– Погляди, вот наша стоянка.
Я увидел множество белоснежных шатров, украшенных золотыми полосами и расположенных правильными рядами. Я обрадовался, потому что обессилел от зноя и верховой езды.
– Мне очень жарко, и я хочу пить, – сказал я, и провожатый ответил:
– Ничего, скоро ты будешь там, где прохладно, и сможешь вдоволь напиться воды, но смотри, ты должен вести себя очень учтиво.
Когда мы подъехали к самому лагерю, я увидел других воинов, выстроившихся шеренгой. Ростом они были в три раза выше, чем обычные люди, очень сильные на вид, красивые молодцы. У каждого было золотое украшение на лбу, золотые нагрудники и наколенники. Все держали ружья дулами вверх, и ружья эти были начищены до яркого блеска.
Приблизившись, я услышал музыку и пение, высокие воины повернулись кругом и пошли строем, мы последовали за ними. Я начал смеяться, потому что не мог понять, где нахожусь, сплю я или бодрствую. У шатра моего провожатого я спешился и увидел начальника воинов, выкликающего их имена по списку. Я сел, и они потребовали, чтобы я почитал из своей книги. Я сказал:
– Объясните мне, где я нахожусь и что со мной случилось.
Они ответили:
– Завтра рано утром мы отправимся в нашу родную страну; когда прибудем туда, ты окажешься там, куда хочешь попасть.
Вскоре наступила ночь, и я очень проголодался. Вдруг явился слуга со свечой и, коснувшись меня, спросил:
– Как ты поживаешь?
– Очень хорошо, спасибо, – ответил я.
Он принес мне большое блюдо палау – риса с мясом.
Мне показалось, что кто-то уже ел из этого блюда, и я спросил:
– Кто взял себе часть отсюда?
Потому что мне не нравилось есть после другого человека.
Он сказал:
– Я слуга правителя, и здешний обычай требует, чтобы вначале давали есть его высочеству, а что останется – всем прочим.
И вот, когда остальные начали есть, я присоединился к ним и наелся досыта. Кончив, я увидел, что нахожусь в доме; в комнате был свет, и со мною там находилось несколько человек. Я почитал им из книги, и они были этим очень довольны. Они попросили того, кто опекал меня, не забирать меня в его страну, а оставить с ними. Но он сказал:
– Я боюсь, Аллах разгневается на меня, если я его не возьму; он должен отправиться со мной.
Утром я услыхал, как трубит множество горнов и звучит красивая военная музыка, и провожатый сказал мне, что войско выступает в поход. Я увидел, как снимали все шатры, скатывали их и грузили на верблюдов, но затем люди сделались молчаливы и печальны. Животные стояли навьюченные, готовые пуститься в путь, и воины были в походном порядке, но в лагере царила зловещая тишина. Я спросил провожатого, в чем дело, но он знаком приказал мне молчать. Я сильно рассердился и ударил его в бок. Он перенес удар очень спокойно, но мои пальцы тотчас же страшно заболели, и я закричал от этой муки.
Тогда слуга голых мужчин пришел с чашкой и подал мне ее с такой же ласковой улыбкой, как раньше. И опять я не желал пить, но он сказал:
– Как знаешь, тогда твои пальцы и дальше будут болеть.
Я выпил, и боль прошла.
Я горько заплакал, и кто-то спросил меня, из-за чего я лью слезы. Я объяснил:
– У всех этих людей такой несчастный вид. Почему?
– Потому что мы собираемся в поход, – ответили мне, – но должны ждать двух слуг, которых нет. Их ищут. Мы слышали, как протрубил горн. Пора отправляться, но их нет. По звуку горна все должны быть готовы, но этих людей не нашли. Мы ждем.
