Гранит - Терещенко Григорий Михайлович 11 стр.


5

По небу плыли серые, неприветливые тучи. Таким же серым и неприветливым был сегодня и Днепр.

"Еле удалось вырваться - и на тебе, такой день!" - нахмурился Григоренко, всматриваясь в даль.

Долго ждать не пришлось - белой птицей из-за поворота вылетела моторная лодка, а за рулем... Он сразу узнал ее.

Григоренко помахал рукой.

Лодка резко развернулась и на полной скорости помчалась к берегу. Лишь в нескольких метрах от берега Оксана выключила мотор, и лодка плавно врезалась в песок.

- Давно ждете?

Оксана Васильевна была в спортивном костюме, который подчеркивал ее стройную фигуру.

- Вас готов ждать еще столько же, - с нежностью сказал Григоренко.

- Вы не возражаете, если лодку поведу я?

- Пожалуйста, пожалуйста! Откровенно говоря, у меня нет уверенности, что смогу справляться с нею так же хорошо, как вы.

- Ну, я-то имею немалый опыт самостоятельного вождения. Знаю здесь каждый водоворот, каждую мель.

- Вот и хорошо, - согласился Григоренко. - Это ваша лодка?

- Нет, Файбисовича.

Оксана Васильевна завела мотор и повела моторку посредине реки. Одной рукой держала руль, другую опустила в воду.

Вскоре лодка медленно повернула влево, в приток Днепра - Гатку. Здесь и вправду были сказочные берега. Широко раскинули кроны огромные ветвистые дубы, за ними теснились заросли молодой ольхи, орешника...

Перед Григоренко и Оксаной Васильевной открывались картины извечной борьбы между рекой и берегом. Могучие столетние дубы стальными корнями, кажется, несокрушимо держат крутые обрывы. Здесь, в дни паводка, река неистово борется с деревьями, стараясь вырвать из их цепких объятий хотя бы песчинку, другую... И так из года в год... Пока из-под ног лесных великанов вода не вымоет песок, глину, землю. И пока не упадут в расцвете сил, застонав от боли, эти исполины в воду.

Недалеко от такого дуба, который навеки погрузился в омут, Оксана Васильевна пришвартовала лодку.

С ее полных губ не сходила улыбка. Григоренко откровенно любовался ею.

- Сергей Сергеевич, вот вам спиннинг. Надо на уху рыбы наловить. Я попробую вон у того дуба, а вы - здесь, с лодки.

- Не лучше ли вместе? - спросил Григоренко.

- Нельзя. Рыбу нужно ловить в одиночестве, - возразила Оксана Васильевна.

- Я думаю, что красивая женщина - наилучшая приманка. .. потому и прошу, чтобы вы были со мной.

- Ой, не говорите так, а то я, чего доброго, останусь,- отшутилась Оксана Васильевна, спрыгнула на берег и направилась с удочкой к облюбованному ею месту.

Прошло с полчаса. Григоренко неумело забрасывал блесну, но даже плохонькие окунишки обходили ее. Вдруг крючок зацепился за ремешок часов. Сергей Сергеевич снял их с руки и положил рядом на сиденье. Закидывал спиннинг еще и еще, но все напрасно.

Не клевало и у Оксаны Васильевны. Она уже собралась было перейти на другое место, как вдруг ее поплавок вздрогнул, стал торчком и поплыл от берега. Оксана легонько дернула и почувствовала, что на крючке порядочная рыбина. Удилище согнулось дугой.

Григоренко не выдержал и крикнул:

- Да тащите ее! Быстрее тащите!

Но Оксана Васильевна и не думала следовать его совету. Она дала рыбе походить, потом стала медленно подводить ее к берегу. Наконец в воде засеребрился чешуей крутобокий лещ. Он устал и едва шевелил хвостом. Оксана подтянула его поближе, схватила за жабры.

- О! Смотрите, какой красавец!.. Сергей Сергеевич, скажите, пожалуйста, который час, я хочу запомнить это мгновение! - крикнула она.

Григоренко опустил руку на скамью, где должны были лежать часы. Но их там не было. Заглянул под сиденье, поискал на дне - нет.

- К сожалению, вы не узнаете время, когда поймали леща.

- Не понимаю!

- Мои часы пропали.

Оксана Васильевна бросила леща в лодку и спросила:

- Как это могло случиться?

- Вот здесь они лежали... ну и... - стал растерянно объяснять он.

- Да вы, наверно, нечаянно сбросили их в воду.

- Видимо, так. Откровенно говоря, жалко. Именные. ..

- Сейчас вы их получите, - улыбнулась Оксана Васильевна. - Отвернитесь.

- Что вы? Вода холодная. Не стоит...

- Отвернитесь, вам говорят!

