- Вы ничего не знаете о ненависти. Одно древнее изречение гласит: "Пусть враг думает, что у него есть шанс на спасение, ибо, припертый к стенке, он будет биться насмерть, а спасаясь бегством, может быть сражен…" Надо позволить ему думать, что у него имеется альтернатива смерти.
- Это грешные мысли. Не можете ли вы подавить их?
- Говорят, что убийцы возвращаются на место преступления.
- Но в данном случае не было никакого убийства.
- И на месте убийства… остается нечто важное.
- Вы подразумеваете некое порочное начало?
- Мне кажется, что если бы я вернулся на то место, где потерял память, то смог бы восстановить ее.
- Что ж, я могу пойти с вами.
- Если бы все могло повториться…
- Возможно, это подобно своеобразному ритуальному очищению и даже исцелению… вероятно, нечто подобное помогало исцелению ваших клиентов.
- Да, мы же можем вновь разыграть эту сцену!
- То есть повторить ее во всех деталях, чтобы помочь вам рассеять, растворить весь ваш гнев и вашу ненависть? Наверняка вы имеете в виду нечто подобное! О, пожалуйста, пусть так все и будет! Питер, вы же можете просто простить Лукаса. Простите его, и тогда все будет хорошо. Именно тогда вы обнаружите…
- Для меня уже ничего больше не будет хорошо. Если бы он встал передо мной на колени, я мог бы изувечить его.
- Но он не виноват, это же была ужасная ошибка, несчастный случай.
- Никакого несчастного случая. Тот парень хотел убить своего брата. Но вместо него убил меня. Я отдал свою жизнь за его брата. Справедливость должна восторжествовать.
- Но вас же было только двое! Вам ведь все это приснилось, а потом вы просто захотели рассказать нам ваш сон.
- Обратитесь к вашему другу, к тому самому младшему брату, идите и спросите его, пусть он расскажет вам правду. Необходимо наконец внести полную ясность. Я должен отомстить за нанесенный мне ущерб. Я хочу искалечить, изувечить его так, как он искалечил и изувечил меня. В меня вошла вся порочность того удара. И он должен поплатиться за нее. Я взываю к слепой Фемиде с ее мечом и весами. Правосудие должно свершиться, даже если дело дойдет до перестрелки. Порок должен быть наказан. Ничто не принесет мне успокоения, кроме отмщения.
- Питер, пожалуйста, успокойтесь, вы говорите безумные, жуткие вещи. Вами завладели ужасные идеи и представления; если бы вы только смогли отбросить их и проявить снисходительность и милосердие, то и сами смогли бы исцелиться, смогли бы сами обрести свободу и освободить всех нас. Вероятно, все так и произойдет, если мы вернемся на то место. Подумайте об этом. Вы обладаете огромной силой. Вы сможете вновь сотворить чудо.
- Вы по-прежнему воображаете, что я ангел?
- Я уверен. Вы добрый ангел. Таково ваше предназначение. И знание об этом таится в глубине вашей души.
- Кстати, вам уже рассказали об Анаксе?
- Нет, а в чем дело?
- Пес заблудился, а я нашел его. Мне повезло встретить его.
- Вот оно - чудо. Я знал, что вы способны творить чудеса! Вы послали ему знак, и он пришел к вам! Он постиг вашу доброту! Так оно и есть! Вы должны поверить в ваше доброе могущество!
- Мои чары распространяются только на невинные души. В этом не особенно много толка.
- Питер, простите, но я ужасно проголодался.
- Что ж, давайте поедим. И, если можно, давайте поговорим на другие темы. Я побывал на вечеринке в Клифтоне.
- На дне рождения? Так они пригласили вас… это же замечательно!
- Да, им пришлось пригласить меня после того, как я нашел собаку!
- И вы поговорили с Клементом?
- Да.
- О, как я рад!