Пропавшие были фурраши (слуги верховного владыки). Но вот снова протрубил горн, оповещая всех, что их отыскали. Их привели к правителю, который сидел под открытым небом на красивом троне. Воины и прочие люди стояли вокруг, скрестив руки на груди, и я был среди них. Правитель был очень хорош собой – рослый, сильный молодой человек с длинными усами. Там все были из одной страны, и на всех была сходная одежда.
Правитель спросил слуг, где они пропадали.
Они ответили:
– Мы ходили в деревню покупать яйца и другую пищу для похода.
Правитель промолвил:
– Два дня назад я приказал, чтобы сегодня утром по звуку горна все были готовы выступать, а вы заставили нас дожидаться.
И он приказал выдрать им бороды. Они умоляли его пощадить их и не бесчестить перед всем народом. Но правитель велел убрать их с его глаз. Воины утащили их, по-прежнему молящих о пощаде, и приговор был исполнен; правитель, кроме того, приказал, чтобы они шли на родину пешком, а не ехали верхом.
Тут я услыхал грохот, с которым не смог бы сравниться и самый оглушительный гром, и от страха сердце мое ушло в пятки. Я увидел необъятную вереницу пушек на конной тяге. За ними двинулась пехота, за ней всадники, последними шли верблюды с кладью. И вновь я услышал пальбу множества пушек, вслед за которой заиграла прекраснейшая музыка, но внезапно все это грандиозное шествие исчезло, и я остался в дикой местности один. Я был сильно напуган и начал бродить, пытаясь найти воинов, но кругом было полное безлюдье и безмолвие, и вскоре мои пустые усилия меня утомили.
Я стоял под деревом и думал, что же мне делать. Тут кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел, что это тот самый слуга колдунов, а я не стою, а лежу в той самой комнатке, что была моей тюрьмой. Было темно; слуга вышел со свечой. Вначале я чувствовал великую печаль. Мне казалось, что я мог уйти с войском и избавиться от моих мучителей, и некоторое время я лежал и дивился их внезапному исчезновению; потом у меня заболел живот, как болит при поносе.
Когда я вернулся в комнатку, где меня так долго держали взаперти, я очень горько заплакал.
– Чем я провинился? – вопрошал я. – Я никому не желал зла, так за что же меня тут заперли?
– Ты сам виноват, – отозвался слуга. – Почему не стреляешь в яйца?
Я ответил:
– Если я промахнусь, мне будет еще хуже, чем сейчас; и я не верю тебе, я боюсь, что и ты обманываешь меня.
Слуга вышел и вскоре вернулся с другим человеком, который стал размеренно ходить взад-вперед по комнате, не говоря ни слова. Я спросил слугу, почему этот человек так молчалив, и тот ответил:
– О! Он разговаривает и смеется с теми, кто с ним знаком. Делай в точности то, что я тебе скажу, и он будет и беседовать, и шутить с тобой, потому что он очень забавный малый.
После этого слуга вышел и вернулся с тазиком горячей воды. Дав его мне, он велел вылить воду молчуну на голову.
– Нет, – возразил я. – Так я ошпарю его, и он рассердится.
– Делай как я говорю, – сказал слуга, – и поймешь, обманщик я или нет.
Я вылил воду человеку на голову, и он развалился на части. Я увидел, что это был всего-навсего хитроумный механизм, оклеенный бумагой. Под ней он весь был из дерева, а суставы – из чего-то похожего на каучук. Рассыпавшись так неожиданно, молчун сильно позабавил меня, и слуга спросил:
– Ну что, теперь ты мне доверяешь? Теперь выстрелишь в эти яйца?
Я пообещал поступить так при первой возможности и спросил, кто эти четыре старых колдуна.
Он ответил:
– Они называются "муннаджум" или "сахар". Они постоянно живут в диких местах и знают толк в астрологии и разнообразных чудесных тайных искусствах.
В ту ночь я увидел около постели и свое ружье, и пистолеты, и саблю. Я аккуратно зарядил ружье и стал с нетерпением ждать появления яиц.
