала её, как, вероятно, самый ревностный фанатик ислама не встретил бы пришествие пророка Мухаммеда. Были случаи, когда одно упоминание имени Узук охлаждало пыл не в меру расходившегося мужа. И действительно, на неё посматривали с опасливым удивлением и старались не вступать с ней в открытый конфликт в значительной степени потому, что она заявлялась в аулы без всякой охраны: она сказала Сергею правду. Может быть, здесь действовало невольное уважение к мужеству, а мужество всегда уважалось туркменами независимо от того, мужчина его проявил или женщина. Может, опасались, что, коли она так откровенно демонстрирует своё бесстрашие, стало быть чувствует за своей спиной скрытую охрану, которая немедленно схватит и отправит в тюрьму любого, а тюрьмы побаивались больше, чем бандитского ножа.
Словом, Узук пока везло во всех её решительных и порой рискованных предприятиях.
На этот раз она немножко опоздала к месту происшествия - о двоежёнстве ей сообщили уже после бракосочетания. Но всё равно оставить этого без последствий она не могла, так как второй женой взяли молодую девушку и наверняка без её согласия. В аул Хомат есира Узук ехала в первый раз.
Ребятишки, игравшие на улице в альчики, моментально окружили фаэтон - в диковину им была и такая смешная арба на четырёх колёсах и две незнакомые нарядные женщины, одна из которых правила лошадью. Мальчишки знают всё на свете, даже то. что произойдёт в следующую пятницу, поэтому они сразу же указали кибитку молодухи. Оставив лошадь на попечение добровольных помощников, Узук и Абадан вошли в кибитку.
При виде незнакомок молодуха быстро закрыла лицо и отвернулась к стене.
- Не прячь лицо, девушка, - сказала Узук, подсаживаясь к ней, - от нас не надо прятать лица, ты ведь старше меня намного.
Молодуха нервно хихикнула.
- Разве не так? - засмеялась и Узук. - Ведь мой муж является младшим сыном твоего мужа, значит, ты мне тётушка. А ну, открывай, открывай лицо, тётушка моя!
Покрасневшая от смущения молодуха опустила полу халата.
- Ты и яшмак снимай, - продолжала Узук. - Я тебе не свекровь, со мной можно спокойно без яшмака разговаривать. Вот так, девушка! И тебе дышать свободнее, и нам приятнее на твоё красивое лицо смотреть. Ты из какого аула? Здешняя?
- Нет, - шёпотом ответила молодуха, - я из аула Полат-бая.
- Знаю этот аул, хороший аул, у вас там возле главного арыка чаир густой растёт, правда?
- Правда, гельнедже.
- Родители у тебя есть?
- Умерли…
- У кого же ты воспитывалась?
- У старшего брата.
- Понятно, - вставила Абадан, - не столько брат, сколько невестка, жена брата, тебя воспитывала.
- Да… - покорно прошелестела юная женщина и потупилась, горько вздохнув.
- Обычная история, - вторя ей вздохом, сказала Абадан.
- Сочувствую тебе, девушка, - Узук погладила молодуху по вздрогнувшему и непроизвольно потянувшемуся к ласке плечу. - Были бы живы твои родители, нашли бы они тебе в мужья твоего сверстника, они бы не отдали тебя за калым - такую молодую и пригожую - второй женой старику, не обогащались бы на твоём горе.
- Младшего брата женить надо… калым платить… - прошептала молодуха, и по щекам её быстро-быстро покатились бусинки слёз.
- Чтоб он пропал, этот калым! - Узук с сердцем стукнула кулаком по ладони другой руки. - И братья твои, девушка, совсем рассудка лишились - могли ведь пристойнее судьбу твою устроить!
- Без родителей оно всегда так, - подлила масла в огонь Абадан, - каждый норовит от сироты кусок побольше отщипнуть. А девушка-то какая - будто луна в кибитке светит! Да такую хорошенькую самый прекрасный джигит счастлив будет себе в жёны заполучить, если она согласится, конечно.
