Катон, пожав плечами и ничего не ответив посланцу, обратился к своим друзьям:
- Можно ли удивляться тому, что наше положение столь безнадежно, когда видим, что властолюбие не покидает нас даже на самом краю бездны?
В это время ему доложили о бегстве кавалеристов. Оказывается, перед тем как уйти, они стали грабить горожан и забирали не только деньги, но и многие ценные вещи. Катон немедленно бросился на улицу и торопливо направился туда, где происходили эти грабежи. Дошел до первых мародеров и вырвал награбленное из их рук. Другие, устыдившись своего поведения, сами побросали все и отступили, стыдливо пряча глаза.
После того как сторонники Катона сели на корабли, а кавалерия покинула город, он собрал горожан и попросил их постараться найти взаимопонимание с "теми тремястами" и не нажить себе в это страшное время лишних врагов. Затем вернулся в порт, посмотрел последний раз вслед своим друзьям, которые уже выходили в открытое море, нашел своего сына, который притворился, будто готов сесть на корабль, но в последний момент остался в порту, поздравил его и, вместо того чтобы выбранить, повел домой.
Дома у Катона жили трое его друзей: стоик Аполлонидий, перипатетик, то есть последователь Аристотеля, Деметрий, ну а третьим был молодой человек по имени Статилий, похвалявшийся беспримерной силой духа и считавший, что он всегда останется таким же хладнокровным, как и сам Катон.
Это утверждение ученика философа заставило Катона улыбнуться и сказать друзьям:
- Наша обязанность, друзья, вылечить высокомерие этого молодого человека и привести его к нормальным пропорциям.
Когда Катон вернулся домой, проведя часть ночи в порту Утики, он нашел там Луция Цезаря, родственника Цезаря, который по просьбе "тех трехсот" хотел уговорить Катона попытаться смягчить их участь. Молодой человек пришел к Катону, чтобы оказать ему помощь в сочинении выступления, которое могло бы растрогать Цезаря и принести им всем спасение.
- Что касается тебя, - сказал он Катону, - то можешь на меня положиться, когда я буду умолять его за тебя, то обрету для себя славу, целуя ему руки и обнимая колени.
Но Катон резко оборвал его:
- Если бы я был обязан жизнью Цезарю, то мог бы и сам пойти к нему… Я не хочу быть обязанным тирану за то, над чем он не властен. Он не бог, и каким правом он может даровать жизнь тем, кто от него независим? Это уже решенный вопрос. Теперь, поскольку я отстранился от всеобщего прощения, давай проанализируем вместе, что бы еще ты мог сделать на пользу "тем тремстам".
И он помог Луцию Цезарю сочинить выступление, после чего познакомил его со своими друзьями и сыном.
- Я встречу тебя по возвращении: - спросил молодой человек.
- Наверное, к тому времени я уже уйду, - ответил Катон.
Он проводил его, попрощался и вернулся в дом. Там, как бы занявшись последними приготовлениями, подозвал сына и запретил ему под любым предлогом вмешиваться в политику и бороться за власть.
- Нынешнее положение не позволяет делать что-либо именем Катона. Лучше ничего не делать, чем делать что-то недостойное нашего имени.
К вечеру он сходил в баню. В бане вспомнил о молодом философе Статилии.
- Кстати, дорогой Аполлонидий, - крикнул он, - что-то не видно нашего стоика! Это заставляет меня думать, что он послушался твоего совета и сел на один из кораблей. Хорошо сделал, что сел на корабль, но плохо, что отплыл, не попрощавшись со мной.
- Как же! - отвечал Аполлонидий. - Ничего подобного не произошло, напротив! После нашей беседы он стал еще упрямее и несгибаемее, чем прежде. Утверждал, что останется и поступит точь-в-точь как Катон.
- Посмотрим, что он скажет вечером, - ответил Катон.
Около шести часов вечера Катон вернулся в дом и, как обычно в это время, поужинал в компании друзей. Он принимал пищу, сидя на стуле, согласно данному в Фарсалах обещанию не возлежать никогда, кроме сна.
За столом, кроме его старых друзей, находилось несколько важных магистратов Утики. После ужина подали вина разных сортов. Катон любил побеседовать за кубком доброго вина. Беседа была спокойной и ученой, как обычно в его присутствии.
Обсуждалось множество философских проблем и так, слово за слово, дошли до оценки так называемого парадокса стоиков: милосердный человек является свободным человеком, все злые люди - рабы.
Как и следовало ожидать, перипатетик Деметрий восстал против этой догмы, но тут распалился Катон и яростно отверг его аргументы. И жестким, холодным тоном, даже с некоторой горечью, выдававшей его внутреннее напряжение, высказался вдруг так страстно и с такой уверенностью, что никто более не сомневался: решение его окончательное, и он покончит с собой.