Завтрак в Клифтоне проходил в совершенно непринужденной манере, семья не собиралась по утрам за столом, вознося благодарственные молитвы за хлеб насущный. Мой, пробудившись в шесть утра от глубокого сна, могла одеться, сойти вниз, выпустить Анакса в сад, выпить молока, съесть немного овсянки, после чего вернуться к себе в комнату, прибрать кровать, улечься на покрывало и с полчаса поваляться, задумчиво глядя в потолок. В это так называемое "чистое время" Мой планировала занятия на день или, скажем так, позволяла душе отделиться от тела, после чего, как правило, девочка неистово принималась за дела. Сефтон вставала почти так же рано, пила чай с тостами и слушала семичасовые новости, потом, за исключением самой темной зимней поры, она устраивала себе легкую зарядку на воздухе, приводя в порядок садовое хозяйство. Мой подкармливала птиц и ухаживала за деревьями, а Сефтон следила за низкорослыми растениями и косила траву на газоне. (В саду росли два молодых дерева, посаженные по приезде в Клифтон, - ракитник и японский клен.) Когда Сефтон уже садилась за учебники, Алеф, только накинув пеньюар, направлялась в ванную. Ни Мой, ни Сефтон не имели особой склонности к принятию ванн. В это время Луиза, предпочитавшая вечерние ванны, распоряжалась на кухне, где обычно варила себе на завтрак яйца. Алеф завтракала позже всех, уже после восьмичасовых новостей. Когда кухня вновь становилась свободной, Луиза занималась там уборкой, которую Сефтон разрешала ей делать только в утреннее время. Сефтон невзлюбила посудомоечную машину и теперь редко ею пользовалась. Луиза с волнением прислушивалась к тихим передвижениям дочерей, занимающихся делами в своих комнатах. С недавних пор она почему-то начала побаиваться ранних утренних встреч с ними. Год за годом, месяц за месяцем девочки становились Для нее все более загадочными, а любовь к ним постепенно переросла в мучительные переживания, они опутывали материнское сердце подобно вязкой паутине или кабальным оковам, вызывая порой почти разрушительное напряжение.
Почту, если таковая имелась, обычно приносили около девяти часов утра. В эту субботу, спустя четыре дня после вечеринки Мой, Луиза и Алеф сидели в Птичнике, обсуждая предстоящее путешествие Алеф с Розмари Адварден. По окончании "чистого времени" Мой уже успела вымыть голову и теперь сидела в своей комнате возле электрического камина и сушила длинные волосы, разбирая их на отдельные пряди. В ее белокурых волосах кое-где проблескивала рыжина. Каштановая шевелюра Сефтон также отливала медным блеском. Луиза объясняла это "скандинавским наследием" Тедди. Анакс, которого Сефтон впустила из сада в дом, взбежал по лестнице, процокав коготками по линолеуму, и поскреб лапой в дверь мансарды Мой. Она встала и впустила его в комнату. Разрезвившийся пес набросился на нее с таким живейшим восторгом, будто они не виделись много дней.
"Неужели он забыл Беллами и перестал грустить? - удивленно подумала Мой, - Нет, такая забывчивость невозможна".
Сефтон, сидя на полу в своей маленькой, смежной с кухней спальне, размышляла о том, каким путем могла бы пойти история, если бы убившие Эдуарда II Изабелла и ее любовник Мортимер осмелились бы заодно убить и его юного отпрыска, Эдуарда III. Может, тогда не было бы и Столетней войны?
Прозвенел дверной звонок, Сефтон выскочила из комнаты и, открыв входную дверь, встретила почтальона. Он вручил ей письмо для Алеф от Розмари Адварден (Сефтон сразу узнала легкомысленно порхающий почерк Розмари) и три посылки в коричневой оберточной бумаге. Сефтон отнесла все в кухню и разложила на столе. С удивлением она заметила, что один из пакетов адресован лично ей. Сефтон редко получала почтовые посылки. Она также увидела, что две другие посылки адресованы соответственно Мой и Алеф и что все три адреса написаны одним почерком. Она уже собиралась позвать сестер, но тут ею овладело любопытство. Сефтон, вооружившись кухонным ножом, аккуратно вскрыла предназначенный ей, хорошо запечатанный пакет. Под оберточной бумагой оказался слой салфеток, а под ним блестящая картонная коробочка, под крышкой которой лежало янтарное ожерелье. Она извлекла его из коробки. У Сефтон не было никаких украшений, за исключением деревянных бус, сделанных для нее Мой. Девушка сразу поняла, что в ее руках не обычное, а изысканное и дорогое украшение из пламенеющего полупрозрачного золотистого янтаря, великолепно подобранного и разделенного серебристыми, похожими на жемчуг бусинами. В центре ожерелья выделялся еще более крупный янтарь в виде капли, теплый на ощупь и украшенный изящной гравировкой. Отложив на мгновение ожерелье, Сефтон заглянула в пакет в поисках записки или письма, но ничего не обнаружила. Удалившись вместе с ожерельем к себе в комнату, она надела украшение на шею. Поскольку зеркала поблизости не оказалось, девушка быстро сняла его и положила в карман вельветовой куртки. Ее сообразительный ум, конечно, сразу проник в тайну посылок. Сефтон выбежала к лестнице и крикнула:
- Почта! И подарки!
