- А зарплата, считай, одна, - улыбнулась женщина виновато, будто я пришел с упреком.
Не могу чай пить - варенье к горлу липнет. Подмывает меня вскочить, и бросить, и бежать, и делать. А что? Помощь Эдику предложить? Не возьмет, я его знаю. Бригадное собрание тайно собрать? Народу много, прознает да и обидится. В местком пойти? Дадут сотню-другую… Не выход.
Встал я тяжело, сразу почувствовав отработанную смену.
- Валентина Матвеевна, у меня к вам нижайшая просьба. Не говорите парню, что я побывал…
Сколько живу, столько и дивлюсь человеческим качествам разным. Подлец, дурак, хамло, выжига… Не спешите. Махонькая точечка может все перевернуть наоборот.
Наплел Эдик бригаде про родителей и автомобиль. Ложь, как говорится, в чистом виде. Да вот узнал я, что он четверых содержит, и стала эта ложь совестью. Стыдно ему про свою нужду сказать - вот и ложь. От совести она.
8
Из Эдиковой квартиры бежал я домой как нахлестанный. Будто звали меня криком-покриком. В переднюю ввалился шумно, с Марией не поговорил, есть пока не стал, умылся наспех… И в сыновью комнату.
Генка давно сделал вид, что ничего не произошло. Будто не было разговора про деньги. А про мать Весты мы умолчали. Пробегала тут овца, да из чужого сельца.
- Здорово, сынок!
- Здравствуй, отец…
Он в "комбайне" ковырялся. Этот "комбайн" сущая прорва. Как его Генка приобрел, так и возится с ним по сей день - хочет его поднять до высшего класса. Хотя машина ловит станции, вертит пластинки и записывает голоса, но, видать, Генка желает, чтобы "комбайн" ему еще кофе выдавал.
- Как физическое самочувствие?
- Нормально, отец.
- Как работа?
- Нормально.
- Как женитьбины дела?
- Нормально.
Это "нормально" я терпеть не перевариваю. Или еще "нормалек". Вроде как барана спросил и он в ответ пробекал. Может, в другое время я бы тоже чего бекнул, но теперь меня жгло другое.
- Как порешили с квартирой?
- Комнату снимем.
- А как Лидия Аркадьевна на это отозвалась?
- Неважно отозвалась.
- Ген, того…
Я закашлялся и зафыркал, как непрогретый двигатель. Это меня совесть корежила. Да с чего же? Прав ведь я, а не дед Илья. Неужели совесть с правотой не с одного корня растут? Неужели совесть с правдой не в согласии? Неужели совесть посильнее? Ох, Эдик, Эдик…
- Гена, я тут одну решалочку заново решил.
- Что, отец?
- Сколько денег-то нужно, говори…
Сын глянул на меня странно, сперва для меня непонятно. Да я сразу раскумекал этот взор - ждал он как бы тигра. Ну, не тигра - какой уж я тигр, - но поджарого вепря. А вползла медуза осклизлая.
- Спасибо, отец, не нужно.
И вперил взгляд в злополучный "комбайн", будто ничего и не случилось, будто и не приметил моего упадшего вида, будто и не перешагнул я через себя…
- Занял?
- Нет, не занимал.
- Чего у меня не берешь?
- Не надо, отец.
- Ты ведь просил.
- А теперь передумал.
- Обиделся все-таки…
Генка еще раз глянул на меня пронзительно, но теперь уж не как на медузу склизкую, теперь как на поджарого вепря, в которого не худо бы пальнуть из ружьишка. Короче, глянул свысока, шельмец. Это с чего бы? Злость меня обуяла, но, правда, на один недолгий момент.
Как я втолковывал сыновьям всю жизнь? Что легко добыто, то сразу забыто. Дитя, которое у родителей только берет, не спрашивая и не вникая, что и откуда, потом будет с тем же азартом брать у государства, поскольку уже привыкло. Вот и втолковал - смотрит на меня сын гордо, будто я милостыню предложил.
