С невероятной стремительностью, быстрее ноябрьского ветра вырвавшегося на бескрайние просторы, разносятся и ширятся по округе слухи, сопровождаемые выпяченными глазами, пеной у рта, растопыренными пальцами и сбивчивостью восторженного рассказчика. Нет большей услады для лишенных возвышенных устремлений умов и иссушенных обыденностью душ, чем сплетни: бодрящие -чужим горем, навивающие скуку, порой зависть – чужим счастьем, и находящие восхищение в чужом богатстве. Как мы помним, не стали исключением, из этого отвратительного списка, обсуждаемые на каждом углу городка Шинон, и несметные сокровища графини Трамбаччи, которые казалось, даже разрасталось, словно на дрожжах, в то время когда различные болтуны, воспевая, будто преумножали их.
И вот, в один из пасмурных летних деньков, в небольшой, захудалый трактир, под названием "Собачий хвост" – что примостился под крепкой крепостной стеной, опершись своей покосившейся крышей, с точащими во все стороны света трухлявыми стропилами, на шершавые выступы контрфорсов – вошли три молодца. Их грубые лица, казалось, гармонировали с платьями, в которые они были облачены, лишенные даже намека на утонченность и элегантность. Невзирая на то, что у каждого из мужчин на ремне висела шпага, а на ботфортах красовались шпоры, говорить о принадлежности сих угрюмых господ, даже к провинциальной аристократии, было бы излишне неразумно.
Суровые, рыщущие, словно у легавых по кровавому следу, взгляды обшарили сумрачный зал, зацепившись за единственного посетителя, мирно дремавшего над пустой кружкой. Мужчины молча, переглянулись и, не проронив ни слова, уселись за стол напротив посапывавшего во сне человека. Тот, открыв глаза, равнодушно оглядел незнакомцев, после чего удивленно заглянул в пустую кружку.
Уловив, молчаливое, но вместе с тем красноречивое, желание одинокого посетителя промочить горло, смуглый, кучерявый парень, лет тридцати, обратился к рыжеволосому верзиле сидящим по правую руку:
– Картобра, прикажи-ка трактирщику принести нам и нашему другу Жаку, несколько кувшинов белого анжуйского.
У человека, чью макушку прикрывал дурацкий фетровый колпак, при упоминании о вине, от икоты задрожало воронье перо, венчавшее дивный головной убор. Он, мутными, округлившимися глазами, с недоумением оглядел кучерявого незнакомца, чей пьемонтский акцент, даже, не столь сильно резанул слух, как глупости, которые он не смущаясь, изрекал. Очевидно, окончательно освободившись из объятий ласкового Гипноса, обладатель сухой кружки, решил, дабы внести ясность, поправить незнакомого пьемонтца:
– Простите, сударь, вы ошиблись, моё имя Жером, а не Жак, и я вовсе никого не жду.
– Ай-яй-яй, какая жалость…
В возгласе итальянца, вместо вполне уместной досады, послышалась язвительная ирония. Он, не переставая высокомерно улыбаться, взглянул на своего второго спутника, жилистого сорокалетнего мужчину, и с презрением, которое отчего-то испытывал к незадачливому Жерому, даже не пытаясь скрыть его, произнес:
–…что же нам делать!? Ведь именно сегодня, именно в трактире "Собачий хвост", ведь это трактир "Собачий хвост"… ?
Нисколько не нуждаясь, что бы его фальшивый испуг выглядел убедительно, и, не дожидаясь ответа, на заданный вопрос, Протти затараторил:
– Милый Совар, как же нам быть?! Ведь наш любезный Жак, сегодня, обещал повеселить нас историей о богатствах итальянской графини, а сам не явился, что же делать?!
В этот момент вернулся Картобра, в сопровождении кабатчика, который уставил стол тремя кувшинами вина и несколькими тарелками с нехитрой трактирной снедью. Простодушный Жером, очевидно не слишком привередливый в выборе знакомых, с которыми можно пропустить по кувшину вина, или желавший казаться таковым, с восхищением оглядел накрытый стол, снял с головы нелепый, смешной колпак, и протяжно произнес:
– Господа могут быть спокойны, ведь историю о богачке графине знает в Шиноне каждый мальчишка, поэтому нет надобности, дожидаться вашего Жака. Всё, что вас может заинтересовать, я с удовольствием поведаю столь достойным мужам.
Протти подмигнул Совару и Картобра.
– Призываю в свидетели Мадонну, я не зря уверял Кокоша, а глупый Дидье сомневался.
Произнес туринец так тихо, что его могли услышать только сидящие рядом товарищи.
– Ну, что ж, дружище Жером…
Воскликнул он уже в полный голос, наливая в кружки вина.
–…рассказывай, рассказывай, только поподробнее!
****
Через час с небольшим, человек в смешном, дурацком колпаке с привязанным к верхушке вороньим пером, назвавшийся Жеромом, что в "Собачьем хвосте", в пылу попойки, поведал подозрительным незнакомцам о столь интересовавшей их графине, о её расточительности и несметных сокровищах, предстал с докладом перед интендантом Монси. Он аккуратно и подробно изложил всё, не упуская мелочей, включая лошадей, спрятанных в чаще, под городскими стенами, которые унесли таинственных седоков в глубь леса, что, к великому сожалению лишило сбира шансов продолжить слежку, исключив возможность преследовать незнакомцев.
1 Гипнос – в греческой мифологии персонификация сна, божество сна.
ГЛАВА 15 (74) "Засада"
ФРАНЦИЯ. ЛЕС, ВБЛИЗИ ЗАМОКА КРО.
Уже совсем рассвело. Солнечные лучи позолотили верхушки леса, когда где-то совсем близко, быть может, на расстоянии менее чем полу лье послышался треск мушкетных выстрелов, ознаменовавший начало штурма Шато-Кро. Гулкие удары тарана, скрежет растрощенных ворот, звон шпаг и беспорядочная пальба перемешались с криками штурмующих и стенаниями оборонявшихся.
Сигиньяк и де Ро, лежали в траве, в тени старого дуба, наслаждаясь трелями птиц, когда шум баталии вырвал их из мягких лап утренней неги. Издалека, со стороны поддавшейся штурму крепости, прорываясь сквозь отголоски не затихавшей битвы, послышался приближающийся стук копыт. Все кто притаился в засаде, взялись за оружие. На лесной дороге показалось два экипажа, следующие один за другим, в окружении полторы дюжины всадников. Кавалькада подгоняемая страхом, в пылу бешеной скачки не щадила лошадей, пустившись в самый неистовый галоп, навстречу столь желанному спасению.
Грянул выстрел. Мушкетные стволы, торчащие из кустов, по обе стороны дороги, изрыгнули огонь, и рой свинцовых шмелей, пронзил пространство надсадным угрожающим жужжаньем. Под беспощадным градом перекрестного огня, конный кортеж был вынужден остановиться. Жуткие удары смертоносных сфер проникающих в плоть сквозь толщь кирас и ажур кольчуг, с треском кожи, и хрустом костей, сопровождались чудовищными возгласами, воплями, и стонами нарушившими идиллию утреннего леса, с беспощадностью ураганного ветра развеяв тишину. Пара лошадей, увлекавшая за собой шедший первым экипаж, рухнула словно подкошенные, оставляя след, в виде песчаного желоба, потащившись юзом по рыхлой дороге, поднимая клубы желтой пыли. Карета, летевшая вдогон сбитым пулями рысакам, разорвав упряжь, накренившись, на двух колесах проехала ещё не более десяти туазов, опрокинувшись, исчезла за пеленой дорожной персти. Несколько скакунов окружавших экипаж, что возглавлял эскорт, то ли укрощенные страхом, то ли почувствовав в груди горячий свинец, вставали на дыбы, и, прижав уши, издали предсмертный хрип, иные, лишившись седоков, испуганно попятились. Взмыленный соловый жеребец споткнувшись, покатился по краю дороги, смяв наездника уцелевшего после падения. Оставшиеся в седлах всадники, кому путь преградила лежавшая на боку карету, кружа на месте, беспорядочно палили во все стороны, демонстрируя панический страх, не позволявший организованно противостоять нападавшим. И лишь белая карета, что шла следом за первой, чуть поодаль от основной группы, воспользовавшись куролесицей внесенной вверженным в замешательство отрядом, съехав с дороги, проскочила западню, вильнув меж двух молоденьких елей. Обогнув холмы, разделенные ложбиной, на дне которой и пролегала лесная дорога, экипаж, объехав засаду, продолжил скачку, вернувшись на тракт в тридцати туазах от побоища, быстро исчезая меж пушистых лап деревьев.
Пока кавалерийский пикет мятежников сумевший вырваться из крепости Кро метался в панике и неразберихе, на дороге появился сержант Рамбитур. Выпустив заряд из пистолета, он выхватил шпагу, прокричав:
– Франция, вперед!
Из густой листвы кустарника, обрамлявшего неглубокую ложбину, высыпало с десяток кардиналистов, ощетинившихся клинками. Те из мятежников кто не успел спешиться, был сбит с седла протазаном или сошкой. Но постепенно преимущество, полученное за счёт внезапности, растаяло, а с ним притупился и наступательный пыл малочисленного отряда сторонников Его Преосвященства. Именно сторонников, так как вышколенных во множестве жестоких схваток гвардейцев кардинала в их составе, было всего пятеро, при условии, что в это число входят де Сигиньяк и де Ро. Зазвенели шпаги, завязался бой. В клубах пыли поднятой сражающимися слышались проклятия и божба, шелест клинков, лязг доспехов и звон шпор. Лошади без седоков беспорядочно сновали меж хрипящими в неистовстве людьми, намеревающимися любой ценой умертвить ближнего, не брезгуя ничем в выборе средств. Схватка постепенно перерастала в резню.
Перед де Сигиньяком оказались двое дворян, с яростью атаковавших виконта, тесня к лесу. На де Ро, набросился тощий, долговязый человек, в бежевом камзоле, щедро украшенном пуговицами и шнурами, каким отдают предпочтенье военные. Он со знанием дела, сбросив плащ, обвернул им свободную от шпаги руку, пользуясь ею как щитом. Луи, сделав шаг навстречу противнику, несколькими ударами наотмашь рассек пространство, чем охладил пыл долговязого.
После дуэли с месье де Флери, де Ро обрел некую уверенность, ни в коей степени не проявлявшуюся в высокомерии, но не позволявшую усомниться в собственных силах. Сия внутренняя твердость раскрыла в шевалье весьма незаурядного бойца, демонстрировавшего каскады техники, полученные им во множестве фехтовальных классов и школ родного Анжу, под присмотром далеко не худших учителей, чья наука, отточенная в междоусобных стычках, дремала до поры в молодом анжуйском Аяксе.
Обозначив несколькими блестящими парадами серьезность намерений, шевалье, не дав опомниться сопернику, перешел в атаку, и после изящного рипоста, поразил мятежника в шею. Алая кровь хлынула на дорогую ткань безупречного камзола. Схватившись за горло, долговязый упал на колени, тщетно намереваясь ладонями закрыть рану. Последний предсмертный хрип вырвался из его груди, и уже бездыханное тело опустилось на подстилку из влажного бархатистого мха.
Присев на колено, Луи подобрал чей-то пистолет, по счастью оказавшийся заряженным, очевидно выпавший из подседельной кобуры или из рук одного из убитых, до того как тот произвел выстрел. Его заботил человек в старинном нелепом сервильере, что расправившись с противостоявшим ему кардиналистом, подкрадывался сзади к де Сигиньяку. Луи взвел курок, и, пытаясь расслабить руку, превозмогая дрожь, прицелился. Выстрел, прогремевший совсем рядом, привел в замешательство Жиля и единственного оставшегося перед ним противника. Человек в сервильере, выронил широкий палаш, и, раскинув руки, упал на живот, прямо у ног виконта. Над полем брани раздался крик, в котором де Ро распознал призыв сержанта:
– Кто-нибудь, догоните карету!
Анжуец огляделся, спокойным взором окинув местность, где разгоралась бойня, что позволило ему удостовериться в невозможности выполнения приказа никем из сражающихся на стороне короля, к кому обращался Рамбитур. Вдруг, откуда-то, из-за куста, до него донеслось фырканье лошади, чей повод запутался в ветках дикой лесной розы. Ударом шпаги Луи отсек колючий клубок разросшегося шиповника, пленивший при помощи острых шипов бедное животное, и вскочив в седло, направил кобылу по лесной дороге, вслед за каретой.
Экипаж, возымевший довольно ощутимую фору, давно скрылся из виду, и невзирая на то, что анжуец нещадно бил шпорами бедную лошадь, превратив её бока в кровавое месиво, он был не в силах настичь беглецов, понапрасну терзая несчастное животное. Дорога вывела всадника на опушку леса, где на пересечении дорог виднелся постоялый двор. На небольшом участке земли, обнесенном низкой, почти исчезнувшей, в сочной траве и листве ярко-зеленых кустарников, оградой, ютилось несколько построек, рядом с конюшней и таверной. Белая карета, ту, которую преследовал шевалье, стояла у двери, двухэтажной харчевни, что не ускользнуло от острого взора анжуйца. На полном скаку, Луи, ворвался во двор. Кучер, сидевший на высоких козлах, заметив всадника, мчавшегося во весь опор, разрядил свою аркебузу, едва не угодив незнакомцу в голову, которую тот, искусно укрывал, прижимая к загривку кобылы. Ответный выстрел снес возницу с вершины облучка, раздробив плечевой сустав. Соскочив с лошади, де Ро отбросил разряженный пистолет, выхватив из ботфорта длинный стилет. Прижимаясь спиной к борту кареты, где только что находились мятежники, он, осторожно ступая, приближался к входу в трактир. Вдруг из-за украшенной резьбой дуги, закрепленной на запятках, с кинжалом в руке, на шевалье бросился лакей, очевидно не предполагая, что острие стилета предшествует продвижению противника. Занесенный кинжал опередило тонкое лезвие, вонзившееся в живот слуге, в предсмертном стоне обдавшего анжуйца проклятием. Не дожидаясь падения поверженного врага, шевалье выхватил пистолет, торчавший за поясом у лакея, и выстрелил в человека со шпагой, показавшегося в дверном проеме. Луи устремился в таверну, переступив корчащегося от боли противника. Возле лестницы, что вела на второй этаж, стоял пожилой мужчина в полосатом колпаке, с невероятных размеров округлившимися от страха глазами. Его закостенелая рука, сжимала большой кавалерийский пистолет с не взведенным курком, а значит едва ли способный выстрелить. Без труда распознав в истукане трактирщика, де Ро, бережно обезоружив его, угрожающе прошипел:
– Где те, кто приехал в карете?
Хозяин заведения, будто не заметив утраты оружия, развел руками, замычав, не в состоянии произнести ни слова.
– Ну!
Взревел дворянин. После кратковременного, молчаливого паралича, на трактирщика нахлынула словесная диарея.
– Это не я, не я, клянусь Святым Бенедиктом не я…
Но суровый взгляд анжуйца заставил, на полуслове, замолчать хозяина таверны, словно тот в темном подвале наткнулся на острые вилы. Кабатчик указал пальцем в потолок, прошептав.
– Это женщина, она наверху.
Осторожно ступая, де Ро миновал скрипучую лестницу, взобравшись на второй этаж. Крадучись по коридору, шевалье приблизился к единственной распахнутой двери, держа в вытянутой руке пистолет, словно факел, озарявший путь в кромешной тьме. Луи ворвался в комнату.
Просторное помещение, погруженное в полумрак, освещалось тусклым светом единственного отворенного окна. Вглядываясь в темноту пустой комнаты, анжуец скорее почувствовал, чем узрел, чьё-то невидимое присутствие. Шкаф, камин, массивный стол, несколько стульев с элементами резьбы, повторяющимися на ножках невысокой этажерки, кровать с балдахином из тяжелой потертой ткани, громоздившаяся в алькове, меж затворенных ставнями окон. Щелчок взведенного анжуйцем курка, впрочем, всего лишь хитрая уловка, принёс, ожидаемый результат. Бахрома, из витой серебряной нити, оторачивавшая серую ткань, нависавшую над ложем, пришла в движение. Ствол пистолета блеснул во мраке, заставив отпрянуть молодую особу, притаившуюся под сенью балдахина.
Девушка, поджав ноги, забилась в угол алькова, испуганно глядя на незнакомца, суровый взгляд которого не сулил ничего доброго.
Отстранив рукой сбившийся в складки полог, Луи сумел рассмотреть ту, что словно затравленный зверёк, из полутьмы, поглядывала на него, дрожа, словно в лихорадке. Но вдруг, стук копыт, донесшийся снизу, снаружи, совсем близко, заставил шевалье, оставив пленницу, броситься к окну. Всадник в лазурно-синем плаще и шляпе с развевающимся оранжевым плюмажем, перемахнув через ограду, поравнялся с группой кавалеристов, очевидно, ожидавших его на краю дороги. Де Ро вскинул пистолет, прицелившись в наиболее удобно расположившуюся мишень. Но в этот миг, человек, на которого он навел ствол, обернулся и анжуец узнал в нём королевского мушкетера, юного гасконца, господина д'Артаньяна, разделившего с ним заключение в каталонской тюрьме. Луи в нерешительности опустил оружие, беззвучно, прошептав:
– Ах, дьявол, вот так встреча!
"Но, что бы это значило, королевские мушкетеры в рядах мятежников?" -задумался он, и сие промедление дало возможность пятерым беглецам отдалиться на расстояние недосягаемое для пистолетной пули. Шевалье впал в отчаянье, но вспомнив о девушке, быть может, посланной провидением, чтобы удовлетворить его интерес и ответить на все вопросы, уверенно, направился к ней. Положив пистолет стол, он, над чьей строгостью, всё же преобладала учтивость, холодно произнес:
– Кто вы, сударыня?
Девушка, услышав вопрос, приосанилась, как будто он придал ей ту частичку утраченной уверенности, которой так не доставало для преодоления робости, и тихо, с неподдельным достоинством, ответила:
– Моё имя Шарлотта де Лангр, графиня де Бризе.
Де Ро невольно выпрямился, к чему его, очевидно, обязал высокий титул незнакомки.
– Простите мадам, при всём почтении я вынужден сообщить, что вы арестованы, и всё, что я могу вам гарантировать, так это сострадание и обращение соответствующее вашему титулу, которое вы найдете в моём обществе, во время конвоирования вас в Париж, в застенки Бастилии или Шатле.
Испуг, на прекрасном личике молодой графини, сменило удивление.
– Арестовать меня? Но за что?!
Пришло время изумиться кардиналисту.
– Какакя же, по-вашему, участь, может ожидать особ чинящих заговор против короны?
– Заговор?!
Она наморщила лобик, будто пытаясь перевести, сказанное незнакомцем, на понятный ей язык.
– Простите, месье, я не понимаю, о чём идет речь?
С ещё большим недоумением вымолвила Шарлотта. Де Ро хотел было прекратить препирательства, но девушка так искренне и беззащитно выказывала недоумение, что заставила молодого человека замешкаться, и скатиться к неуместным, на его взгляд, объяснениям.
– Ну ладно, будь, по-вашему.
Набравшись терпения и призвав на помощь всё своё смирение, глубоко вздохнув, произнес шевалье:
– Мадам, это ваша карета стоит внизу?
– Нет, не моя.
– Хорошо, поставим вопрос иначе, вы, только сейчас прибыли в сем экипаже?
– Нет.
В столь бессовестную ложь сей прелестной особы Луи поверить не мог. Но тот факт, что в комнате, как и за её пределами, то есть среди скрывшихся в лесу всадников, иных женщин не наблюдалось, привёл анжуйца в замешательство.
В этот миг, где-то за спиной шевалье, послышался шорох и незнакомый голос, негромко произнес:
– Месье…
Луи обернулся. На него, из-за дверного косяка, глазами невинными словно дитя, глядел улыбающийся трактирщик.
– Месье, эта женщина никуда не уезжала, а стало быть, и приехала не она.
Ничего не понимающий анжуец, с глупым видом, смотрел, переводя взгляд, то на девушку, то на хозяина заведения.
– Погодите, я ничего не понимаю! А где та женщина, что приехала в карете?!
Раздраженно, прикрикнул на трактирщика шевалье.
– Она только сейчас, в мужском платье, отправилась в лес, а с ней ещё четверо.