Они уже вышли на улицу и поправляли кашне, когда дверь у них за спиной снова открылась. На пороге показалась Бэбэ; придерживая обеими руками воротник кофточки, она приблизилась к Жако. Ритон, не оборачиваясь, шел вперед.
- Ритон, подожди меня! - крикнул Жако.
Но Ритон сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал свой путь, напевая вполголоса.
- Жако, - сказала Бэбэ, - Жако…
Она помедлила в нерешительности.
- Жако, мне, право, было бы очень неприятно, если бы я узнала, что ты на меня сердишься.
- Подумаешь… не из‑за чего.
Она поискала его глаза и, найдя их, прошептала ласково:
- Ты прекрасно знаешь, что есть за что. Я плохо поступила с тобой. Но мне больно подумать, что ты на меня сердишься. Особенно теперь, когда у вас неприятности на стройке. В такое время мне бы хотелось быть рядом с тобой, Жако.
- Это зависело только от тебя…
- Я знаю, Жако, знаю, но бывают такие обстоятельства… словом, такова жизнь…
Бэбэ была в одной кофточке и дрожала от холода. Она пробормотала:
- Были причины, и потом, что там ни говори, любовь, Жако…
Ритон закашлялся вдалеке, он уже прошел метров тридцать.
- М - да… любовь к собственной машине!
И Жако побежал догонять Ритона. Перед дверью дома, где жили Леру, мать Жако знаком подозвала обоих парней и, обхватив их за плечи, прошептала:
- Я хотела вам сказать: не ходите к Вольпельерам. Они сейчас сидят совсем… ну, словом, без гроша…
"' *
В бистро у мамаши Мани все стулья были сдвинуты в кружок у печки. Крышка чайника подскакивала с жалобным присвистом. Теплые куртки, пальто, плащи, кашне были навалены на столе у самой двери.
Огонь деловито гудел в печке, ласковое тепло разливалось по телу, и глаза парней невольно смыкались. Усилием воли они разлепляли веки, смотрели вперед невидящим взглядом и снова опускали их.
- Пойду‑ка я спать, - заявил Рири.
Он было привстал, охая, со своего места, но тут же плюхнулся обратно. Уселся верхом на стуле, положив подбородок на спинку и лениво свесив руки. Затем повернул голову, прижался к спинке щекой и подобрал ноги под стул.
- Скоро одиннадцать, - заметил Жюльен.
- Завтра вставать… в пять утра, - вздохнул Октав среди наступившего молчания.
Скрипнуло несколько стульев, но парни, лишь на миг оторвавшись от соломенных сидений, устроились еще удобнее.
- Хорошо здесь, - прошептал Жако.
/пелезная кровля громыхала под порывами ветра, слышно было как в канаве чуть потрескивал лед.
- Всю бы жизнь так просидел… - опять пробормотал Жако.
Со всех сторон послышалось довольное ворчание. Ритон стал напевать какую‑то мелодию. Можно было даже различить слова:
…Я столько в жизни перенес, что сам себя не узнаю…
- Здорово сказано, - похвалил Жако, - Это ты сочинил?
- Нет. - Ритон промурлыкал еще несколько тактов и добавил: - К сожалению!..
Хотя парни пребывали в каком‑то оцепенении, они привскочили с мест, когда ученик Дюжардена Тьен сообщил, что сегодня утром к Лампенам приходили жандармы. Тьен осторожно расспросил их. Оказывается, они явились из‑за "сына Аампена, справлявшегося о досрочном призыве в армию". Морис, как видно, серьезно подумывал о том, чтобы отправиться в Индокитай. Ребята сошлись на одном: надо всеми силами помешать приятелю сделать эту глупость. Морис мог бы, например, работать на Новостройке. Правда, в настоящее время там забастовка… но это хоть немного встряхнуло бы его. Во всяком случае, Мориса слишком долго оставляли одного.
- Вечно так бывает: стоит людям попасть в переделку, как о них забывают, а потом ума не могут приложить, почему все так получилось. То же самое и с беднягой Полэном. Разве кто‑нибудь о нем позаботился?
- Говорят, он ушел от Эсперандье.