Едва он завершил свой взволнованный монолог - так как к концу говорил только он один, а все окружающие слушали, затаив дыхание, - наступила тишина, от которой повеяло печалью. Катон тут же понял причину и поторопился включить в беседу своих друзей, чтобы они отбросили свое подозрение. Затем, сменив тему разговора и перейдя к текущим событиям, сказал, что обеспокоен судьбой тех, кто сейчас в море, но больше всего опасается за тех, кто отправился по суше вдоль пустыни, по безводной дикой местности.
После того как сотрапезники удалились, он совершил обычную прогулку в сопровождении друзей - послеобеденную прогулку, как он ее называл, затем отдал распоряжения начальникам всех служб. Вошел в свою комнату, обнял сына и каждого друга по очереди, проявляя неожиданную нежность, что еще больше усилило подозрения по поводу того, что должно было случиться с наступлением ночи.
Затем он лег, а перед сном решил почитать диалог Платона о бессмертии души - "Федон". Потом вдруг уставился на стену у изголовья. Глаза его искали меч, который всегда висел там. Меч куда-то исчез. Он позвал раба и спросил, кто взял меч. Раб молчал, Катон продолжал свое чтение. Через некоторое время он поднял глаза, но раба уже не было в комнате.
Он вновь окликнул его, беззлобно и не суетясь:
- Я спросил, где мой меч?
- Да, хозяин, - ответил раб. - Но я не знаю, где он.
- Пусть найдут и принесут сюда, - сказал Катон.
Раб вышел. Прошло довольно много времени, а меч все не возвращали.
Тогда в третий раз, и уже нетерпеливо, позвал он всех своих рабов и друзей и нервно спросил их:
- Я хочу знать, где мой меч, и приказываю немедленно принести его мне!
И так как никто не торопился исполнить его приказ, он ударил кулаком того, кто стоял ближе всех к нему, с такой силой, что несчастный выбежал из спальни с окровавленным лицом.
А Катон уже кричал во весь голос:
- Проклятие на головы моих рабов и моего сына, они хотят выдать меня врагам живым!
На эти крики явился в спальню его сын в сопровождении философа. Сын бросился к ногам Катона с криком:
- Отец! Во имя богов, дорогой отец! Во имя Рима, прошу, не убивай себя!
Но Катон оттолкнул его, приподнялся и сказал с ледяным выражением:
- Когда и где подавал я пример безумства и бесконтрольности? Почему, если я принял неверное решение, никто не может доказать, в чем моя ошибка? Почему, если мое решение справедливо, мне должны мешать выполнить его и у меня отбирают оружие? Почему тогда не прикажешь ты связать своего отца, о жестокосердное дитя?.. Почему не прикажешь ты связать ему руки за спиной, чтобы, когда придет Цезарь, отец твой был не в силах защитить себя? Мне достаточно задержать дыхание и задохнуться или разбить голову о стену!
Услышав такие слова от отца, юноша не мог сдержать слез и, опасаясь, что отец осудит его за эту слабость, выбежал из комнаты, рыдая. Остальные вышли следом за ним.
Только Деметрий и Аполлонидий остались с Катоном.
- И вы хотите удержать меня в этой жизни, меня, человека в таком возрасте… Остались подле меня, чтобы удержать? Охранять меня? Или же пришли, чтобы высказать кучу красивых аргументов, доказать мне, что, не имея другого выхода, для Катона честнее будет принять спасение от Цезаря? Ну давайте же, давайте, говорите! Убедите меня, что эта красивая фраза верна! Слушаю вас и прошу: сделайте так, чтобы я изменил свое решение, ничего другого я не прошу. Сделайте ненавистными мне те принципы, с которыми я прожил всю жизнь, чтобы, став мудрее, примкнуть затем к Цезарю! Я до сих пор не принял ни одного решения, ни одного! Но раз приняв его, мне кажется, я сам себе хозяин и волен привести его в исполнение. И все равно хочу с вами посоветоваться. Говорите, слушаю вас! Говорите и ничего не бойтесь. Скажите моему сыну, пусть он никогда не стремится достичь насилием того, чего можно достичь убеждением.
Деметрий и Аполлонидий поняли, что любой их ответ не в состоянии переубедить Катона. Они вышли из комнаты, плача, и послали ему меч с мальчиком, несомненно, с двойной целью: думая, что молодость во всей красе обезоружит Катона и он не сможет обратиться к ребенку с просьбой убить его.