Первыми спустились Алеф и Луиза, чуть позже появилась Мой. Еще влажные волосы она скрутила в жгут на затылке и закрепила эластичной лентой. Сефтон заняла наблюдательную позицию. Доставку двух таинственных пакетов встретили заинтересованными восклицаниями, после чего Алеф села за стол и начала читать письмо от Розмари, а Луиза поставила чайник. Мой, ловко орудуя острым ножом, срезала толстую печать и развернула оберточную бумагу. Она взглянула на адрес.
- Какой странный почерк, похоже, что писал иностранец. От кого это может быть? Смотрите-ка, и на посылке Алеф точно такой же.
Мой вытащила салфетки и открыла коробочку, а Сефтон встала за ней, чтобы взглянуть на ее содержимое. Внутри лежало синее ожерелье. Мой, умолкнув, извлекла его на свет божий. Луиза обернулась, Алеф подняла голову.
- Что это? - удивилась Луиза.
- Это лазуриты, - сказала Мой.
- Господи… но от кого же они?
- От Питера, - ответила Мой, присев за стол рядом с Алеф.
- От Питера?.. О, ты хочешь сказать…
- Да.
- Откуда ты знаешь? Разве там есть какая-то записка?
- Нет.
- Ну конечно, наверное, это подарок на день рождения, как мило! Но оно, должно быть, очень дорогое.
- Ну и что, ведь он же богат, - возразила Алеф, откладывая письмо.
Мой, затаив дыхание, разглядывала разложенное на столе ожерелье.
- Ах… Мой… - произнесла Луиза.
Она присела рядом с дочерью, пристально глядя на нее. Мой повернулась к ней и, улыбнувшись, ласково взяла мать за руку, нащупав ее запястье под манжетой.
- Алеф тоже получила подарок, - заметила Сефтон, - так же, как и я.
Она вынула из кармана янтарное ожерелье и положила его на стол. Мой восхищенно дотронулась до золотистого января.
- Ты можешь взять его себе, - обратилась Сефтон к Мой, - я все равно не ношу украшений.
- Нет, это твое, он хотел, чтобы оно стало твоим.
- Синий цвет отлично подходит к глазам Мой, - восхитилась Луиза, - а янтарь сочетается с глазами и волосами Сефтон.
- Интересно, что же тогда прислали Алеф? - воскликнула Сефтон, - Давай, Алеф, открывай свой пакет!
- Я не сумею, он весь запечатан. Мой, открой его, пожалуйста.
Мой так же ловко вскрыла обертку и, вытащив коробочку, передала ее Алеф.
Алеф, слегка нахмурившись, с привередливым видом открыла коробочку и извлекла оттуда тяжелые сверкающие камни.
Остальные ахнули и отвели глаза, не смея осознать, что они видят. Алеф развернула ожерелье, взяв его за концы.
- Бриллианты! - выдохнула Мой.
Сефтон ничего не сказала, но взглянула на мать.
"Ох нет, - подумала Луиза, - это уже слишком… Это слишком пугающий, даже зловещий подарок".
- Полагаю, они настоящие… - произнесла она глухим и вялым голосом.
- Луи, ну конечно же, они настоящие, - хмыкнув, уверенно заявила Сефтон, - Разве может быть иначе!
- Мы не можем принять их, - сказала Луиза.