Это было уже слишком для юной женщины - закрывшись полой халата, она громко зарыдала.
Абадан смутилась, поняв, что была бестактна и переиграла, виновато взглянула на Узук: выручай, подружка. Та обняла молодуху за плечи.
- Не плачь, милая, успокойся. Мы специально к тебе из города приехали. Если не возражаешь, увезём тебя с собой. Там много аульных девушек живут и учатся. Ты тоже учиться будешь. А потом выйдешь замуж за кого тебе твоё сердце подскажет, без калыма за молодого джигита выйдешь. Ну как, согласна на это? - закончила Узук доверительным шёпотом, наклонившись к уху юной женщины, и с шутливой доверительностью, как подругу, легонько дёрнула её за косу. - Согласна или нет?
Молодуха улыбнулась сквозь слёзы:
- Согласна… Если вы меня увезёте и в костёр бросите, согласна и на это.
- Повторишь свои слова, если тебя в городе другие люди спросят об этом?
- Где скажете, там и повторю, милая гельнедже!
- Старик этот где сидит, муж твой?
- Там… напротив дом.
- Пошли, Абадан, с молодожёном толковать, - поднялась Узук.
Абадан указала глазами на молодуху.
- Пустое место не застанем, вернувшись?
- Верно, - спохватилась Узук, - посиди здесь, расскажи девушке о городе.
Молодожён уже приближался к конечным годам пророка Мухаммеда, но был ещё стариком крепким, не очень побитым молью жизни. Бороду на щеках он выщипывал, прихорашиваясь, видимо, к встрече молодой жены. Накинув на плечи нарядный красный халат, он пил чай и отгонял мух большим белым платком. Когда Узук вошла, он сделал движение, словно плеснул себе ненароком за бороду кипятком из пиалы.
- Проходи, молодица, садись, - он бросил в сторону лежащую рядом подушку, приглашая опереться на неё.
- Некогда садиться, аксакал, - сказала Узук. - Я человек государственный, по служебным делам к вам зашла.
- Чая попить может и государственный человек, - настаивал старик.
- Времени нет. Задам зам пару вопросов - и уйду.
- Спрашивайте, коли так…
- Я хотела бы узнать, - чётко выделяя каждое слово, сказала Узук, - когда вы женились?
Старик беспокойно шевельнулся, с неохотой ответил:
- Ай… дня три-четыре назад…
- У вас нет семьи, что вы так поздно женились?
- Слава аллаху, и семья и дети - все на месте.
- Почему вы не захотели, как все другие почтенные люди, растить своих детей, кормить их, одевать?
- Мы не отказываемся кормить и одевать, - недоумевающе поднял глаза старик, - дети наши не обижены, состояния нашего хватает на всех.
- А вы знаете, что запрещено иметь двух жён?
- Ай, до сих пор не было человека, который сказал бы нам о том, что запрещено. В народе немало людей и с двумя и с тремя жёнами. Вот и мы женились второй раз.
- Вашу молодую жену мы сейчас увезём в город, - Узук решила не затягивать разъяснительную работу, понимая её бесплодность. - Седлайте лошадь, яшули, поедете с нами.
Старик поскрёб ногтями выщипанную лысину на подбородке, снизу вверх, скособочив голову и прищурив один глаз, с непонятной заинтересованностью посмотрел на решительную Узук.
- Вы собираетесь арестовать всех, имеющих две жены, или только меня одного?
- Никто вас не собирается арестовывать, яшули, - возразила Узук. - Если не хотите, можете не ехать с нами.
- Так, - произнёс старик и снова поцарапал подбородок, - значит, могу не ехать. Так-так… А если поеду, что будет?
- Получите свидетельство о расторжении брака с вашей второй женой и спокойно вернётесь домой, а молодуха останется в городе, - пояснила Узук.
