Они тихо вошли в комнату и закрыли дверь. Питер положил бычью голову в угол. Анакс, сидевший в корзине, встретил Питера приветливым тихим лаем и с радостным видом подбежал к нему, помахивая хвостом. Питер тяжело опустился в низкое кресло Мой, и Анакс, положив лапы ему на колени, лизнул его лицо и руки. Сидя на кровати, Мой наблюдала за ними. Питер, говоря с Анаксом мягким воркующим голосом, возможно, даже на другом языке, быстро утихомирил пса и, когда Анакс спокойно уселся возле его ног, обратился к Мой:
- Должно быть, вы сильно переживали из-за того лебедя.
- Да.
- И все-таки это было в каком-то роде удивительное событие, верно?
- Да…
- Не могли бы вы рассказать мне о нем?
Мой пересказала лебединую историю. Питер по ходу дела задавал вопросы: "А вы не колебались, прежде чем вмешаться? Вы, наверное, очень испугались? Так вы даже упали в воду? Неужели она доходила вам до пояса? А лебедь взлетел и набросился на вас? Надо же, ему удалось придавить вас сверху! И вам удалось коснуться его крыльев? А утка, значит, спаслась? Вы не боялись, что утонете? И тогда вы перепачкались в грязи? Разве никто не пытался вам помочь? Когда же вы все-таки решились сесть на автобус? Долго ли ждали его прихода?"
"Так подробно меня никто не расспрашивал! - подумала Мой. - Хотя, конечно же, по роду своих занятий он привык задавать людям вопросы относительно того, какие чувства они испытывают!"
Мой и Питер обменялись взглядами. Мой, целый день наводившая порядок в Птичнике и добавлявшая последние штрихи к праздничным маскам, еще не сняла рабочей одежды: длинной прямой блузы из плотного белого хлопка и черных брюк, из-под которых выглядывали босые ноги. Ее длинные белокурые волосы были небрежно собраны в большой узел на затылке. Девочка смотрела на Питера своими широко расставленными ярко-синими глазами, глазами Тедди Андерсона. Под карнавальной бычьей головой Питер был облачен в темно-зеленый костюм из прекрасной тонкой шерсти, белую рубашку и черный галстук-бабочку. Его вид показался Мой более здоровым и более представительным, чем во время их последней встречи. На его гладком, чисто выбритом лице розовели пухлые щеки, прорезанный легкими морщинками лоб обрамляла густая блестящая шевелюра волнистых каштановых волос, и еще Мой заметила, что оттенок его глубоких, как озера, темных глаз оказался не серым, а скорее серовато-карим.
- Вы что, купили этот бычий костюм?
- Нет, взял напрокат.
- Из чего он сделан?
- Из какой-то пластмассы. Так вы, значит, собираете камни. Как я понял, по крайней мере.
- Откуда вы узнали?
- Мне сказала Алеф. Желаю вам отметить еще много счастливых дней вашего рождения. Сколько же вам исполнилось сегодня?
- Шестнадцать.
- Ах… прекрасный возраст. От всего сердца желаю вам счастья и удачи. Я принес подарок на ваш день рождения и хотел бы отдать его лично вам прямо здесь.
Подавшись вперед, Питер вручил Мой пакетик, завернутый в красивую разноцветную бумагу. Подарок оказался весомым. Мой, удивившись, опустила его на колени, потом переложила на кровать, продолжая молча разглядывать.
- Откройте его, откройте. Мне хочется посмотреть, как вы откроете его.
Мой, сорвав обертку, обнаружила картонную коробку, откуда вытащила ворох бумажных салфеток. Из этого гнездышка она извлекла синюю, отделанную золотом шкатулку. Мой сразу поняла, что шкатулка сделана из лазурита и что отделка из настоящего золота. Она видела нечто подобное в Британском музее.
- Она из русских самоцветов.
- Верно. Как вы узнали? Впрочем, ведь у меня действительно русские корни. Вам она понравилась?
- Ужасно понравилась! Я обожаю такие камни… но она так… великолепна… и…
- Она принадлежала моей семье. На внутренней стороне крышки вырезан по-латински наш семейный девиз: virtuti paret robur .
Мой открыла шкатулку.
- О боже, она же пустая, - спохватился Питер, - Как глупо с моей стороны, мне следовало положить в нее что-нибудь, но я пришлю вам потом какой-нибудь подходящий сувенир.
Мой дотянулась до полки, висевшей над кроватью, взяла круглый, чисто-белый камешек и положила его в шкатулку.
- Ах, как же она мне нравится… просто неописуемо… Но все-таки это слишком шикарный подарок… то есть…
- Нет-нет, я ни в коем случае не смогу забрать ее обратно! Вероятно, я еще пришлю подарки… всем вам… но этот специально для вас. А теперь не пора ли нам спуститься к гостям?
