- Мартин, дружище, тут ничего нет. Ничего, кроме отвязавшейся лодки. Ветер унес ее в озеро… только и всего.
Мартина била дрожь.
- Питер, она не пришла домой. Еще никогда она не задерживалась так поздно. Я уже хотел идти ее искать. Если бы я пошел с ней! Но она любит гулять одна; говорит, что без таких прогулок чувствует себя как в тюрьме.
- Знаю, знаю.
Доктор Келли похлопывал друга по плечу, осматриваясь по сторонам. Сквозь деревья пробивался свет. То были масляные лампы, горевшие в кибитках, под навесом был разведен костер. Он видел молчаливых людей, следивших за переполохом на берегу.
- Тут холодно. Давай я отведу тебя в табор, - сказал Питер. - Ты согреешься, а мы тем временем убедимся, что все… - Его голос дрогнул; говорить что-то было бесполезно.
Отношение Питера Келли к цыганам всегда было двойственным. Он знал, что эти люди крадут домашнюю птицу на окрестных фермах и что кроликов в лесу недостаточно, чтобы прокормить такую ораву. Знал, что молодые цыгане, приходившие в бар Лапчатого, могут в любой момент устроить потасовку. Впрочем, чаще зачинщиками были местные. К сожалению, жители Лох-Гласса не понимали, что бродячая жизнь - далеко не сахар. Дети цыган едва умели читать и писать, потому что кочевали с места на место и не могли получить образование, даже если их и принимали в школу. Услуги врача цыганам не требовались - они сами справлялись с родами, болезнями и смертями. Однако их стойкости и чувству собственного достоинства можно было только позавидовать.
Питер обратился к ним за помощью.
- У вас найдется, что набросить ему на плечи? - спросил он у мрачных мужчин, стоявших неподалеку.
Те, отойдя в сторону, пропустили женщину с большой накидкой и чашкой, от которой поднимался пар. Мартина Макмагона усадили на поваленное дерево.
- Помощь нужна? - спросил один из цыган.
- На озере темно. Надо бы посветить, - просто сказал Питер.
Он знал, что до конца своих дней будет помнить, как его друг сидел на бревне, закутанный в накидку, а весь табор зажигал от костра факелы из палок, обмазанных смолой. А потом процессия спустилась на берег озера.
- Она не сделала этого, она бы предупредила меня, - причитал в отчаянии Мартин. - Она никогда не лгала мне…
Часы тикали с легким шорохом. Раньше Кит этого не замечала. Но она никогда не сидела на полу рядом с дедовскими часами, прижавшись к ним спиной и обнимая брата. Тем временем Филип О’Брайен расположился на лестнице, которая вела на чердак, где спала Рита. Рита устроилась на стуле в дверях кухни. Время от времени она вставала, говоря:
- Подброшу полено в камин. Когда они вернутся, им надо будет согреться.
Потом пришла Клио и поднялась наверх. Увидев молчаливую сцену, промолвила:
- Мама сказала, чтобы я шла к вам. - Кит не ответила. - Сказала, что я здесь нужна.
Почему Клио вечно говорит только о себе? "Я, я, я… Я пришла… я нужна…" Кит понимала, что надо молчать, пока не пройдет приступ гнева. Если она откроет рот, то набросится на Клио Келли и выгонит ее из дома.
- Кит, скажи что-нибудь… - Клио, стоявшая на лестнице, неловко переминалась с ноги на ногу.
- Спасибо, Клио, - выдавила наконец Кит. Господи, только бы не сказать что-нибудь такое, о чем она потом будет жалеть!
Эммет почувствовал напряженность между подругами.
- Ма… - начал он, но споткнулся на первом же слоге.
Клио посмотрела на него с сочувствием:
- Ох, Эммет, ты опять начал заикаться!
- Клио, людей здесь достаточно. Возвращайся домой, - предложил Филип.
Клио фыркнула.
- Он прав, Клио, - как можно спокойнее промолвила Кит. - Большое спасибо, что пришла, но Филипа просили, чтобы к возвращению взрослых тут было как можно меньше народа.
