- Не пристало одному человеку владеть столь многим, - возразил ему Черкез, - и вдобавок нет у меня способности стать твоим преемником, отец. Я вижу мир иначе, чем ты, но это не должно тебя огорчать, ибо плод от чресел твоих не погиб затоптанным на проезжей дороге, а возрос на новой ниве.
- О-о-о! - закатил глаза ишан Сеидахмед. - О-о-о… теперь я убедился, что люди не лгали, произнося прискорбные для нашего слуха слова! Наш сын стал каманысом?
- Люди сказали правду, отец, - я действительно стал коммунистом, и горжусь этим.
- Как поворачивается твой язык произносить такое кощунство! И это мой сын?
- "О Нух, поистине он происходит от тебя", - сказал пророк. И ничего тут не поделаешь, отец…
- Не смейте называть меня отцом! - быстро воскликнул ишан Сеидахмед. - Вы червивый орех, а не плод! И треснете под пятой, когда наступит на вас карающая нога правоверного!
- Не стоит волноваться, отец…
- Вам ли, - о господи миров! - вам ли утешать наши волнения и проливать бальзам на скорби наши? Вы льёте яд и кипящую смолу, и это - ваше достояние на том свете! Идите вон, у нас нет сына! Мы отрекаемся от него трижды и четырежды проклинаем миг зачатия! И пусть поразит вас карающая десница архангела, как поразила она уже многих вероотступников на путях их неправедных и на ложе их! Идите! Наши глаза устали от созерцания скверны и жаждут елея благости!..
Ишан Сеидахмед сполз с подушек и лёг ничком.
Злой клушкой растопырился над ним сопи. Черкез ушёл.
Всю дорогу, пока он гнал лошадь к городу, им владело неприятное чувство, определить которое он затруднялся. В общем, отца было жаль. Но добрый черпак мазута был брошен в эту бочку мёда, и жалость походила скорее на досаду против самого себя, что согласился приехать на свидание, хотя заранее предполагал, чем оно может кончиться. Так и получилось.
Домой Черкез прошёл через двор Узук - по привычке. Собственно, Узук уже не было, в её доме жила другая женщина. Она выглянула из двери - весёлая, нарядная, красивая, как только что распустившаяся роза.
- Здравствуй, Черкез! - крикнула она. - Как поживает мой пир и повелитель? Ты ведь от него?
- Здравствуй, Огульнязик, - отозвался Черкез, - пир и повелитель вторично отрёкся от своего сына, и на этот раз, кажется, навсегда.
- Сын, по-моему, не слишком огорчён сим устрашающим актом?
- Разве можно огорчаться в присутствии красивой женщины? Я убеждаюсь, что моя молодая мачеха, несмотря на обилие трудной работы, хорошеет час от часу. С чего бы такое, а?
- Я тоже хотела бы убедиться, что мой великовозрастный пасынок час от часу становится разумнее и тактичнее. Увы и ах, тщетны желания смертного!
Они пошутили ещё немного, состязаясь в остроумии, и разошлись: Огульнязик надо было идти в женотдел, а Черкеза ждало письмо к Узук. Он неоднократно писал ей и прежде, но это было совсем особое письмо.
Ещё работая в женотделе, она пыталась разыскать своего сына Довлетмурада и попросила содействия в этом у Черкеза. Он быстро навёл справки, установив, что Аманмурад отправил в Мешхед всю свою многочисленную семью. Узук погоревала, но что оставалось делать - в Мешхед пешком не побежишь.
Однако Черкез не успокоился - слишком дорого ему было всё, что касалось Узук. Он решил сделать попытку через знакомых контрабандистов установить местожительство семьи Аманмурада и вырвать из его рук мальчишку. В успех верилось плохо, однако Черкез старался честно, не для вида, и это привело к неожиданным результатам. Выяснилось, что за кордон Аманмурад увёз только жену, потому что Тачсолтан потеряла Довлетмурада где-то в Узбекистане, когда ехала домой вслед за сбежавшим из ссылки мужем. Это в корне меняло путь поисков, хотя и не делало его легче, чтобы не сказать - труднее.
Черкез не рискнул обнадёживать Узук попусту и не сказал ей об этом ничего. Он прикидывал и так и эдак, посылал запросы в наробразы Ташкента, Бухары, Кагана, расспрашивал аульчан, ездил по детприютам, высматривал всех маленьких беспризорников, которых становилось всё меньше и меньше. Так продолжалось до тех пор, пока Черкеза не осенило, и он стукнул себя кулаком в лоб: "Мурадка?!"
