Работа была трудная, платили нам мало; единственное, что нас поддерживало, - это твердая уверенность в насущности просвещения и воспитания для наших соотечественников и соотечественниц. Человечество изобрело немало игр, но ни одна из них не завоевала такого всеобщего признания, как игра в школу. Вы собираете шестерых ребятишек, усаживаете их на ступеньки, а сами прохаживаетесь взад-вперед, держа в одной руке книгу, а в другой - палку. Мы играем в школу в детстве, играем в отрочестве, играем в зрелом возрасте, играем даже, когда, еле передвигая ноги, плетемся к могиле. Игра эта не приедается, играть в нее можно без конца. У нее лишь один недостаток: детям не меньше вашего хочется взять в руку указку и книгу. Вот почему, несмотря на все свои отрицательные стороны, профессия журналиста столь популярна: каждый журналист чувствует себя тем самым учителем, который прохаживается взад-вперед с указкой и книгой. А Правительство, Общество, Классы и Массы, Литература и Искусство - это дети, сидящие перед ним на ступеньках. Он их просвещает и воспитывает.
Но я отвлекся. Работу в редакции я вспомнил, чтобы была понятна причина моего нежелания служить источником полезной информации. А теперь вернемся к нашей истории.
Один читатель, назвавшийся "Воздухоплавателем", просил нас написать, как получить водород. Нет ничего проще, чем получить водород, - в этом я убедился, изучив и проштудировав всю необъятную литературу по этому вопросу, имеющуюся в библиотеке Британского музея; и тем не менее я счел необходимым предупредить "Воздухоплавателя" о возможности несчастного случая и призвал его принять все меры предосторожности. И что же вы думаете? Через десять дней в редакцию заявилась цветущая краснолицая дама, волоча за собой некое существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении ее двенадцатилетним сыном. Лицо мальчика было на редкость невыразительным. Мать подтолкнула его к моему столу, сдернула с него шапку, и тут я понял, что с ним произошло. Бровей на лице не было совсем, а вместо волос голова была покрыта каким-то порошком, отчего походила на крутое яйцо, очищенное от скорлупы и посыпанное черным перцем.
- Еще неделю назад это был очаровательный мальчик с кудрявыми волосами, - сообщила мамаша. Судя по ее тону, история на этом не кончалась.
- Что с ним стряслось? - полюбопытствовал владелец нашего издания.
- Вот, полюбуйтесь, - и мамаша вынула из муфты номер нашего журнала за прошлую неделю, где моя статья о водороде была обведена карандашом. Шеф взял номер и внимательно прочитал статью.
- Стало быть, это и есть "Воздухоплаватель"? - догадался он.
- Именно! Бедное, доверчивое дитя! А теперь взгляните на него!
- Может, волосы еще отрастут? - высказал осторожное предположение шеф.
- Может, и отрастут, - воскликнула мамаша, повысив голос, - а может, и нет. Мне хотелось бы знать, что бы вы могли для ребенка сделать.
Шеф посоветовал помыть мальчику голову. В первый момент мне показалось, что мамаша вот-вот накинется на него с кулаками, она, однако, решила ограничиться словами. Выяснилось, что пришла она не столько за советом, сколько за денежной компенсацией. Попутно она поделилась с нами своими наблюдениями относительно нашего журнала, его направления, практической ценности, его притязаний на поддержку общественности, а также относительно умственных способностей его сотрудников.
- Нашей вины я тут, признаться, не вижу, - возразил шеф (человек он был весьма деликатный). - Мальчик задал вопрос - и получил ответ.
- Ах, вы еще и смеетесь?! - вскричала мамаша. (Шефу и в голову не приходило смеяться: легкомыслие не относится к числу его недостатков.) - Сейчас вы у меня попляшете! И оглянуться не успеете! - заявила мамаша с такой решительностью, что мы оба, дрожа как зайцы, поспешили попрятаться каждый за свой стул. - Одно движение - и с вашими головами будет то же самое! - То есть то же самое, что и с головой ее сыночка, смекнул я. Тут она поделилась своими наблюдениями относительно внешности шефа, причем в выражениях не стеснялась. Неприятная это была женщина, ничего не скажешь.
