И я, и Елена Сергеевна здесь лечимся электричеством. У меня найдено истощение нервной системы. Здесь начинаю чувствовать себя несколько лучше.
Очень благодарю тебя за хлопоты. Целую тебя крепко. Прошу передать мой привет Ивану.
Мое молчание объясняется тем, что я переутомлен. А перед поездкой в Ленинград чувствовал себя совсем уже отвратительно. Итак, еще раз приветствую тебя.
Адрес: Москва, Нащокинский пер., 3, кв. 44.
М.А.Булгаков - В.В. Вересаеву
Ленинград. Астория, 430. 11.7.34
Дорогой Викентий Викентьевич!
Вот уж около месяца я в Ленинграде, где, между прочим, лечусь электричеством и водой от нервного расстройства. Теперь чувствую себя получше, так что, как видите, потянуло писать письма.
Во время своего недуга я особенно часто вспоминал Вас, но не писал, потому что не о погоде же писать. А чтоб написать обстоятельно, надо поправиться. А теперь вспоминаю вдвойне, потому что купил книжку Н. Телешова "Литературные воспоминания". Он рассказывает о кличках, которые давались в литературных кругах. Прозвища заимствовались исключительно в названиях московских улиц и площадей. "Куприн, за пристрастие к цирку - "Конная площадь"", "Бунин, за худобу и острословие - "Живодерка"" и так далее. А "Вересаев, за нерушимость взглядов - "Каменный мост"". И мне это понравилось. Впрочем, может быть, Вы читали?
Хочу рассказать Вам о необыкновенных моих весенних приключениях.
К началу весны я совершенно расхворался: начались бессонницы, слабость и, наконец, самое паскудное, что я когда-либо испытывал в жизни, страх одиночества, то есть, точнее говоря, боязнь оставаться одному. Такая гадость, что я предпочел бы, чтобы мне отрезали ногу!
Ну, конечно, врачи, бромистый натр и тому подобное. Улиц боюсь, писать не могу, люди утомляют или пугают, газет видеть не могу, хожу с Еленой Сергеевной под ручку или с Сережкой - одному смерть!
Ну-с, в конце апреля сочинил заявление о том, что прошусь на два месяца во Францию и в Рим с Еленой Сергеевной (об этом я Вам писал). Сережка здесь, стало быть, все в полном порядке. Послал. А вслед за тем послал другое письмо Г . Но на это второе ответ получить не надеялся. Что-то такое там случилось, вследствие чего всякая связь прервалась. Но догадаться нетрудно: кто-то явился и что-то сказал, вследствие чего там возник барьер. И точно, ответа не получил!
Стал ждать ответа на заявление (в Правительственную Комиссию, ведающую МХАТ, - А.С. Енукидзе).
- И Вам, конечно, отказали, - скажете Вы, - в этом нет ничего необыкновенного.
Нет, Викентий Викентьевич, мне не отказали.
Первое известие: "Заявление передано в Ц.К.".
17 мая лежу на диване. Звонок по телефону, неизвестное лицо, полагаю, служащий: "Вы подавали? Поезжайте в ИНО Исполкома, заполняйте анкету Вашу и Вашей жены".
К 4 часам дня анкеты были заполнены. И тут служащий говорит: "Вы получите паспорта очень скоро, относительно Вас есть распоряжение. Вы могли бы их получить сегодня, если бы пришли пораньше. Получите девятнадцатого".
Цветной бульвар, солнце, мы идем с Еленой Сергеевной и до самого центра города говорим только об одном - послышалось или нет? Нет, не послышалось, слуховых галлюцинаций у меня нет, у нее тоже.
Как один из мотивов указан мной был такой: хочу написать книгу о путешествии по Западной Европе.
Наступило состояние блаженства дома. Вы представляете себе: Париж! памятник Мольеру... здравствуйте, господин Мольер, я о Вас и книгу и пьесу сочинил; Рим! - здравствуйте, Николай Васильевич, не сердитесь, я Ваши "Мертвые души" в пьесу превратил. Правда, она мало похожа на ту, которая идет в театре, и даже совсем не похожа, но все-таки это я постарался... Средиземное море! Батюшки мои!..
Вы верите ли, я сел размечать главы книги!
Сколько наших литераторов ездило в Европу - и кукиш маслом привезли! Ничего! Сережку нашего, если послать, мне кажется, он бы интереснее мог рассказать об Европе. Может быть, и я не сумею? Простите, попробую!
19-го паспортов нет. 23-го - на 25-е, 25-го - на 27-е. Тревога. Переспросили: есть ли распоряжение.
- Есть.
Из Правительственной Комиссии, через Театр узнаем: "дело Булгаковых устроено".
