Память
Я помню, как Акбар хватает меня обеими руками и не выпускает. Я пытаюсь вырваться, но он слишком крепко держит.
Он говорит, что мне надо кое-что для него сделать. Хорошо, Майя? – говорит он прямо мне в ухо. И я его понимаю.
У меня колотится сердце, как попавшаяся в силки птица. Но я не могу отказать. Голос у него певучий. И настойчивый. Отказать я не могу.
Майя! Нет! Не надо!
Я бросаюсь навстречу тому, другому голосу, но руки держат меня за талию. Я открываю рот. Из него рвется слово, имя – и застревает в горле.
Акбар берется за конец моего сари и тянет на себя.
Сердце
Сердце отсчитывает время в пустоте.
Один. Два.
Восемь. Девять.
Семнадцать.
Щелк.
Вот, Майя, я вернулся. Прости меня.
Двадцать один.
Не знаю, что тебе сказать.
Двадцать четыре.
Прямо сам не свой.
Двадцать семь.
Нет. На самом деле, знаю. Я люблю тебя.
Тридцать один.
Я люблю тебя, Майя.
Тридцать два.
И я не уверен, видел я что-то или нет.
Тридцать шесть.
Может, вы просто мне приснились. Ты и Акбар. Но на кровать я все равно не лягу.
Сорок три.
Потому что, когда мы найдем твоего отца, а мы его обязательно найдем, я захочу посмотреть ему в глаза и увидеть, что он знает, что я до тебя не дотронулся. И, поверь, он будет знать правду. Мне нужно, чтобы твой отец меня уважал.
Пятьдесят пять.
И чтобы я сам себя уважал.
Пятьдесят девять.
И чтобы ты тоже.
Невозможно до бесконечности сдерживать дыхание. Иногда приходится делать вдох.
Иногда
Приходится. Не дотрагиваться.
Тело
Моей коже больно. Она растягивается на все пространство, разделяющее наши тела.
Нам нельзя быть так далеко друг от друга.
Мое тело уносится вслед за ним. В дебри города, где он разыскивает моего отца.
Сандип думает, что надо поискать в сикхских храмах. В храме Ракаб-Гандж у ночного рынка. В Маджну-Ка-Тила на берегах Джамны. В Бангла-Сахиб.
В святых гурдварах тебе не будут рады, Сандип.
Но я ведь принесу добрую весть. О тебе, Майя.
Ты принесешь трагедию. Напомнишь о тех, кого так и не нашли.
Нет, не трагедию, а надежду. На то, что все поправимо. Они сразу увидят это.
Они сразу увидят, что ты индус.
Уплата долга
Я спорила с ним.
Это мой отец, а не твой.
У тебя нога, как воздушный шар, Майя.
Я могу опереться на тебя.
Ты еле ходишь.
Мы пойдем медленно.
А если придется побежать? Нет, Майя, ты остаешься.
Я не для того позвала тебя с собой в Дели, чтобы сидеть в номере, пока ты разыгрываешь из себя героя!
Я не собираюсь разыгрывать героя, Майя. Я хочу уплатить долг.
Какой еще долг? Ты же ничего плохого не сделал. Человек же не виноват, что у него одна вера, а не другая.
Кто знает, может, если бы я жил в Дели, то тоже размахивал бы палкой? Угораздило бы меня родиться здесь, участвовал бы в безумии вместе со всеми?
Разве от географии и религии зависит, будет человек убивать или нет? Может, скорее, от его характера?
Но мой же характер никто не испытывал! Я не знаю, хватило бы мне смелости и благоразумия.
Скажи мне, Сандип, это из-за твоей сестры? Из-за твоих родителей? Это перед ними ты думаешь, что виноват? Но ведь не из-за тебя же Акбар стал таким!
Сандип качает головой. Непонятно, соглашается он со мной или нет.
Прошу тебя, Майя. Дай мне это сделать. Не из чувства вины, а из сочувствия.
Ладно, Сандип. Но запомни: если ты не вернешься, у меня в этой стране не останется больше никого.
O счастливых финалах
Он притягивает меня к себе. Его рука скользит снизу вверх до моего затылка. Потом спускается обратно вниз. Большой палец ныряет под край сари. Он целует меня, пока не проходит страх. Но печаль все равно остается.
Ты веришь мне, Майя?
Да.
Тогда ты должна поверить, что я вернусь.
Ты понимаешь, что эти слова я уже однажды слышала?
Все закончится хорошо. Вот увидишь.
Счастливых финалов не бывает, Сандип. Когда что-то заканчивается, это значит, что-то навсегда ушло.
Майя, я вернусь. Еще до зари.
Что предстоит
Он уходит, у него с собой паспорт бапу. В конце коридора останавливается, в последний раз смотрит на меня. Я запоминаю оба лица: черно-белое паспортное фото, растерянную улыбку Сандипа.
Как уберечь человека от того, что ему суждено?
Моя мама попыталась это сделать. Я никогда не войду в ваш храм, Амар. В эти, как ты говоришь, "врата, ведущие из тьмы невежества". Оставайся при своей вере, но не среди своих единоверцев. И тогда я выйду за тебя.
За семнадцать лет бапу ни разу не переступил порога гурдвары.
Я буду ждать тебя, – сказала я Сандипу. – Но только до утра.
Потому что мне предстоит побороться с собственной судьбой. Через восемнадцать часов я собираюсь дохромать до дверей канадского консульства. Если Сандипа со мной не будет, я упрошу отправить меня домой одну.
В пустынный простор прерий.
Что осталось
Я лежу на кровати и неглубоко дышу. Вдох. Выдох. Скрещиваю руки на плоской груди. Вдох. Выдох. От меня почти ничего не осталось.
(Поэтому Сандип сказал "нет"?)
В любом месте я могу обхватить свою руку двумя пальцами. Мой таз – как пустая миска. Его острые твердые кости выпирают под простыней, как два кулака перед дракой.
Узнает ли меня бапу?
Я лежу и жду, придавленная серым воздухом. Ночь усмиряет город. Укладывает его жителей голой кожей на мостовую. Сонных. Сломанных.
Я прислушиваюсь к его движениям. Как он удаляется по улицам Дели. Восходит по священным ступеням храмов.
(Забыла ему сказать, что в гурдвару положено входить с покрытой головой!)
Я воображаю, что отдала Сандипу свою полусикхскую кожу. Обернула его, как броней, которая защитит и спасет его.
И тут я вспоминаю, как все тогда было.
Сари
Майя, снимай.
При тебе – никогда, – хочу сказать я. Но слова застревают в горле, как кусок яблока.
Снимай сари. Майя, быстрее.
Он не кричит. Он не сердится. Но я чувствую, как его сердце бьется о мою спину.
Живее, – шепчет он. – Живее.
Я подчиняюсь. Голос Акбара звучит настойчиво. И я понимаю, что он прав. Он берется за конец сари, а я кручусь на месте, разматывая ткань, пока вся она не оказывается у него в руках.
Слушай внимательно. – Голос у него низкий. Спокойный. – Делай, что я тебе скажу. Я сейчас кину тебе Майино сари.
(Кинет мое сари?)
А ты крепко за него схватишься. Понятно?
(Нет.)
Сандип! Отвечай: тебе понятно?
И только теперь до меня доходит. Акбар обращается не ко мне.
Сандип тонет. В зыбучем песке. В панике размахивает руками.
Майя!
(Сандип, скажи, что понятно!)
Акбар разматывает свой тюрбан. Связывает его одним концом с сари.
Лови! – кричит он. – Намотай конец на руку!
(Пожалуйста, скажи, что понятно!)
Он снял с меня сари, чтобы бросить спасительную веревку брату.
10 декабря 1984
Джива!
Я открываю дверь, чтобы прекратился этот яростный стук.
По лицу Сандипа льет пот. Мокрые волосы лезут в глаза. Липнут ко лбу. Он в крови?
Он держится за левый бок. Ему тоже сломали ребро? Но он улыбается. Все белые зубы на месте.
Он отступает в сторону.
В коридоре моргает и негромко жужжит лампа дневного света.
Под ней стоит человек. Съежившийся и сутулый.
(А не высокий и статный, как мой отец.)
Волосы коротко стрижены.
(А не длинные, какие были у моего отца.)
Через всю щеку – свежий шрам. Широкий и глубокий. Палкой? Ножом?
(Кровь за кровь!)
На лице отпечатались боль и горе.
А глаза. Его глаза, утонувшие в черных кругах.
Эти глаза. Они горят.
Нет
Это мой отец? Или только его оболочка?
Сандип становится позади человека. Кладет руки ему на спину, как будто поддерживает, чтобы тот не упал. Наклоняется ему к самому уху и повторяет одно слово. Имя. Которое я почти забыла.
Джива. Джива. Это Джива, ваша дочь.
Потом он распрямляется. Такой высокий. Сандип такой высокий. Должно быть, с нашей первой встречи он подрос. Почему я этого раньше не замечала?
Это правда она, – говорит Сандип. – Ваша Джива.
Он слегка подталкивает человека в спину.
Мужчина стоит между нами, как щит.
Сандип смотрит мне в глаза.
Это Майя, – говорит его взгляд. – Девушка, которую я люблю.
Девушка, которую вы хотите у меня отнять.
Нет! – кричу я.
Сандип делает шаг назад. Его глаза продолжают говорить со мной.
А чего ты ждала, Майя?
Чего я ждала?
Чего я ждала?
Не этого.
Только не этого.
У Сандипа по щекам льются слезы. Целый поток отчаяния. Ему так больно, что вот-вот вместо слез потечет кровь.
Я ждала, что ты навсегда будешь со мной, Сандип.
ВОТ ЧЕГО Я ЖДАЛА. Вот во что верила эта глупая девчонка!
Она не знала, что ей придется выбирать.
Но мы слишком молоды, мери джан. Мы просто слишком молоды.
Моя любовь
Он отступает в глубь коридора, в бледный голубоватый свет. Он как бы становится меньше, его всё хуже видно на фоне выкрашенных зеленым стен.
Не уходи, Сандип! Прошу тебя!
Человек надвигается на меня. Заполняет собой дверной проем. Подходит почти вплотную.
Пожалуйста, подожди! – кричу я. – Подожди чуть-чуть, бапу.
Потому что мальчик, которого я люблю, исчезает. Проваливается в туннель. Пропадает из поля зрения. И от этого у меня горит кожа!
Но отец не может ждать. Грудь вздымается и опадает. Щеки мокрые от слез. Знакомые руки дрожат, тянутся ко мне.
Подожди.
Он обнимает меня. Вцепляется в меня, как утопленник.
Подожди.
Я с трудом высвобождаю руку. Протягиваю туда, где сгущается тень.
Подожди, Сандип!
Бапу берет меня обеими руками за голову и прижимает к груди, и я вижу только белизну его рубашки, вдыхаю только потный запах ужаса и избавления, ощущаю только биение двух сердец, готовых разорваться.
Мы мечтали об этом миге. О встрече, на которую оставалось все меньше надежд. Слезы отца стекают по плечам дочери. Дочь рыдает на груди у отца. Это любовь. Это настоящее. Но теперь этого мало.
Когда отец разжимает объятия, Сандипа уже нет.
Моя радость и моя печаль! Тот, кого я люблю. Тот, кого потеряла.
Пусть идет, Джива. Я наконец с тобой.
Жива
Мое лицо – в ладонях у бапу. Он поворачивает мою голову из стороны в сторону. Любуется волосами.
Бог снова нас соединил. Возблагодари Бога, дочь. Возблагодари за то, что ты жива.
Бог тут ни при чем, бапу. Это все Сандип.
Но ведь это Бог послал нам этого мальчика? Да? Возможно, ему это было предназначено.
Нет, бапу. Скорее, это он был предназначен нам.
Перемены
Мы больше не похожи на тех, какими были раньше.
Ты права, Джива. У нас теперь нет волос. – Он нервно смеется. Крепче сжимает мне руки. – И, наверно, теперь мы хуже знаем друг друга.
Это похоже на правду. Он уже не тот энергичный, порывистый мужчина, который шесть недель назад оставил меня в номере гостиницы. Теперь он разговаривает медленно и только на пенджаби, взвешивая, как бакалейщик, каждое слово.
