Жако выпрямился и заговорил спокойно, словно рассказывал занимательную историю. Вспомнил об утреннем выступлении женщины - депутата. Не переставая говорить, схватил руками доску в том месте, где была шляпка гвоздя, и потянул сперва тихонько, потом все сильнее и сильнее. Но тут все пришло в движение: доска, балка и рука Клода. Несчастный взвыл.
- …и потом она сказала - это я про депутата, - что все парни с других строек следят за нашей борьбой…
Жако встал, обошел вокруг балки и, подойдя к окну, взглянул на стоявшего на коленях Клода: рука его была зажата между балкой и доской, образовавшими букву "Т".
Вдруг он услышал снизу крики ребят, которые устанавливали лебедку.
Жако взглянул в окно и сердито заорал:, - Уж и подождать не можете!
И опять зашагал вдоль балки по другую сторону от Клода.
- До чего же здорово работать вот так, без хозяина! Похоже, что мы работаем на себя. Да, и в тот день, когда мы сможем работать только на себя..
Жако незаметно подбирался к доске.
- …Благодаря этой забастовке я понял, как можно работать, когда работаешь не на хозяев, а на себя.
Он сразу умолк, нацелился и изо всех сил ударил ногой по доске. Клод испустил протяжный стон. Доска отъехала от балки на добрый сантиметр.
- Валяй, Жако, не дрейфь! Валяй дальше! - крикнул Клод.
Тогда Жако сжал кулаки, стиснул зубы и, задержав дыхание, принялся колотить ногой по доске. После пятого удара она оторвалась от балки.
Клод был отброшен назад. Он лежал теперь на спине, раскинув руки, как распятый, ноги его нервно подергивались.
Доска валялась на цементном полу. Рука Клода была вытянута и по - прежнему пригвождена к ней. Пальцы были растопырены, И посередине ладони, точно, острие кинжала, блестел конец гвоздя.
Жако упал на колени. С бесконечными предосторожностями он взял Клода одной рукой за запястье, а другой за указательный палец и потянул.
- Нет, Жако, не трогай! - крикнул Клод. - Оставь меня! Понял? Я сам.
Жако отодвинулся. Клод по - прежнему не открывал глаз. Нос его блестел от пота. Парень шумно выдохнул воздух, как это делают боксеры, сжимая зубами назубник. Около ушей выступили, заходили желваки. Нижняя губа выпятилась и закрыла верхнюю. Пальцы на пригвожденной руке стали по очереди сгибаться, не переставая дрожать: сперва большой палец, за ним указательный, средний, безымянный и мизинец. Вдруг Клод сразу все их разжал, и рука продвинулась на сантиметр вдоль гвоздя. Клод с полминуты лежал в полной неподвижности, вытянув растопыренные пальцы. Потом большой палец задрожал и начал сгибаться, за ним остальные: указательный, средний, безымянный и мизинец. Кончик среднего пальца дотронулся до гвоздя и тихонько ощупал его, словно лаская. Клод вздохнул. Жако посмотрел на его лицо. Оно все было покрыто потом, но не обычным потом, равномерно растекающимся по коже… У каждой поры висела капелька, и казалось, все лицо усеяно прозрачными бородавками. Клод опять шумно задышал носом. Зубы скрипнули. Мышцы шеи напряглись, словно натянутые канаты.
Тут Клод сделал всего лишь одно движение.
Всего лишь одно движение, но в нем участвовали пальцы, вся кисть, рука и даже плечо. Одним движением он освободил руку, и доска ударилась о цементный пол. И тем же движением, вернее, продолжая его, он вскочил на ноги без помощи левой руки. Одним лишь движением мускулов шеи и спины.
Встав, он перегнулся пополам, положил правую руку с растопыренными пальцами на левую и открыл глаза.
Как раз посередине ладони правой руки виднелась маленькая красная дырочка. Совсем круглая. Совсем сухая. Клод пристально посмотрел на свою правую руку и увидел, как на ней выступила капля крови. Тут он побледнел.
Жако схватил его под мышки.
- Идем, старина! Живо, в аптеку. Все будет в порядке, ты и не вспомнишь об этом. Факт!
- Скажи, Жако, как, по - твоему, рука у меня не сломана? Говорят, в кисти косточки такие тоненькие.