Старик подумал.
- За вашими словами стоит согласие или насилие?
- Закон стоит, яшули.
- Закон - это ведь не для одного меня?
- Пока - только для вас. Найдётся ещё один любитель молодой жены - будет и для него.
- Так-так… понятно… Л позвольте осведомиться, как вас зовут?
- Моё имя Узук Мурадова.
Старик помолчал, почёсывая подбородок.
- Вы не торопитесь, Узук, дочь Мурада, посидите. Мы оседлаем коня и приготовим всё для дороги.
- Хорошо, я подожду у вашей молодухи, - согласилась Узук.
Старик проводил её цепким взглядом, послушал удаляющиеся шаги, три раза громко хлопнул в ладоши.
- Возьми деньги! - приказал он заглянувшей в кибитку старухе-жене, бросив на порог четыре плотных пачки купюр. - Пойди к этой, потерявшей стыд, отдай ей деньги и пусть убирается. Мало покажется - приди, дам ещё. По пути кликни мне Силаба.
Узук немного опешила, когда старуха, поманив её из кибитки молодухи, стала совать в руки пачки денег - столько Узук за пять лет не получила бы зарплаты. Пытаясь урезонить старуху, Узук отталкивала деньги, но старуха всё пыталась сунуть их то в руки Узук, то в подол ей и канючила:
- Молодица, милая, ты очень пригожа обликом. Видно, и обхождением так же хороша. Не позорься сама и не позорь нас. Молодица, милая, пусть люди не упоминают со злом твоё имя, что, мол, такая-то увезла у таких-то невестку в город. Вот возьми эти деньги и возвращайся назад с почётом и благополучием. Эти деньги - цена хорошей невесты. Будем считать, что мы обзавелись двумя невестками. Бери деньги, молодица, пусть они будут для тебя такими же чистыми, как молоко твоей матери…
Она ныла ровно и монотонно - словно комар над ухом зудел. Пока Узук отмахивалась от назойливой старухи, по задворкам порядка проскакал парнишка, нахлёстывая неосёдланную лошадь. Выглянувшая из кибитки Абадан внимательно посмотрела ему вслед.
- Как вам не совестно, эдже! - возмутилась Узук. - Вместо того, чтобы образумить мужа, вы толкаете его на преступление. Где же ваше женское достоинство, если вы сами ему молодую жену покупаете?
- Ай, он крепкий ещё, - наседала старуха, - как корень шемшата крепкий… Ему нужна молодая баба… Возьми деньги, милая, не позорь нас перед народом…
С трудом отвязавшись от старухи тем, что пригрозила отвезти её в город, где за дачу взятки сажают в тюрьму, Узук поспешила к нервничающей Абадан.
- Ехать надо! - зашептала та. - Чует сердце, что-то недоброе здесь готовится!
Узук и сама ощущала какое-то тревожное беспокойство. Они с Абадан быстро усадили молодуху в фаэтон и тронулись, не дожидаясь старика. Ребятишки закричали и засвистели вслед, с лаем бросились за фаэтоном собаки.
Уже проехали весь порядок кибиток, уже отстал и успокоился лающий эскорт, а женщины всё с беспокойством оглядывались на дорогу.
- Погоняй, погоняй! - торопила Абадан подругу, которая на этот раз взяла на себя обязанности кучера.
Молодуха сидела примолкшая, не понимая, отчего так волнуются эти две смелые гельнедже, вырвавшие её из рук проклятого старика, чтоб у него печёнка через рот вылезла!
Узук гнала лошадь, которая грозила вот-вот сорваться с рыси на галоп; Абадан всё оглядывалась и оглядывалась, хотя аул давно скрылся из вида.
Где-то далеко впереди угадывался заброшенный придорожный мазар. "Если благополучно доедем до маза-ра, значит, всё будет хорошо", - загадала Абадан. Оглянулась и увидела маячащую сквозь пыль фигуру всадника.
