Стоило Ирен подняться по трапу, как она почувствовала себя узницей. О том, чтобы снова вернуться на берег, не могло быть и речи. Еще немного - и судно отойдет от пристани и затеряется в океане. И она - тоже. Ирен заставила себя преодолеть этот легкий приступ клаустрофобии и присоединилась к остальным участникам путешествия, которых стюард повел вниз, чтобы показать им каюты. Вскоре она вместе с тремя девушками-соседками очутилась в каюте среди множества чемоданов и сумок. Они распределили места и стали устраиваться, стараясь уложить вещи как можно компактнее, попытались открыть и снова закрыть иллюминатор. Жюдит, видно, попала смешинка в рот, она то и дело хохотала и в конце концов заразила остальных.
- Вот увидишь, - заявила она Ирен, - этот круиз именно то, что было тебе нужно после твоей болезни. Потому что, теперь я не боюсь это сказать, ты продемонстрировала нам в начале года настоящую депрессию.
- Никому я ничего не демонстрировала… даже депрессию, - с полуулыбкой сказала Ирен.
Она познакомилась с двумя другими попутчицами - соседками по каюте. Софи была красивая блондинка, очень элегантная, но явно самовлюбленная девица. Ирен обратила на нее внимание с самого начала, потому что яркая красота Софи выделяла ее среди других девушек. Конечно, если разбирать ее по косточкам, можно было обнаружить мелкие недостатки: чересчур короткие пальцы, не слишком большие глаза. В Париже и вне его, наверное, немало девушек намного красивее, но в этом замкнутом мирке, на корабле, отправляющемся в круиз, она могла считаться первой красавицей.
Моника, четвертая девушка, была высокой и несколько анемичной. Похоже, она отказалась от мысли, что может кому-либо понравиться, и потому целиком посвятила себя Софи. Должно быть, Моника извлекала свои радости из побед, одерживаемых ее кумиром.
Наведя в каюте относительный порядок, девушки поднялись на палубу первого класса, чтобы совершить, так сказать, обход своих владений. Но тут раздался громкий гудок, и все заволновались. Девушки караулили момент, когда судно отчалит от пристани. Сердце машины забилось. Но поначалу движение было совсем неприметным, и оно ускользнуло от них - оказалось, что они уже плывут. "Сан-Хосе" начал медленно выходить из прибрежных вод, строго следуя фарватеру. Прямо по курсу виднелись мол и риф, который угадывался по пенистому гребню.
Они еще не успели выйти в открытое море, как Ирен почувствовала, что голова у нее абсолютно пуста. Похоже, на этом пароходе она не сможет ни думать, ни читать. До первой остановки в порту им предстоит плыть два дня. Кое-как осмотрев судно, Ирен уселась в шезлонге - они были расставлены в ряд на одной из палуб. И задремала. Время от времени мимо пробегали молодые люди и девушки из ее группы, носившиеся повсюду, словно расшалившиеся дети на ярмарочной площади. Встречаясь, они громко хохотали.
Покончив с ужином (третий класс - не бог весть что), девушки опять собрались в своей каюте. Они решили переодеться к вечеру. Софи примеряла юбки-макси и брюки. Жюдит разбросала по каюте свою одежду и белье. Оказалось, что кожа у нее на груди усыпана веснушками.
В этот вечер пассажиры не столько танцевали, сколько разглядывали друг друга. Похоже, на пароходе ехала еще одна группа - она была гораздо многочисленнее французской и состояла из местных жителей. Некоторые говорили по-французски. Один из них пригласил Ирен танцевать. Это был довольно высокий, седоватый мужчина лет сорока, он носил очки в массивной оправе. Во время танца партнер заговорил с Ирен. Тон у него был чуть-чуть менторский. Он оказался профессором.
Неожиданно он сказал:
- Я заметил, что в вашей группе много хорошеньких женщин.
- Не так уж и много. Просто среди туристов обычно женщины преобладают. Ваша группа, пожалуй, исключение.