Но Генка бросил свой агрегат, подошел и поклал ладони на мои плечи. Усы, само собой, подрагивают, как у котенка. А глаза не то чтобы мокрые, но отсырели. Я, как известно, не девица, а мужик. Но, язви меня под сваю, тоже отсырел, и приятно ведь, когда сыновьи лапы свободно охватывают твои плечи.
- Ты прав, отец.
- Что я прав?
- Жизнь начинать надо с нуля.
- Хрен его знает, прав ли…
- Возьму только то, что сам купил.
- В комнате-то оставайся…
- Нет, отец.
- Ну а будет трудновато - скажешь?
- Скажу.
- Ведь не скажешь, усатая морда?
- Не скажу, отец.
Видать, я от радости крякнул. Малые детки - малые бедки, большие детки - большие бедки. А почему не так?.. Малые детки - малые победки, большие детки - большие победки. Мужика я вырастил, мужчину то есть.
А как воспитывал? Самоучкой. Книг-то нужных прочесть не довелось. Во главу угла положил вот что: дети за родителей не в ответе, но родители за детей всегда в ответе. А коли так, то лепи, и прежде всего душу. Думаю, что меж природой и родителями обязанности разложены примерно равно: природа дала ребенку тело, а родители должны вложить душу.
Но Эдик у меня из головы нейдет. Как выпадет Генке тоже колотиться по жизненным кочкам… Ведь помощи, шельмец, не попросит.
- Ген, а может, хоть с комнатой?
- Как братья в свое время, так и я, - перебил он, возвращаясь к своей штуковине.
Я подсел к нему - разговоров у меня накопилось. Главное, охота его предупредить в одном моменте, но так, чтобы не настроить в ненужном направлении.
- Один мужик в очках мне чудную байку рассказал.
Генка заулыбался, как автомобиль после мойки, - баек моих он наслушался.
…Якобы в каждом загсе заведены новые свадебные обряды, да все разные. Для проверки способностей к семейной жизни. Надо пройти четыре ступени. Первая: коли невеста сумела зажечь газовую плиту, а жених включить телевизор, то ничего, совместно выживут. Вторая ступень посложней: невеста должна сварить пельмени из пачки, а жених вбить гвоздь. Третья ступень и того лучше: невеста печет пироги, жених ремонтирует кран. А четвертая не всем под силу, зато семейное счастье обеспечено: невеста должна раздобыть джинсовые портки, а жених дубленку. В сельской местности обычаи другие. Там жених обязан заколоть поросенка, а невеста сварить бадью кваса. Но в одном районе и того пуще… На молодую пару налетели две женщины: одна в черном, другая в белом. И давай молодых дразнить да ссорить. Сперва все думали, что эти бабы представляют собой жизнь и смерть. А это теща и свекровь. Ну?
Генка мой не зеленым с дерева сорван - глядит на меня серьезно, сознательно. Знает, что у каждой байки есть своя гайка. Я приготовился к вопросам, чтобы давать уклончивые ответы. Не бухну же: мать Весты, мол, против тебя.
- Отец, я знаю… Мать Весты против меня.
- Откуда же? - очухался я.
- Веста сказала.
- И что намерен предпринять?
- Мне с Вестой жить, а не с матерью.
- Так-то оно так, да жить тебе, Гена, и с ее матерью, поскольку она от дочки неотделима.
Он сгрудил отвертки и бросил свою машину. Ждал моих дальнейших слов насторожившись.
- Лидия Аркадьевна против тебя, а ты ее поверни за себя.
- Как это "поверни"? - усмехнулся он.
- Вот тут, Гена, будет закавыка, мозгой шевельни-ка.
С молодым надо говорить равно. Не для воспитания, а, откровенно говоря, один возраст перед другим не имеет никакого превосходства. Ни старый перед молодым, ни молодой перед старым. Как, скажем, цветок и дерево, самосвал и легковушка… Те и другие хороши. И возраст - это всего лишь жизнь в разном времени. Генка живет для меня как бы в прошлом, поскольку я там, в двадцатичетырехлетии, уже был. Я для него живу как бы в будущем, поскольку в шестидесятилетии он еще будет. А вот, поди же, встретились в настоящем. Видать, как-то наше времечко пересеклось.
- Ген, ты на работе с чем имеешь дело?