- Если уж мы принимаем янтарь и лазуриты, так почему же не можем принять бриллианты! - возразила Мой и рассмеялась своим особым редким смехом, словно с всхлипываниями.
Алеф разложила ожерелье на столе и придала ему форму в виде буквы "V". Бриллианты сверкали и переливались всеми цветами радуги.
- Они живут своей особой жизнью, - прошептала Мой.
Сефтон усмехнулась.
- По мнению Мой, нас окружают исключительно живые существа. Я слышала, как она просила прощения у лимонной корки.
- Как же нам поступить? - задумчиво произнесла Луиза.
- Отправить ему благодарственные письма, - предложила Сефтон.
- Но мы не знаем его адреса. И кроме того, мы не можем… это неправильно…
Алеф убрала сверкающее великолепие обратно в коробочку и глубоко вздохнула. Потом встала и вышла из комнаты, захватив подарок с собой. Сефтон рассмеялась. Две младшие сестры молча посмотрели на мать, которая, нервно проведя ладонями по лицу, схватилась за голову, с силой зажав в руках жесткие пряди волос.
- С чего ты так разволновалась, Луи? - спросила Сефтон, - Не стоит отчаянно цепляться за старомодные правила.
- Не строй из себя дурочку, Сефтон! - оборвала дочь Луиза.
Потрясенная ее тоном, Сефтон удивленно подняла брови и глянула на Мой.
- Давайте позвоним Клементу, - вмешалась Мой.
- Ты полагаешь, что Клемент будет идеальным арбитром! - хмыкнула Сефтон.
- Я полагаю, что он, вероятно, знает адрес Питера.
- Луи, дорогая, извини… - сказала Сефтон.
- Мне кажется, - вставила Мой, - что отказываться от этих подарков некрасиво.
- Невежливо и грубо, - добавила Сефтон, - Я согласна, что такие презенты могут вызвать легкое смущение. Но что же мы можем сделать?
- Он говорил, что у него нет родственников, - вспомнила Мой, - и ему хотелось бы, чтобы мы стали его семьей.
- Луи, - обратилась к матери Сефтон, - нам не так уж безумно хочется владеть этими побрякушками, мы просто хотим вести себя как благовоспитанные девицы.
Луиза встала и пристально посмотрела на двух своих младших дочерей: Сефтон с ее короткими и кое-как подстриженными каштановыми волосами, зеленовато-золотистыми ореховыми глазами и упрямым характером, и Мой с ее синими отцовскими глазами и волосами, наспех скрученными на затылке в большой пучок, который взрослил ее.
"Что же с ними будет… - подумала Луиза. - Возможно, это просто начало какого-то ужасного конца".
- Да вы сами подумайте, - сказала она, - Неужели вы не помните ту кошмарную сцену?
- Помним. Но не лучше ли забыть о ней? - ответила Сефтон.
- Эти подарки присланы в качестве подкупа. Питеру хочется перетянуть нас на свою сторону. Он пытается вынудить нас выступить в его поддержку, одобрить его историю, сделать выбор в его пользу.
- Ну, а как именно нам следует воспринимать то происшествие? - спросила Сефтон, - Ты ведь долго разговаривала с ним, Мой.
- Мы говорили о других вещах.
- Понятно, что о других, глупая, но что ты сама думаешь о нем?
- Он кажется очень странным, - произнесла Мой, - Я воспринимаю его как психоаналитика, который пытается разобраться в людях и… помочь им… а потом с ним происходит нечто ужасное… и все переворачивается с ног на голову… Но я не думаю, что он плохой человек. На самом деле, по-моему, он добрый и хороший, есть в нем что-то простодушное, только…
- Значит, ты полагаешь, что он правдив и честен? - Луиза задумалась, - Тебе показалось, что он ведет себя странно. Возможно, он безумный… или тяжелобольной человек.
- Ты же сама понимаешь, как все осложняется, - убеждала мать Сефтон, - Точно так же в исторических событиях, совсем не просто сделать верный выбор. Я согласна, что нужны доказательства… но сейчас я, например, их совершенно не вижу. По-моему, принятие нами этих подарков не означает, что мы с тем же успехом проглотим любые нелепости. Было бы несправедливо ожидать от нас такой глупости…
- Вот именно.