- Говорят, он поселился в заброшенной хижине на холме и перебивается кое‑как поденной работой.
Моя хижина в Канаде…
стал напевать Мимиль.
- Тебя словно за язык кто тянет, не можешь не сморозить какую‑нибудь глупость, - строго оборвал его Жюльен.
- Надо бы навестить Полэна. Ведь у него жена, ребег нок, знаешь… - вздохнул Милу.
- Ну, если с каждым столько возиться, далеко не уедешь… - устало протянул Жако.
- Знаешь… ты говоришь в точности, как Мунин, - сказал Ритон необычным для него злым голосом.
Жако прикусил язык. Почесав руку, он промолчал.
Было решено зайти всей компанией к Морису, и все снова погрузились в дремоту, пока Шантелуб не заговорил о сборе средств для бастующих. По его мнению, не следует ограничиваться Гиблой слободой, нужно обойти и соседние кварталы, где люди побогаче. Все с ним согласились. Завтра же надо будет переговорить с длинным Шарбеном и разделить поле деятельности с ребятами из Шанклозона. Шантелуб думал, что хорошо бы также организовать сбор средств в кинотеатре в следующую субботу. С разрешения владельца кинотеатра можно будет выступить с коротенькой речью в антракте…
Но ребят эта идея не слишком увлекла. Никто из них не чувствовал в себе ораторских талантов. Тогда Шантелуб предложил свои услуги.
Ребята опять было задремали, но вдруг, непонятно почему, Жако, все время молчавший после своего препирательства с Ритоном, вскочил на ноги, бледный от злости, и принялся ругать их всех скопом и себя в том числе. Да, надо признать, немногого они стоят. Спрашивается, кто больше всего хлопочет ради их же забастовки? Да те, кто даже не работает на стройке: Союз молодежи - Шантелуб, компартия - Мартен. Мартен распространяет листовки о Новостройке, которые размножили на ротаторе в его же ячейке. Кроме того, он побывал у мэра и у священника, добиваясь создания комитета помощи семьям бастующих. На днях в "Канкане" как раз состоится организационное собрание этого комитета. Им следует, пожалуй, побеспокоиться и хотя бы сходить на это собрание. А что делают они сами, они, парни со стройки? Потратив всего четверть часа на сбор пожертвований, отправляются греть бока у печурки мамаши Мани в ожидании, пока за ними явятся с просьбой заменить на ринге Сердана или заткнуть за пояс Ива Монтана. Жако срал, а ребята сидели, разинув рты и раскрыв глаза. Но что же они могут сделать? Провести собрание? Выпустить листовку? Нет, Жако хотел, чтобы они организовали что‑нибудь свое, молодежное. Он как следует и сам не знал, что, ну, бал, например…
Эта мысль привела всех в восторг: бал в их пользу, вот это да! Уж этот бал удастся на славу, можете не сомневаться. Они сами будут за всем следить в баре.
Мимиль привстал, да так и замер, словно повис над стулом: ему никак не удавалось разогнуть спину.
Ребята стали облачаться в пальто и плащи. Один Рири остался дремать среди пустых стульев.
На улице холод живо пробрал их. Каждый бегом бросился к своему дому. Прижав локти к бокам, Жако крикнул Шантелубу:
- Бежим, что ли, оратор!
* * *
Жюльен насвистывал вальс. Впереди, стараясь не отставать друг от друга, катили Жако и длинный Шарбен; Клод, Жюльен, Виктор, Октав, Мимиль, парашютист и Рыжий ехали все вместе, целым отрядом. Позади всех одиноко тащился Рири Удон, вяло нажимая на педали. Он склонил голову на левое плечо, и она подпрыгивала при каждом толчке.
Было еще совсем темно, й ребята старались спрятать в середине отряда тех, у кого фонари на велосипедах были в неисправности. Иногда кто‑нибудь отпускал руль и начинал шумно потирать руки, замерзшие, несмотря на перчатки, другой наклонялся над рамой велосипеда и похлопывал себя по икрам, словно его кусали комары. Кое - где шоссе на несколько сот метров тянулось вдоль полотна железной дороги. Когда велосипедистов обгонял поезд, они посылали ему вдогонку ругательства, стараясь всячески показать, что прекрасно обходятся и без его услуг. Жюльен насвистывал вальс "Королева Мюзетт".