Они медленно спустились по лестнице, ступенька за ступенькой, с пятнадцатого этажа. Внизу Клоду стало плохо, ноги у него подкосились. И, чтобы сойти с помоста, Жако пришлось обхватить друга обеими руками поперек туловища и легонько подталкивать перед собой. Клод шел, с трудом передвигая ноги; он придерживал левой рукой правую и не отводил взгляда от ладони.
Шарбен, Рыжий, Жюльен, Октав, Мимиль и парашютист сопровождали их в полном молчании, не требуя объяснений. По дороге к шествию присоединялись другие рабочие, но на пороге барака Баро всех их задержал и пропустил лишь молодежь.
Ла Суре уже открыл дверцу белого стенного шкафа, где хранились лекарства. Оставив Клода на попечение Шарбена и парашютиста, Жако подошел к делегату и прошептал ему на ухо:
- Гвоздь проткнул ему руку насквозь, может, и кости повредил…
- Сейчас увидим, парень, - так же тихо отозвался Ла Суре.
- Что нужно делать?
- Лучше всего как следует продезинфицировать ранку, чтобы не было осложнений. А что, гвоздь был ржавый?
Ла Суре приготовил в одной склянке раствор спирта крепостью 90°, а в другой - раствор перекиси.
- Что ты собираешься делать? - спросил Жако.
- Продезинфицирую ранку. Надо, чтобы раствор проник всюду, где побывал гвоздь.
- Хорошенькое удовольствие предстоит Клоду!
- Да, ему придется несладко.
- Я буду около него.
Жако встал слева от Клода, обняв друга за плечи. Раненый не видел, что с ним делают. Шарбен и парашютист, стоя к нему спиной, зажали его руку у себя под мышкой и крепко держали кисть, над которой склонился Ла Суре. Делегат тщательно исследовал рану и объявил:
- Ничего не повреждено!
Вдруг все тело Клода задрожало с ног до головы. Хлопья розовой пены упали на пол. Жако тотчас же заговорил:
- Стисни зубы, старина, это пустяки. Факт! Потерпи одну только минутку - и делу конец, факт!
- Скажи, Жако, что это ты мне говорил, что когда‑нибудь мы будем работать только на себя…
- Да, непременно. Не может ведь такая жизнь продолжаться вечно.
- И у всех тогда будет работа, всегда?
- Ну да, и даже народу не хватит, чтобы всю ее переделать. Придется наделать побольше детей…
- Ах, черт возьми! И каждый сможет выбрать себе ремесло по вкусу и учиться в любой школе, сколько захочет?
- Ну да, Клод. Говорят, что все это будет…
Клод перестал дрожать. Шарбен и парашютист, улыбаясь, повернулись к нему. Клод взглянул на свою руку. Она была аккуратно забинтована. Посреди повязки на ладони выступил красный круг, и он постепенно расползался, как чернильное пятно на промокашке. Наконец Клода усадили.
Ла Суре протянул ему пивную кружку, в которую была налита какая‑то прозрачная жидкость.
- Что это?
- Водка.
- Ой, нет! Не могу пить спиртного из‑за тренировки, ведь я на режиме.
Все засмеялись.
- Не привередничай, - сказал Ла Суре, - ну, глотай, живо!
Клод залпом выпил водку и часто заморгал.
- Ладно, - сказал в заключение Ла Суре. - Мы сейчас же отведем тебя к врачу, одному из наших, он все это обследует, сделает тебе несколько уколов против столбняка, и представление будет окончено.
Клод дважды провел рукой по лбу и спросил:
- Скажи, Жак - Жак - Жако, мне это не поме - ша - ша - ша - ет зани - зани - заниматься бо - бо - боксом?
Он опять стал заикаться. Ребята прыснули со смеху.
* * *
Вечером поезда ходили с интервалом в час. В промежутке между двумя поездами на станции не было ни души. Милу вошел в зал ожидания, засунув руки под мышки и зарывшись подбородком в воротник свитера. Ногой он захлопнул за собой дверь. Задребезжали стекла; кассир, сидевший за перегородкой, встал с места и отважился высунуть нос в свое окошечко. Милу уселся на скамью. Голова кассира исчезла. Слышно было, как он мешал в печке кочергой. Милу принялся изучать серовато - зеленые стены. Взгляд его остановился на афише Национального общества железных дорог: "Посетите Прованс!" Юноша закрыл глаза и оперся затылком об автомат для пробивания билетов.