По-моему, выполни она свою угрозу, дело ее было бы проиграно; однако шеф был достаточно искушен в вопросах юриспруденции и поэтому придерживался принципа никогда не связываться с законом. Вот что он по этому поводу говорил:
"Если меня остановят на улице и потребуют снять часы, я откажусь. Если мне станут угрожать силой, я почти наверняка стану защищаться, хотя драться не умею. Если же грабитель пригрозит востребовать часы по суду, я без разговоров отдам их ему и буду считать, что еще дешево отделался".
Он утихомирил краснолицую мамашу, уплатив ей пять фунтов - весь наш месячный доход, и она ушла, забрав с собой своего покалеченного отпрыска. После ее ухода шеф очень мягко сказал мне:
- Не подумайте только, что я вас в чем-то виню; это не вина - это судьба, рок. Занимайтесь вопросами нравственности и критикой - это у вас хорошо получается; но вести и впредь рубрику "Полезные советы" я вам не советую. Как я уже сказал, вы здесь ни при чем. В вашем материале все верно, придраться не к чему - просто вам не повезло.
Как я жалею, что не последовал его совету, от каких напастей я избавил бы и себя, и окружающих! Уж не знаю почему, но мои советы до добра не доводят. Если я возьмусь объяснить кому-нибудь, как лучше добраться из Лондона в Рим, то можете быть уверены: либо этот человек потеряет багаж в Швейцарии, либо потерпит кораблекрушение в Ла-Манше. Если я посоветую кому-нибудь купить фотоаппарат, то в Германии человека этого арестуют по подозрению в шпионаже. Мне, например, стоило немалых трудов объяснить одному человеку, как ему поступить, чтобы жениться на сестре покойной жены, проживающей в Стокгольме. Я узнал, когда отходит стокгольмский пароход из Гулля, в каких отелях лучше остановиться. Сведения, которыми я снабдил его, были получены из самых достоверных источников - и тем не менее со мной он больше не разговаривает.
Вот почему мне приходится сдерживать свою страсть к полезным советам; вот почему в этой книге вы не найдете ничего - или почти ничего - хотя бы отдаленно напоминающего практические рекомендации.
Тут не будет ни описаний городов, ни памятников архитектуры, ни исторических реминисценций, ни нравоучений.
Я как-то спросил одного просвещенного иностранца, что он думает о Лондоне.
- Это очень большой город, - сказал он.
- А что вас в Лондоне больше всего поразило?
- Люди.
- Что бы вы сказали о Лондоне в сравнении с другими городами - Парижем, Римом, Берлином?
Он пожал плечами:
- Лондон побольше - что еще сказать?
Один муравейник как две капли воды похож на другой. Везде много дорожек - одни узкие, другие широкие, и по ним бестолково снуют насекомые, одни куда-то спешат, другие останавливаются перекинуться словом с приятелем. Одни волокут тяжести, другие греются на солнышке. В закромах хранятся припасы, в бесчисленных кельях насекомые спят, едят, любят, а рядом, в уголке, покоятся их белые косточки. Эта норка побольше, эта поменьше. Это гнездышко на камнях, это на песке. Этот домик построен лишь вчера, а этому чуть ли не сто лет - говорят, появился он еще до того, как ласточки налетели, - а там, кто его знает?
Не найдете вы в этой книге и народных песен, легенд.
Своя песня есть в каждой долине. Я вам сообщу ее сюжет, а вы можете передать его стихами и даже положить на собственную музыку:
Жила в долине девушка,
А рядом парень жил,
Она в него влюбилась -
Ее ж он не любил.
Эту заунывную песню поют на многих языках, ибо нашего парня, в которого влюбилась девушка, изрядно поносило по белу свету. Хорошо помнят его в сентиментальной Германии; не забыли, как он прискакал к ним, и жители голубых Эльзасских гор; побывал он, если мне не изменяет память, и на берегах Аллан-Уотер. Какой-то Вечный Жид, да и только; и сегодня, как рассказывают, находятся наивные девицы, которым слышится удаляющийся стук копыт его коня.