Быстро, не глядя на Сергея Сергеевича, она стала раздеваться. Ее движения были ловкими и красивыми. Мягкие русые волосы упали на округлые плечи. Она собрала их в пучок, надела синюю резиновую шапочку, расправила плечики купальника и прыгнула в воду. Только волны разошлись. Долго была под водой. Наконец вынырнула. Разжала руку - на ладони плоская ракушка... Разочарованно посмотрела на нее и отбросила.

- Оксана, залезайте в лодку. Да пропади они пропадом! - не на шутку взволновался Григоренко.

- Еще раз нырну... - и, глубоко вдохнув, ушла под воду.

Снова на ладони ракушка.

- Оксана, залезайте в лодку! Ну, прошу вас. Разве так можно? Простудитесь, холодно ведь!

Улыбнулась, ни слова не сказав, снова нырнула.

"Вот отчаянная! Как только покажется, силой затащу в лодку", - решил Сергей Сергеевич.

Вынырнула, смеется. В руках - часы.

- Сергей... тащите скорее меня... в лодку. Уф!.. Больше не могу...

Оксана действительно замерзла и устала. С помощью Григоренко она забралась в лодку. Поднялась на ноги, всем телом припала к нему, прошептала:

- Ну, согрей же...

Он чувствовал, как дрожит ее сильное молодое тело. Крепко прижал к груди. Обнял. Нашел ее губы. И они замерли в жарком поцелуе...

Над рекой опускался тихий летний вечер. С неба на гладь воды упали первые звезды и утонули в чистой, прозрачной глубине, а лодка все стояла в небольшом заливчике у дубовой рощи...

6

В понедельник Остапа и Сабита, по распоряжению директора, перевели в бригаду Лисяка.

"Лисяковцы" уже работали, когда друзья спустились на нижний горизонт. Увидев новичков, о которых им говорил бригадир, они выключили отбойные молотки и окружили прибывших.

- Вот, принимайте. Нас обоих в вашу бригаду направили, - сказал Остап, подавая руку Лисяку.

- Агитировать прислали? - смерил тот Остапа оценивающим взглядом. Кепка набекрень, из-под нее выбивается черная прядь, глаза беспокойные - так и бегают по сторонам, в уголке рта - папироска. - Слыхал, слыхал твое выступление! Трепаться умеешь! О-очень сознательно выходит!

- Зачем агитировать... Бурить мы пришли.

- От Самохвала чего сбежал?

- Это мое дело. Есть у меня счеты с ним!

- Бабу не поделили! - хихикнул Роман Сажа и скосил глаза на ребят: засмеются ли?

"Лисяковцы" загоготали. Сажа, довольный, подмигнул.

- Это - наше с ним дело, - снова спокойно ответил Остап.

- Самохвал - парень что надо, напрасно от него ушел, - будто не слыша, сказал Лисяк и тут же перевел на другое: - Послушай, откуда ты появился на комбинате? А?

- Из тюрьмы.

- Брешешь! Не похоже... Слишком лижешь начальству. ..

Остап сжал кулаки и сдержанно ответил:

- Такого за собой не замечал. А вот кое-кто из твоих дружков...

- Это ты про Самохвала?

- Просто так, к примеру говорю.

Лисяк с любопытством взглянул на Белошапку:

- Правду говорят, что ты человека убил?

"Самохвала, конечно, работа, - подумал Остап.- И все намеками. Даже своим дружкам правды не говорит".

- Подлюку и сейчас прибью! - сказал громко, со злостью.

- Вот как!.. - выступил вперед Сажа. - Горилку пьешь?

- Случается.

- Так, может, мы с тобой еще столкуемся?.. Ну, давай свою бралку, агитатор! - Он поймал руку Остапа и хотел ее сжать посильней. Но Белошапка ответил таким пожатием, что Сажа побагровел от натуги и боли. Однако ему было стыдно уступать перед дружками, и он все сильнее жал Остапу руку. - Мы и не таких фраеров видели!

Остап не сдавался. Руки обоих словно окостенели. Рукопожатие обернулось своеобразным поединком. Кривая улыбка, напоминавшая скорее гримасу боли, исказила лицо Романа.

- Здоровый, черт! Ничего не скажешь!

Остап отпустил его руку.

- Здорово! - похвалил и Лисяк. - Но запомни: найдется сила и на твои клещи! Так что...

Остап ничего не ответил на эту угрозу. Сажа, чтобы перевести все в шутку, скинул кепку и пошел по кругу.

- Ну, детишки, по рубчику?! Обмоем это дело!

- Не сейчас! - остановил его Лисяк. - Успеем. Сегодня план нужно дать. Иначе что скажут агитаторы?.. Да вон и нормировщица сидит с хронометром. Дожидается, пока мы тут треплемся!.. Чего стали? За работу!