Чего еще нужно? Ничего.
Терпеливо ждать. Ждем терпеливо.
Тут уж стали поступать и поздравления, легкая зависть:
"Ах, счастливцы!"
- Погодите, - говорю, - где ж паспорта-то?
- Будьте покойны! (Все в один голос.)
Мы покойны. Мечтания: Рим, балкон, как у Гоголя сказано - пинны, розы... рукопись... диктую Елене Сергеевне... вечером идем, тишина, благоухание... Словом, роман!
В сентябре начинает сосать под сердцем: Камергерский переулок, там, наверно, дождик идет, на сцене полумрак, чего доброго, в мастерских "Мольера" готовят...
И вот в этот самый дождик я являюсь. В чемодане рукопись, крыть нечем!
Самые трезвые люди на свете, это наши мхатчики. Они ни в какие розы и дождики не веруют. Вообразите, они уверовали в то, что Булгаков едет. Значит же, дело серьезно! Настолько уверовали, что в список мхатчиков, которые должны были получить паспорта (а в этом году как раз их едет очень много), включили и меня с Еленой Сергеевной. Дали список курьеру - катись за паспортами.
Он покатился и прикатился. Физиономия мне его сразу настолько не понравилась, что не успел он еще рта открыть, как я уже взялся за сердце.
Словом, он привез паспорта всем, а мне беленькую бумажку - М.А. Булгакову отказано.
Об Елене Сергеевне даже и бумажки никакой не было. Очевидно, баба, Елизавет Воробей! О ней нечего и разговаривать!
Впечатление? Оно было грандиозно, клянусь русской литературой! Пожалуй, правильней всего все происшедшее сравнить с крушением курьерского поезда. Правильно пущенный, хорошо снаряженный поезд, при открытом семафоре, вышел на перегон - и под откос!
Выбрался я из-под обломков в таком виде, что неприятно было глянуть на меня. Но здесь начинаю поправляться.
Перед отъездом я написал генсекру письмо, в котором изложил все происшедшее, сообщал, что за границей не останусь, а вернусь в срок, и просил пересмотреть дело . Ответа нет. Впрочем, поручиться, что мое письмо дошло по назначению, я не могу.
13 июня я все бросил и уехал в Ленинград. Через два дня мы возвращаемся в Москву. Может быть, на короткий срок поеду под Звенигород в деревню, где проживает Сережка с воспитательницей. Буду там искать покоя, как велит доктор.
Очень обрадуете меня, если напишете мне (Москва 19, Нащокинский пер. 3, кв. 44). Напоминаю телефон - 58-67.
И Елена Сергеевна и я шлем Марии Гермогеновне самый лучший привет.
Ваш М. Булгаков.
М.А. Булгаков ― Н. Клямину
10 июля 1934 г.
Дорогой Коля!
Патя, который навещает мою квартиру, пишет, что от тебя есть там письмо. Прочитаю его, когда приедем ― 15―17 июля. Надеюсь, что Кавказ принес тебе пользу.
И Люся, и я лечимся здесь электрическим током и теплыми ваннами. Хозяйка моя привезла сюда совсем больного меня - у меня найдено полное истощение нервной системы. Но теперь чувствую себя лучше.
Передай наш привет Тате.
Целую.
М.
М.А. Булгаков ― А.И. Гришину
Москва, 31 июля 1934 года.
Уважаемый Александр Ильич!
Прошу Вас оставшиеся у Вас в моем распоряжении семьдесят (70) лат ― (авторский гонорар "Зойкиной квартиры") выдать сестре моей жены, Ольге Сергеевне Бокшанской (секретарю дирекции Московского Художественного Театра), находящейся сейчас в Риге.
Ольга Сергеевна Бокшанская будет у Вас с письмом от моей жены Елены Сергеевны Булгаковой.
Что касается авторского гонорара за спектакли "Мольера" (или "Комедианты господина", как ставили Вы) , то прошу его высылать моему представителю за границей ― Издательству С. Фишер, Берлин W57, Бюловштрассе 90, Примите уверение в моем уважении
М. Булгаков.
М.А. Булгаков ― М. Рейнгардт
Москва, 31 июля 1934 г.
Москва, 19, Нащокинский пер., д. 3, кв. 44, тел. 58-67
Уважаемая г-жа Рейнгардт!
Я получил от брата французский текст "Зойкиной квартиры" и спешу Вам послать те поправки, необходимость в которых выяснилась при беглом чтении перевода. Вслед за этим я проштудирую перевод основательно, пришлю и дополнительные поправки.