В нашей стране, где так много развалин и преданий, сохранилось немало легенд. Передаю вам суть, а вы уж сами состряпайте блюдо себе по вкусу. Возьмите одно или два человеческих сердца, да так, чтобы они подходили друг другу; да добавьте один пучок страстей человеческих - их не так уж и много, этих страстей, с полдюжины, не больше; приправьте все это смесью добра и зла; полейте соусом из смерти - и подавайте где и когда угодно. "Келья святого", "Заколдованная башня", "Могила в темнице", "Водопад влюбленного" - называйте блюдо, как хотите, вкус от этого не изменится.
И, наконец, в этой книге не будет описаний природы. И не из-за авторской лени, а из-за самообладания. Нет ничего легче, чем описывать природу; нет ничего труднее и бессмысленнее, чем читать эти описания. В те времена, когда Гиббону при описании Геллеспонта приходилось полагаться на рассказы путешественников, а Рейн был знаком английским студентам главным образом по "Запискам" Цезаря, каждый путешественник, куда бы ни забрасывала его судьба, считал своим долгом описать то, что видел. Доктору Джонсону, не видевшему почти ничего, кроме Флит-стрит, доставит огромное удовольствие ознакомиться с описанием йоркширских болот. Кокни, для которого самая высокая гора - это Кабаний Хребет в графстве Суррей, с замиранием сердца прочтет репортаж о восхождении на Сноудон. Но нам, знающим, что такое пароход и фотокамера, всего этого не нужно. Человек, который каждый год играет в теннис у подножья Маттерхорна, а в бильярд - на вершине горного массива Риги, вряд ли поблагодарит вас за подробное описание Грампийских гор. Самый обыкновенный человек знаком с Ниагарским водопадом по картинкам, фотографиям, иллюстрациям в журналах, а потому словесное описание знаменитого водопада наверняка покажется ему скучным.
Один американец, мой приятель, образованный человек, знаток и любитель поэзии, как-то признался, что из фотоальбома за 18 пенсов с видами Озерного края он почерпнул более точное и яркое представление об этом районе, чем из полного собрания сочинений Колриджа, Саути и Вордсворта, вместе взятых. Однажды по поводу литературных описаний природы он сказал, что проку от них не больше, чем от красочных описаний блюд, которые подавались к обеду. Но это уже связано с конкретным назначением каждого из видов искусства. По мнению моего приятеля-американца, словесные описания природы являются жалкой попыткой подменить зрение иными чувствами.
В этой связи мне всегда вспоминается жаркий школьный день. Шел урок литературы. Начался он с того, что нам прочли длинное, но весьма выразительное стихотворение. Автора я, к стыду своему, забыл, да и название стихотворения тоже. Когда чтение закончилось, мы закрыли учебники, и учитель, добрый седовласый джентльмен, попросил нас пересказать стихотворение своими словами.
- Ну-с, - сказал учитель, - о чем же здесь идет речь?
- В нем, сэр, - сказал один ученик, набычившись, с явной неохотой, как будто речь шла о предмете, на который он, будь его воля, не обратил бы никакого внимания, - говорится о деве.
- Ну что ж, - согласился учитель, - а теперь передай содержание своими словами. Ты ведь знаешь: "дева" сейчас не говорят, говорят "девушка". Да, стихотворение о девушке. Что же дальше?
- О девушке, - повторил ученик; замена одного слова другим, казалось, придала ему решимости. - О девушке, которая жила в лесу.
- В каком лесу?
Ученик уставился сначала в чернильницу, а затем в потолок.
- Попытайся вспомнить, - настаивал учитель, понемногу теряя терпение, - вы ведь читали стихотворение целых десять минут. Не может быть, чтобы ты ничего не запомнил о лесе.
- "Могучие древа, дрожащие листы", - тут же отозвался ученик.