Я и не думал снова тебя увидеть. Молился о том, чтобы вы были с матерью вместе.
Ты молился о том, чтобы меня убили?
Нет, чтобы ты не страдала. Юная девушка, которую некому защитить. Я знаю, что грозит таким девушкам в Индии.
То есть лучше пусть убьют, чем надругаются?
Я твой отец, Джива. Не будь ко мне слишком сурова.
Он рассказывает
Как бежал из гостиницы. Держался мест потемнее. Старался не попасться на глаза погромщикам с автомобильными покрышками на головах. Прятался в уличных лавках, под каким– то навесом. У реки наткнулся на таких же, как он, беглых сикхов и от них тоже сбежал – не в силах смотреть на их трусость и понимать, что они смотрят на него теми же глазами, что и он на них.
Они видели ужас друг друга. Позор обритых впопыхах бород. Обрезанных волос. Фальшивого отречения от веры. Их друг от друга тошнило.
Как эти крепкие воины умудрились так низко пасть?
Он ненавидел себя даже сильнее, чем после смерти маты. Отвращение к себе, на радость индусам, добивало сикхов.
До дома Кирана он добрался уже на рассвете. В первых солнечных лучах небо было красным и недобрым.
Киран спрятал его за бамбуковым занавесом в молельной комнате. Там он проводил дни в компании бога-слона Ганеши.
Из города Киран принес весть, что гостиницу "Рама" разгромили. Про девочку по имени Джива узнать ничего не удалось.
Амар жестоко казнил себя. Он оставил дочь на произвол судьбы. Совершил все ошибки, какие только мог совершить.
Он перестал есть. Перестал мыться. Бродил по улицам и звал: Джива!
Кирам сходил с ним в канадское консульство. В британское. Во французское. Там никто ничего не знал.
Они побывали на автобусном вокзале. На железнодорожном. В аэропорту. Слишком поздно Амар сообразил, что у него не осталось ни одного снимка дочери. Он пошел в морг. Обошел индуистские храмы. Съездил в Чандигарх, где родня умоляла его остаться. И наведался даже на Джи-Би-роуд, где с балконов зазывают клиентов малолетние проститутки.
Он звонил в Эльсинор. Разговаривал с моими учителями. С директором школы. И с Хелен тоже поговорил. Спросил, не звонила ли я. Хелен расплакалась. Рвалась прилететь в Дели. Бапу ее вежливо отговорил.
А потом он перестал искать. И принялся молиться.
Он воображал себе худшее. Что меня изнасиловали. Убили. Что где-то валяется мое обезображенное тело. Брошено гнить без погребения. Без заупокойных песнопений. Не обмытое и не обернутое пеленами.
Из всех чувств у него осталось одно – злость.
Жизнь
Умереть не так просто, бапу.
Отец встает. Молитвенно складывает ладони.
Гори Сукхмани
В пустыне мне казалось, что я хочу умереть. Но жизнь слишком сильна. И так просто от себя не отпускает.
Ик Онкар
А еще я узнала, что жизнь каждого из нас принадлежит не только ему одному. Все и всё связано воедино. Как в сетке, сплетенной из тонкой нити.
Нам джапат агинт анайкай Кинай рам Нам Ик Акхир
Я, наверно, теперь ничего уже не знаю о Боге, бапу. Но зато кое-что знаю о людях. Что от незнакомцев можно ждать добра. И жестокости тоже.
Джис Най Нам Томарров Кхаха
И знаю о силе земли. О восходах, которые всегда чудо, хотя и случаются каждый день. О птицах. О диких животных в песках пустыни. На нас на всех льется один солнечный свет. Мы все дышим одним и тем же воздухом. По-твоему, это все слишком примитивно?
Агья Кари Кини Майя
Там в поезде был один человек, бапу. Его сожгли живьем. Он кричал очень долго, я не представляла, что можно так долго кричать. То, как он страдал, научило меня, что не так-то просто отобрать у жизни волю!
Рам Нам Джап Хирдай Махайн
Ты вообще меня слышишь?
Бог не позволит
Бог не позволит убийцам уйти безнаказанно, Джива.
Он уже позволил.
Еще посмотрим. Сат Шри Акал. Победа в Божиих руках.