- Это верно! Но в остальном я прав. В вашей группе есть хорошенькие. Я говорю со знанием дела. Уж я-то разбираюсь в женщинах - как видите, я уже немолод, и глаз у меня наметанный. А вы что, студенты?
Ирен ответила, что большинство из них имеют высшее образование и уже работают. После профессора с седыми висками ее партнером стал худой брюнет, у которого был вид печальный и в то же время не в меру экзальтированный, пожалуй, даже чуточку безумный. Тот счел необходимым сразу же сообщить ей, что он наполовину аргентинец - по матери. Затем Ирен пригласил очень красивый молодой человек с обворожительной беспомощной улыбкой. Эта улыбка вызывала желание защищать и утешать его. Уставшая от волнений первого дня путешествия, Ирен нехотя включилась в разговор. Молодой человек сообщил, что он актер.
- И вам нравится ваша профессия? - спросила Ирен, с трудом произнося слова. - Я бы ни за что не угадала, кто вы.
- Да, нравится. Меня это забавляет, впрочем, я часто корю себя: мне кажется, что я попусту теряю время. Собственно говоря, я режиссер. Но мне хотелось бы самому и писать пьесы, и ставить их. Однако, как вам известно, существует цензура. Темы, которые меня интересуют, под запретом. Вот и приходится паясничать.
Он сказал это все с той же грустной и беззащитной улыбкой, и Ирен едва сдержалась, чтобы не прильнуть к нему и не поцеловать складочку в уголке его рта.
Молодые французы тоже находили себе партнерш, но, похоже, не так легко. Иногда они, сбившись стайкой, нерешительно топтались на краю танцплощадки. Жан-Мари что-то обсуждал с Лораном и Бернаром за кружкой пива и отпускал по адресу каждой танцующей девушки плоские шуточки. Однако никто, кроме Жюдит, не пытался отвечать ему. Софи танцевала, держась прямо и надменно, точно принцесса. Ни один локон на ее голове не шелохнулся. Все взоры были прикованы к ней, но она уже привыкла к всеобщему вниманию. Руководитель группы, Жюльен, переходил от одних к другим, радуясь тому, что между французами и другой группой туристов зарождается симпатия. Мартина не отходила от него ни на секунду. У нее, видимо, еще не прошло дурное настроение.
На следующий день французы и их новые знакомые уже здоровались и перебрасывались какими-то фразами, встретившись на палубе или в кают-компании. Иностранцы часто собирались небольшими группами го в одном, то в другом углу и, судя по всему, о чем-то страстно спорили. Девушки приставали к Бернару, архитектору-бретонцу:
- Хорошо бы узнать, кто они такие. Паломники? А может, делегаты какого-нибудь конгресса? Пойди спроси.
- Почему бы вам не сделать это самим?
- Мы не смеем. Ты со своими серыми глазами цвета штормового моря можешь вполне сойти за морского волка. Вот увидишь, они еще примут тебя за капитана. И уж тебе-то они непременно все скажут.
Девушки схватили Бернара за плечи и вытолкнули вперед. Вскоре он вернулся.
- Ну что, узнал?
- Да.
- Говори скорей!
- По их словам, это группа ономастов.
- Чего-чего?
- Группа ономастов. Я хорошо расслышал. Они именно так и сказали.
- А что это значит?
- Мне неудобно было спросить.
- Надо бы послать тебя снова, чтобы ты все разузнал.
- Группа ономастов!
Чуть позднее Жюдит и Ирен встретили профессора, который церемонно приветствовал их, и Жюдит воспользовалась случаем:
- Профессор, нам сказали, что вы и ваши спутники - ономасты. Просветите нас, невежд, и объясните, что это значит.
- Нет ничего проще. Ономасты - однофамильцы или, точнее, тезки. Мы члены общества, объединяющего людей, носящих имя Хосе.
- Хосе у вас такое распространенное имя! - воскликнула Жюдит. - Да в ваше общество, наверное, входит полстраны?
- Хосе у нас и в самом деле очень много, но, кроме этого, существует еще общество Педро и общество Хуанов.