- Нет-нет, - перебил его учитель, - не надо читать наизусть. Расскажи своими словами, что это был за лес, в котором жила девушка.
Учитель от нетерпения даже притопнул ногой, и тут встрепенулся лучший ученик в классе:
- Сэр, это был самый обыкновенный лес, - отрапортовал он.
- Скажи ему, что это был за лес, - сказал учитель, вызывая другого ученика.
Второй ученик сказал, что это была "зеленая дубрава", отчего учитель рассердился еще больше, обозвал его болваном, хотя за что - непонятно, и вызвал третьего, который вот уже целую минуту сидел как на углях и размахивал рукой, словно сломавшийся пополам семафор. Не спроси его учитель, он бы выкрикнул ответ с места; он даже покраснел - так ему хотелось ответить.
- Сырой и мрачный лес, - выдохнул третий ученик, и ему сразу же полегчало.
- Сырой и мрачный лес, - смягчившись, повторил учитель. - А почему лес был сырым и мрачным?
И на этот вопрос у третьего ученика нашелся ответ:
- Туда не попадало солнце.
Учитель был рад, что в классе нашлась хоть одна поэтическая душа.
- Туда не попадало солнце, а лучше сказать, туда не проникали солнечные лучи. А почему туда не проникали солнечные лучи?
- Листва была слишком густа, сэр.
- Отлично, - похвалил учитель. - Итак, девушка жила в сыром и мрачном лесу, где кроны деревьев сплетались так густо, что сквозь них не проникали солнечные лучи. Ну, а что же росло в этом лесу?
Он вызвал четвертого ученика.
- Мне кажется, деревья, сэр.
- А еще что?
- Грибы, сэр, - ответил ученик после паузы.
Насчет грибов учитель и сам не был уверен, но, заглянув в текст, он убедился, что мальчик был прав.
- Правильно, - согласился учитель, - в лесу росли грибы. А еще что? Что находится в лесу под деревьями?
- Земля, сэр.
- Нет-нет. Что растет в лесу, кроме деревьев?
- Ах да, сэр, кусты, сэр.
- Кусты. Что ж, отлично. Пойдем дальше. В лесу росли деревья и кусты. А что еще?
Он вызвал самого маленького мальчика с первой парты. Поэтический лес его совершенно не интересовал, и он коротал время, играя сам с собой в крестики-нолики. Крайне недовольный тем, что его оторвали от увлекательного занятия, он все же счел своим долгом придать разнообразия скудной растительности сырого и мрачного леса и назвал чернику. Тут он ошибся: о чернике в стихотворении и речи не было.
- У Клобстока все еда на уме, - прокомментировал его ответ учитель, гордившийся своим остроумием. Класс рассмеялся, и учителю это понравилось.
- А теперь ты, - продолжал он, указывая на мальчика в среднем ряду, - что еще было в лесу, кроме деревьев и кустов?
- Поток, сэр.
- Правильно. И что же делал поток?
- Журчал, сэр.
- Нет-нет. Журчат ручьи, а потоки…
- …ревут, сэр.
- Правильно, поток ревел. А почему он ревел?
Это был трудный вопрос. Один мальчик - умом он не блистал - высказал предположение, что поток ревел из-за девушки.
Тогда учитель задал наводящий вопрос:
- Когда он ревел?
Третий ученик опять поспешил нам на выручку, объяснив, что поток ревел, когда ударялся о камни. Тут, по-моему, многие из нас подумали, что поток, который ревет по столь ничтожному поводу, должно быть, порядочный трус; другой бы на его месте молча потер ушибленное место и пошел бы дальше. Поток, который ревет всякий раз, как падает на камни, - жалкий хлюпик… впрочем, учитель, судя по всему, ответом остался доволен.
- А кто еще жил в лесу, кроме девушки?
- Птицы, сэр.
- Да, в лесу жили птицы. А кто еще?
Кроме птиц, мы ничего придумать не могли.
- Ну, - сказал учитель. - Как называется животное с пушистым хвостом, которое бегает по деревьям?