- Но если мы надменно отошлем это все обратно, то не сможем продолжать колебаться в принятии решения, мы поставим себя в ужасное положение.
- Но если мы оставим подарки, то все равно попадем в Ужасное положение.
- Я так не думаю, - заявила Сефтон, - Мы можем просто хранить нейтралитет. Нам же все это навязали, мы ни о чем не просили. Как я уже говорила, мною вовсе не движет желание сохранить это дорогущее ожерелье. Выражаясь яснее, я легко могла бы выбросить его в Темзу!
- А я не могла бы, - сказала Мой, - Я воспринимаю это как личный подарок от Питера, и если я верну ожерелье, то обижу его чувства.
- Интересно, захочет ли наша Алеф отказаться от роскошных бриллиантов? - произнесла Сефтон. - Ее подарочек совершенно исключительный, вы согласны? Уж не ищет ли он ее расположения?!
- Неужели до тебя это наконец дошло? - удивилась Луиза.
- Можно подумать, что нас или ее можно так просто подкупить! Сомневаюсь, что ему в голову приходили подобные мысли.
- Тогда он на редкость наивен!
- Может быть, у него наивная, простодушная натура. Кстати, Мой именно так и думает.
- Я не знаю, что и думать, - ответила Мой, - Мне лично он нравится…
- Несмотря на то, как он отвратительно вел себя с Клементом?
- Вероятно, он опасен, по-моему, он может быть опасным.
- Ты имеешь в виду, опасен для Лукаса, - добавила Луиза.
- До сих пор мы избегали говорить о Лукасе, - заметила Сефтон, - Я имею в виду, что у нас есть…
- Я поеду и поговорю с ним, - перебила дочь Луиза.
- С Лукасом?
- Да.
- Не надо, - сказала Сефтон, - лучше не надо.
- Ты боишься его? - спросила Мой. - Или думаешь, что мы можем лишь осложнить его положение?
- Я думаю, нам ни во что не надо вмешиваться, - ответила Сефтон, - Но если уж надо что-то сделать, то пусть Луи позвонит Клементу.
- Хорошо, хорошо! Я позвоню ему позже!
Луиза вышла из кухни и поднялась к себе. Сефтон уже собралась уйти в свою комнату, когда Мой показала ей вытащенный из кармана клочок бумаги.
- Что это значит?
- Virtuti paret robur. Сила подчиняется добродетели. Хотелось бы мне, чтобы это было правдой!
- Привет, Харви, Эмиль на проводе.
- О, Эмиль… доброе… доброе утро! Как ты там поживаешь?
- Я не слишком рано позвонил?
- Нет-нет, я уже давно бодрствую.
- Трудишься, конечно!
- Конечно!
- Так я отрываю тебя от занятий?
- Нет-нет, все отлично, мне очень приятно поговорить с тобой! Ты сейчас в Германии? Хорошо ты там развлекаешься?
- Да, я в Германии. А вот насчет развлечений бывает по-разному. Как там моя домработница, навещала тебя?
- Да, приходила, она такая милая, мы славно поболтали.
- Но хорошо ли она убралась?
- Все блестит, уборка тоже на славу!
- А как поживает твоя очаровательная матушка?
- С ней все в порядке, прекрасна, как всегда. Я пригласил ее сегодня на чай.
- Молодец. Давай, продолжай заниматься. Тебе удобно в этой квартире?
- Твоя великолепная квартира для меня как подарок небес. Я ужасно тебе благодарен…
- Ладно, ладно. Как твоя нога, поправляешься?
- Нет… то есть, вернее, да.
- Твоя матушка собирается возвращаться в Париж?
- Да, довольно скоро…
- Тебе уже удавалось вскарабкаться по лестнице до своей квартиры, чтобы навестить ее?
- Ну да, конечно…
- Хорошо. Извини за краткий разговор. Ты же знаешь, как я ненавижу телефонное общение.
- Где вы сейчас, где-нибудь в горах?
- Нет. Я в Берлине. Передай мои нежные приветы своей дражайшей матушке.
- Ладно, передам. А как поживает Клайв? Передай ему от меня наилучшие пожелания.
- А мои пожелания также передай Беллами. Ты видишься с ним?