- Поэтому вы и отправились в плавание на "Сан-Хосе"? - поинтересовалась Ирен.
- Разумеется. Этот круиз организован нашей ассоциацией.
- Но женщин, путешествующих с вами, очевидно, зовут иначе? - спросила Жюдит.
- Конечно, - без тени улыбки ответил профессор. - Это просто жены мужчин, которых зовут Хосе.
- Ну что ж, так проще вести беседу. "Здравствуете, Хосе. Как ваше самочувствие, Хосе? Вы не страдаете морской болезнью, Хосе? Мне хочется с вами потанцевать, Хосе". Не нужно утруждать память.
- Может статься, кончится тем, что вы скажете: "Я люблю вас, Хосе", - заключил профессор.
- Может статься. Но кому из вас?
Вечером Жюдит не удержалась, чтобы не проделать свой эксперимент. Всем, кого встречала, она говорила: "Добрый вечер, Хосе". И прыскала со смеху.
На следующий день, вскоре после полудня, "Сан-Хосе" сделал первую остановку в порту большого острова. Судно не успело причалить, как его окружили жалкие лодчонки, где сидели мальчишки, окликавшие пассажиров. Некоторые туристы, зная местные обычаи, бросали в воду монеты. Ребятишки ныряли за ними на глубину в несколько метров и доставали монеты со дна. Ирен отошла от бортовой сетки, чтобы не видеть этой жалкой игры нищих.
Группу Хосе уже поджидал на пристани автобус. Они спешно погрузились и уехали, а французы отправились гулять по порту. Ирен казалось, что почва все еще плывет у нее под ногами.
Туристы набились в четыре такси, которые понеслись с горы на гору. Остров был вулканического происхождения и потому покрыт холмами. Вдоль дорог росли голубые и белые гортензии, которые вызвали умиление Моники. Эти цветы, сказала она, напомнили ей о детстве, проведенном на баскском побережье.
- У дедушки был дом в Биаррице, который стоял на скале, нависающей над морем. Дед был ученый-лингвист.
Внезапно за поворотом открылось побережье со множеством бухточек, кос и рифов и бескрайним водным простором. На одном из крутых виражей пассажиры повалились друг на друга, и такси помчалось вниз-вверх, как с американских горок. Шоферы устроили гонки. Вернувшись в порт, французы уселись в баре. Бармен закладывал в миксер кусочки ананаса с ликером и взбивал - получалось очень вкусно.
Пароход отплывал лишь на следующий день. Поужинав на корабле, туристы опять сошли на берег прогуляться по городу. В воздухе стоял запах цветов и фруктов. Контуры церкви в стиле иезуитов очерчивала цепочка электрических лампочек, придавая ей праздничный и нарядный вид. Лампочки окаймляли арки и изображали на фронтоне огромную пламенеющую гашу. На площади, тоже увешанной электрическими гирляндами, играл военный оркестр - моряки в парадной белой форме. Всем сразу захотелось танцевать.
Хосе появились лишь на следующий день. Автобус привез их за несколько минут до того, как подняли якорь.
Едва Ирен очутилась в море, она снова почувствовала пустоту в голове. На нее накатывали волны грусти - очевидно, это было следствие депрессии. Но к грусти примешивалась нежность, почему-то ей вспоминалась печальная и беспомощная улыбка актера. "Боже, как он мне нравится!" - сказала она себе, чувствуя, что слезы навертываются у нее на глаза.
Когда они пересекали пролив, ее окликнул один из Хосе - немолодой грузный мужчина, как ей сказали, адвокат. Он с наслаждением курил сигару, глядя на таявший вдали остров.
- Ну, мадемуазель, как вы провели время в порту?
Ирен рассказала, чем они занимались.
- В общем, тут нет ничего интересного. Этот остров словно специально создан для старых англичан.
- Они приезжают сюда, чтобы провести здесь свои последние годы?
- Нет. Их влекут сюда следы прошлого, которые хранят их заросшие пышной зеленью и цветами особняки - точно так же сами они засахарились в хересе.