Мальчик принес меч, не подозревая, что несет смерть, и отдал Катону столь желанное оружие. Катон взял меч, вытащил из ножен, надавил указательным пальцем на острие, погладил по лезвию и, найдя его достаточно острым, тихо сказал:
- Теперь я хозяин своей судьбы…
Затем сказал мальчику, что тот может идти, положил меч рядом и продолжил чтение.
Говорят, он перечитал Платона дважды от начала до конца, после чего так крепко заснул, что охранники, стоя за дверями спальни, слышали его громкий храп.
Около полуночи он проснулся и позвал двух вольноотпущенников - Клеанфа, своего врача, и Бута, доверенное лицо и советника по политическим проблемам. Бута он отправил в порт, чтобы убедиться, что все отплыли, и чтобы тот сообщил ему подробности, а также состояние погоды.
После ухода Бута он показал врачу опухшую от нанесенного рабу удара руку и попросил перевязать ее. Клеанф подчинился, затем, сделав повязку, побежал по всему дому рассказать о случившемся и успокоить всех.
- Если и вправду хочет умереть, то зачем было вызывать меня и просить перевязать руку?
Между тем вернулся Бут. Еще у входа его остановили - сообщить эту радостную новость. И Бут поверил, как и все, что на этот счет можно не опасаться. И спокойно вошел к Катону.
- Ах! - сказал ему тот. - Я ожидал тебя с таким нетерпением!
- Вот я и пришел, - ответил Бут.
- Был в порту? Все узнал?
- Да.
- Ну так что?
- Все хорошо. Все отплыли. Все, кроме Красса, которого задержали кое-какие дела, но скоро и он сядет на корабль.
- Как погода?
- Дует сильный ветер, море волнуется, почти настоящая буря.
- Бедняги… - пробормотал Катон, думая о тех, кто в море. Затем через некоторое время добавил, обернувшись к Буту… - Ступай в порт, посмотри, может, еще кто остался и нуждается в помощи. И сообщи мне.
Бут вышел.
Ближе к рассвету, в час первых петухов Катон ненадолго задремал. Он ждал возвращения Бута. Бут вернулся и доложил, что в порту все спокойно.
Тогда Катон приказал ему удалиться и закрыть за собой дверь комнаты, а сам лег спать - он вставал, чтобы принять Бута.
Но тут же, как только закрылась дверь за Бутом, Катон вытащил меч и вонзил его себе в живот чуть ниже ребер. Однако опухшая рука ослабила удар, и смерть наступила не сразу.
Ожидая смерть, которая никак не приходила, и страдая от страшной боли, Катон упал и при падении опрокинул стоявший рядом столик для начертания геометрических фигур.
От этого шума рабы, дежурившие возле двери, встрепенулись и подняли тревогу. Сын и друзья Катона ворвались в спальню.
Они нашли Катона лежащим на полу, с вывалившимися внутренностями, в луже крови. Но он был еще жив и глаза его широко раскрыты. Срочно послали за Клеантом. Катона тем временем уложили на постель.
Клеант осмотрел рану: выглядела она ужасно, но внутренности не были задеты, и врач дал понять, что есть еще надежда на спасение. Он вправил внутренности и зашил рану.
Пока все это происходило, Катон лежал без сознания. Но вот он очнулся и, по мере того как сознание возвращалось к нему, начал понимать, что с ним произошло. Разъяренный тем, что остался жив, он прогнал врача, разорвал швы, разбередил рану и в страшных мучениях испустил дух.
Весть о его смерти распространилась с молниеносной быстротой. Быстрее, чем об этом успели узнать все близкие, "те триста", разбуженные среди ночи, примчались к его дому. Скоро все жители Утики собрались там.
Отовсюду слышались недовольные крики, возбужденные разговоры. Все в один голос называли Катона благодетелем, спасителем, единственно свободным и непобежденным человеком, и все это тогда, когда уже было известно, что Цезарь находился всего в нескольких милях от города. Но ни желание угодить победителю, ни желание вести с ним переговоры не смогли преуменьшить то благоговейное почтение, которое все испытывали к Катону. Они набросили на его тело свои самые дорогие одежды и устроили самые грандиозные похороны, а так как сжечь тело на костре и собрать пепел времени не было, то похоронили его на берегу моря - в том месте, где во времена Плутарха еще можно было видеть статую Катона с мечом в руке. И только после похорон жители позаботились о своем спасении и спасении города.
Катон умер в сорок восемь лет.
Известие о том, что Цезарь уже на подходе, оказалось правдой. Узнав, что Катон с сыном находятся в Утике и, по всей вероятности, не собираются покидать город, Цезарь подумал, что эти ярые адепты стоического учения имеют свой план, о котором он не знал, к тому же он испытывал к Катону большое почтение. Цезарь приказал идти на Утику как можно быстрее. Именно в этот момент ему сообщили о смерти Катона и подробности того, как он ушел из жизни.