- Сегодня утром мать прямо за волосы вытащила меня из кровати, - рассказывал Жако, потирая себе поясницу, - никак не мог продрать глаза.
- Хочешь я сегодня заменю тебя у лебедки? - предложил Шарбен.
- Ну, нет! Этого еще не хватало!
Октав заметил, что у Клода Берже затек глаз и на щеке появился огромный синяк.
- Ты, видно, получил сполна на тренировке?
Но Клод принялся объяснять, что проработать три раунда с Реем очень полезно для начинающего боксера.
8 Жан - Пьер Шаброль 209
- Еще бы, - насмешливо отозвался Мимиль, перебивая Клода, повторявшего: "бок - бок - боксера": - Ничто так не формирует молодежь.
Клод сердито посмотрел на приятеля.
- Сегодня утром к нам на стройку должен приехать депутат, - сказал Шарбен, обращаясь к Жако.
- Ну что ж, времени у нас хоть отбавляй. Депутаты не такой народ, чтобы рано вставать с постели.
Готовясь взять крутой подъем, велосипедисты привстали на сиденьях и изо всех сил заработали ногами. Рири удивился, заметив, что не двигается с места; он поднял голову, увидел косогор и только тогда решил налечь на педали. Преодолев подъем, ребята опустились на сиденья и поехали под уклон без тормоза. Колеса стремительно вращались, педали позвякивали, и этот звук напоминал щебетанье птенчиков.
Возле стройки они были встречены восторженным лаем. Ланьель бросался под колеса велосипедов и радостно прыгал вокруг, словно принимал за ласку проклятия, которыми его осыпали.
Оказалось, что парни приехали слишком рано. Они в первый раз проделали весь путь на велосипедах и не рассчитали времени. Завтра они прибудут на стройку прямо к началу работ. Велосипеды поставили в угол сарая, продели цепь через все колеса и повесили на нее замок.
Женщина лет сорока, в серовато - голубом пальто, подошла к ним и спросила, где она может видеть "мсье Баро или мсье Ла Сурса". Парни указали ей на барак, в окне которого колебалось неверное пламя свечи. Когда женщина скрылась за дверью, они, понизив голос, принялись разбирать ее внешность.
Небольшими группами стали прибывать другие рабочие. Наконец все оказались в сборе, потолкались еще немного возле цехов, обмениваясь отрывистыми приветствиями и быстрыми рукопожатиями, и хотели уже разойтись по своим местам, когда Баро позвал их на митинг. За ним из барака вышли Ла Суре и незнакомая женщина.
Оба делегата и женщина прислонились к дощатой стене, рабочие образовали перед ними полукруг. Они осматривали женщину с ног до головы, перемигивались, перешептывались.
- Должно быть, все здесь, - сказал Ла Суре, повернувшись к Баро.
Тот поднял руку и громко проговорил:'
- Прошу соблюдать тишину. В ответ на приглашение нашей профсоюзной организации депутат - коммунист от департамента Сена и Уаза, Эжени Дюверже, приехала на Новостройку. Она хочет выступить перед нами. Предоставляю ей слово.
Баро прислонился к стене барака, женщина шагнула вперед. Теперь, когда рабочие знали, кто эта женщина, они еще раз внимательно оглядели ее. Осмотрели начищенные до блеска, но забрызганные грязью туфли на низком каблуке с квадратными носами, габардиновое пальто, туго стянутое широким поясом, чуть видневшийся белый воротничок кофточки, косынку на голове, желтую кожаную сумочку на ремне, перекинутую через плечо, и мягкую улыбку. И стали ждать, как женщина - депутат справится со своей задачей.
- Товарищи… - сказала Эжени Дюверже. Сделала паузу и повторила громче: - Товарищи!
