Антония он называл Троянским, Помпея - Эпикратом, Катона - Полидамантом, Красса - Лысым, Цезаря - царицей, а сестру Клодия - богиней с бычьими глазами, так как она, подобно Юноне, была женой брата своего.
Все это, конечно, приумножало стан его врагов, причем врагов злых и яростных, так как наносимые им удары больно били по самолюбию.
И если Антоний приказал отрезать ему голову и руки и показывал с трибуны на Форуме, а Фульвия вонзила ему иголку в язык - все только потому, что Цицерон некогда больно уколол ее, и потому, что рукой Цицерона были написаны "Филиппики".
Посмотрим же, как сумел отомстить Цицерону Клодий.
XXVI
Цицерон похвалялся одним поступком, за который непреклонные римляне осуждали его: после заговора Каталины он приговорил к смерти несколько человек, в том числе Лентула и Цетегу, хотя закон запрещал применять к ним смертную казнь, им грозила только высылка.
Цицерона можно было обвинить, но, поскольку он был сенатором, сделать это мог только народный трибун. И не просто трибун, но трибун, вышедший из народа. Клодий же принадлежал к высшему сословию, мало того - он был из патрициев.
Чтобы обойти закон, решили прибегнуть к уловке.
Мы уже говорили о несдержанности Цицерона на язык. Однажды ему пришла мысль защитить Антония, бывшего своего коллегу, перед Помпеем и Цезарем. И вот в тот день он атаковал их в присущей ему манере - со всей жестокостью и бешеным напором.
Три часа спустя Цезарь и Помпей опубликовали решение, принятое в результате плебисцита, подтверждавшее усыновление Клодия неким Фонтеем, скромным плебеем. С этого момента уже не осталось ни малейших сомнений в том, что Клодия назначат народным трибуном.
За полгода до этого Цицерон писал Аттику:
"Меня посетил Корнелий. Естественно, Корнелий Бальб надежный человек. Он гарантировал, что Цезарь будет консультировать меня во всем. Вот каким я вижу выход из всех этих распрей: тесная связь с Помпеем и при необходимости - с Цезарем; и ни один враг не посмеет тронуть меня. Спокойная старость!"
Бедный Цицерон!
Когда он услышал, что Клодий усыновлен плебеем и метит в трибуны, что Цезарь как-то замешан в этом, вот что он написал Аттику в своем пространном письме от 8 апреля 695 года:
"Представляешь, кого я встретил! Шел я себе спокойно по Аппиевой дороге в сторону Арпина и дошел до "Трех таверн". Был день праздника Цереры; и вдруг вижу перед собой моего друга Куриона, бредущего в сторону Рима.
- Новость знаешь? - спросил меня Курион.
- Нет, - ответил я.
- Клодий метит в трибуны.
- Что ты говоришь!..
- Говорят, он большой враг Цезаря и собирается отменить все законы…
(Уже год, как Цезарь не был консулом.)
- А что же Цезарь?
- Цезарь утверждает, что не имеет никакого отношения к усыновлению Клодия".
Но в июле обстоятельства меняются. Цицерон отправляет письмо из Рима. И вот что пишет тому же Аттику:
"В ожидании Клодий не перестает мне угрожать, в открытую объявляет себя моим врагом. Фортуна - словно меч, занесенный над моей головой: при первом ударе приходи немедленно".
И все же Цицерон полностью не осознает, насколько серьезно его положение. Помпей дает ему слово, что Клодий не предпримет против него ничего. Цезарь, ставший на пять лет правителем Галлии, предлагает Цицерону должность легата в его армии.
"Цезарь постоянно предлагает мне стать его легатом, - пишет Цицерон, - это было бы достойным и спасительным выходом, но не хочу. Тогда чего же я хочу? Может, начать борьбу?.. Наверное, да!"
И действительно, он пробует бороться.
Но в августе события принимают еще более серьезный оборот. "В ожидании, дорогой Аттик, брат нашей богини с бычьими глазами не останавливается на полпути в угрозах в мой адрес. Перед Сампсицерамием (одно из прозвищ Помпея, придуманное Цицероном) он отрицает все свои планы, с другой стороны, похваляется ими на каждом шагу. Ты ведь искренне любишь меня, правда? Да. Тогда, коли спишь, быстро поднимайся с постели, если поднялся, иди! Если пошел, торопи свой шаг, если торопишься - лети как на крыльях! Ты должен быть в Риме, когда состоится собрание римских граждан, а если это невозможно, хотя бы не позже того момента, когда объявят голосование".