- Знаешь ведь, с автоматами.
- А что у тебя в этих вот ящиках и ящичках?
- Инструмент, отец, - удивился Генка, поскольку эти ключи и сверла я неоднократно тягал.
- А какой ты журнальчик выписываешь?
- "Технику - молодежи"…
- А что ты сейчас мастеришь?
- В электронике копаюсь.
- Автоматы, инструменты, электроника… И все?
- Отец, скажи прямо!
А ведь говорено не раз, да, видать, не подошло сказанное к его сознанию, как автомобильное колесо к телеге.
Я вот думаю, куда бы свернула жизнь, принимай молодежь наши советы… Стал бы на земле рай, поскольку людской опыт приумножился бы несказанно. А стал бы? Не застопорилась бы жизнь на пределе, стариками достигнутом? У кого опыт, у того меньше хлопот. Только ведь опыт вроде бетона: затвердеет - хрен отдерешь. Такой вот опытный засядет хоть где - и незнакомое бракует, знакомое штампует. Между прочим, опыт есть родной братец стандарта.
Было бы верно, коли не скверно. Тем самым хочу сказать, что опыт хорош при уме, а так ему грош цена в базарный день.
- Ген, мир состоит из двух сущностей. Всего лишь из двух. Первая - это земля, машины, деревья, гарнитуры, твой "комбайн" расковыренный… Вторая сущность - это человеческие мысли, людские отношения, всякие страсти, любовь… Так вот ты, сынок, пока еще бултыхаешься в первой сущности.
- Ничего не понял, - бросил Генка, но насупился как бы на всякий случай.
- Имел ты дело с машинами да с железками. Ну и ладно. Родители тебя принимают, друзья понимают. А теперь шасть - и сразу из первой сущности во вторую перескочишь.
- Что, отец, куда перескочу?
- В сущность людских отношений, а ты об ней краем уха слыхал, пока мерин хвостом махал.
- Надоели твои прибаутки, - начал злиться Генка.
- Ее родители, мы с матерью, да вы с Вестой… Шесть человек переплетутся отношениями, что твой клубок. Распутаешь ли? Отец у Весты директор школы. Сможешь ли с ним разумно поговорить? Понравиться им сможешь ли, как надобно? Твоя невеста и будущая теща - женщины… Разберешься ли в их душах, отличных от мужских? Любовь у вас… А знаешь ли, что эта самая любовь тоже имеет свое развитие и затухание? Я уж не говорю про будущих детей…
Стал он усы щипать. Я жду, время у меня есть; правда, и у Генки усов много.
- Как всегда, усложняешь, отец. Теперь все сущности перемешаны.
- Тогда ответь мне на вопрос… Почему это родители Весты против тебя?
- Мало ли почему… Усы не понравились.
- Нет. Потому что ты ко второй сущности своими усами не прикоснулся.
Генка задумался. Мне того и надо.
9
Только это я натянул комбинезон для работы, как Чурочкин, бледнолицый кадровик, подошел ко мне с некоторой ухмылочкой:
- Николай Фадеич, в комнате отдыха вас ждут дамы. Примете?
Это где мягкие кресла, африканские пальмы и пучеглазые рыбки в аквариуме. Какие дамы, язви их под сваю?
- Сколько дам? - спрашиваю на всякий случай, поскольку догадываюсь о шутке.
- Пять, пропущены на территорию по указанию директора.
Видать, тут шутка пополам с подвохом. Затягиваю все молнии и направляюсь в комнату отдыха.
- В рабочей одежде? - ужаснулся Чурочкин.
- А я не в кадрах сижу.
По дороге представляю… Сидят пять членов месткома насчет диетпитания. С утра-то и в рабочее время? Или пришли тетки из административного корпуса насчет каких-либо женских вопросов. Так Восьмое марта уже минуло. Или корреспонденты насчет бригады. Пять человек, и все женщины? Или никого там нет, а Чурочкин в порядке шутки груши носом околачивает.
Открыл я дверь в комнату отдыха…
Господи боже мой, как об стенку головой. Пять штук приличных дамочек сидят под пальмами и глядят на меня, а рыбки пучеглазые глядят на дамочек.