Рабочие сразу почувствовали себя непринужденно. Одни улыбались, другие смотрели себе под ноги, третьи счищали носком грязь с ботинка. Они с удивлением заметили, что, несмотря на улыбку, голос депутата звучит властно, почти резко. В нескольких словах она дала им понять, что прекрасно осведомлена о забастовке, знает ее особенности, читала все материалы и листовки, переданные ей делегатами, и считает, что главная цель рабочих - добиться уступки от министерства. Попутно женщина - депутат напомнила о позиции своей партии в отношении правительства, о том, как партия непрестанно разоблачает шумиху и демагогию правительства в жилищном вопросе. Эжени Дюверже заверила, что компартия не только всецело поддержит в Национальном собрании замечательное выступление строителей, но обратится также ко всем рабочим с призывом к единению и призовет все население к единству действий и солидарности.
Она потребовала в заключение, чтобы бастующие посылали делегации и петиции в министерства, и выразила уверенность в их единстве - верном залоге победы.
Выступление Эжени Дюверже вдохновило рабочих на борьбу, мысли о которой всецело занимали их. Вспыхнула овация. А когда аплодисменты утихли, рабочие увидели, что перед ними стоит совсем простая, обыкновенная женщина, и зааплодировали еще громче, улыбаясь с той ласковой иро нией, с которой обычно мужчина смотрит на женщину, с честью справившуюся с мужским делом.
Огромный Панталон, который был на целую голову выше других, крикнул во всю глотку:
- Эй, Носач, нельзя же отпустить ее так, надо поднести стаканчик!
Оглушительный хохот поддержал его. Ла Суре вошел в барак и принес оттуда литр красного вина и пивную кружку. Когда он вручил кружку Эжени Дюверже, глаза ее округлились от удивления.
- Это наша самая маленькая модель, - проговорил в виде извинения Ла Суре. - Посудой мы не богаты.
Брызнула струя красного вина, такого густого, что при бледном свете зари оно казалось совсем черным и вязким, как деготь. Вина было налито еще только на донышке, когда женщина - депутат отстранила кружкой горлышко бутылки.
- Да ты не жадничай, Ла Суре, - крикнул папаша Удон.
- Ведь я только что пила кофе с молоком, - прошептала Эжени Дюверже.
Но ее замечание потонуло в безжалостном смехе и гуле голосов. Ла Суре с сокрушенным видом наполнил кружку до краев. Женщина - депутат посмотрела на вино взглядом мученицы, зажмурилась, выпила залпом все до дна, открыла подернутые влагой глаза, судорожно глотнула воздух, словно у нее комок застрял в горле, и среди всеобщего ликования потрясла над головой пустой кружкой.
* * *
С самого утра работа началась в том же напряженном темпе, что и накануне. Как только первые замесы бетона были готовы, лебедки застрекотали наперебой. К тому же почти каждый час вводилось какое‑нибудь усовершенствование. Если раньше бетон приготовляли на полпути между цехами и зданием, то теперь все его производство сосредоточили в цехах. Рабочие работали под крышей, к тому же под рукой у них всегда были песок, вода и цемент. Правда, подносчикам приходилось проделывать путь вдвое длиннее, но зато сам процесс производства сильно упростился.
Во время обеда папаша Удон предложил делегатам по* ставить третью лебедку.
- Тогда мы тут же начнем подымать кронштейны и балки для установки карниза.
Подумав, Баро ответил:
- Трудновато будет. Придется снять людей со второго объекта, с покрытия или с бетона.
Жако закрыл свой котелок.
- Вот что, - сказал он, - мы уже пообедали и можем сейчас заняться лебедкой.
Он замолчал, ожидая ответа. Все рабочие смотрели на него. Жако опустил голову, но сразу же поднял ее, услышав протяжный свист. Ла Суре сидел с неподвижным лицом, положив на стол сжатый кулак. Потом, отставив большой палец, он пронес кулак мимо своего рта, глаз, лба, указывая пальцем прямо на потолок. Это движение сопровождалось монотонным свистом.
- Идем, что ли, Клод? - бросил Жако, вставая.
- Идем, что ли? - бросил Шарбен Рыжему, вставая.
Жюльен, Октав, Мимиль и парашютист отправились за ними. Рири лениво потянулся, протер глаза и тоже вышел из столовой.