Дверь открылась, и он вскочил на ноги.
- Добрый вечер, Бэбэ.
- Добрый вечер, Милу.
Она дошла до середины зала, осматриваясь по сторонам. Голова в окошечке скрылась еще быстрее, чем в первый раз. Послышалось насмешливое посвистывание.
- Сильви мне сказала, что ты хочешь со мной поговорить.
- Да. Садись.
Она села на самый краешек скамьи, чуть ли не на метр от Милу.
- Знаешь, я назначил тебе свидание здесь потому, что на улице очень уж холодно, да и потом… ну, в общем, мне хотелось поговорить с тобой с глазу на глаз.
Она удивленно посмотрела на него и еле слышно спросила:
- Ты хотел поговорить со мной о Жако?
Милу нагнулся, получше натянул носки. Бэбэ поправила свой шарфик и, вскочив с места, отчеканила:
- Если так, не стоит и разговаривать.
- Послушай, не уходи!
Девушка уже приоткрыла дверь. Милу схватил ее за руку.
- Это очень важно, то, что я хочу тебе сказать… ну, знаешь, для Жако это очень серьезно.
- Нет, не стоит. Повторяю тебе! - она вырвала руку.
- Закройте дверь, черт возьми! Не могу же я натопить всю улицу! - крикнул голос из окошечка.
Бэбэ была уже на пороге.
- Ну что ж, ты, видно, нашла свое счастье с другим!
Она вернулась, закрыла дверь и прислонилась к ней.
В соседней комнате кассир яростно встряхивал ведро с углем.
- Дело не в этом, Милу.
Они снова сели на ту же скамью. Когда Милу старался быть серьезным, его лицо с круглыми, словно удивленными глазами и смеющимся ртом становилось очень забавным. Бэбэ не смогла сдержать улыбки. Это его обидело.
- Жако несчастен, знаешь.
- Я тут ничего не могу поделать.
- Он меня не посылал…
- О, в этом я не сомневаюсь! Я его слишком хорошо знаю.
- Я тоже его знаю и вижу, что ему плохо, у него это вот тут сидит…
Он постучал себя по лбу.
- Я тут ничего не могу поделать, поверь мне.
Чтобы набраться храбрости, Милу перевел взгляд на афишу, призывающую посетить Прованс, и прошептал, словно обращаясь к нарисованной там сосне:
- Но мне‑то ты можешь сказать, знаешь… ты его любишь, того, другого?
Бэбэ встала, прижалась лбом к стене и глухим голосом сказала:
- "Другого" больше нет. И я бы много дала, чтоб его никогда не было.
Милу вплотную подошел к девушке и прошептал еле слышно:
- Но тогда почему же?..
Она отрицательно покачала головой.
- Знаешь, Бэбэ, он очень изменился, наш Жако. Это совсем не тот парень, который заехал в морду мастеру и потом удрал с работы. Не знаю, как тебе это объяснить.
Он стал спокойнее, сдержаннее и в то же время злее. Но теперь уже он злится, когда дело касается других, а не только его. Стройка, жизнь людей, которые его окружают, - все это понемногу изменяет его. Да и ты тоже, сама того не подозревая… Знаешь, Бэбэ, им ведь тяжело приходится с этой забастовкой. Жако нужно собрать сейчас все силы. Нужно иметь ясную голову. Ребята из Гиблой слободы вечно вертятся около него, знаешь. Поэтому, когда ему плохо, и другим бывает плохо… А он несчастлив… на него больно смотреть.
Плечи Бэбэ дрогнули. Она пробормотала:
- Ия тоже несчастна.
- Но тогда почему же?..
Милу показалось, что он услышал рыдание.
- Почему? Я тут ничего не могу поделать. Я несчастна по той гке причине, что и он. И еще по другой причине, гораздо более важной… Извини, Милу, но я не могу тебе этого объяснить. Просто не в силах. Одно только могу тебе сказать: между мной и Жако все кончено, навсегда. Вы оба скоро узнаете, почему. А теперь, умоляю тебя, уходи.