– Ну, неси их теперь, – сказал я. – Я готов. Или останусь жить, или умру.
– Не спеши, – промолвил слуга. – И не будь так уверен, что освободишься.
Меня грызло нетерпение. Наконец он принес коровий помет и поджег, и я приготовился к меткому выстрелу. Я сидел, взведя курок ружья и положив его себе на колено. Вскоре я увидел среди угольев алое сияние. Я твердо прицелился и выстрелил. Комната мгновенно наполнилась дымом, и я почувствовал скверный запах. Поднялось второе яйцо. Я был к этому готов и снова выстрелил – с тем же результатом. Возникло еще одно яйцо, и я нажал на курок в третий раз.
После этого выстрела я оглядел комнату. Около меня лежал каравай хлеба, дверь была отворена. Я вышел наружу, но там никого не было. Колдунов и след простыл. Я увидел своего коня: привязанный, он стоял там, где я его оставил. Бедняга очень исхудал, он рыл землю копытом в поисках кореньев. Он выщипал всю траву, сколько позволяла привязь.
Я вернулся в хижину, но никого там не нашел, что показалось мне очень странным. Там была только одна маленькая каморка.
Я постепенно приходил в себя. Я понял, что мы – я и мой конь – остались в этой глуши одни. Какое облегчение, какое освобождение! Мне не верилось, что я наконец свободен; я вскочил на Занги, просто чтобы поездить туда-сюда и убедиться, что меня больше не держат никакие ужасные чары. Я проделал несколько кругов, и с каждой минутой во мне росла уверенность в подлинном избавлении. Затем я вернулся к хижине, где перенес все эти страдания, но спустя малое время снова сел на коня, чтобы как можно быстрее покинуть это злосчастное место. Я приложил руку к груди, и тут обнаружилось мое главное несчастье: и кольца, и все деньги пропали! Я не мог просто так смириться с потерей сокровища, приобретение которого стоило мне стольких усилий. Пятьсот фунтов – не пустяк. Я завел коня прямо в хижину и проспал в ней ночь.
Утром я попытался найти другие комнаты, которые появлялись в моих грезах… или как могут назвать эти видения люди более сведущие, чем я?
Я быстро убедился, что других помещений, кроме этой каморки, здесь нет и что деньги мои исчезли бесследно.
– Что ж, – сказал я наконец, – что пропало, то пропало.
И, взяв каравай, который мерзавцы, смилостивившись, оставили мне, сел в седло и двинулся в пустыню.
Приведенный здесь рассказ Фаранги Бача может показаться читателю дичайшей нелепицей; не исключено, что так оно и есть. Два обстоятельства делают его интересным. Во-первых, предшествующая ему история о том, как мальчик рос в Афганистане, звучит правдоподобно и соответствует истине во всех деталях, поддающихся проверке, включая многие привходящие частности. Во-вторых, сходные с этим рассказы о встречах с афганскими колдунами звучали неоднократно. Хотя афганцы и жители других стран редко им верят, необъяснима близость этих рассказов между собой – близость большая, но все же не настолько большая, как если бы одни послужили источником для других. Костяк истории, как правило, составляет то, чего можно было бы ожидать, если бы события и правда произошли, при этом зачастую на него нанизываются поразительно подробные, мельчайшим образом детализированные описания "колдовских" деяний…
Ирландец… Таинственное путешествие
Я встретился с моим старым другом Мирзой и тремя молодыми искателями истины на условленном месте не слишком близко от пакистано-афганской границы. Мирза до этого снабдил меня полным одеянием муллы: на мне были мешковатые штаны, очень длинная рубаха навыпуск, полы которой спускались ниже колен, нижняя рубаха, шарф, маленький тюрбан, кушак и сандалии чапли. Все эти вещи были изрядно поношенные, и некогда белая рубаха выглядела так, будто ее на долю секунды окунули в светло-голубую краску. Наконец, на плечи у меня было накинуто большое покрывало, одним концом переброшенное через левое плечо. Экипированный таким образом, с маленькими янтарными четками в руках, я перед зеркалом моей комнаты в Карачи отрепетировал ряд выражений лица (большей частью хмурых).
