– Жаль, что мадам де Шеврез удалось ускользнуть. Попадись она в компании столь достойных господ, и я не убежден, что Её Величеству удалось бы вырвать герцогиню из лап кардинала. Особенно принимая во внимание прохладцу к интриганке со стороны Людовика. Но… шевалье, жизнь ещё прекрасна и тем, что в ней есть место случаю. Сегодня господин Случай потворствовал герцогине, а завтра кто знает. Могу с уверенностью заключить лишь одно, эта особа, нам с вами, доставит ещё немало неприятных хлопот.
Хищная улыбка озарила суровое лицо Рошфора.
– Граф, я хотел бы знать, кто такой маркиз де Попенкур? И полагаю, что лучше вас, никто не сможет ответить на этот вопрос.
Скорее всего, подобный интерес должен был смутить собеседника и вызвать если не глубокое изумление, то хотя бы легкое замешательство. Но Рошфор, будто ожидая подобного поворота, улыбаясь одними только глазами, что было присуще графу, когда он встречал в человеке, к которому испытывал что-то отдаленно напоминающее симпатию, нечто забытое, с чем сам, очевидно, давно распрощался.
– А вам, что до этого господина?
Луи лишь пожал плечами, но с таким простодушием посмотрел на графа, что тот не удержался, добродушно усмехнувшись шевалье.
– Ах, молодость, молодость. Ну, слушайте де Ро, если так страстно того желаете, хотя считаю своим долгом вас предупредить: покойный граф де Бризе, не благоволил ни к Ришелье, ни к его сторонникам. Это к слову, вам на заметку.
Восприняв сие замечание как поучение, анжуец отвел взгляд, чем намеревался выказать недовольство. Но проницательный Рошфор, уже давно распознавший сущность человека сидящего перед ним, и именно поэтому испытывавший к шевалье всё большую благосклонность, с пониманием, то есть, сделав вид, что ничего не произошло, продолжил:
– Месье де Попенкур, отъявленный негодяй. И учтите, я готов это подтвердить в присутствии самого маркиза. Он имеет дурную репутацию, как среди врагов, так и среди друзей, что есть фактом, наилучше характеризующим сего господина. После смерти его родителей наследство перешло к старшему брату, Антуану. Их в семье было трое, Морис Блез де Кармелек, тот, кто вас интересует, был младшим. Так вот, старшего брата Антуана, вскоре после вхождения в права наследства, нашли в канаве, с кинжалом в спине, возле площади Блаженного Августина. Сестра, которая, насколько мне известно, не претендовала на наследство, хоть и была указана в завещании, вскоре стала жертвой отравителя, но причастность младшего братца, снова, не удалось доказать. Хотя никто в Париже не сомневался, что это его рук дело. Добившись своего, то есть, получив наследство, он пустился во все тяжкие: карты, кости, вино, купленные друзья, грязные делишки… Злачные места, словно повелителя тьмы встречали порочного развратника маркиза. Но дружбу, любовь и даже положение в обществе ему купить так и не удалось. Хотя предпринятые попытки были весьма настойчивы, а стоимость сих устремлений была столь высока, что пистоли, экю и ливры рекой вытекали из его просторных карманов. И вот маркиз, обобранный до нитки, оставшийся лишь в кружевных брэ, и в полном одиночестве, брошенный и забытый всеми покидает город Лилий и отправляется в Дофине, где и становится на скользкий путь заговорщика. Впрочем, политика его не интересует, но заверения, которые он получил от господ желающих учинить перераздел власти, земель и денег, путем свержения нашего славного Людовика, его воодушевили. Он из той породы, что мечтают, сменив хозяина, получить жирный кусок от общего пирога. Несправедливо было бы не отметить, что при всём этом, маркиз сумел добиться некоторого положения в определенных кругах, южных провинций, чего он бесспорно желал. Положения весьма спорного, ограничивающегося лишь пустыми обещаниями. Но такие люди как де Шеврез, де Гель, герцоги Вандомы и конечно же Гастон де Орлеан, порой не брезгуют пользоваться услугами, а зачастую просто именем де Попенкура, в своих коварных и небезопасных играх. А он, он попросту ничтожество, которое подороже, хочет продать свои услуги и даже шкуру. Вот, пожалуй, всё, что я могу вам поведать об этом человеке.
Понурив голову, Луи, ещё какое-то время, неподвижно сидел, уставившись в одну точку. Наконец, он коснулся тусклым взглядом, сдерживающего улыбку Рошфора.
– Я благодарю вас граф, вы мне оказали огромную услугу.