Лебедку притащили к подножию здания. Решено было установить ее не внутри, а снаружи. Блок можно будет прикрепить к балке, торчащей из окна пятнадцатого этажа. Пока рабочие суетились вокруг лебедки, Жако и Клод, взявшись за концы балки, стали подниматься с ней по лестнице без перил. Балка была длинная и тяжелая. При поворотах приходилось держаться у самого края лестницы. Через каждые два этажа парни опускали балку, чтобы передохнуть.
Наклонившись над пролетом с высоты одиннадцатого этажа, Клод заметил, что, если сорваться при повороте, пожалуй, и костей не соберешь.
- Факт! А главное, теперь и по социальному обеспечению ни шиша не получишь! - ответил Жако.
Парни вытерли лоб и поудобнее уложили балку на плече. Добравшись до пятнадцатого этажа, они сбросили свою ношу на пол, подошли к оконному проему и стали вести переговоры с товарищами, оставшимися внизу. После шумных споров и криков пришли к соглашению, что третье окно лучше всего подходит для установки балки.
- Примерьте… высуньте ее в окно… посмотрим расстояние… - орал Шарбен.
Жако и Клод приподняли балку и положили ее на подоконник.
- Назад. Нем… го! - надрывался Шарбен.
- Берись за задний конец! - сказал Жако.
Клод положил правую ладонь на торец балки, взял ее снизу левой рукой и, поднатужившись, поднял тяжесть в восемьдесят килограммов. Жако со своей стороны обхватил конец балки обеими руками.
- Раз, два… взяли!
Жако и Клод вместе потянули балку на себя, но она своей тяжестью увлекла их за собой, и они упали на спину. Клод испустил пронзительный вопль. Жако, высвободив из-под балки ноги, вскочил, отряхнул штаны и подбежал к товарищу. Клод стоял на коленях, прижавшись лбом к балке, и тряс сзади себя левой рукой, судорожно прищелкивая пальцами.
К наличнику двери была приставлена длинная доска. О нее, словно таран, ударилась балка, на торце которой лежала правая рука Клода. И вот все полетело на пол: доска, балка и Клод. Правая рука Клода оказалась вытянутой вдоль доски, по необъяснимой причине лежавшей теперь перпендикулярно к балке.
- Вытаскивай руку, черт возьми, и вставай! - крикнул? Како.
- Оставь меня! Не трогай, мне больно! Пошевелиться не могу! - простонал Клод.
Он уже не заикался. Жако даже вздрогнул от неожиданности.
В доске, приставленной к наличнику двери, торчал длинный гвоздь. На его конец и напоролся рукой Клод, когда балка, как таран, ударилась о доску.
Теперь правая рука Клода была одновременно пригвождена и к балке и к доске. Жако все еще никак не мог понять, что произошло.
- Я рукой шевельнуть не могу, - жаловался Клод. - Ее зажало между балкой и доской. Ой! Больно, не трогай балку, ты тащишь с ней мою руку, раздираешь ее, кости ломаешь. Брось, Жако! Брось, оставь меня!
Жако встал на колени, ощупал доску, заглянул под нее и наконец заметил шляпку гвоздя. Он встал и провел рукой по лбу. А Клод все продолжал говорить, говорить без умолку, ничуть не заикаясь:
- …У меня больше нет руки. Но как же это случилось?
Ничего не понимаю, черт возьми, зачем только я сюда пришел, черт подери!
Жако наклонился к его уху:
- Послушай меня, Клод.
- Нет!
- Послушай же меня, Клод, ты соберешься…
- Нет, говорят тебе!
- Послушай меня. Ты соберешься с духом. Стиснешь зубы на одну только минутку. Это пустяки.
- Нет, говорят тебе! Ты ведь не глухой! Я подыхаю, понимаешь ты или нет?
- Послушай, Клод, подумай о стройке…
- Что ты там мелешь…
- Говорят тебе, сейчас не время затевать истории. Не время будоражить людей. Подумай о забастовке, подумай о строительстве… подумай о ребятах, черт возьми!
Клод наконец замолчал.
- Клод, ты стиснешь на минутку зубы и закроешь глаза.
- Ладно, только поскорей, делай поскорей!