Остап посмотрел в ту сторону, куда кивнул Лисяк, и увидел Зою. Она действительно сидела на глыбе гранита с папкой на коленях и молча наблюдала за ними. Была бледной и какой-то растерянной. Смотрела, как показалось Остапу, только на него.

На сердце стало тяжело. Неужели каждый день он будет встречаться с ней, говорить, притворяться равнодушным? Если бы знал, что она здесь работает, не согласился бы переходить к "лисяковцам". А может, еще не поздно? Пойти к директору - и попросить. Здесь останется Сабит. А он махнет снова на строительство! Работа знакомая, и с Зоей не придется встречаться. Не будет растравливать себе сердце...

Эта мысль стала еще более настойчивой, когда в обед нашел в кармане своей спецовки записку: "Белая шапка, если метишь на бригадирство - разбригадирим сами!"

"Это уже Лисяк старается. Боится, значит, за свое место. Не хочет расставаться с бригадирством... Дурной! Не знает, что не меня должен бояться, а себя... Я работать пришел, а не за должностями..."

Глава шестая

1

В дверь постучали.

- Заходите! - крикнул Григоренко и удивился: на пороге стояла Люба. Она всегда заходила без стука, а на этот раз постучала. Странно. Наверно, случилось что-то особенное.

- Сергей Сергеевич, я прошу принять посетителя.

- Что, опять какой-нибудь "толкач"? Не коробкой ли конфет прокладывает он себе путь? Ох, не верьте, Любочка, "толкачам".

Люба покраснела и уточнила:

- Прошу от комсомольской организации.

- Ну, пускай заходит.

"Толкачей" Григоренко недолюбливал. Иной приходит, начинает упрашивать, чтобы вне очереди отгрузили щебень, а проверишь - щебень давно уже отправлен. Отметит "толкач" командировку и уезжает. Каждый из них старается урвать продукции побольше, доказывает, что их стройка самая главная, что за ней сам министр следит... а без щебня все стоит на месте. Методы выколачивания нарядов хорошо известны Григоренко.

В кабинет вошел молодой человек. На пиджаке комсомольский значок. Рядом с ним стояла Люба. Паренек чем-то сразу понравился Григоренко.

- Сергей Сергеевич, я - из Комсомольска-на-Днепре. Горнообогатительный комбинат строим. Меня комсомольский штаб командировал. У нас наряд на триста кубов щебня. А нам тысячу надо. Иначе строительство остановится...

- Но, дорогой товарищ...

- Лучина.

- Товарищ Лучина, еще никто от щебня не отказывался, и излишков у нас нет. Всем строительствам нужен щебень. Подумайте сами - я отгружу вашей стройке тысячу кубов. Значит, кому-то недодам семьсот кубов. Что скажут те? Применят санкции. Вы тоже применили бы. Правда?

Паренек помолчал. Впрочем, откуда ему знать. Он не снабженец, а член комсомольского штаба.

- Но нам ведь щебень очень нужен... Стройка остановится, - повторил упрямо и покраснел.

Юноша все больше нравился Григоренко. И он подумал, что на такое дело, как "выбивать" щебень, следовало бы послать кого-нибудь поопытней, а не такого стеснительного. Однако комсомольцам надо как-то помочь. Жаль, что на их комбинате они не очень активные. Нужно их растормошить.

- Вот что, молодой человек, триста кубометров отгрузим немедленно. Когда перевыполним план - дадим остальное. Договорились?

- Спасибо, - засиял паренек и с благодарностью посмотрел на Любу. Очевидно, у них был какой-то предварительный разговор.

- Вас, Люба, прошу проследить.

- Хорошо, - Люба потянула Лучину за рукав, мол, пора идти, а то еще скажет начальству чего лишнего.

Едва успели они выйти, как в приоткрытых дверях появилась седая голова.

- Можно? - спросил старик.

- Заходите, Тимофей Иванович. Заходите, пожалуйста.

Хотя на улице было тепло, Шевченко был в ватнике. Наверное, солнцу нужно светить еще жарче, чтобы согреть стариковские косточки.

Григоренко вышел навстречу, взял посетителя под руку и посадил у стола.

- Я опять к тебе, директор...

- Неужели еще не отремонтировали крышу?

- Отремонтировали. Теперь и не капнет. Хорошо сделали. Премного благодарен.

Старик помолчал и какое-то время сидел неподвижно, прикрыв глаза. Потом внимательно посмотрел на Григоренко:

- Скажи, директор... а тебя, случаем, не Сергеем зовут?

- Да, Сергеем.

- Отца твоего тоже Сергеем звали?

- Да.

- А я все думал - ты это или не ты? Я тебя вот таким мальчонком помню. Вместе с твоим отцом работали мы на этом карьере еще до войны. Потом...

- Что потом, дедуся?

- Потом эти каты... да ты же знаешь...