Восемь месяцев спустя голосование состоялось, и Цицерон пишет тому же Аттику:
"696 год от сотворения Рима, Вибона, 3 апреля. Да услышит небо, дорогой Аттик, как я благодарен тебе за то, что ты заставил меня жить! До сих пор я сильно сожалел, что послушался тебя. Умоляю, приезжай немедленно повидаться со мной в Вибоне, куда привело меня одно важное изменение в моей жизни. И мы вместе с тобой выберем место для моего отступления. Буду очень удивлен, если ты не приедешь, но уверен, что приедешь".
Что же произошло?
Клодий был избран трибуном к концу 695 года. Консулами были Пизон и Габиний. Клодий начал с того, что попытался перетянуть их на свою сторону, помогая Пизону получить Македонию, а Габинию - Сирию.
Поэтому Цицерон мог искать поддержки только у Красса, Помпея и Цезаря. С Крассом все было ясно: он ненавидел Цицерона, который постоянно над ним смеялся, обзывая Лысым, Миллионером, Плешивым или Богатеем. Помпея же называл Пятидесятилетним влюбленным, тот, действительно, был полностью под влиянием чар своей молодой супруги Юлии.
Цезарь проявлял по отношению к Цицерону вполне искренние дружеские чувства еще со времени заговора Каталины и слишком ценил за ораторский талант, чтобы отказаться защищать его, к тому же Цезарь помнил, что некогда Цицерон защитил его.
Как мы помним, Цезарь предложил Цицерону должность легата в своей армии. Цицерон уже почти согласился.
Чувствуя, что враг ускользает, Клодий бросился к Помпею.
- Почему Цицерон хочет уехать из Рима? - спросил он. - Неужели думает, что у меня на него зуб? Ничего подобного! Может, я и имею что-то против Теренции, его жены, но против него… Клянусь всеми богами! Ни злобы, ни обиды!
Помпей передал эти слова Цицерону, добавив, что и лично сам гарантирует ему защиту. Цицерон почувствовал, что спасен, и тут же поблагодарил Цезаря за предложение. Цезарь лишь удивленно пожал плечами.
И вот однажды утром Клодий обвинил Цицерона. Все помнили, что тот без суда отправил на смерть Лентула и Цетегу.
Обвиненный Клодием Цицерон не посмел обратиться к Цезарю, который предупреждал его. Он побежал к Помпею, много раз твердившему, что ему нечего опасаться. Помпей же наслаждался в это время прелестями медового месяца на своей вилле на Альбанской горе.
Ему доложили о прибытии Цицерона.
Помпею было вовсе не с руки встречаться сейчас с Цицероном, а потому он сбежал через потайную калитку, пришлось показать Цицерону весь дом, чтобы убедить, что Помпея там нет.
Он понял, что проиграл. Вернулся в Рим, надел траур, начал отращивать бороду и длинные волосы, потом принялся бродить по городу, уговаривая народ.
В свою очередь, Клодий в сопровождении друзей появлялся там, где находился Цицерон, и прогонял его, издеваясь над ним за то, что надел траур, а друзья забрасывали несчастного камнями и грязью.
Несмотря на все это, всадники остались верны бывшему своему предводителю - все их сословие тоже надело траурные одежды, более пятнадцати тысяч молодых людей с растрепанными волосами сопровождали Цицерона, взывая к народу.
Сенат пошел еще дальше: объявил политический траур и приказал всем гражданам надеть черное.
Но Клодий окружил Сенат своими людьми.
Тогда сенаторы бросились к выходу, срывая с себя тоги и отчаянно крича; к несчастью, эти разорванные тоги не произвели должного впечатления на народ.
С этого момента схватка стала неизбежной.
- Оставайся! - говорил Цицерону Лукулл, - и я гарантирую победу!
- Беги! - говорил ему Катон. - И народ, по горло сытый тупостью и жестокостью Клодия, вскоре начнет о тебе сожалеть.
Цицерон предпочел совет Катона. Он все же обладал гражданским мужеством, не обладая мужеством военного.
Он взял из дома статую Минервы, которой особенно дорожил, и поднялся на Капитолийский холм, где установил ее со следующей надписью:
"Тебе, Минерва, хранительница римской общины".
Затем около полуночи вышел из Рима и пересек Луканию пешком в сопровождении своих друзей.
На основании переписки можно проследить весь его путь: 3 и 8 апреля он пишет Аттику из Лукании; затем 12 - тоже ему по дороге в Брундизий; 18 того же месяца - ему же из Тарента; 30 - своей жене и дочери из Брундизия и наконец 29 мая - Аттику из Тесалоник.