- А я хочу дождаться их возвращения. - Клио вела себя как капризный младенец.
Опять "я"!
- Ты замечательная подруга, но, надеюсь, поймешь меня, - твердо сказала Кит, и Клио пришлось уйти.
Часы тикали с легким шорохом, никто не говорил ни слова.
- До рассвета здесь делать нечего, - покачав головой, сказал сержант О’Коннор.
- Нельзя же бросить все и уйти! - Лицо Питера Келли было мокрым - то ли от пота, то ли от слез, то ли от дождя.
- Старик, будь благоразумным. Половина собравшихся здесь людей станет твоими пациентами, а другая половина отправится прямо на кладбище. Говорят тебе, искать здесь нечего. Хватит. Скажи этим бродягам, чтобы шли домой.
- Шин, не называй их бродягами. - Однако Питер понимал, что время и место не слишком подходят для перевоспитания сержанта Шина О’Коннора.
- А как же их называть? Конной милицией?
Апачами?
- Брось. Цыгане нам очень помогли. Хотя особых причин для дружелюбия у них нет, они делают все, что могут.
- С этими факелами они напоминают дикарей. Аж мурашки по спине бегают.
- Если это поможет найти ее… - начал Питер.
Шин О’Коннор всегда был прямолинеен, а сегодняшняя ночь не оставляла места ни для сомнений, ни для надежды.
- Разве бедняжка не была полоумной? - сказал он. - Разве ты не видел, как она день и ночь бродила тут и разговаривала сама с собой? Неясно только одно: почему она не сделала это раньше.
Высокая смуглая женщина сходила в свою кибитку и, вернувшись, протянула Мартину чашку.
- Пей, - повелительно сказала она.
Он сделал глоток и скорчил гримасу:
- Что это? Я думал, там чай.
- Не бойся, не отравлю, - послышалось в ответ. Голос у женщины был негромкий, а свист ветра и раздававшиеся вокруг крики заглушали его еще сильнее.
- Спасибо, - ответил Мартин и выпил жидкость, имевшую вкус боврила, приправленного чем-то острым. Впрочем, в чашке могло быть что угодно, Мартина это не интересовало.
- Успокойся, - сказала ему женщина. - Уйми дрожь. Может быть, ничего страшного не случилось.
- Они думают, что моя жена…
- Знаю. Но это не так Она бы не ушла, не сказав тебе, - промолвила женщина так тихо, что Мартину пришлось напрячь слух.
Макмагон хотел поблагодарить цыганку, но она уже исчезла в ночной темноте. Он слышал, как сержант О’Коннор распорядился прекратить поиски. Видел своего друга Питера, который шел к нему, чтобы отвести домой. И знал, что должен держать себя в руках ради детей.
Во всяком случае, так хотела бы Элен.
Рита слышала, как они возвращались. Судя по шарканью ног и тихим голосам, доносившимся с улицы, новости были неутешительные. Она бросилась на кухню ставить чайник.
Филип О’Брайен встал. Его редко оставляли за старшего, но в данный момент он чувствовал себя взрослым.
- Твой отец придет насквозь мокрый, - сказал он Кит. Девочка хранила молчание. - В их спальне есть обогреватель? Ему надо будет переодеться.
- В чьей спальне? - рассеянно спросила она.
- Твоих родителей.
- У них разные спальни.
- Ну тогда в его спальне.
Она посмотрела на Филипа с благодарностью. Клио ни за что не упустила бы возможность лишний раз подчеркнуть странность ее родителей. Филип действительно очень помог ей.
- Пойду включу, - сказала Кит.
Если она уйдет отсюда, то не увидит лицо отца, - именно этого ей сейчас хотелось больше всего.
Эммету не следовало знать, насколько плохи дела. Знать, что мать и отец не были счастливы друг с другом и что мать может не вернуться. Может уйти навсегда.
Ей хотелось побыть одной.