Я конечно же не мог произвести впечатление такого мусульманского богомольца, который полностью отринул все мирское: несмотря на приличных размеров бороду, на мне все-таки были наручные часы и носки. В заплечном мешке у меня лежали кое-какие необходимые вещи: дешевый компас, чтобы определять перед молитвой направление на Мекку; маленький, завернутый в красную ткань амулет, оставшийся от паломничества к одной святыне; сильно потрепанный Коран, напечатанный в Индии литографским способом и тщательно укутанный в большой головной платок; холщовый мешочек с сосновыми орешками; ножницы; зубочистка и прочие мелочи.
Письменных принадлежностей я с собой не взял, потому что изображал человека почти некоммуникабельного – муллу, готовящегося стать суфием. Я будто бы дал священный обет, чтобы, согласно установленному религиозному обычаю, выяснить, буду ли я принят в сообщество дервишей. Целью этой "легенды" было оградить меня от лишних разговоров. Обет заключался в том, чтобы бесконечно повторять определенные фразы в соответствии с указаниями, данными в знаменитой книге о религиозно-магических обрядах "Джавахири Хамса" ("Пять драгоценных камней") – книге не вполне ортодоксальной и вместе с тем скрытно почитаемой многими.
Идея Мирзы – изобразить меня своего рода знатоком этой книги – была хороша для того, чтобы я мог свободно перемещаться по афгано-пакистанской приграничной территории и дальше по Афганистану. Существует много вариантов "Джавахири Хамса" – почти все на фарси, но попадаются и на урду Книга, как правило, издана литографским способом, не очень хорошо, на посредственной бумаге. В конечном счете вся она восходит к средневековым арабским сочинениям марокканца аль-Буни и араба Ибн аль-Хаджи; некоторые энтузиасты годами сличали свои экземпляры в надежде, что смесь магических процедур и священных фраз принесет им такие же результаты, каких добились (так, по крайней мере, гласит предание) мавританские маги.
Репутация книги бросает отсвет на тех, кто ее изучает. Не всякому хочется прослыть дилетантом от оккультизма, и поэтому исследователи "Пяти драгоценных камней" встречаются не часто или предпочитают не афишировать свой "тайный порок". По словам Мирзы, он помнит человека, о котором год за годом шла слава великого знатока "Джавахири Хамса". Вот и я был причислен к поклонникам этого удивительного сокровища.
Не все в Индии, в Пакистане, на земле пуштунов и в Афганистане знают и понимают суфиев. Уроженцы этих стран зачастую настроены враждебно друг к другу. Но кто не слышал о дивной книге "Пять драгоценных камней"? Если такой и найдется, в любой толпе его будет кому немедленно просветить.
Так что моя роль в общем и целом состояла в том, чтобы изображать из себя этакого полумага в полутрансе, сопровождающего (или в сопровождении) людей, имеющих либо такие же, либо суфийские наклонности. Практически на любой вопрос я мог отвечать одной и той же фразой: Касам хурдум (Я дал обет). В трудных ситуациях выручать меня должны были спутники. Я достаточно знал фарси, чтобы понимать большую часть сказанного, и это должно было помочь мне верно реагировать на происходящее.
Как только я пришел в караван-сарай, Мирза познакомил меня со своими друзьями и сказал, что мы не пойдем обычными маршрутами. Мы просто пересечем ночью границу, полагаясь на случай. Шансы, что мы при этом ни на кого не наткнемся, весьма высоки. Мне показалось, что едва ли кто-нибудь из нашей группы хоть раз видел в жизни паспорт, и все проявили одинаковое желание избежать официальных контактов. Трое искателей истины находились в полном подчинении у Мирзы, и у меня ни на миг не создалось впечатления, что они считают меня чужеродным элементом в своей среде.
