Слезы бапу
Все не так просто, Джива.
Почему? Что может быть проще, чем делать добро?
Прежде чем делать добро, надо заслужить прощение. Наших грехов и слабостей.
Что ты такого сделал, бапу?
Дело в том, чего я не сделал, Джива. Я не бросился защищать братьев-сикхов. Я плохо искал тебя. Своим бездействием я погубил твою мать.
Каким образом?
Я никому ничего не сказал. Поездка должна была стать сюрпризом. Лила так бы обрадовалась.
Бапу! О чем ты говоришь?
О сюрпризе, Джива! О сюрпризе для твоей матери! За два месяца до того как она повесилась, я купил три билета до Дели! И не сказал ей, что она полетит домой!
Ох, бапу.
Понимаешь, Джива? Я не облегчил страдания твоей матери, когда легко мог это сделать. Вместо этого я ждал. Ждал! И ради чего? Ради эгоистического удовольствия от ее благодарности. Из-за меня ты осталась без матери! Разве этому может быть оправдание?
Мертвые
Вот что они пытаются донести до нас:
Всё может быть прощено. Все могут быть прощены.
16 декабря 1984
Сари
Я надеваю новое сари. В большом магазине бапу сказал, что я могу выбирать любое на свой вкус. Я выбрала ярко-голубое. Шелк из Варанаси. Голубой – любимый цвет маты.
Я собираю складки на талии. Перекидываю через плечо паллу и смотрюсь в зеркало. У меня по спине ниспадает шелковый водопад.
Майя, хочешь знать, почему сари такое длинное?
Я помню. Полоса ткани без единого шва, длиной до девяти метров. Но напомни мне, мата, зачем оно такое длинное?
В него мужчина и женщина заворачиваются в первую брачную ночь. Оно укрывает их от всего мира.
Я слышу, как мама поет:
И толстушка, и худышка,
Каланча и коротышка
В сари завернется -
Принцессой обернется.
И тут вступает Хелен: Реинкарнация. Шанс попробовать снова. Правда ведь, он должен быть у всех?
Да. Правда. И даже бапу с этим согласен.
Сын Индии, что вернулся с чужбины
Мы медленно бредем к реке. Урна завернута в сари маты. Отец идет, понурив голову. Он ступает медленно, словно обдумывая каждый шаг.
Бапу измучен чувством вины и собственной злостью. Ненависть и враждебность настолько не в его характере, что стоили ему, должно быть, дороже многого другого.
По субботам в Эльсиноре я шла в мастерскую посмотреть, как работает отец. Мне вслед раздавались реплики вроде тех, к каким отец давно уже привык.
Это дочка автомеханика. Видать, на еженедельную смазку идет. А то без смазки откуда у нее такие черные и блестящие волосы?
Не обращай внимания, – говорил бапу. – Расизм не обязательно от ненависти. Часто он объясняется смущением или страхом. Это они с самими собой разобраться не могут, а не с нами.
Я научилась спокойно проходить мимо, как проходил мой отец. Кожа служила мне доспехами. Я укрывалась в собственной тени.
Иногда мне даже нравилось, как цвет кожи отгораживает меня от других. За ним никто не мог ничего во мне рассмотреть. Впрочем, никто особенно не старался. Кроме Хелен.
У тебя кожа, как полированное дерево. А глаза черные, как обсидиан. Везет тебе. На сотню миль вокруг нет никого похожего на тебя.
Забавно, что здесь в Индии я выделяюсь не меньше.
Открытка
Вчера я написала Хелен. Извела семь черновиков, пока не нашла подходящие слова. Теплые и при этом не жалостливые. Дружелюбные, но не заискивающие. Такие, чтобы в них была интрига и тайна. Чтобы дать знать, что я скучаю. Может быть, мы с ней снова станем друзьями? Я, скорее всего, никогда не забуду, что она натворила, но как-то ведь неправильно, что мы позволили парню рассорить нас.
Дорогая Хелен,
через два дня я прилечу домой. Даже раньше, чем до тебя дойдет эта открытка! На ней изображен Тадж-Махал. Не поверишь, но вживую я его не видела! Мне много чего хочется тебе рассказать. Надеюсь, тебе интересно будет послушать. Да, и еще. Я коротко постриглась. Ты меня за это не убьешь?
М. – Дж.
Прощение
Бапу наконец признался, что он сказал Сандипу, чтобы тот отступился от меня. Учти, парень. Если хоть раз увижу тебя рядом с моей дочерью, мне придется убить вас обоих.