В комнате было холодно. Кит нашла электрический обогреватель и воткнула вилку в розетку над желтым плинтусом. Обостренным зрением она очень четко видела узор ковра и бахрому на неровно лежавшем покрывале. Если папа сильно промок, то, наверное, наденет халат. Хотя нет, при других он этого не сделает. Кит слышала доносившиеся снаружи голоса отца Бейли, Питера Келли, Дэна О’Брайена. Нет, он наденет куртку. Она подошла к стулу у изголовья кровати; на нем, как всегда, висела твидовая спортивная куртка отца.
И вдруг увидела на подушке письмо - большой белый конверт с написанным на нем словом "Мартину".
Взгляд метнулся к фотографии папы римского над папиной кроватью. Кит смотрела на человека в круглых очках и думала, что очки детские и явно малы ему. Его одеяние, отороченное белым мехом, слегка напоминало шубу Санта-Клауса, которого они видели на елке в Дублине. Рука была поднята в благословении. Девочка медленно прочла надпись: "Мартин Макмагон и Мэри Елена Хили смиренно простираются ниц перед Вашим Святейшеством и просят благословить их брак. 20 июня 1939". За надписью следовало что-то вроде выпуклой печати. Она разглядывала фотографию так, словно никогда прежде ее не видела. Казалось, от того, насколько точно она запомнит каждую деталь, зависит то, что случится потом.
По какой-то причине, которую она никогда не могла понять, Кит наклонилась и выдернула вилку обогревателя из розетки - никто не должен знать, что она заходила в эту комнату.
Кит стояла с письмом в руках. Мать оставила послание, объяснявшее, почему она поступила так, а не иначе. И тут ей вспомнились слова священника, который приезжал в школу в начале учебного года. В ушах зазвучал его голос: "Ваша жизнь принадлежит не вам, это дар Господа, а тот, кто бросает его Господу в лицо, недостоин похорон в месте, где его будут оплакивать истинно верующие. Недостоин похорон в земле, освященной Божьей церковью". Кит словно наяву видела его лицо и действовала как автомат. Она сунула письмо в карман синей безрукавки и пошла к лестнице навстречу испуганной улыбке отца и людям, которые поднимались за ним следом.
- Ну вот, никаким несчастным случаем тут и не пахнет. Твоя мать может войти в эту дверь так же, как дождь. С минуты на минуту. - Все молчали. - С минуты на минуту, - с надеждой повторил отец Кит.
Рита растопила камин в гостиной, согнав Фарука с его законного места у решетки. Люди неловко переминались с ноги на ногу, не зная, что делать.
Все, кроме отца Клио. Доктор Келли всегда все знал. Кит посмотрела на него с благодарностью; он вел себя сейчас как хозяин.
- Бр-р-р! Мы просто окоченели. Кажется, это самое холодное место в Ирландии… Я слышу, Рита поставила чайник Филип, будь хорошим мальчиком, сбегай в гостиницу и попроси у бармена бутылку "Падди". Выпьем горячего виски.
- Спиртное сейчас уже не продается, но по такому случаю… - сказал О’Брайен похоронным голосом.
Доктор Келли торопился разрядить обстановку:
- Спасибо, Дэн, очень мило с твоей стороны. Добавим лимон, гвоздику и быстро согреемся. Я советую это как врач, так что никаких возражений.
Сержант О’Коннор твердил, что пить не будет, однако заветной бутылки все же дождался.
- Шин, это пойдет тебе на пользу. Пей, - сказал доктор Келли, подойдя к нему.
- Но сначала мне нужно выяснить, не было ли записки…
- Что? - Он с ужасом взглянул на сержанта.
- Ты знаешь, о чем я. Рано или поздно я должен задать этот вопрос. Время настало.
- Нет, еще не настало, - тихо сказал доктор.
Кит, стоявшая рядом, отвернулась, притворившись, что не слушает их.
Сержант тоже понизил голос:
- О господи, Питер! Если записка была, мы должны это знать.
- Хорошо, только я сам спрошу.
- Пойми, это очень важно. Не давай ему…
- Я сам знаю, что важно, а что нет. И что мне следует делать.
- Мы все устали… Не обижайся.
- Сейчас не до обид. Ради бога, пей виски и пока помалкивай.