В ответ, кардиналист, лишь покачал головой. Подавленный Луи, даже не простившись с графом, поплелся к двери.
– Де Ро…
Окликнул Рошфор анжуйца. Луи обернулся, печально глядя на графа.
– …прошу вас, будьте осторожны. Не попадите в какую-нибудь скверную историю. В компании тех о ком вы интересовались, можно довольно скоро оказаться на эшафоте.
Не до конца понимая, о чём говорит граф, де Ро кивнул, и скрылся за дверью.
1 Rue Cassette (фр.) – улица Шкатулки
2 фобур – (фр. faubourg, предместье, от средневекового лат. foris burgum, за пределами крепости) – предместье, пригород.
ГЛАВА 25 (84) "Красный сфинкс"
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Серым пасмурным днем, впрочем, соответствующим мрачному настроению лейтенанта городской стражи, встретил Париж господина де Ламбордемона, открывшего в себе, впоследствии встречи в Жюмьеж, не присущую военным впечатлительность. После разговора с отцом Жозефом, тревожные мысли не покидали его, переплетаясь со страхом, и ввергая офицера в разверзшуюся бездну, где царили безысходность и отчаянье, порой, стирающие грань меж сном и явью.
Сдав арестованных мушкетеров помощнику коменданта Бастилии, он поспешил прибыть в Пале-Кардиналь с докладом, испытывая крайнее смятение и преодолевая жуткую робость. Расположившись в просторной приемной, под проницательными взглядами нескольких секретарей и пяти гвардейцев, охраняющих вход, он настроился на долгое ожидание, но тут же был разочарован, когда, неожиданно скоро, лакей предложил офицеру пройти в кабинет первого министра, сообщив о том, что его ожидают. Действительно, подобная срочность удивляла, но она, как и всякая загадка, имела своё объяснение, свой предлог. Причиной же сего, столь спешного приглашения, было письмо от отца Жозефа, полученное Его Преосвященством три четверти часа назад, где кроме всего прочего говорилось об арестованных мушкетерах, именно поэтому, услышав имя Ламбордемона "Красный герцог" приказал немедленно препроводить к нему лейтенанта.
Представ перед могущественным министром, офицера охватил безудержный трепет, он ощутил прилив малодушия не позволявший даже пошевелиться, под грозным взором Ришелье. Вытянувшись в струну, лейтенант лишь отважился на поклон, не в состоянии произнести ни слова. Кардинал поднялся из-за стола и, приблизившись к стражнику, принялся с интересом разглядывать пыльное платье, потускневшую кирасу и взволнованное лицо визитера, который судорожно размышлял над тем, с чего начать рапорт и как в выгодном, для себя свете, представить случившееся на гаврской дороге.
– Что ж, месье де Ламбордемон, я вполне доволен вами, и считаю ваши действия оправданными. Арест королевских мушкетеров, полагаю, это то, чего от вас ждали, и нет повода сожалеть о случившемся. Я правильно понимаю причину вашего оцепенения?
Если бы, в данный момент лейтенанта окатили ледяной водой, он не испытал бы подобного шока. Его брови, двумя дугами, взметнулись вверх, а из горла вырвался прерывистый стон, покашливанье, в котором постепенно угадался ответ:
– Как… вам известно, об аресте мушкетеров?!
Колючая улыбка Ришелье, пронзила плоть офицера шипами, от которых не защитят ни одни доспехи.
– Быть может вас удивит, но полагаю не вызовет сомнений, что новости во французском королевстве, первым, узнаю я.
Взяв со стола деревянные четки, кардинал в задумчивости подошел к пылающему камину.
– Мне известны как причины, так и подробности происшествия на гаврской дороге, и это дает мне право предполагать, что в скором времени, предстоят тяжелые объяснения с Его Величеством и, конечно же, с Тревилем. Но пусть вас это не заботит…
В этот момент в дверях появился всё тот же грузный лакей, который сопровождал Ламбордемона, он безучастно взглянул на Ришелье, и негромко произнес:
ЛАКЕЙ: – Депеша из Гавра, от господина лейтенанта де Ла Удиньера.
После того как слуга удалился, кардинал вскрыл один из доставленных конвертов: ПИСЬМО:
"Ваше Высокопреосвященство, позвольте довести до вашего сведения, что в указанный день, на борту, прибывшего в Гавр, голландского судна "Lam", герцога Бекингема не оказалось, но это не все странности случившиеся в тот злосчастный день. На судне "Lam" пришвартовавшемуся к нормандскому берегу, находились трое англичан, которые, безусловно, намеревались выдать себя за Бекингема и его свиту. Как только британцы ступили на причал, они были атакованы неизвестными, которые, невзирая на предпринятые нами меры и положенные усилия, сумели расправиться с самозванцами. Нападавших, по всей вероятности было двое, они сложили головы, но у одного из них было обнаружено письмо, которое я прилагаю к своему отчету.