Милу стоял с минуту, опустив руки, затем тихонько взял девушку за плечи и повернул к себе. Он поднял волосы, упавшие ей на лицо: Бэбэ взглянула на него широко открытыми, жалкими, полными слез глазами.
Тогда Милу быстро поцеловал ее в обе щеки и вышел.
Бэбэ долго стояла не двигаясь, скрестив на груди руки и опустив голову, как в церкви. Мимо сновали пассажиры, брали билеты в окошечке кассы. На станцию прибыл поезд. Наконец Бэбэ решилась ехать домой.
На улице Сороки - Воровки ее подхватил поток людей, сошедших с поезда. Все кругом спешили. Девушку толкали, обгоняли, и ей казалось, что каждый уносит с собой частицу ее грез, ее честолюбивых мечтаний, частицу ее самой. Она видела, как бегут и исчезают во тьме ее любовь и роскошная вилла, свадебное путешествие и ее красота, женственность, молодость, превратившиеся в уродливые тени, которые сгибались под тяжестью чемоданов и сумок. А Бэбэ осталась позади одна, точно лодка на мели, которую течение не подхватило, не унесло в море, - одна со своей тоской по этим безбрежным и навеки утерянным просторам.
* * *
Ла Суре умел как‑то по - особому подойти к Жако и длинному Шабрену, взять их обоих за плечи и поговорить по душам.
- До тех пор пока мы не получили ответа ни от министерства, ни от Акционерного общества, нужно быть ко всему готовым. Дела у нас идут слишком уж гладко. А ведь эти люди на все способны, чтобы сломить наше сопротивление.
Делегат задумчиво покачал головой; оба парня с интересом ждали, что он еще скажет. Наконец, словно приняв какое‑то решение, он продолжал:
- Предположим, что в одно прекрасное утро мы придем на работу и обнаружим, что строительная площадка занята отрядами республиканской безопасности и что они нас уже заметили. Как мы с вами тогда поступим?
Он предостерегающе покачал головой и добавил:
- Я сказал: "Предположим…"
Все трое прошли еще несколько шагов; вдруг Ла Суре остановился и удержал ребят за плечи.
- Предположим, что как‑нибудь ночью они подошлют своих людей с динамитом или попросту с кирками. А на следующий день часть стены свалится вам прямо на башку… Ни тебе социального обеспечения, ни страхования на случай инвалидности, вот и выпутывайся как знаешь!
Они молча двинулись дальше, затем снова остановились.
- А возможно и другое: глядишь утром - лестница или часть стены обвалилась, судебный пристав уже прибыл на место и составил протокол, а полицейские гонятся за нами по пятам. "Вредительство забастовщиков" - вот как они это назовут!
- Проклятие! А мне даже в голову все это не приходило! - вздохнул Жако.
- Заметьте, я сказал: "Предположим…" - произнес Ла Суре и вновь зашагал по строительной площадке.
- Надо бы выставить ночью охрану, - предложил Шарбен.
- Вот - вот… - задумчиво проговорил Ла Суре.
- Я мог бы остаться на эту ночь с несколькими парнями из Гиблой слободы.
- Ия тоже с Рыжим и парашютистом…
- Нет. Это будет несправедливо. Вы и так взялись за самую тяжелую работу. Вам надо отдохнуть…
- Дудки! - отрезал Жако. - А остальные разве отдыхают? К примеру, мой отец… ну, мой старикан… Сегодня вечером он отправляется в министерство или еще куда‑то как член делегации рабочих…
- А завтра вечером наступит ваш черед идти с делегацией. Кроме того, вы молоды…
- В том‑то и Дело! - положил конец пререканиям Шарбен.
* * *
Парни притащили из столярной мастерской несколько ведер опилок, и печурка, стоявшая посреди барака, накалилась докрасна.
- Ну вот, все мы в сборе, - с удовлетворением проговорил Жако, потирая шрам на правой руке.
- Не хватает вашего Виктора, - с неменьшим удовлетворением заметил длинный Шарбен.
- Виктор у нас лежебока, другого такого днем с огнем не сыщешь! - прыснул со смеху Мимиль.