Цезарь выслушал рассказ с явной болью в сердце, а когда рассказчик закончил, воскликнул:
- О, Катон, мне ненавистна твоя смерть! Ибо тебе было ненавистно принять от меня спасение!
У Катона остались сын и дочь. Сына мы уже видели, он сыграл свою роль в этой драме. И эта роль, и искренние его переживания по поводу смерти отца, должны были, по всей видимости, обратить к нему сердца людей и заставить их проникнуться симпатией к несчастному юноше, который обречен был носить столь знаменитую фамилию.
Современные историки обвиняют его в увлечении, в котором никак нельзя было упрекнуть отца: он слишком любил женщин. В подтверждение этого обвинения они напоминают о длительном пребывании юноши в Кападокии у царя Марфадата, его друга. У этого царя была очень красивая жена по имени Психея, что означает "душа", поэтому о юном Катоне и Марфадате говорили: "Марфадат и Порций - два друга, одна душа". Или еще: "Порции Катон, знатный и благородный, у него царская душа".
Естественно, люди были чересчур строги к юноше из-за несгибаемости его отца. Но смерть Катона стерла это незначительное пятнышко, лежавшее на сыне. Можно только сожалеть, что мы не смогли отыскать таковое в биографии самого Катона.
При Филиппах младший Катон воевал рядом с Брутом и Кассием против Октавия и Антония. Видя, что армия дрогнула, он не захотел ни бежать, ни прятаться, а бросил вызов победителям и, собрав часть солдат, устремился на врага и пал с мечом в руках, что заставило Антония и Октавия говорить о нем как об отважном воине.
Известно, что сталось и с дочерью Катона: Порция вышла замуж за Брута, она ранила себя кинжалом, чтобы доказать мужу свою стойкость и выведать у него секрет. Она также участвовала в заговоре и, узнав, что битва при Филиппах проиграна, а муж ее погиб, покончила с собой.
Статилий, который поклялся последовать примеру Катона, взял его меч и хотел напороться на него, но ему помешали. Позже он погиб при Филиппах вместе с сыном Катона.
LXXXII
Остановимся на миг на самоубийстве Катона, которое вызывает такое восхищение у наших профессоров истории и которое мы, намеренно упростив, считаем всего лишь проявлением гордыни и надменным заблуждением.
Самоубийство Катона, как ни печально, не было столь уж необходимым, да и не могло быть, поскольку самоубийства никогда не являются необходимостью. Катон покончил с собой от злости, скорее даже от брезгливости.
Беглец, прибывший к воротам Утики и захотевший знать, как он, Марк Октавий, поделит власть с Катоном, стал, полагаю, последней каплей яда, переполнившей чашу. Правда, в Греции все было потеряно, в Азии и Африке тоже, но это можно было исправить в Испании. Испания была помпеевской: она приютила и защитила двух сыновей Помпея и остатки войска после сражения при Тапсе. И кто знает, окажись Катон в Мунде, где сражался Цезарь, - как он сам скажет чуть позже, не за победу, а за жизнь, - кто знает, что случилось бы с Цезарем…
В то время, когда Катон покончил счеты с жизнью, тринадцать легионов в Испании выбивали на своих щитах имя Помпея.
Поговорим же о столь занимательной проблеме, как самоубийство у римлян. Даже такие выдающиеся личности, как Юба, Петрей, Метелл и, наконец, сам Катон, пошли по этому пути. Катон узаконил его в том смысле, в каком непреклонный и принципиальный человек импонирует всем любым своим поступком.
Сто лет спустя самоубийство станет одной из напастей Рима и избавит правителей от найма палачей. Следует также отметить, что самоубийство тела приводит к самоубийству души. Христианская религия, которая, к счастью, избавила людей от благоговения перед этим актом Катона, открыла путь к большему утешению, нежели самоубийство. Дойдя до высшей степени несчастья, человек постригался в монахи: это было почти равносильно тому, чтобы вскрыть себе вены, удавиться или разбить голову о стену, однако при этом не умирали. Поговаривают, что если бы не было монастырей, господин де Ранее, найдя мертвой госпожу де Монтбазон, непременно повесился бы или выбросился в окно вместо того, чтобы сломя голову нырнуть в пропасть под названием монастырь.
Плиний, которого называют Старшим, хотя он умер не таким уж старым, - родился в Вероне в 23 году нашей эры, а умер в Помпее в 79 году, во время извержения вулкана Везувий, в возрасте 56 лет - итак, Плиний по прозвищу Старший достаточно ясно показал, что же такое самоубийство, это дитя рока.