В кабинете наступила тишина... Наконец Шевченко вздохнул и сказал:

- Пришел я вот почему: сегодня ночью слышу - собаки заливаются. Думаю - с чего бы это? Хотел было выйти поглядеть, да суставы у меня скрутило! Уж так скрутило, что и двинуться не мог. Поутру пошел в угол двора - хворост у меня там сложенный. Ан глядь - с места стронуто. Разгреб я немножко. Что-то железное. Отбросил хворосту еще чуток, гляжу - а там вроде мотор какой-то. Ты слышишь?

- Слушаю, слушаю.

- Ну вот, и решил я прийти к тебе. Сперва хотел в милицию податься, а потом думаю: пойду к Григоренко. Не с комбината ли стянули?

- Да, дедусь, у нас украли.

Старик покачал головой:

- Ишь, подлецы какие, сами у себя крадут.

- Никому пока об этом не говорите, Тимофей Иванович. Мы вашу услугу не забудем. Может, что вам нужно?

- Да нет. Все у меня имеется. Пойду я, а то далече, пока доплетусь... Ох! Болят мои косточки, болят...

- Мотор тот пускай полежит. Не трогайте его с места, пожалуйста, и прошу вас еще раз - никому не говорите.

Григоренко вызвал Любу и велел ей отвезти Шевченко домой на машине.

Через полчаса Люба вернулась.

- Все сделано. Дедушку отвезли... Сергей Сергеевич, у меня к вам просьба.

- Слушаю вас. Люба.

- От комсомольского бюро просьба. Разрешите нам в выходной день на одной линии щебень дробить для комсомольской стройки, - она покраснела, опустила глаза.

Григоренко одобрительно кивнул головой:

- Хорошее дело начинаете. Хорошее! Конечно, позволяю. Только чтобы все ознакомились с правилами техники безопасности и строго их соблюдали.

- На заводе семь наших комсомольцев работают. Мы у них подручными будем. Вот если бы нам экскаватор еще дали.

- Выделим и экскаватор. Но вы сами договоритесь с кем-либо из машинистов. Среди них, по-моему, комсомольцев нет.

Григоренко с любопытством посмотрел на Любу и подумал, что и у них на комбинате есть хорошие комсомольцы. Надо только умело направить их энергию. И цель поставить конкретную. Тогда молодежь себя проявит.

- Спасибо вам, Сергей Сергеевич, - Люба одарила его теплым взглядом слегка раскосых глаз.

- А чем это пленил вас тот паренек, со стройки? - не без иронии спросил Григоренко. Ему хотелось, чтобы Люба еще немного побыла в кабинете.

- Вовсе не пленил, - насупившись, ответила она.- Щебень им очень нужен!

2

Возле самых дверей директор столкнулся с Пентецким.

- Я к вам, Сергей Сергеевич.

"Чего это он топтался у двери? Заходил бы прямо, если дело есть".

Григоренко с недовольным видом вернулся. Пентецкий вошел следом. Сергей Сергеевич сразу заметил, что прораб выглядит как-то необычно. Потом сообразил почему - не торчат у него из всех карманов блокноты, бумажки, нет в руках привычной папки. Отпускник!

- Как отдыхаете? - спросил Григоренко, чтобы прервать неприятно затянувшееся молчание.

- Як вам по личному делу, - несмело начал Пентецкий. - Хотелось бы выяснить, как мне быть дальше.

- Что выяснить? Вас никто с работы не увольнял. Ведь так?

- Так-то оно так, но я сам понимаю... Мне, конечно, все ясно. Разве прорабу летом отпуск дают?.. Мог бы и в другую организацию пойти. Строители всюду нужны. Но я не хочу с комбината уходить.

"Значит, он собирается подыскивать себе работу. Чудак!"

Собравшись с духом, Пентецкий произнес:

- Сам знаю, что не тяну эту работу. Должность прораба не для меня. Тут характер нужен, а его у меня нет. За это и от жены достается... На комбинате ведь есть должность инспектора по технадзору?

- Есть.

- Не доверите ли мне...

- Конечно, доверить можно. Но и там характер нужен. К тому же твердый.

- Справлюсь. Там я справлюсь. Поверьте мне.

- Хорошо. Пишите заявление. Считайте, что должность инспектора по технадзору за вами.

Пентецкий вышел. Григоренко задумался:

"Кого же прорабом назначить? Поискать здесь? Объявить в газете? Придет неизвестно кто, попробуй, узнай, какой из него прораб. Мастера Бегму? Опытен, хороший специалист. Но инертный. И с этой работы его уже снимали. А что, если Белошапку назначить? Парень энергичный, умный, защитил диплом, в комсомоле восстановили... Такой не примирится с тем, чтобы в хвосте плестись. Жаль только, что нет у него жизненного опыта. Нет выдержки, слишком прямолинеен..."

Назад Дальше