Мы собрались в десяти с небольшим милях от границы, в точке, где сходилось несколько дорог. Поэтому для посторонних версия была следующая: после посещения маленького святилища, удобно расположенного у дороги, мы, вместо того чтобы идти прямо, повернули направо и двинулись обратно в глубь Пакистана. Такое объяснение наших передвижений получили бы те, кому пришло бы в голову о них спросить. Поначалу я думал, что версия должна была ввести в заблуждение владельца чайханы в караван-сарае, но вскоре понял, что ошибался. Когда мы сидели у стены в пустой комнате, прислонясь к своим собственным узлам, и ждали вечера, Мирза позвал владельца выпить с нами чаю.
– Сколько у тебя с собой денег, мулла-сахиб? – спросил он.
Я перестал бормотать свою вазифу и нахмурился. Я не знал, что у него на уме, но вынул две с половиной тысячи рупий, которые у меня были, и протянул ему. К моему замешательству, он передал эту солидную сумму владельцу.
– Мы их заберем на той стороне, – сказал мне Мирза.
Владелец прижал руку к сердцу. Ни расписок, ни пересчитывания денег. Так работает здешняя банковская система – если работает!
О подробностях нашего перехода на ту сторону границы я, как выражаются в некоторых кругах, комментариев давать не буду. Целью нашей были суфийские общины, получившие название от одной центральноазиатской реки. Но об этом чуть позже. Вначале о происшествии. Едва мы той ночью сошли с дороги, чтобы пересечь участок голого твердого песка в местности, где нам не положено было находиться, как, хрустя "пустынными" шинами, подъехал военный грузовик. Не дожидаясь того, чтобы нас высветили его фары, Мирза и его товарищи закружились в бешеном танце с воплями и гиканьем, как заправские дервиши. От неожиданности я застыл посередине. Пакистанский водитель остановился было, но тут же уехал, крикнув: Пагаль-лог! (Сумасшедшие!)
Амударья – так зовется эта великая река, образующая на протяжении четырехсот миль северную границу Афганистана. За ней лежит Советский Союз, в который входят утраченные туркестанские земли, где некогда процветал суфизм. Российское проникновение в центральноазиатские ханства – явление не новое; столкнувшись с натиском Запада в лице царского режима и с необходимостью развивать суфийское учение, чтобы оно в каких-то отношениях пришло в соответствие с современностью и ее технологическими новшествами, суфии в начале XX века стали перемещаться в глубь Афганистана. Некоторые из старейших сообществ существовали в районе Гиндукуша и до этого. Те же, что перебрались в Афганистан теперь, взяли себе имя Амударьи, которым стали обозначать и свое учение. Так они увековечили в имени пересечение реки и свое заречное происхождение.
Река Аму (Амударья на фарси) на большинстве карт называется Окс. Эмигрантские суфийские группы будет удобно называть "сообщества Амударьи": выражение "суфии Окса" звучит менее удачно. Их также называют "братство Сармун" – от кодового слова, означающего "пчела" и относящегося к одному из их ритуалов.
Хотя суфии не любят пускаться в исторические или географические обсуждения своего культа, не приходится сомневаться, что ритуалы и идеи, на которые делают упор группы Амударьи, отличаются от тех, что выработаны в других местах, за исключением старых афганских суфийских братств. В некоторых отношениях амударьинские ритуалы и методы весьма сходны с теми, что практикуются другими братствами, но более четко организованы. Например, привычка составлять сложные слова из слогов других слов, которую они подняли на уровень утонченного искусства. Другая черта этих групп – сосредоточенность на вере в то, что суфийский путь – единственно подходящий для распространения по всему миру. Следует упомянуть также учение о том, что именно отсюда должны разойтись во все стороны суфийские принципы и что они должны быть усвоены во всех сообществах.