- Я должна переодеться…
- О конечно, и не забудьте вашу маску, не ее ли я вижу на столе? Я подожду на лестнице.
Питер бодро встал, вышел из комнаты и закрыл дверь.
Мой сидела, держа в руках драгоценную шкатулку. Ее сердце взволнованно билось. Она думала:
"Это бесподобно. Неужели мне предстоит владеть таким волшебным сокровищем? Нет, конечно, оно не для меня, оно принадлежит ему…"
Мой прижала к себе шкатулку, потом осторожно убрала ее в ящик комода и прикрыла одеждой.
Стащив с себя рабочее облачение, она быстро надела белую блузку и золотисто-коричневый бархатный камзол, такие же брюки, коричневые носки и сандалии. Потом водрузила на голову маску, которая, как обычно, выглядела менее затейливой, чем все остальные, но (как она сама говорила) все-таки впечатляла своей простой красотой. Маска представляла собой головной убор, сделанный в виде трехсторонней картонной коробки, на лицевой части которой с помощью резинок и бумажных скрепок держался лист плотной белой бумаги с двумя овальными, как яйцо, дырками для глаз. На этом листе Мой несколькими точными линиями обозначила сову: очертания головы, остренькие ушки, внушительно нахмуренные брови, длинный, изящно изогнутый клюв, маленький рот и пару дырочек вместо носа. Глазные отверстия располагались так, что в них попадали только наружные уголки глаз Мой, отчего казалось, что глаза совсем крошечные. Впечатление создавалось весьма волнующее. Она вышла, попрощавшись с Анаксом и закрыв его в комнате.
- О, как вы восхитительны и как… могущественны, - заметил Питер, - у вас необычайно мудрый вид… По-моему, из нас получится отличная парочка… я хочу, чтобы вы проводили меня вниз…
Мир уже водрузил на плечи огромную бычью голову, и его приглушенный голос отражался от стенок этого сооружения.
- Но как же мы?..
- Я буду покорившимся вам быком, скажите им, что я ваш ручной бычок, сова приведет на поводке быка, Красавица и Чудовище, да что тут долго думать, у вас ведь найдется кусок веревки или…
Мой вновь вошла в свою комнату, вытащила длинный зеленый пояс из нарядного пеньюара, доставшегося ей по наследству от Алеф, и вручила один конец Питеру, который тут же обвязал его вокруг своей бычьей шеи. Они осторожно спустились по лестнице и нерешительно помедлили перед уже закрытой дверью Птичника, из-за которой доносились приглушенные звуки музыки и движения танцоров, иногда перекрываемые подпевающими голосами. Мой распахнула дверь и вошла в комнату, ведя за собой Питера. Звуки веселья стали тише, а через минуту совсем прекратились. Мой объявила взволнованным высоким голосом:
- Смотрите, я привела с собой моего любимого ручного бычка!
Момент ошеломленной тишины сменился взрывами смеха, рукоплесканиями и восторженными возгласами. Важно склонив тяжелую голову в подтверждение покорной преданности, Питер начал снимать свой головной убор, но, видимо, опять запутался в его креплениях.
- Помогите ему! - воскликнула Мой, срывая с себя маску.
Клемент бросился вперед и, сняв эту тяжеленную махину, положил ее на пол. Те, кто еще был в масках, почтительно опустили их.
- Все глубокое любит маску . Кто это сказал?
- Понятия не имею, - раздраженно бросил Харви.
- Не важно. О чем это ты так серьезно беседовал с Тессой?
Вечеринка закончилась. Питер, Тесса и Джоан уехали. Питер ушел одним из первых, заявив, что ему пора, иначе в полночь он превратится в быка. Время уже перевалило за полночь. Мой отправилась спать. Луиза также удалилась в свою комнату. Клемент медлил с уходом. Сефтон, теперь уже без митры, креста и фиолетового шарфа, тихо сновала туда-сюда черной тенью, по обыкновению наводя порядок, хотя все, как обычно, сказали ей, что уборку можно отложить на завтра. По дому разносились приглушенные звуки. Девушка осторожно и спокойно собирала бокалы на подносы и тихо относила их вниз на кухню. Харви удалился с Алеф в ее спальню. Он устроился на стуле возле туалетного столика, а Алеф сидела на кровати, поджав под себя ноги. Харви предусмотрительно, еще до конца вечеринки, переоделся в свои обычные брюки и рубашку. Алеф, быстро сбросившая дикую синюю маску, по-прежнему оставалась в своем - как она сама его определила - "диктаторском" мундире, правда расстегнув его по возможности, и лишь избавила свою кудрявую темную шевелюру от украшенного плюмажем шлема. Харви, много выпивший за вечер, сильно раскраснелся, его белокурые волосы совсем растрепались. Эту вечеринку он ждал с ужасом, хотел отказаться от приглашения, но понимал, что все равно придет: отказ прозвучал бы невежливо и трусливо, как признание поражения или жест отчаяния. В сущности, несмотря на плохое настроение, все получилось не так ужасно, как ожидалось, отчасти потому, что никто не обращал на него никакого внимания! Если не считать нескольких совершенно небрежных, "сочувственных" общих фраз, его присутствие в качестве зрителя восприняли как должное: как он позднее заметила Алеф, словно он и родился увечным! Ежедневно Харви пытался понять, улучшается ли состояние его сломанной лодыжки. Иногда ему казалось, что улучшается, но чаще он видел все в более мрачном свете. Временно прекратив посещение врачей, он общался теперь только с физиотерапевтом, который, похоже, решил, что у него какое-то хроническое заболевание, и говорил не об исцелении, а об улучшении. Его пребывание на этом вечере, в общем законное, проходило под маской страдания. Она служила ему одновременно и убежищем, и прикрытием. Иначе Харви вряд ли смог бы вытерпеть без слез вид Алеф, танцующей то с Клементом, то с Питером Миром. Как же хотелось танцевать ему самому. Даже его нога, бедная больная нога мечтала о танце. Однако он тихо страдал в гордом одиночестве, лишь иногда скрашиваемом разговорами с Сефтон и Тессой.
- С Тессой? - переспросил он, - Да так, в общем-то, ни о чем, о каких-то пустяках. Помню только, что мы разговаривали о Лукасе.
- Что же вы говорили о Лукасе?
- Об этой истории с Миром, о том, почему Лукас, кажется, ненавидит весь свет, а также о сексуальной жизни Лукаса. Мы сошлись на том, что секс его абсолютно не волнует… Вот Мир - другое дело. Он ведь не женат?
- Вроде бы нет.
- Должен признать, танцует он неплохо. Вы так много танцевали, но какая-то одна песня вам явно понравилась больше всего.
- Правда? Не помню… "Numeros memini si verba tenerem" .
- О, прекрати. Ты же беседовала с ним. Он нормален, в своем уме? Я слышал, как ты недавно говорила, что он словно сошел со страниц Беовульфа.
- Я почти не разговаривала с ним. Но его мрачность рассеялась. По-моему, он вполне нормален.
- Но зловещ? Надо же было додуматься нарядиться быком.
- Он пока не знает, что наши затеи гораздо проще.
- Ты хочешь сказать, что он намерен бывать тут?
- А ты не думаешь, что мы обязаны ему кое-чем?
- Нет. Как же наивны вы, женщины. О Алеф, если бы ты только знала, как безмерна моя печаль.
- Твоя печаль скоро пройдет.
- Меня сразило наповал на пороге жизни. Я уже умер на этой войне.
- "Юность на борту, наслаждения у штурвала!" Ты забыл?
- Ах, тогда мы были совсем юными…
- Давай я вызову тебе такси. У тебя хватит денег?
- Эмиль прислал мне щедрый чек на дорожные расходы. Почему ты не заходишь навестить меня в его шикарные апартаменты? Поехали прямо сейчас. О, не беспокойся. Рыцарский роман обходится без поцелуев.
- Харви, я уже подарила тебе множество поцелуев, ты забыл о них.
- В твоих снах… или в моих. Детские поцелуйчики. Спокойной ночи, милая сестрица. Поцелуй меня в лобик на прощание. Алеф…
- Я понимаю… все понимаю…
- Пока все еще страшно туманно.
- Он называл ее "принцесса Алетия".
- Он сказал: "Мне кажется, вы моя семья". Он говорит, что собирается купить квартиру в нашем районе.
- Как отвратительно.
- А по-моему, довольно трогательно.
- Нет это прозвучало дерзко, даже зловеще.
- Ну, вероятно, в его словах была доля шутки.
- Мы даже не знаем, где он живет.
Клемент в итоге так и не ушел. Он задержался в спальне Луизы. Они стояли рядом у окна, и Луиза, приоткрыв штору, вглядывалась в туманную ночь. Клемент бросил свое пальто на кровать. Он отдал венецианскую маску имениннице и теперь сожалел об этом. Мой сказала, что сохранит ее для него до будущего года.
"До будущего года! - подумал Клемент, - Бог его знает, где мы будем в будущем году!"
Длинное белое платье Луизы было изящно дополнено обернутым вокруг шеи шелковым шарфом Клемента. Одной рукой она обернула его вокруг шеи, а другой - порывисто взъерошила свои жесткие каштановые волосы. Наконец, оставив в покое концы шарфа, она поплотнее задернула шторы. Это действие напомнило ей о первом мимолетном впечатлении о Питере, когда она увидела его внизу на другой стороне улицы, откуда он, казалось, наблюдал за их домом. Луиза уже собиралась переодеться ко сну, когда Клемент постучал в ее дверь. Вымотавшись за этот длинный праздничный день, она уже предвкушала, как немного почитает на сон грядущий "Любовь в Гластонбери". Луиза испытала облегчение, когда вечер прошел без происшествий. И вот теперь заявился Клемент, намереваясь сообщить ужасные вещи, которые ей совсем не хотелось слышать.
- Я думаю, он говорил серьезно.
- Кто? Ах, Питер…
- Так он у тебя уже попросту Питер!
- Он настойчиво просил называть его так. Не понимаю, почему ты настроен против него?
- Да ничего я не против! - бросил Клемент, раздраженно отворачиваясь, - На самом деле… я просто волнуюсь!..
Он тяжело опустился на аккуратно заправленную кровать.
Луиза присела к туалетному столику, положив на колени длинный шелковый шарф. Запах ее косметики казался удушающе неприятным, словно впитал в себя пыль веков. Луиза уже решила, что пора полностью отказаться от макияжа, но еще не осуществила свое намерение.
Поскольку Клемент не пояснил причину волнения, Луиза сказала:
- Он очень благожелательно отнесся к Мой, причем даже…
- Да, кстати, я хотел спросить тебя, что это за фарс они устроили?
- Да ничего особенного, просто она впустила его в дом, они поднялись к ней в комнату и долго обсуждали ту лебединую историю…
- Он не имел никакого права подниматься к ней в комнату! Мало того что он нахально проник в ваш дом, так теперь еще и дефилирует по комнатам девочек!
- Извини, Клемент, у меня только что возникли глупые сомнения. Насчет той первой встречи… и по поводу того, что тогда произошло… Конечно, он просто заблуждался. Очевидно, ему привиделось что-то ужасное в бреду. Он же сам признался, что пребывает в замешательстве… Должно быть, теперь он уже все осознал, наверняка осознал, иначе не пришел бы к нам и не вел бы себя так любезно со всеми нами.
Клемент тяжело вздохнул и взглянул на часы.
- К сожалению, ты ошибаешься. Ему просто нужно получить компенсацию.
- Какую компенсацию?
- Компенсацию за его жизнь, его загубленную жизнь. Он желает отмщения. Он может искать его даже здесь. Он опасен как хищник, безжалостный хищник.
Луиза не стала возражать. Она ужасно устала и испытывала сильное смущение, вдруг осознав, что не может вспомнить точно, что именно говорили Клемент и Питер во время первой встречи в ее доме.
- И все-таки, Клемент, сегодня вечером он вел себя с тобой очень любезно.
- Нет. Он избегал меня, игнорировал, мы избегали друг друга, причем очень ловко, исполняли некий затейливый танец, ужасный танец. Ладно, Луиза, мне пора домой. Что-то я заболтался.
- Я не понимаю, неужели Питер так разозлился из-за того, что Лукас назвал его грабителем… Он ведь вовсе не грабитель, верно? Несомненно, ты и сам так считаешь!
- О Луиза, оставим лучше эту историю в покое, тебе никогда не понять, по крайней мере я надеюсь, что ты никогда не поймешь! Не пытайся ничего понять. Только… пожалуйста… не позволяй этому человеку войти в нашу жизнь.
- Я не могу так просто успокоиться. А что думает Лукас?
- Не знаю, пошел он к черту со своими думами. Я слишком много выпил. Мне пора домой, - Он встал и начал натягивать пальто.
- Клемент, мне не верится, что все так ужасно, как ты говоришь.
- Нет-нет, все не так плохо, я преувеличиваю.
Луиза встала и, подойдя к двери, загородила ее спиной.
- Но, Клемент, должно же быть какое-то оправдание, какое-то очевидное разъяснение. Я не вынесу такой неопределенности…
- Ты не хочешь потерять Питера Мира, представшего перед тобой в образе плюшевого мишки, - Он подошел к ней и мягко сказал: - Просто не вмешивайся не в свои дела.
Они пристально посмотрели друг на друга. На мгновение Клемент прикрыл глаза, и лицо его мучительно исказилось. Луиза сцепила руки в замок. Она отступила в сторону. Длинный белый шарф, лежавший у нее на коленях, упал на пол. Она машинально подняла его и протянула Клементу.
- Луиза, я же подарил его тебе!