- Кажется, старик нас нагоняет, - нарочито бодрым голосом сказала Абадан. - Веселее ехать будет.
Расстояние между ними сокращалось медленно, и не сразу разглядела Абадан за плечами всадника тонкий ствол винтовки. Старик с винтовкой?
- Гони, Узук! - закричала Абадан. - Лупи этого скота изо всех сил! Аманмурад догоняет!.. Хлестай его! Хлестай!..
Конь захрипел и замахал галопом, бухая копытами задних ног о передок фаэтона. Фаэтон трясло и мотало из стороны в сторону, каждую секунду грозя опрокинуть. Абадан перехватила у подруги вожжи, умело перевела лошадь на быструю ипподромную рысь. Сзади сухо и совсем нестрашно ударил выстрел, пуля тоненько цвикнула над головой. Молодуха охнула, сползла с сиденья, прижимаясь к ногам Абадан. Догоняющий всадник кричал что-то невнятное и злое.
Возле мазара Узук резко натянула вожжи, спрыгнула на землю.
- Гони, милая Абадан! - жаркой спазмой выдохнула она, предупреждая возражения подруги, - Гони! Иначе мы все пропали! - И побежала к мазару.
Абадан заплакала в голос, что было мочи стегнула по лошади, та рванула с места в карьер.
Приземистый купол мазара, приспосабливаемого, очевидно, в своё время под жильё, зиял проёмами и был весьма условной защитой. Но всё же это была защита, и рычащий Аманмурад с проклятием метнулся в сторону, когда темнота мазара осветилась вспышками револьверных выстрелов и одна из пуль сдёрнула с головы папаху. Ои бегал от проёма к проёму, совал туда нагревшийся ствол маузера, ругался, а когда палец уставал нажимать на спусковой крючок, присаживался - от случайной пули - к подножию мазара и, захлёбываясь от злобного сладострастия, расписывал Узук, что её ожидает, когда она попадёт ему в руки. Здесь было всё самое страшное и стыдное, что только мог придумать его ум, распалённый близостью мести, давно вынашиваемой и ставшей почти манией.
Узук молчала. До её сознания дикие угрозы Аманмурада почти не доходили. Её взгляд напряжённо перескакивал с одного проёма на другой, а едва лишь там мелькала тень, Узук стреляла. Когда кончились патроны в нагане, она взялась за браунинг и стала считать каждый выстрел - как само собой разумеющееся последнюю пулю она решила оставить для себя. Она помертвела и облилась холодным потом, услышав тупой щелчок бойка, по это была лишь осечка, и Узук, чтобы успокоить себя, выстрелила ещё раз просто так. И замерла, распластавшись у стены. В магазине браунинга оставалось всего два патрона.
Внезапно она услыхала топот лошадиных копыт. Кто-то подъехал и голосом хриплым, но до странности похожим на женский, окликал Аманмурада. Аманмурад отвечал. Слов было не разобрать. Узук, вдруг ослабевшая и безвольная, пыталась вслушаться, но слишком стучала в висках кровь, шумело в ушах. Голоса то повышались, то понижались, то замолкали совсем. Совещаются, подумала Узук, о чём они там совещаются? Может, решили отказаться от своего замысла? Нет, напрасная надежда, никогда волки не отказывались полакомиться свежей кровью…
Застучали, удаляясь, конские копыта. Хрипловатый голос позвал:
- Выходи, девушка, не бойся!
Узук помедлила несколько мгновений и медленно пошла к выходу, обеими руками крепко прижимая браунинг к груди и опираясь подбородком о его ствол. В голове было ясно, пусто и неподвижно - как в пустыне под июльским куполом неба, лишь сердце трудными, медленными толчками фиксировало каждый шаг. Сколько их ещё осталось, шагов?
Возле мазара на угольно-чёрном жеребце сидел джигит. Узук остановилась, всматриваясь. Никого больше вокруг не было.