- Вы как-то таинственно исчезли. Мы уже подумали было, что автобус увез вас навсегда и не видать нам больше ни одного из наших Хосе. Куда вы ездили?
- На экскурсию. Не забывайте, что мы жители этой страны. У нас ведь тут друзья на всех островах.
- Разумеется.
- Дорогая барышня, я хотел бы задать вам один вопрос, если вы не сочтете это бестактностью. Вот вы приехали сюда как туристы, и путешествие этого стоит, но что вы знаете о нашей стране, о ее политическом строе, о социальных проблемах?
- Перед отъездом я слышала, что у вас здесь были забастовки, и, кажется, довольно серьезные, - осторожно сказала Ирен.
- Я рад, что вы поняли это. Здесь происходит немало событий, но так, что посторонний может ничего не заметить. Никакой информации не существует. От нас даже не требуют молчания, за многие годы мы к нему и так привыкли. Наша жизнь - это, в сущности, гражданская смерть. Вот почему мы были очень рады встретить французов. Ведь вы для нас - символ страны революции, страны свободы.
- Только сами мы давно об этом забыли.
- Существуют, конечно, и другие символы революции. Мои молодые друзья ориентируются на более современные образцы, но для такого старого либерала, как я, ваша Декларация прав человека - величайшее достижение человечества.
Стряхнув пепел сигары за борт, он повернулся к Ирен и тихо сказал:
- Здесь орудует гестапо плюс инквизиция.
Этот разговор ничем не отличался от тех, какие вели другие французы с другими Хосе. Постепенно туристы поняли, что ономастов связывает нечто большее, чем дружба. В условиях диктатуры их общество служило прикрытием для оппозиции.
- У меня создалось впечатление, что они используют этот круиз как предлог, чтобы объехать острова и встретиться со своими единомышленниками, - сказал Жан-Мари, который постучался к девушкам, желая поделиться своими мыслями относительно Хосе. Он говорил тихим голосом, что делало их всех похожими на заговорщиков. Впрочем, это не мешало каждому заниматься своим: Жюдит, сняв лифчик и повязав грудь шарфом, вертелась перед зеркалом, Софи продолжала покрывать черным лаком ногти на ногах, Моника писала что-то на открытках, купленных в порту, а Ирен изображала мадам де Рекамье - лежала на верхней койке, слегка изогнувшись, и было непонятно, дремлет она или слушает их беседу.
- Кто из них руководитель? - спросила Моника.
- Держу пари, это профессор, - сказала Софи.
- Нет, - сказала Жюдит, - скорее, тот худой, нервный.
- Наполовину аргентинец?
- Ах, он и тебе сообщил об этом?
- А может быть, старый адвокат? - предположила Моника.
Ирен подумала об актере.
- У них есть один красавчик, не знаю, как вам его описать.
- Не трудись, - сказала Жюдит. - Стоит ему улыбнуться, и ты таешь.
- Он актер.
- Он так хорош собой, - продолжала Жюдит, - что ему под стать только одна Софи.
- Но ты не знаешь моих вкусов, - сказала Софи. - Позволь уж мне самой выбирать.
И она с удвоенным усердием стала мазать лаком ногти. Когда она вытянула ногу, мягко обозначились мышцы бедра.
Ирен подумала, что ни один мужчина не мог бы остаться равнодушным к этому совершенному телу.
- У меня такое впечатление, - сказал Жан-Мари, - что вы не на шутку заинтересовались этими Хосе. И похоже, каждая уже сделала свой выбор - знаю я вас.
- А что еще прикажешь делать на этом чертовом корабле? - парировала Жюдит.
- Итак, французские мальчики вас не вдохновляют? Заметьте, я вовсе не осуждаю вас. Жюльена, нашего руководителя, крепко прибрала к рукам жена, эта ревнивая особа. Лоран - славный малый, но, видимо, из богатой семьи и слишком благовоспитан. Бернар…
- …грустный, потому что он бретонец, - хором подхватили девушки.
- А ты, - сказала Жюдит, - ты странная личность. Не знаю, к какому типу людей тебя и отнести.