Ваш верный слуга, лейтенант де Ла Удиньер"
Под беспокойным взором офицера стражи, кардинал, внимательно рассмотрел второй конверт, где ровными буквами с завитушками, на синей бумаге было выведено "G. V. D. of B. Lé Hâvre". "Красный герцог", взламывая печать коричневого сургуча, сам для себя расшифровал аббревиатуру, нанесенную на конверт: "Джордж Вильерс Герцог Бекингем. Гавр". Развернув вчетверо сложенную бумагу, он прочел: ПИСЬМО:
"Приказываю данной мне властью, шевалье де Лавальеру, уничтожить герцога Бекингема, прямо по прибытию, в гаврском порту.
Черный граф"
Сложив письмо, Ришелье устремил задумчивый взгляд на огонь, а его пальцы с невероятной быстротой принялись перебирать деревянные косточки четок, свисавших до самого пола. Поразмыслив, он обратился к стражнику:
– Месье де Ламбордемон, вам известен господин по имени шевалье де Лавальер?
– Нет, Ваше Высокопреосвященство, я не имею чести знать этого человека.
Уверенно, не задумываясь, ответил лейтенант.
– Ну, что ж, тогда я полагаю, вас ждёт приятное знакомство. Вы найдете этого человека, из-под земли достанете, и доставите в Венсенский замок, без стеснений, в любое время дня или ночи. Всеми полагающимися документами, посредством которых вы нигде не испытаете затруднений, вас снабдит мой секретарь, мэтр Вернье. Вам всё понятно?
Прищелкнув каблуками, отчего послышался звон шпор, офицер отвесил поклон, в котором угадывалось усердие, с каким он готов приступить к выполнению полученного задания.
– И учтите, никому ни слова… впрочем, это и в ваших интересах.
****
Вечером, того же дня, когда уже спала жара, а солнце, только начало клониться к закату, в Пале-Кардиналь, прибыл герольд Его Величества, в накидке усеянной золотыми лилиями, и в сопровождении двух королевских жандармов. Он лично вручил министру свиток с большой монаршей печатью, громко провозгласив:
– Его Величество Людовик Тринадцатый, по милости Божьей король Франции повелевает – Его Высокореосвященству Жану Арману дю Плесси, герцогу и кардиналу де Ришелье, незамедлительно явиться в Луврский дворец.
Строго соблюдая все соответствующие, сей церемонии процедуры, что, пожалуй, является главнейшей и единственной задачей королевского герольда, он не на мгновенье, не расставаясь с чопорностью, с почтением раскланялся и, чеканя шаг, удалился.
В это же самое время, в королевском дворце, Людовик, уже оповещенный утомительной докладной запиской де Тревиля, пришедшей так некстати, о непозволительных вольностях кардинала, беседовал с пажом по имени Баррада, которого особо выделял из своего многочисленного окружения, так называемых "друзей по охоте". В просторных покоях, где сверкало множество свечей, наполняя пространство мягким тёплым светом, у покрытого вышитой серебром и лазурью скатертью стола, стоял король, держа за руку восемнадцатилетнего юношу.
– Нет Луи, я хочу присутствовать при экзекуции, которую ты уготовил этому противному кардиналу.
Ласково произнес паж, накручивая на палец локон цвета спелого каштана.
– Видишь ли, это дело государственной важности…
– Ну, Луи… ну позволь…
В углу комнаты, за высокой спинкой сафьянового диванчика, послышался шорох, и всклокоченная голова л'Анжели, показалась над искусной резьбой.
– Послушай, Луи, сегодня весьма подходящий день, ты не находишь?
Устало потирая глаза, вымолвил шут, которого оторвали ото сна. Вопрос заставил изумиться короля.
– Удачный день?! И для каких же подвигов, бездельник, ты находишь его удачным?
– Для триумфа твоей глупости, вот для чего. Ведь тебе не терпится добавить ко вздору, переполняющему твою венценосную голову, словно пенистый эль кабацкую кружку, ещё и бредни твоего дружка, который толкает на безумие, даже не удосужившись подумать, я уж не говорю о том чтобы побеспокоиться, о репутации монарха!
Он почесал затылок и добавил:
– Хотя нет, о чём это я, пожалуй, слово "думать" упоминать рядом с именем твоего любимца, ещё больший грех, чем те забавы коими вы развлекаетесь по ночам.