В первую очередь прошу Вас исправить то искажение моего текста, которое находится в первом акте, третьей картине, сцене третьей (в том экземпляре, который у меня в руках - на 41 странице):
Сцена Зои и Аметистова.
Аметистов говорит: Ма valise contient dix jeux de cartes et quelques portraits de Lenine. Ce brave Illich, il ma sauvé la vie! Ca lui sera compté la joint!
Этого ни в коем случае не должно быть.
В моем русском тексте значится так:
Аметистов: в чемодане шесть колод карт и портреты вождей. Спасибо дорогим вождям! Ежели бы не они, я бы с голоду издох!
Ни слов "Ленин", ни слов "Ильич" у меня нет.
Я прошу их исключить и исправить перевод соответственно вышеприведенным русским строчкам.
Далее в этой же сцене: Le portrait de notre grand Lenine, son sourire pour vingt kopeks...
И здесь у меня нет слова "Ленин", и я прошу его исключить.
Далее, в четвертой сцене той же картины (стр. 49-я), Аметистов говорит: Oh! je J’ai dit correctement á Staline! Allilouia: A Staline?.. и далее до слов: Се garden est genial...
Слова "Сталин" у меня нигде нет, и я прошу вычеркнуть его. Вообще, если где-нибудь еще по ходу пьесы вставлены имена членов Правительства Союза ССР, я прошу их вычеркнуть, так как постановка их совершенно неуместна и полностью нарушает мой авторский текст.
* * *
По списку действующих лиц я прошу сделать следующие исправления:
Вместо "Обольянинов" - "Абольянинов". Вместо "Ремонтный" поставить фамилию "Гусь-Ремонтный", причем всюду действующие лица должны, говоря о нем, произносить первую именно часть его фамилии, называя его "Гусь".
Кроме того, не "Robert", а "Рóббер" (фамилия) с ударением на первом слоге.
* * *
По-видимому, пьеса в том виде, как она лежит передо мной, содержит длинноты. Как их исключить, я сообщу Вам в следующем письме, когда внимательно проанализирую экземпляр.
Еще ранее этого я пришлю Вам характеристики действующих лиц, описание их костюмов, а также описание обстановки, соответствующей этой пьесе.
Я очень прошу Вас заказным письмом немедленно подтвердить получение этого письма и принять уверение в моем уважении.
М. Булгаков.
М.А. Булгаков ― М. Рейнгардт
Москва, 1 августа 1934
Уважаемая г-жа Рейнгардт!
Вчера я Вам отправил первое письмо с указанием на необходимость исправлений во французском переводе "Зойкиной квартиры". Теперь я посылаю Вам мои авторские комментарии к пьесе.
ХАРАКТЕРИСТИКИ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ.
АБОЛЬЯНИНОВ: бывший граф, лет 35, в прошлом очень богатый человек, в настоящее время разорен. Морфинист. Действительности, которая его окружает, не может ни понять, ни принять; одержим одним желанием - уехать за границу. Единственно, что связывает его с жизнью в Москве, это Зоя; без нее он, при его полнейшей непрактичности, а кроме того, при его тяжкой болезни, пропал бы.
Воля его разрушена. Для него характерны только два состояния: при лишении яда - тоскливое беспокойство и физические страдания; после впрыскивания морфия - оживление, веселое и ироническое к окружающим явлениям.
Внешне: одет у хорошего портного по моде 1924 года, скромно и дорого, безукоризнен в смысле галстухов и обуви.
Чрезвычайно воспитан. Очаровательные манеры. Широк в смысле денег, если они есть.
Музыкален. Романс, который он постоянно напевает, "Не пой красавица, при мне..." и дальше: "Напоминают мне они..." - вне сомнения, какое-то навязчивое явление у Абольянинова.
АМЕТИСТОВ Александр Тарасович: кузен Зои, проходимец и карточный шулер. Человек во всех отношениях беспринципный. Ни перед чем не останавливается.
Смел, решителен, нагл. Его идеи рождаются в нем мгновенно, и тут же он приступает к их осуществлению.
Видал всякие виды, но мечтает о богатой жизни, при которой можно было бы открыть игорный дом.
При всех его отрицательных качествах, почему-то обладает необыкновенной привлекательностью, легко сходится с людьми и в компании незаменим. Его дикое вранье поражает окружающих. Абольянинов почему-то к нему очень привязался. Аметистов врет с необыкновенной легкостью в великолепной, талантливой актерской манере. Любит щеголять французскими фразами (у Вас - английскими), причем произносит по-французски или по-английски чудовищно.