Кит увидела, что сержант О’Коннор покраснел, будто только что схлопотал двойку, и пожалела его. Тем временем доктор Келли протиснулся между остальными и подошел к ее отцу. Девочка незаметно подкралась к ним.
- Мартин… Мартин, старина…
- Что, Питер? Что? Есть новости?
- Нет, ничего особенного. Послушай… Может, Элен куда-то уехала? Например, в Дублин. Повидаться с кем-нибудь…
- Она бы сказала. Элен никогда не уезжает, не предупредив меня.
- Если бы тебя не было рядом, она оставила бы записку?
- Записка… Письмо… - Наконец Мартин Макмагон понял, о чем речь. - Нет, нет…
- Я все понимаю, но этот неотесанный болван Шин О’Коннор говорит, что не сможет продолжать поиски, пока не будет уверен, что…
- Как он смеет предполагать…
- Мартин, где бы она могла оставить…
- Наверно, в моей спальне…
Повернувшись, он вдруг заметил свою дочь.
- Кит, детка, здесь холодно. Ступай посиди у камина с Эмметом.
- Да…
Кит следила за отцом и доктором, пока те не вошли в комнату, а потом проскользнула на кухню, где Рита разливала в стаканы виски с лимонным соком, сахаром и гвоздикой.
- Как на вечеринке… - ворчала она себе под нос.
- Да. - Кит остановилась у плиты. - Верно.
- Как по-твоему, отправить Эммета спать? Если твоя мать вернется, ей не понравится, что он еще не в постели.
- Думаю, стоит. - Обе не обратили внимания на предательское "если".
- Ты сама его уложишь или это сделать мне?
- Уложи ты, а я приду позже и посижу с ним.
Когда Рита унесла с кухни поднос с виски, Кит быстро открыла духовку и бросила в огонь конверт, на котором было написано "Мартину". Письмо, означавшее, что ее мать нельзя хоронить в освященной земле.
Следующая неделя прошла так же, как и первый день. Питер Келли договорился с каким-то своим другом, что тот поработает в аптеке и будет обращаться к мистеру Макмагону только в случае крайней необходимости. Казалось, весь Лох-Гласс сразу избавился от проблем, которые мог решить лишь аптекарь.
Мать и тетка Клио практически переселились в дом Макмагонов. Они были очень вежливы с Ритой. Твердили, что не собираются вмешиваться, приносили то фунт ветчины, то яблочный пирог и искали любой предлог, чтобы забрать к себе детей.
На ночь двери спален не закрывали. Оставалась закрытой только дверь в комнату матери. Каждую ночь Кит снилось, что мать вернулась и говорит: "Я все время была в своей комнате. Вы просто туда не заглядывали".
Но они заглядывали. В том числе и сержант О’Коннор, пытавшийся найти доказательства того, что она все-таки уехала. Он задавал множество вопросов. Сколько у них чемоданов? Все ли они на месте? Что было на матери? Только жакет? Ни пальто, ни плаща? Он перерыл гардероб и все ящики комода. Не исчезло ли что-нибудь из одежды?
Кит гордилась тем, что в этой комнате царил полный порядок. Наверное, сержант О’Коннор рассказывал жене о том, какая чудесная лаванда лежит в ящике с ночными рубашками и комбинациями миссис Макмагон. Как хорошо начищены туфли, стоящие в ряд под платьями в старом шкафу. Как сверкают серебряные ручки щеток, лежащих на туалетном столике.
В доме царила суматоха. Времени на раздумья не оставалось, но иногда Кит пробиралась к себе в комнату и пыталась осмыслить случившееся. Может быть, надо было, чтобы письмо нашли? А может быть, следовало его прочитать? Что, если в нем была выражена последняя воля матери? Но письмо было адресовано не ей, а предназначалось только для папы.
Кит была напугана, но считала, что поступила правильно, когда сожгла записку. Если тело матери найдут, его можно будет похоронить на кладбище. Они будут приходить на могилу и приносить цветы.
На озере работали водолазы. Кит не разрешали ходить туда, но ей все рассказывала Клио, которая вела себя как настоящая подруга. Кит даже не понимала, за что на нее раньше сердилась.