Мы немного подумали, и затем кто-то назвал кошку.
И ошибся - о кошках поэт ничего не говорит, белки - вот чего добивался от нас учитель.
Что еще было в лесу, я уже забыл. Помню, что было небо. Выйдя на поляну, можно было, если задрать голову, увидеть его; небо часто затягивалось тучами, и девушка время от времени, если я не ошибаюсь, попадала под дождь.
Я припомнил эту историю в связи с литературными описаниями природы. Мне до сих пор не вполне понятно, почему учителю показалось недостаточным описание леса, сделанное первым мальчиком. Отдавая должное поэту, мы все же должны признать, что лес был "самым обыкновенным лесом" и иным быть не мог.
Я мог бы дать подробнейшее описание Шварцвальда. Я мог бы перевести Хебеля, воспевшего Шварцвальд. На многие страницы я мог бы растянуть описание диких ущелий и обжитых долин, горных склонов, покрытых соснами, скалистых вершин, пенящихся потоков (в тех местах, где аккуратные немцы не успели навести порядок и не упрятали их в трубы или не пустили по желобам), беленьких деревушек, заброшенных хуторов.
Но есть у меня серьезное подозрение, что всего этого читать вы не станете. А на тот случай, если среди моих читателей попадутся все же люди добросовестные или, избави Бог, слабоумные, я - поскольку давно уже все сказано и написано - изложу вам свои впечатления простым языком обыкновенного путеводителя:
"Живописный горный район, ограниченный с юга и запада долиной Рейна, куда шумно низвергаются его многочисленные притоки. Горный массив состоит в основном из различных пород песчаника и гранита; невысокие вершины густо поросли сосновым лесом. Район обильно орошается многочисленными реками; плодородные равнины густо заселены; развито земледелие. Гостиницы хорошие, но туристам рекомендуется осмотрительность при дегустации местных вин".
Глава VI
Как мы попала в Ганновер. - Что за границей лучше, чем у нас. - Как в английской школе учат говорить на иностранном языке. - Как все было на самом деле. - Французская шутка для британской молодежи. - Родительские чувства Гарриса. - Искусство поливать улицы. - Патриотизм Джорджа. - Что должен был сделать Гаррис. - Что он сделал. - Мы спасаем Гаррису жизнь. - Бессонный город. - Лошадь в роли критика.
В пятницу мы прибыли в Гамбург; путешествие по морю прошло спокойно и без всяких происшествий. А из Гамбурга мы отправились в Берлин через Ганновер. Это не самый прямой путь. Объяснить, что нас занесло в Ганновер, я могу лишь словами одного негра, который объяснял суду, как он очутился в курятнике местного священника.
- Да, сэр, полицейский не врет, сэр; я был там, сэр.
- Значит, ты этого не отрицаешь? А теперь объясни нам, что ты делал в курятнике пастора Абрахама в двенадцать ночи с мешком в руках?
- Сейчас все объясню, сэр. Я отнес масса Джордану мешок дынь. Ну, а масса Джордан - добрый человек, вот он и пригласил меня зайти.
- И что дальше?
- Да, сэр, очень добрый человек этот масса Джордан. У него мы сидели, и все разговоры разговаривали…
- Понятно. Но мы хотим знать, что ты делал в курятнике пастора.
- Это-то я вам и собираюсь объяснить, сэр. Когда я уходил от масса Джордана, было уже поздно. И дернул же меня черт ступить не с той ноги! Ну, Улисс, сказал я себе, влип ты, задаст тебе твоя старуха. Ох и болтлива же она у меня, сэр, ох и болтлива…
- Ладно, Бог с ней, с твоей старухой, есть в городе и поболтливее. Если ты шел домой от мистера Джордана, как ты попал к пастору Абрахаму? Ведь это совсем не по пути?
- Это-то я и собираюсь объяснить, сэр.
- И как же ты это объяснишь, интересно знать?
- Думаю, я с дороги сбился, сэр.
Вот и мы тоже сбились с дороги.