- Надо его образумить, не то он плохо кончит.
- Недостает также Клода, - вздохнул Жако.
Он закрыл глаза и прошептал:
- Жанна Толстушка, должно быть, зашла его проведать, утешить, приголубить… Факт! У него все‑таки осталась одна рука, чтобы погладить ее, приласкать.
Жако открыл глаза, посмотрел на свой рубец и снова принялся его шлифовать.
- Что это у тебя? - спросил Шарбен.
- Несчастный случай у станка.
- Ты работал металлистом?
- А как же! Я токарь высшего разряда, милый мой.
- Остался без работы?
- Ясное дело!
- Постой‑ка! У меня как раз дядюшка работает в отделе кадров на заводе Лавалет в Сент - Уане.
- Невредный родственничек!
- Он мог бы принять тебя на работу. Точно.
- Смеешься!
- Да нет же, говорят тебе!
- Кроме шуток?
- Клянусь тебе. Он запросто взял к себе на завод Двух парней из Шанклозона. Можно бы вместе сходить к нему… - И, помолчав, добавил: -Только скорее решайся, а то его куда‑то переводить собираются.
- Но, видишь ли, сейчас…
- За такой случай надо руками и ногами ухватиться. Проворонишь, пеняй на себя.
- Тысяча чертей! Не понимаешь ты, что ли! Не могу же я теперь бросить стройку. Ну и дурень, честное слово!
Жако встал и принялся нервно шагать взад и вперед по бараку. Он остановился перед Рири, который сидел у стола, положив голову на скрещенные руки.
- Посмотрите на него, вот дрыхнет‑то!
- Только одним глазом, Жако, только одним! - послышался голос, приглушенный рукавами.
- Ну и парень! - с восхищением заметил Жако. - Думаешь, он спит беспробудным сном, а он дремлет; думаешь он дремлет, а он работает за троих.
Где‑то далеко на колокольне пробило три часа.
- Три часа утра, - сказал Шарбен. - Нужно бы выйти еще разок, сделать обход.
- Бр - р… выйти… - вздохнул Октав, придвигая живот поближе к печурке.
Вдруг они услышали, что кто‑то скребется в дверь. Все затаили дыхание. Жако подобрался на цыпочках к выходу, тихонько повернул ручку и разом распахнул дверь.
Появилась озадаченная морда Ланьеля. И тотчас же пес пустился наутек. Жако позвал его, но он бежал рысцой в лунном свете, преследуя собственную тень.
- Вот ведь паршивец! - с нежностью прошептал Жако.
- Дай‑ка я выйду.
Парашютист вышел и закрыл за собой дверь.
- В общем он неплохой парень! - сказал Шарбен.
- Кто это?
- Да парашютист.
- Подумаешь. Ты говоришь так потому, что он из Шанклозона, а я таким людям не доверяю. Не знаю еще, правильно ли поступил Ла Суре, что принял его на работу. - Жако подумал немного и прибавил: - А вообще‑то Ла Суре знает, что делает.
- Хоть бы Иньяс был тут со своим аккордеоном, сыграл бы нам жава, или хоть Ритон.
Дверь открылась. Все вздрогнули. Появился парашютист.
- Ну и холодище! Ланьеля во двор не выгонишь. Бр - р!
Он подошел к печурке, протянул к ней руки.
- Я, правда, не очень уверен, - сказал он, - но мне кажется, что кто‑то бродит вокруг стройки.
Парни вскочили.
- Так или иначе, а пора идти дозором.
Они взяли стоявшие вдоль стены палки для кирок.
- Неприятелю не сдобровать! - с восторгом заявил Рыжий, изо всех сил стукнув кулаком по ладони. - Попробуй только, сунься!
Мимиль хватил палкой по столу так, что Рири подскочил.
- Эй, мертвецы, налево кругом, шагом марш!
- Ну, это уж слишком, - пробурчал Рири, лениво ворочая языком, и тоже взял палку.
- Я попрошу у Милу его нож, - заявил Жако. - У Милу есть шикарный нож, стоит нажать…
Но, посмотрев на парашютиста, он тут же прикусил язык.
- Автоматический нож? - спросил Шарбен.
- Да, что‑то в этом роде.