Моему отцу много за что придется просить прощения. Сам он говорит: чтобы примириться со своей совестью, ему понадобится целая жизнь. Разве есть еще в мире грешники, такие же, как я? И как только меня земля носит?
Несмотря на то пробуждение с ножом у горла, мне хочется верить, что отец и не думал никого убивать. Но Сандип, видно, всерьез поверил его угрозе.
Я до сих пор, как наяву, вижу горе и боль в глазах Сандипа, пятящегося прочь по коридору. Он сдержал обещание – привел ко мне моего обозленного отца. Но за это нам пришлось заплатить разлукой. Пролегшее между нами расстояние заполнилось мучительным желанием.
Пропавший
Я искала его каждый раз, когда выходила с бапу из гостиницы. Шла по следу из бархатцев, растоптанных и все равно красивых.
Но ни разу его не видела. Как не видела пустынную лисицу.
Я писала Сандипу по ночам. Отрывала узкие полоски от страниц дневника. Переписывала на них стихи. Умоляла показаться мне. Врала, что у меня всё в порядке.
На улице я незаметно роняла скомканные записки. Они лежали, неразличимые среди прочего мусора. И попасться на глаза могли только тому, кто стал бы их специально искать.
Как-то раз записку подобрала маленькая девочка. Внимательно рассмотрела ее. Читать она не умела, но и так поняла, что это что-то важное. Я приложила палец к губам, и она мне улыбнулась. Она уже знала, что такое тайна.
Не знаю, нашел ли Сандип что-нибудь из написанного ему. Да это и не важно. Вселенная и та девчушка знают, что я его люблю. И этого, скорее всего, достаточно.
Последняя записка
Будь в жизни созерцателем, мой друг!
Весь мир – волшебная картина, сновиденье.
Шри Бодхаранья
На реке
Бапу держит урну на вытянутых руках. Протягивает ее к восходящему солнцу. Киран помогает снять крышку. Другой рукой поддерживает друга под локоть.
Мне интересно, с каким выражением бапу смотрит на Кирана. Не промелькнет ли в его взгляде что-то, что можно истолковать как недоверие. А то вдруг их дружба вошла в число сопутствующих потерь.
Ничего подобного. Бапу становится перед Кираном на колени. Кладет ладони на его босые ступни. В Индии так выражают самое глубокое уважение. Киран кладет руку моему отцу на макушку.
Я, по примеру бапу, тоже становлюсь на колени перед Кираном. Если бы не он, нас бы сейчас здесь не было.
Именно Киран пошел в гостиницу "Рама" и забрал урну с прахом. Больше к его приходу в номере 12 ничего не осталось. Ни обуви. Ни одежды. Чемоданов тоже не было. Про волосы он не упоминал.
Урна стояла на комоде, там, где я ее забыла.
Среди всей
ненависти
злобы
всех разрушений
избиений
поджогов
и осквернений святынь
к урне не притронулся никто.
Никто не посмел
рассыпать прах
оставленного душою тела.
Никто не захотел портить себе карму.
Прах
Отец высыпает прах в воду Джамны. Он разлетается в утренних лучах. На небе снова загораются звездочки.
Все сгорает, – нараспев произносит отец. – Глаз сгорает. Сердце сгорает. И тело сгорает, когда возвращается в землю. Ради грехов души моей, Лила, прошу твоего прощения.
Наша дочь спросила меня, достаточно ли одной любви. В сравнении с чем? С тем, когда нет вообще никакой любви? Наверно, она хотела знать, что бывает, когда любовь проходит. Я расскажу ей, что она не проходит. Что любовь ведет нас сквозь вечность.
Я опускаюсь на колени и касаюсь сари маты, лежащего у отцовских ног. И наконец понимаю: "Любить друг друга – значит любить Божество".
Воображаю
Мы стоим втроем. Амар. Киран. Я. В первых лучах зари, только-только пробившихся из-за горизонта.
Я воображаю, что Сандип тоже где-то поблизости.
Как тот человек
ниже по течению
который зажигает масляный светильник
и пускает на блюдце по реке
поминая чью-то душу.
Я помню, как мата сказала: Если повезет, Майя, этот твой ветер в один прекрасный день унесет меня прочь.
Иногда я воображаю, что все случилось иначе.
Пчела
запертая между
оконных рам
бьется в стекло.