Узнав о его побеге, Клодий тотчас же добивается принятия закона против Цицерона, а также декрета о его ссылке, затем публикует указ, запрещающий всем гражданам на расстоянии пятисот миль от Италии делиться с ним водой и огнем и предоставлять ему убежище.
Прошло всего тринадцать лет с того дня, когда Цицерон со злостью писал: "Оружие отступает перед тогой, лавры побед - перед словесной доблестью".
И все же победитель Катилины не проклял богов за изгнание, самым главным его несчастьем будет не ссылка, самым страшным врагом - вовсе не Клодий!
XXVII
Во время всех этих событий Цезарь держался в стороне, не выступал открыто ни против Клодия, ни против Цицерона - пусть все идет своим чередом.
Озирая Рим, он видел разграбленный город, жуткую анархию, народ, не знавший, на чью сторону стать.
Помпей был человеком славы, он скорее выражал интересы аристократии, нежели народа. Катон был человеком безупречной репутации, но им больше восхищались, нежели любили. Красс был богат, но ему больше завидовали, нежели почитали. Клодий был отважен, но в нем было больше блеска, нежели надежности. Цицерон к тому времени совсем увял, Бибул поистаскался, Лукулл - тоже, Катула не было в живых.
Что же касается государственных структур, то с ними дела обстояли еще хуже. Оправдав Клодия, Сенат потерял в народе авторитет; с тех пор как сбежал Цицерон, всадники были обесчещены.
Цезарь понял, что пришло время покинуть Рим.
Каких противников он оставлял там? Красса, Помпея и Клодия.
Катон был человеком известным, шумным, популярным, но не серьезным противником.
Красс требовал начать войну против парфян. И едва не добился этого. В свои шестьдесят лет от должен был отправиться в далекую экспедицию, в дикие места, к диким народам и, по всей вероятности, мог оттуда не вернуться. Помпею исполнилось сорок восемь, у него была молодая жена и непомерные аппетиты. Он схлестнулся с Клодием, и тот начал оскорблять его публично.
Клодий положил глаз на красивый дом Цицерона, о котором язвительно отзывался в Сенате, говоря, что он обошелся хозяину в три с половиной миллиона сестерциев. Он же заполучил дом бесплатно, потратив, правда, определенное количество сил и энергии, чтобы захватить его.
- Построю великолепный портик в Каринах, - сказал Клодий. - Пусть он будет парой к тому, что стоит у меня на Палатинском холме.
Его портик на Палатинском холме был прежде домом Цицерона, портик же в Каринах станет домом Помпея.
Клодию исполнилось тридцать. Репутация его хромала, разума у него было намного меньше, чем у Каталины. И неизбежно Помпей должен был подмять его под себя. Но не окончательно уничтожить, ибо тогда Помпей растерял бы остатки своей репутации. Ну а если бы Клодии одолел Помпея… Что ж, Клодий не представлял для Цезаря серьезной опасности.
Однако Цезарь понимал, что должен сотворить нечто славное, чтобы укрепить свое положение. Он оценивал себя трезво: уже перевалило за сорок, он был "вульгарным" демократом и не мог сравниться по храбрости с Каталиной, по военной доблести - с Помпеем и даже с Лукуллом.
Великое его преимущество состояло в том, что он сумел в тридцать лет залезть в долги на пятьдесят миллионов, но после того как расквитался с ними, преимущество это исчезло.
Правда и то, что после Клодия он снискал себе славу самого большого распутника в Риме. Но разве мы не говорили, что Цезарь предпочитал быть первым на деревне, нежели вторым в столице мира? Его последние политические интриги не возымели особого успеха, от отстал от Клодия.
В день, когда Помпей, опьяненный первой брачной ночью, предложил Цезарю стать правителем Заальпийской Галлии и Иллирии и командовать четырьмя легионами, в народе появилась серьезная оппозиция этому декрету. Во главе оппозиции встал Катон.
Цезарь захотел хоть немного пригасить это сопротивление. Он приказал арестовать Катона и заточить его в темницу. Но этот грубый поступок не имел особого успеха, и Цезарю пришлось отдать приказ одному из трибунов вырвать Катона из рук ликторов.
В следующий раз, когда трибун Курий, сын старого Курия, организовал новую оппозицию, которая грозила стать опасной, прибегли к доносу некоего Веттия. Он обвинил Куриона, Цепиона, Брута и Лентула в намерении убить Помпея. Будто бы сам Бибул принес Веттию кинжал, словно в Риме невозможно было отыскать другой кинжал, но таким образом на Бибула тоже ложилась ответственность.