- Здравствуйте, - сказал я оробело. - А тут не ошибочка в личности?
- Вы Николай Фадеевич? - спросила одна, которая всех постарше.
- До сегодняшнего дня числился им.
Они больше ничего не сказали, а уперлись в меня взглядами десяти глаз с таким форсом, что я оробел вторично. Дамочки все интеллигентные, одеты завидно. И от духов такой настой - помножь-ка запах каждой на пять, - что хоть топор вешай.
- Ничего не понимаю, - вздохнула одна.
- Чем увлек? - вопросительно вздохнула и другая.
Я, конечно, сел в мягкое кресло, поскольку дамочки пришли ко мне.
- Мы родители тех ребят, где вы недавно выступали, - начала старшая, почему-то волнуясь.
- Был грех, - признался я.
- Пришли к вам относительно деликатного вопроса…
- Насчет металлолома?
Они все переглянулись меж собой, будто я выразился. Но при женщинах я ни-ни, да и при мужиках этого избегаю - только уж если вынудят.
- Николай Фадеевич, произошла загадочная история, - продолжила старшая. - После вашего выступления, по словам завуча весьма неудачного, почти все мальчики класса решили не в девятый идти, а поступить в это… в профтехучилище…
- А потом всем пойти в вашу бригаду! - чуть не крикнула какая-то мамаша.
Я встал, поскольку для моих заготовленных слов не помешало бы рукопожатие, да засомневался насчет тактичности. Поэтому сказал просто, как положено:
- Поздравляю вас, дамочки, с этим праздником!
И сел. И подскочил, поскольку в комнате отдыха вроде бы громыхнула атомная бомба - огня не было, но гул пошел. Даже я подумал, не передохли бы пучеглазые рыбки - так бабоньки галдели.
Я струхнул. Пять крепких теток, целая бригада, отметелят за милую душу, и супруга не примет.
- Дамочки, нельзя ли прояснить вопрос?
- Вы сбили с панталыку ребят! - прояснила одна.
Тут уж я смекнул окончательно и пригляделся позорче. Одна, значит, постарше всех и посерьезнее ликом. Вторая жирком заплыла, беленькая, на спелый кабачок похожая. Третья худенькая и черноволосая, наподобие цыганки, - глазами так и сечет. Четвертая под рыжинку выкрашена и даже сидя повыше меня будет. А у пятой сумка продуктовая, как воз на коленях, - затоварилась под завязку, три куриные лапы торчат.
- Дамочки, а кем бы вы хотели видеть своих огольцов?
- Мой всегда мечтал о театральном.
- А мой физик, прирожденный физик!
- Вадушку тянет в спорт, метр девяносто рост.
- Мой парень в гражданские летчики хотел.
- У моего еще нет определенности, но не под машиной же ему лежать…
- А чем плохо-то? - уже назло спросил я.
- Ах, оставьте! - бросила цыганистая и разглядывает мою спецодежду.
- Между прочим, вчера стиранный, - ответил я на ее взгляд.
- Вы должны нас понять, как матерей, - мирно сказала старшая, видать как уполномоченная.
- Я не всякую мать понимаю, дамочки.
- Мать - это свято, - вскипела рыжеволосая, крупная.
- Это вы бросьте, уважаемые. Я встречал матерей похуже дикарей. В моем доме живет такая - в соску пива наливает, чтобы дите спало покрепче.
- Ни одна мать не пожелает ребенку плохого, - опять умиротворяет старшая.
- Вы-то желаете, - спокойненько заявил я.
- Как? - чуть не хором они.
- Хлопочете, дорогие мамаши, о первой сущности, позабыв про вторую.
- Не понимаю, - призналась уполномоченная.
- Тогда расскажу вам байку, от знакомого мужика слышанную…
- Что такое байка? - спросила та, которая походила на переспелый кабачок.
- Байка - это вроде анекдота без матюков.