Одет чудовищно. В первом акте, когда он появляется, на нем маленькое, серенькое, распоротое по шву кэпи, вроде таких, как носят туристы в поездах или мальчики, которые ездят на велосипеде ("кепка") - ни в каком случае шляпа. Начищенные тупоносые ботинки на шнурках со стоптанными каблуками. Серенькие рыночные брюки с дырой назади и с пузырями на коленях. Белая грязная блуза однобортная, с поясом из той же материи, с большими карманами на груди ("толстовка").
В руках - измызганный вконец чемодан без замка и перевязанный веревкой, на которой можно повеситься.
В дальнейшем - брюки Абольянинова (хорошие) и опять-таки "толстовка", но уже другая - из защитного цвета материи. На ногах - парусиновые туфли и зеленого цвета носки.
В сценах, где гости, - плохо сидящий на Аметистове старый абольяниновский фрак, несвежее фрачное белье, помятые фрачные же брюки, новенькие лакированные ботинки с вульгарными, бросающимися в глаза белыми гетрами. Галстух, при фраке, черный.
Аметистову лет 37-38.
Борис Семенович Гусь-Ремонтный: коммерческий делец лет 45. Толстый, квадратный, с упрямой челюстью, тусклыми оловянными глазами, лысоват, невоспитан, нагл, уверен, что всего в жизни можно добиться назойливостью и напором. Людей не боится. Уверен. Верит только в деньги.
Жизнь его была бы совершенно гладка, если бы не несчастная его страсть к Алле (у Вас - Елена). Эта страсть его сбила с пути, и погиб он из-за этой страсти.
Костюм: черная визитка, брюки в серую полоску, не идущий к визитке галстух, серый жилет, на нем золотая цепочка. Ботинки лакированные, с темным замшевым верхом.
АЛЛИЛУЙЯ: лет 45. Жулик. Дьявольски опытен в мелких житейских комбинациях.
Наряд: черная кепка с пуговицей сверху. Эту кепку Аллилуйя никогда не снимает, ходит в ней и по улице, и в комнате. Высокие черные сапоги, в которые упрятаны в мелкую полоску дешевенькие рыночные брюки. Черная "толстовка". Порыжевший портфель, в котором бумаги и две белых булки.
ГАН-ДЗА-ЛИН (Манюшка называет его "Газолин"): лет 50, худой, ссохшийся какой-то, китаец. Сухой скрипучий голос.
Содержит прачешную, тайком торгует морфием, кокаином и опиумом.
Влюблен в Манюшку.
Одежда: черная однобортная куртка без пояса, черные, очень высоко подтянутые брюки, белые парусиновые туфли, на голове - твердая соломенная шляпа.
ХЕРУВИМ: лет 25. Очаровательный китаец, пухлое желтоватое лицо с приятными глазками. За свою прелестную улыбку прозван "Херувимом". Говорит мягко, музыкально, никогда не повышает голос. Лишь когда рассержен - начинает шипеть.
Опаснейший бандит и убийца.
Костюм: в первом акте - грубые, здоровенные, на толстой подошве башмаки со шнурками, не доходящие до башмаков, но ниже колен - защитного цвета солдатские штаны. Необыкновенная куртка - толстая, на вате, стеганая, застегивающаяся сбоку на крючки. Несмотря на летнее время, на голове - меховая шапка.
В дальнейшем - сравнительно приличные длинные брюки и желтые туфли, но та же странная куртка.
В сценах, где Аметистов принимает гостей, Херувим вместо этой куртки надевает длинную, почти до колен, яркой расцветки какую-то китайскую кофту. (Допустима полная и резкая экзотика.) Грудь Херувима татуирована, страшные изображения.
До следующего письма.
М. Булгаков.
М.А. Булгаков ― М. Рейнгардт
Москва, 1 августа 1934
Уважаемая г-жа Рейнгардт!
Продолжаю:
ХАРАКТЕРИСТИКИ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ.
Добавление:
АБОЛЬЯНИНОВ - гладко выбрит.
АМЕТИСТОВ носит черные, маленькие, коротко подстриженные усы. Во второй половине пьесы, подражая Абольянинову, носит прямой, по середине головы, пробор, гладко прилизывая волосы, и начинает носить монокль, отчего одна половина лица у него как-то съеживается.
ЗОЙКА: женщина лет 38, в прошлом жена богатого фабриканта; теперь единственное, что у нее осталось, за что она держится со всей своей железной волей, это - квартира.
Стала циничной, привыкла ко всему, защищает сама себя и Абольянинова, которого любит.
Внешне интересна; вероятно, рыжеватые волосы, коротко острижена, лицо, надо полагать, несколько ассиметрично.
В начале пьесы она в пижаме (отнюдь не шикарной).
В сценах, где она в качестве хозяйки мастерской, она в скромном костюме.