Мата закрывает пианино
не доиграв сонату
прислушивается к дому
тихому как гробница
где слышно только пчелу
бьющуюся об стекло.
Она распахивает окно
пчела улетает
зато прилетает холодный
осенний ветер.
Она оборачивает паллу вокруг шеи.
Для тепла и ни для чего другого.
И тут она видит внизу меня. Быстрее, Майя! Быстрее! Я по тебе сегодня страшно соскучилась!
Я тоже по тебе соскучилась, мата.
Одна
После церемонии я иду вдоль берега. Я обещала бапу, что вернусь через час. И он мне поверил.
В последний раз я прислушиваюсь к гулу индийской речи. Ручейками журчит смех. Долго тянется на одной ноте молитва. Вокруг так много жизни. И слишком много смерти.
Я чувствую на лице слабое дуновение ветерка и смотрю вверх. В воздухе надо мной развевается оранжевая лента. В Индии легко бывает увидеть ветер.
Майя!
Я смотрю по сторонам.
Майя!
Из воды решительно, как рассерженный буйвол, выходит высокий мужчина.
У меня для тебя кое-что есть!
Он держит над головой сверток из грубой бумаги. И улыбается во весь рот. Уши немножко слишком оттопырены.
Он приближается ко мне. Белая рубашка липнет к груди. На шее – цветочная гирлянда, как у жениха. Это бархатцы!
Мои руки сами собой тянутся к нему.
Случай
Когда он окончательно выходит из мутных вод, я с огромным трудом сдерживаю себя, чтобы не броситься ему в объятия. Я одета по-женски, мне нельзя.
Сандип, тряхнув головой, откидывает назад волосы со лба. Радужные капельки воды летят мне на плечи. Хочется рассмеяться, но на людях приходится соблюдать приличия.
Ты весь промок, Сандип! Тебе не кажется, что сейчас холодновато для купания?
Я хотел очистить душу перед встречей с тобой, Майя.
Ты знал, что я буду одна?
Нет. Но я следил за тобой и всё ждал случая. И вот неожиданно дождался.
Бархатцы
Он снимает с себя ожерелье из оранжевых цветов и вешает мне на шею.
Это тебе. Извини, немного намокли.
О, ничего страшного.
Я все улыбаюсь и улыбаюсь.
И еще кое-что. Подарок, который ты увезешь с собой. – Он протягивает мне коричневый сверток. – Это мой дневник.
Ох, Сандип. Ты точно решил его мне отдать?
Да. Я с самого начала писал его для тебя.
Но в нем же твоя история, Сандип. Твоя жизнь.
И я вручаю ее тебе.
Я беру и ничего не могу ему сказать. На страницах дневника – история моего молчания. Моего невыносимого страха. И моей любви.
И знаешь, о чем я тебя попрошу? Не жульничай, читай с начала и в конец не заглядывай.
Я смеюсь. Хорошо посмеяться с лучшим другом. Особенно когда ты вся в слезах.
Будущее
Сегодня вечером я улетаю, Сандип.
Да? Я даже отчасти рад.
Почему?
Потому что теперь Амар точно не выдаст тебя замуж за вдовца с пятью невоспитанными детьми.
Ты прав. Это радует.
Тебе не терпится скорее вернуться домой? Сбежать из этой безумной страны?
Не терпится расстаться с тобой? Нет. Тысячу раз нет. Но остаться я не могу. А ты не можешь лететь со мной.
Сейчас нет, Майя. Но мы ведь с тобой совсем молодые. Будущее открыто перед нами. И все что угодно еще может случиться. Я могу закончить школу. И сделать этим приятное амме. А потом могу даже поступить в университет. И выучиться на врача, как Парвати. В Канаде нужны врачи?
На это уйдет целых десять лет, Сандип.
И к тому времени мы станем уже слишком старыми и страшными, чтобы жениться? Или слишком умными?
И как я буду без него жить?
Мой подарок
Я снимаю с плеч наброшенное на них мамино сари.
У меня для тебя тоже есть подарок, Сандип.
Я держусь за один конец сари, другой отдаю ему. Мы складываем кусок ткани пополам. Встречаемся взглядами, смотрим друг на друга, не моргая. Потом еще раз складываем сари вдвое. Наши пальцы соприкасаются. Расстояние между нами с каждым разом сокращается. В конце концов нас разделяет идеально ровный оранжевый квадрат.
Я отдаю сари Сандипу. Он глубоко кланяется. На шелк падают несколько слезинок.