Давно уже Черкез с особым интересом приглядывался к своему неудавшемуся приёмышу. Мальчик прижился в детдоме, въелся в учёбу, подружился с другими ребятами и даже верховодил ими. На предложение перебраться домой заявил, что ему тут пока нравится, а когда перестанет нравиться, тогда он и перейдёт к дяденьке Черкезу. Чем больше смотрел на него Черкез, тем больше находил в нём что-то знакомое, давно виденное, черты лица мальчишки явно напоминали кого-то. Но кого?
Когда Черкеза осенило, он помчался в детдом, разыскал Мурадку, подтащил его, недоумевающего и немного испуганного, к свету и стал рассматривать, не веря такой невероятной удаче. "Слушай, - сказал он, - мы с тобой друзья или нет?" Мурадка подтвердил, что друзья, - и улыбнулся. От улыбки сходство стало ещё больше, места для сомнений не оставалось, но Черкез всё боялся ошибиться, хотя ошибиться тут было уже невозможно. "Я поверил тебе на слово и не расспрашивал ни о чём, если ты не хотел отвечать, - сказал он, крепко держа мальчика, словно боясь, что тот внезапно исчезнет. - Но сейчас и для меня и для тебя очень важно знать кое-что. Как называется аул, в котором ты жил до того, как попал в Гавунчу?" - "Не знаю". - ответил Мурадка, и было видно по глазам, что не врёт, действительно не знает. - "Маму твою как звали?"- настаивал Черкез. - "Не знаю". Черкез в досаде поскрёб затылок. Мальчик посмотрел на него, подымал и сказал: "Мы у Бекмурад-бая жили, а бабушку мою Кынышбай звали". - "Тебя же не Мурадкой зовут, злодей ты! - закричал обрадованный Черкез - Тебя Довлетмурадом зовут!" - "А ты как догадался? - снова улыбнулся мальчик, став удивительно похожим на свою мать. - Правильно, Довлетмурадом, А только Мурадка - лучше". - "Ах ты, злодей, злодей! - повторял растроганный Черкез, тиская мальчика. - Бить бы тебя, да бить некому!" - "Я сам кому хочешь наподдам, - уверенно заявил мальчик. - Я сильный, во, пощупай мускул! - И попросил: - Отпусти меня, дяденька Черкез, я к тебе потом прибегу, а то сейчас в классах урок начнётся, а учительница у нас строгая, знаешь, какая!.."
Всё это произошло несколько дней назад. И теперь об этом надо было сообщить Узук.
Черкез размял в пальцах папиросу, закурил, со вкусом затянулся. Настроение было такое, словно на скачках первый приз получил. Он окинул взглядом комнату, представив несколько иную её меблировку, когда в ней поселятся ещё два человека, и настроение от этого стало ещё лучше. На стуле лежал узелок. Дурды заходил, подумал Черкез, новый гостинец для Узук принёс. Он уже не первый раз посылал Узук разную туркменскую снедь. В основном её готовила и передавала через Дурды Оразсолтан-эдже. Обзаведясь невесткой, она как-то выпрямилась, приосанилась, вроде бы даже помолодела, но о дочери не забывала, считая, что та в далёкой столице урусов изнывает от тоски по домашнему чуреку, коурме, сушёной дыне. Может быть, и не так уж далека была мать в своих предположениях - Москва пока жила по карточкам, по жёсткой норме первых послевоенных лет.
Черкез попытался представить себе, с каким бы удовольствием он сам разворачивал в дальних краях этот пахнущий дымом и домом узелок. Но мысли были заняты другим, никакого впечатляющего представления не получилось. Тогда он смял в пепельнице папиросу, придвинул к себе лист бумаги и стал быстро писать: "Здравствуйте, дорогая Узукджемал! Спешу порадовать вас счастливой вестью - отыскался ваш сын…"
Конец романа.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К РОМАНУ "СУДЬБА"
Четвёртая книга романа "Судьбам завершает собой крупное эпическое полотно из жизни туркменского парода. На протяжении восьми с лишним лет (первая книга появилась в 1963 году) читатель с нетерпением ожидал выхода каждой новой книги, с неизменным вниманием и интересом следил за развитием событий и жизненных перипетий героев.
И вот теперь роман предстаёт перед нами в законченном, целостном виде. Очерчен круг основных событии, раскрыты сюжетные линии, завершены образы действующих лиц. Появилась возможность судить о воплощении авторского замысла, о том, какое место занимает это произведение в туркменской советской литературе. Иными словами, объективно, по достоинству оценить детище писателя, которому отдано столько сил, времени и труда.
Роман "Судьба" - масштабное художественное исследование жизни туркменского народа на наиболее важных и существенных этапах исторического развития. Первая и вторая книги посвящены изображению дореволюционной действительности туркменского аула, третья охватывает годы революции и гражданской войны, развернувшейся в Закаспии, четвёртая повествует о периоде становления Советской власти, борьбе с басмачеством, первых мероприятиях Советов по земельно-водной реформе.
Но это лишь хронологические рамки художественного отображения исторической действительности, в пределах которых разрешается основной авторский замысел - показать процесс формирования личности нового человека. Отсюда главные проблемы романа "Судьба" - время и народ, революция и судьба простого человека, осознающего своё место в обществе, свою ответственность за судьбы Родины и народа.
Именно эта идейно-тематическая направленность произведения X. Дерьяева роднит его с романами Б. Кербабаева "Решающий шаг" и Б. Сейтакова "Братья". Их объединяет то, что каждый писатель в меру своего таланта, с позиций собственного художнического видения и осмысления жизненного материала стремился раскрыть великую воспитательную силу революции, способную произвести коренной перелом во взглядах, психологии человека. Вместе взятые, эти три выдающихся произведения туркменской литературы как бы воссоздают художественную историю борьбы туркменского народа за свою свободу и счастье.
Роман "Судьба" - бесспорно, незаурядное явление туркменской литературы последних лет, свидетельство её роста и достижений на пути освоения метода социалистического реализма. Переведённый на русский язык, он сразу же завоевал популярность среди массового читателя, вошёл в число лучших и значительных произведений многонациональной советской литературы эпического жанра.
В центре внимания Хидыра Дерьяева находилась жизнь туркменского села. Но писатель не ставит цели хроникального описания истории одного аула. Опираясь на жизненные факты, он стремится к художественному раскрытию наиболее значительных и сложных исторических процессов, неповторимых человеческих судеб, отражающих судьбу всего туркменского народа. При этом художник слова творчески использовал факты, относящиеся не только к событиям, которые происходили в Мургабском оазисе, но и обширный жизненный материал, связанный с событиями, развернувшимися во всей Туркмении.
Действие романа переносится то в Мары или Теджен, Ашхабад или Чарджоу, Бухару или Кизыл-Арват, из кибитки чабана в городскую квартиру царского чиновника, из стана авантюриста Эзиз-хана в штаб Красной Армии. От книги к книге оно расширяется, обогащается новыми сюжетными линиями, героями.
Важной художественной задачей писатель считает воспроизведение того ощущения перемен, той реакции на них, которые были свойственны представителям различных социальных слоёв - рядовым дайханам, феодально-байской верхушке, мусульманским духовным пастырям, - воспринимавшим события революции, гражданской войны, первых послереволюционных лет через призму повседневного быта, с позиций своего класса. Для одних эти перемены означали начало новой жизни, воспринимались с радостью и воодушевлением. Другим они не сулили ничего хорошего, вызывали озлобление, естественное стремление к яростному сопротивлению. Для третьих эти перемены казались временным явлением: стоит только переждать, выжить, как всё вернётся на свои места.
Идея закономерности и неизбежности прихода туркменского народа к революции раскрыта в "Судьбе" через многочисленные образы дайхан-бедняков. Берды, Дурды, Меле, Аллак, Ага Ханджаев, Аннагельды-уста и другие - каждый из них проходит свой путь духовного возрождения, пробуждения классового самосознания, полностью соответствующий их характеру, психологии, взглядам на жизнь, на общественное развитие. Этим достигается неповторимая индивидуальность, социально-историческая обусловленность образов романа.
Раньше других героев "Судьбы" на путь осознанной борьбы за интересы народа вступает Берды Акиев. Вначале он предстаёт перед нами стихийным бунтарём. Его ярко выраженный протест против социальной несправедливости, против засилья и произвола богатеев аула на первых порах имеет точный и определённый адрес - байский род Бекмурада. Именно Бекмурад-бай рушит счастье юноши. Использовав своё богатство и влияние, он насильно женит брата на красавице Узук.
Страстная ненависть, неутолимая жажда мести охватывают всё существо Берды, управляют его поступками. Лишь позже он осознаёт тщетность и обречённость борьбы в одиночку и придёт к выводу о необходимости организованных и целенаправленных действий всех бедняков против байского произвола и насилия.
Царская тюрьма, в которую был брошен Берды, освобождение из неё с помощью друзей, встреча с Сергеем Ярошенко, большевиком-подполыциком, и его товарищами по революционной борьбе явились важными этапами духовного прозрения героя, постижения им "алгебры революции", приобщения к активной политической деятельности. Он становится связным партии, выполняет роль агитатора в ауле.
От книги к книге мужает, обретает силу и идейную цельность образ Берды. В годы гражданской войны это уже убеждённый и испытанный боец партии, боевой и способный командир Красной Армии. Вместе со своими идейными соратниками Дурды, Меле, Аллаком борется он против белогвардейцев и иностранных интервентов за упрочение Советской власти.
Яркой и запоминающейся фигурой в романе является образ Клычли. Это представитель зарождающегося национального рабочего класса. По тем временам Клычли - образованный человек. Он учился в медресе - мусульманской духовной школе, но духовная служба его не прельщала.
Со страниц романа перед нами встаёт сильный и мужественный человек, талантливый организатор. Писатель раскрывает образ Клычли в действии, в непрестанном развитии. Мы видим его участвующим в рискованной операции по освобождению подпольщика из-под белогвардейской стражи, восхищаемся его способностью располагать к себе людей, убеждённо и доходчиво разъяснять самые сложнее вопросы общественного бытия, политики партии. Его благотворное влияние испытывают на себе Дурды, Меле и Аллак.
Назначенный после освобождения Мары от белогвардейцев председателем ревкома, Клычли разворачивает бурную деятельность по созданию и укреплению органов народной власти в аулах. Волевая, кипучая натура большевистского агитатора и организатора, умеющего склонить на свою сторону колеблющуюся массу дайхан, сплотить её и повести за собой, особенно ярко и выпукло представлена в сцене выборов аульного комитета.
Два раза баи срывали выборное собрание, стремясь навязать беднякам свою волю, протащить кандидатуры своих сообщников. В этих целях они используют духовенство, опираются на веками воспитанную в бедняках робость и покорность перед богатыми.
Приехав в аул, быстро разобравшись в создавшемся положении, Клычли сумел разоблачить происки баев, вселить в дайхан уверенность в своих силах, раскрыть глаза на происходящее вокруг. Надежды баев прибрать комитет к своим рукам не оправдались. В него вошли представители бедноты, и председателем был избран Аллак.
Образы Клычли, Берды, Аллака, Меле олицетворяют в романе наиболее передовую, сознательную часть туркменского дайханства, на которую опирались большевики в борьбе за влияние в народе, за победу социалистической революции.
Но не все герои произведения могут правильно осмыслить происходящие события, выбрать единственно верную линию поведения в условиях ожесточённой классовой борьбы. Патриархальный уклад жизни туркменского аула, старые обычаи и традиции, испокон веков формировавшие общественное сознание дайханина, мешали духовному возрождению людей. Писатель мастерски показывает это на примере образа Нурмамеда - дяди Берды.
Это откровенный и последовательный приверженец старых обычаев и традиций. В точном использовании и соблюдении правил и заповедей шариата и адата он видит торжество подлинной справедливости, нравственного усовершенствования человека.
Законы родства заставляют Нурмамеда стать на защиту племянника. Он приютил Берды и Узук, когда они покинули родной аул, спасаясь от преследований Бекмурад-бая, сделал всё от него зависящее, чтобы молодые были счастливы.
Но когда Бекмурад-бай с согласия духовных отцов - ишана и ахуна, с помощью полицейских совершает злое, чёрное дело, противоречащее дедовским обычаям (Берды заключён в тюрьму, Узук похищена), то вера Нурмамеда в установление справедливости мирным путём была поколеблена.
Открыто и прямо бросает он в лицо духовным пастырям гневные обвинения: "Почему бая нужно хвалить за удаль, а юношу, спасающего свою любовь, надо изгонять и убивать? Чем виноваты молодые? Только тем, что полюбили друг друга без вашего согласия? Где же вы, почтенные святые старцы, видите правду, где ваша справедливость? Если бы её можно было найти в любом месте, Берды не поехал бы из Мары искать её в Ахале. Правда у того, у кого сила. Вот какая она, ваша правда, почтенные ишан-ага к ахун-ага".
Тем не менее в период гражданской войны, когда, казалось бы, возникли самые благоприятные условия для борьбы за справедливость, за правду, Нурмамед проявляет полное непонимание сущности происходящих событий, расстановки классовых сил. Главная его забота - обзавестись конём и винтовкой, чтобы отомстить Бекмурад-баю за обиды, причинённые ему и его племяннику.
Любопытный разговор состоялся между ним и Клычли в марыйской чайхане, где остановился Нурмамед в поисках Берды. Диалог этот как нельзя лучше свидетельствует о наивности представлений дайханина, о его безразличии к тому, что происходит вокруг.
Много воды утекло в Мургабе, прежде чем Нурмамед пришёл к убеждению, что истинными защитниками правды и справедливости, к которым он стремился, являются большевики, такие люди, как племянник и его друзья. Именно за ними пошло подавляющее большинство дайхан.
Интересна и значительна в романе фигура Черкез-ишана. Это представитель имущего класса. Сын именитого и авторитетного в мусульманских кругах ишана Сеидахмеда, Черкез-ишан, казалось бы, не должен сетовать на судьбу, жить безбедно, в полном довольстве и благополучии.