Глаза пажа зажгло неистовство, вырвавшееся наружу возгласом:
– Хватит болтать, дурак! Пошел прочь!
– Нет-нет месье, вы снова всё перепутали, как раз, если удалюсь я, здесь и впрямь останутся одни дураки.
Он равнодушно смерил юношу взглядом.
– Видите ли, мессир, там, куда направляется наш Людовик, ему в помощь непременно потребуется светлая голова разумного советника, именно поэтому нам с вами там появляться нет резона. Мне, потому, что своей болтовней я раздражаю советников Его Величества, а вам… вам потому, что вашу голову Луи ценит горазда меньше, чем некоторые иные части вашего прекрасного тела. И это смею заметить справедливо, ведь, он знает цену и тому и другому.
Последние слова л'Анжели лишили пажа остатков терпения.
– Я убью его!
Неизвестно чем бы всё закончилось, если бы в опочивальню, в этот миг, не вошел доверенный камердинер короля, господин Шарль Эме Ла Шене. Барада осознав, что его просьба осталась без внимания, словно капризный ребенок бросился к кровати, уткнувшись лицом в подушку, что не помешало Ла Шене объявить:
– Ваше Величество, вас ожидают герцог Д'Эпернон и капитан королевских мушкетеров, граф де Тревиль.
– Д'Эпернон?! А этому старому стервятнику чего от меня понадобилось?
Произнес король, будто обращаясь к самому себе. Но вопрос как шальная пуля, отрикошетил в уши Ла Шене, который словно драгоценный дар подхватил его, не замедлив с ответом:
– Его Светлость присоединились к Его Сиятельству уже в Лувре, после короткого разговора в приемной.
Объяснения камердинера вызвали улыбку на лице л'Анжели.
– Ты прав Луи, если капитан, всё же предпочитает свежую кровь, то герцогу, несомненно, по вкусу падаль. Учуяв столь желанную жертву как Ришелье, каждый из них не применит оторвать свой смачный кусок.
С укором взглянув на шута, Людовик обратился к камердинеру.
– Пригласите их в оружейный кабинет.
На ходу поправляя удлинённый камзол, Людовик направился к распахнутым перед ним дверям, куда вслед за государем устремились л'Анжели и Ла Шене.
– Не грустите месье, луче отправляйтесь в манеж, порезвитесь, поиграйте в мяч.
С улыбкой обратился шут к Барада, едва успев уклониться то брошенной вслед подушки. Оказавшись в просторной зале, украшенной великолепными шпалерами, заточенными в массивные золоченые рамы, и уставленной изысканной мебелью, Людовик подошел к зеркалу. Он пригладил крошечным гребешком тонкие усы и бородку, любуясь и разглядывая своё новое платье с тщательностью придирчивого портного. Плюхнувшись, в кресло, затерявшееся в углу комнаты, и утонувшее в роскошных бежевых драпировках, л'Анжели, устало вытянув ноги, промолвил:
– Ты выглядишь блестяще Луи, словно Марк Антоний в канун битвы при Акциуме.
Метнув в шута недовольный взгляд, Людовик беззлобно произнес:
– За подобные сравнения тебя следовало бы выпороть.
Он подал знак камердинеру, после чего тот вышел. Распахнулась створка двери и перед королем предстали граф де Тревиль и герцог д’Эпернон.
На последнем, сем почтенном господине, что несомненной является целой эпохой Дворовых интриг, нам хотелось бы остановить ваше внимание, так как пройти мимо столь значимой особы не представляется возможным, к тому же ему отведена, весьма немаловажная роль в нашем повествовании. Итак, Жан-Луи де Ногаре, герцог д’Эпернон является представителем древнего и славного гасконского рода, что берёт своё начало, ещё с альбигойских войн. Среди предков сего родовитого дворянина, следовало бы, прежде всего, непременно упомянуть Гийома де Ногаре – советника и хранителя печати французского короля Филиппа IV Красивого, который, в начале XIV века, расправился с орденом Тамплиеров, о чём как вы помните, говорилось в предыдущих главах нашего описания, и на что хотелось бы обратить внимание уважаемого читателя.
В ранней молодости Жан-Луи де Ногаре оказался при дворе Генриха III Валуа, известного своей неприязнью к женщинам, общества которых не выносил, от того окружившего себя молодыми мужчинами, которых было принято называть "миньонами", к коим без колебаний примкнул и д’Эпернон, вызвавший бурную страсть у короля, который отметил будущего герцога настойчивыми знаками внимания.