…Жил-был у благородных родителей сын. Они из него большого человека делали. Чему только не учили… А он, язви его под сваю, к земельке пристрастился. Горшки да ящики завел и ро́стил в них чудеса. Грибы разные, цветы мохнатые, ягоды винные… Верите ли, в ящике вывел плод размером с фару от ГАЗ-69, а вкус - как у картофельного пюре на сливочном масле. А родители взъелись. Будто земля грязная, будто в ней микробы… Ну, общими усилиями и ликвидировали все горшочки с ящичками. Согласился сын на должность большого человека. Только как-то ночью мамаша как заорет на весь дом нутряным криком от дикого страха… Народ сбежался. А ей в одно место впилась игла наподобие шприцевой. Глянули под кровать, а там кактус африканский растет с небывалой скоростью. Ну?
Дамочки молчат, переваривают.
- Наши дети нам кактусов не подсунут, - не вытерпела та, у которой в сумке трехногая курица.
- Не скажите, дамочки. Коли вы им жизнь испортите - промолчат?
- Чем испортим? - сурово спросила старшая.
- Вот эта мамаша толкает в артисты… А вдруг талантов не хватит? Вот и неудачник. А физика? Она ох каких способностей требует, там элементарных частиц вагон, и одна другой мельче. Рост сто девяносто… А есть ли у него дарования в спортивном интересе? Коли нет, то упрется жизнь в ребят бампером и хрустнут их судьбы.
- Боже, он нас учит! - изумилась цыганистая.
- Говорила всем кума: одолжите мне ума, - согласился я.
Эти дамочки оказались не дамочки, а куры пернатые. Кусок у соседа вытащат да своему дитю в рот запихают. Ни вперед не смотрят, ни назад не оглядываются. Родительская любовь. Ей-богу, не пойму, чего ее святой зовут. Любят-то детей собственных, своих, кровных. Или любовь детей к родителям. Любят-то своих родителей, собственных, кровных. У зверья и птиц то же самое - за своего детеныша хвост тебе оторвут и рога обломают. Это идет от натуры, от природы. Какая тут святость? Инстинкты по-научному. А вот когда чужих детей любишь, как своих, когда чужих стариков бережешь, как собственных, - тогда и святая любовь. Поскольку она от души, от общей любви к людям.
- Он, наверное, бездетный, - решила цыганистая.
- Три сына, как и положено, - внес справку я.
- И кто же они у вас? - опять цыганистая.
- Младший настраивает автоматы, средний роет алмазную руду на Севере, а старший водит корабли по океанам.
- Видите, старший сын тоже в люди вышел, - разъяснила мне крашенная под рыжинку.
Тут я мысленно поперхнулся: выходит, что двое других как бы остались в нелюдях. Злоба, худая попутчица, оседлала меня. Ну, думаю, пора этой пресс-конференции бензопровод перекрыть. А спеленькая, на кабачок похожая, сразу усекла мое настроение и спрашивает елейно:
- Николай Фадеевич, но чем вы их привлекли, чем?
- Да поймете ли? - вслух усомнился я.
- Поймем-поймем, - закивали головами.
- Дамочки, я поменял сущности местами.
Глядят на меня, как на заговоривший карбюратор.
- Как бы вам попроще… Я пляшу не от дела, а от человека.
Дамочки нахохлились, вроде курей на лекции.
- Ребят как заманивают в профессии?.. Допустим, в токари? Станок, мол, детали, металл, резцы… А мальчишка глядит, не каков металл, а каким человек стал. На токаря глядит. Ему ж охота походить на своего героя. Он как бы прикидывает: постою у станка и таким вот сделаюсь. Поэтому покажи мальчишке станок никелированный, на одних кнопках, а рядом токаря замухрышистого - в жисть не пойдет…
- Хотите сказать, что наших детей прельстил ваш внешний вид? - не утерпела цыганистая.
- Ни грамма. Я им рассказал про ребят из бригады.
- Потом-то дети одумаются, - вздохнула трехлапая. - Но сейчас стоит вопрос о девятом классе.
- А главное, дамочки, человек я веселый.
- Ну и что? - спросила рыжевато крашенная.
- А ребята любят веселых, гражданочки.
- Неужели вы не слышали о престижности? - вскинулась полненькая.
- Что за зверь? - прикинулся я.