- Меня? Я дилетант. Прожил два года на Таити. Затем понял, что, если я оттуда не смотаюсь, мне крышка. Там человеку доступны все пороки. Очень скоро перейдешь на девочек, потом на мальчиков. Я вернулся во Францию, нашел работу в экспортной фирме. Живу возле Зимнего цирка, мне там очень правится. Я люблю сидеть в бистро, которое облюбовали клоуны и акробаты. В цирке меня беспрепятственно пускают за кулисы.
- Кончится тем, что ты заведешь роман с наездницей или воздушной акробаткой, - сказала Жюдит.
- Почему бы и нет? Я ведь со всеми перезнакомился. Самая интересная женщина, какую я встречал, - мотоциклистка, исполнительница номера "Стена смерти". Знаете, в большом железном шаре? Она выступала с двумя партнерами, а потом у нее родился мальчик. И ни одна душа не знает, кто из двоих его отец…
- Послушай, - прервала его Ирен, - я уже слышала этот анекдот, но только в нем фигурировали два летчика.
Жан-Мари не обратил внимания на ее колкость и продолжал:
- Соседство цирка сказывается на всем квартале. Неподалеку от цирка живет один человек, к которому я захожу играть в карты или в какую-нибудь дурацкую игру, например в лото или в лошадки. Он передвигается в кресле на колесиках. Это бывший человек-пушка. Не понимаю только, почему говорят "человек-пушка", а не "человек-снаряд". Однажды он упал мимо сетки и сломал позвоночник. Он зарабатывает себе на жизнь, штампуя конверты. Только вдумайтесь - человек, который совершал воздушные полеты.
- И общение с ним не угнетает тебя?
- Нет. Он довольно жизнерадостный.
- Что ни говори, ты избрал странный образ жизни, - сказала Ирен. - Контора и цирк - одно с другим как-то не вяжется.
- Не будь цирка, я подох бы со скуки.
В следующем порту их опять встречали дети, которые ныряли за монетами. И опять автобус ждал Хосе на набережной. Они пригласили нескольких французов поехать вместе с ними в знак дружбы, а быть может, потому, что им было выгодно появиться здесь в обществе граждан страны, издавна считавшейся родиной демократии. Ели они на банановой плантации. На встречу с Хосе собралось так много людей, что она превратилась чуть ли не в митинг. Профессор произнес речь, в которой прозвучало много слов с окончанием на "cion". Тем временем адвокат старательно ел. Он жевал медленно, но без передышки.
Туристы осмотрели плантацию. Банановые пальмы были в цвету.
- Вот это зрелище! Девушкам сюда следовало бы вход запретить, - сказал балагур-профессор.
И только тут все обратили внимание на то, что цветы банановых пальм напоминают огромные фиолетовые фаллосы.
Некоторые туристы делали снимки. В группе было два или три человека, которые фотографировали все подряд.
- Чтобы потом все это долго снилось, - сказал профессор.
На обратном пути старый адвокат закурил в автобусе сигару, к явному неудовольствию французов. Мартина, жена руководителя группы, рассердившись, стала громко возмущаться, надеясь, что ее замечания дойдут по адресу, но адвокат, погрузившийся в какие-то свои мысли, невозмутимо продолжал дымить, разглядывая проплывающие за окном горы и долины.
Софи и актер сидели рядом. Актер говорил без умолку, и Софи, похоже, внимала ему.
- Ну вот, - сказала Жюдит, - кажется, идеальная пара и складывается.
- Складывается, - повторил за ней Жан-Мари свистящим шепотом.
- Они времени зря не теряют, - добавила она. - А мы-то, неужели мы так и останемся за бортом?
- Ты решила найти замену Крике? - спросила Ирен.
- Нет, но, поскольку он покидает меня на лето и едет с мадам и детьми в Сабль-д’Облон, я пригрозила ему не упускать случая, если таковой представится. Впрочем, похоже, его это не волнует.
- Ты напрасно теряешь с ним время. Ведь годы проходят.