- Родители хотят, чтобы ты пожила со мной, - говорила Клио.
- Знаю. Я вам очень благодарна, но… Понимаешь, дело в папе. Я не хочу оставлять его одного.
- Может быть, тогда мне пожить с тобой? - предлагала она.
- Это другое дело. Наверное, тогда я смогла бы чувствовать себя не такой одинокой.
- Я хочу тебе помочь.
- Знаю, - соглашалась Кит.
- Тогда объясни, что я должна делать.
- Рассказывай мне, что говорят люди. То, чего не могут сказать при мне.
- Даже то, что тебе будет неприятно слышать?
- Да.
Клио сообщала ей слухи, ходившие по Лох-Глассу, и Кит имела представление о том, как шло расследование. Людей спрашивали, не видели ли они Элен Макмагон в автобусе, на вокзале, в Тумстоуне или голосующей на дороге. Полиция проверяла версию, согласно которой она покинула городок живой и здоровой.
- А вдруг она потеряла память? - говорила Клио. - Ее найдут в Дублине, а она не помнит своего имени.
- Да, - рассеянно отвечала Кит. Она была уверена, что в ту ночь мать не уехала из Лох-Гласса. Потому что написала записку, в которой все объясняла.
- Это мог быть несчастный случай, - говорила Клио.
Но так считало меньшинство. Между тем весь Лох-Гласс шептался, что этим рано или поздно должно было кончиться. Бедняжка была не в себе. Взять лодку ночью можно было только с одной целью - чтобы покончить с собой.
- Да, конечно. - Глаза Кит блестели.
Когда тело матери найдут, его можно будет похоронить достойно благодаря доброму делу, которое второпях сделала Кит. Все можно будет свалить на несчастный случай. Мама не должна стать второй Бриди Дейли. Призраком, которым пугают детей. Голосом, звучащим в камышах.
- Если она на небе, то видит нас сейчас, - говорила Клио, глядя в потолок.
- Конечно, она на небе, - отвечала Кит, борясь со страхом, который временами вырывался на поверхность. Страхом, что мать в аду и терпит вечные муки.
От посетителей не было отбоя. Многие приходили к Макмагонам, пытаясь что-то предложить, утешить, вселить надежду, сообщить слова какой-то особой молитвы или рассказать о ком-то, кто пропадал целых три недели, а потом нашелся.
Сестра Мадлен не пришла, но она никогда ни к кому не ходила. Через неделю Кит сама спустилась к домику у озера, и впервые без подарка.
- Сестра Мадлен, вы знали маму… Почему она это сделала?
- Наверно, думала, что сумеет справиться с лодкой.
- Но мы не выходим в озеро поодиночке. Она никогда так не делала…
- Должно быть, в тот раз ей захотелось покататься на лодке одной. Вечер был чудесный, облака летели по небу, как дым костра. Я стояла у окна и долго следила за ними…
- А маму вы не видели?
- Нет, детка. Я никого не видела.
- Сестра Мадлен, ее не отправят в ад, правда?
Отшельница опустила вилку для тостов и с изумлением уставилась на Кит.
- Ты это серьезно? - наконец спросила она.
- Ну, это же грех. Отчаяние - смертный грех, который не прощается.
- Где ты это слышала?
- В школе. На мессе по случаю начала учебного года.
- Но с чего ты взяла, что твоя бедная мать покончила с собой?
- Она была несчастна.
- Все мы несчастны. Каждый по-своему.
- Нет, она действительно была несчастна. Вы не знаете…
Сестра Мадлен не стала кривить душой:
- Я знаю многое, но твоя мать никогда не наложила бы на себя руки.
- Но…
- Никаких "но", Кит. Пожалуйста, поверь мне. Допустим только на минутку, что твоя мать действительно решила, что жить дальше не имеет смысла. Но тогда она обязательно оставила бы вам письмо с объяснением случившегося и попросила бы у вас прощения. Это так же верно, как то, что мы с тобой сидим здесь… - Наступило молчание. - Но письма не было, - сказала наконец сестра Мадлен.