Веттия освистали и бросили в тюрьму. На другой день нашли его повесившимся - очень кстати для Цезаря. Не знай люди его человечности, можно было бы подумать, что он причастен к этому так называемому самоубийству.
Итак, во всех отношениях было бы лучше, если бы Цезарь отступил и ушел из консулата, границы которого находились всего в пятидесяти лье от Рима.
Да и времени терять было нельзя. Цезарь уже готовился отбыть, когда один из обвинителей собрался донести на него.
"Ах, - писал Мишле, - как хотел бы я видеть в тот момент это бледное лицо, преждевременно постаревшее от постоянного разврата, этого хрупкого человека, эпилептика, бредущего в дождь по Галлии впереди легионов, переправляющегося вплавь через реки или верхом, среди лектик, в которых находились его секретари, диктующего по шесть писем одновременно, будоражащего Рим из дальней Бельгии, уничтожившего на своем пути около дух миллионов человек и покорившего всего за десять лет Галлию, Рону и Северный океан!".
Хотите знать, как относился к нему Катулл, любовник сестры Клодия, жены Метелла Церера, которую прозвали Лесбией в честь развратницы Сафо с острова Лесбос? Как относился к нему Катулл перед отправкой в Галлию? Правда, ради справедливости следует заметить, что и по возвращении Цезаря Катулл относился к нему точно так же… Словом, я спрашиваю, хотите знать, что именно Катулл о нем пишет:
Нет, чтоб тебе угодить, не забочусь я вовсе, о Цезарь!
Знать не хочу я совсем, черен ли ты или бел
Или:
Как орешек, головка у Отона,
Ляжки Нерия, потные, не мыты.
Тихо-тонко Либон пускает ветры,
- Ну не всем, так хоть этим ты гордишься
И мышиный жеребчик твой Фуфиций?
Ты ж опять на мои в обиде ямбы?
В них вина ль, знаменитый император?
А вот еще:
В чудной дружбе два подлых негодяя:
Кот Мамурра и с ним похабник Цезарь!
Что ж тут дивного?
Те же грязь и пятна
На развратнике римском и формийском.
Оба мечены клеймом распутства,
Оба гнилы и оба полузнайки.
Ненасытны в грехах прелюбодейных,
Оба в тех же валяются постелях,
Друг у друга девчонок отбивают
В чудной дружбе два подлых негодяя!
Такими стихами напутствовал он отправку будущего завоевателя Галлии.
Надо признать, что Цезарь сполна заслужил это публичное оскорбление и ему даже в голову не приходило обижаться.
Во времена своего консульства Бибул упоминал о Цезаре в своих эдиктах, называя его при этом царицей Вифинии. Он говорил, что Цезарь, полюбив царя, полюбил и царствовать.
Один из так называемых шутов, которому не возбранялось говорить что угодно, встретив однажды на улице Помпея и Цезаря, громко приветствовал их, назвав Помпея царем, а Цезаря - царицей.
Гай Меммий укорял Цезаря тем, что тот ухаживал за Никомедом и подавал вместе с рабынями и евнухами кубки к столу этого принца. Однажды в Сенате, когда Цезарь защищал интересы Нисы, дочери Никомеда, и напомнил об обязательствах по отношению к этому принцу, Цицерон сказал:
- Можешь не говорить о своих обязательствах, всем известно, что ты дал Никомеду и что ты от него получил.
Список его любовниц был бесконечен. Говорили, что ко времени отправки в Галлию его любовницами были Пастумия, жена Сервия Сульпиция, Лоллия, жена Габиния, Тертулия, жена Красса, и Сервилия, жена Катона.
Мы уже упоминали, кажется, что этой, последней, он подарил жемчужину, стоившую около ста тридцати тысяч франков. Когда об этом рассказали Цицерону, тот заметил:
- Чудесно! Но это вовсе не так дорого, как кажется. Ведь Сервилия заодно отдает ему и свою дочь Тертию, чтобы хоть как-то расквитаться за подарок.
Позже мы увидим, что он станет любовником красавицы Эвнои, мавританской царицы, и Клеопатры, божественной греческой нимфы, пересаженной на египетскую почву.
И наконец, Курион старший сумел уложить в несколько слов все, что говорилось о Цезаре:
- Цезарь - мужчина всех женщин и женщина всех мужчин!