Я знаю, нам нельзя дотрагиваться друг до друга, но протягиваю к нему руку. Ветер сдувает у меня с кожи боль и уносит ее прочь.
Ее кожа пахнет мятой, – шепчет он. – У губ – вкус лимона и прохладной реки. Ее язык округлый, как галька, у меня во рту. Нет такой жажды, которой бы она не утолила.
Я касаюсь ладонью его лба.
Вот где я буду жить, Сандип. Всегда.
И здесь тоже, – говорит он. Целует мне пальцы и не сразу отпускает их от губ.
Еще немного
Пора прощаться. Но мы замерли. Стоим, не в силах расстаться. У обоих по щекам текут слезы.
Что ты будешь делать? Завтра, послезавтра?
Надо бы, наверно, найти Акбара.
Он будет в бешенстве, когда узнает, что мы продали Мумаль.
Он вообще легко в бешенство приходит. Но он мой брат. И к тому же спас мне жизнь.
Значит, ты вспомнил.
Да. Я вспомнил, почему у него оказалось твое сари. Пожалуйста, Майя, прости меня.
Тот день нам обоим хотелось бы забыть. И мы его забыли, Сандип.
Хочешь сказать, тогда случилось что-то еще? О чем мы так и не вспомнили?
Только об одном я не хотела бы никогда забывать. Но это одно так и не произошло.
Нам обоим понятно, о чем я говорю. О том моменте в гостинице, когда он не позволил мне раздеться.
Мы целуемся у кромки берега, руки опущены вдоль тел. Не стоит привлекать лишнее внимание. Мы научились быть сдержанными и благоразумными.
17 декабря 1984
Домой
Когда самолет отрывается от земли, я смотрю на отца. Он сидит с закрытыми глазами, вытянув ноги. Ничего завернутого в бумагу у него на сей раз с собой нет.
На голове у него тюрбан. Я видела, как он в сосредоточенной задумчивости наматывает на голову этот длинный кусок синей хлопчатобумажной ткани. У меня такое ощущение, что он не снимет его всю долгую дорогу домой.
Ты будешь мне писать? – спросила я Сандипа перед тем, как мы расстались.
Если твой отец разрешит.
За это можно не беспокоиться. Вера требует от бапу искать прощения за грехи. А к тебе он, как ему кажется, был несправедлив.
Тогда я буду писать. И обещаю снова тебя разыскать, мери джан. Здесь. Там. Или где-нибудь посередине.
Я наклоняюсь и вытаскиваю из-под переднего сиденья подарок Сандипа. Развязываю бечевку, разворачиваю толстую вощеную бумагу.
Сверху на обложке приклеен маленький кусочек бумаги – старательно разглаженный, чтобы не осталось морщинок.
Написанные на нем слова почти невозможно разобрать.
Затоптаны тысячью ног не замечающих его индийцев.
Но я и так знаю, что это за слова. Потому что написала их я:
Мы не знаем, что ждет нас в жизни.
Как отличить предначертанное от случайности?
И как иметь уверенность хоть в чем-то?М.
Последняя запись
Я ничего не могу с собой поделать. Открываю дневник Сандипа в самом конце. Перелистываю пустые страницы, пока не дохожу до последней записи.
4 декабря 1984
(записано 15 декабря)
Акбар! – кричу я ему. – Я хочу узнать еще одну вещь.
Какую?
Он натягивает вожжи. Поворачивает могучего Мохиндру так, чтобы с его спины видеть меня.
Скажи, как меня на самом деле зовут.
Видишь? Ты тоже любопытный, не только я.
Как меня зовут?
В ночь перед тем, как тебе родиться, мой маленький братец, нашей матери снился сон про восхождение Мухаммада на Седьмое небо. В честь этого великого путешествия Пророка она дала тебе имя Мирадж.
А Акбар – это твое настоящее имя?
Может, да. А может, и нет. Возможно, в один прекрасный день ты узнаешь правду. Когда твоя память восстанет из пустыни, как некогда похороненный песками город.
Но даже если это случится, Акбар, я же не собираюсь жить в пустыне.
Понятно, что не собираешься. И все равно запомни, что между тобой и мной больше сходства, чем тебе кажется.
Желание
Мирадж.
Я закрываю глаза и представлю, что он со мной. Держит мое лицо тонкими и длинными руками. Губы – нежные и темные, как цветок корицы. Из его губ в мои летят слова поэта: