Благотворительная помощь так мала теперь, так мала, что даже преподавателям не хватает.
Но справедливости ради я должен сказать, что для стариков благотворительная помощь доходит полностью, есть примеры. Наши старики - это святое, их обидеть - великий грех. "Почитай отца своего и мать свою", гласит пятая Заповедь. Стариков у нас уважают, редко какой выродок бросит своих родителей; из тех, кто остается в России, большинство сами не хотят уезжать: вросли корнями или не желают быть в тягость своим детям. Конечно, жизнь у них не сладкая, но делается многое, чтобы им помочь: посылки с продовольствием, обслуживание на дому и т.д.
А мы еще не старые, можем себе сами заработать на хлеб и ходим в синагогу не за коврижками, нам нужно пообщаться, узнать побольше о своей истории, выучить язык и, наконец, поспорить с реб А.К.
Вот у него сегодня праздник, он улыбается и счастлив, что смог для нас добыть какие-то крохи от большого благотворительного пирога. Спасибо, реб А.К., мы благодарим вас за труды.
IX
Шабат. "Соблюдай день субботний"- гласит четвертая заповедь - один из непреложных законов иудеев, человек обязан отдыхать в этот день, исключение делается лишь для тех, кто спасает чью-то жизнь, либо защищает себя, свою семью или жизнь своего народа. В шабат нельзя не только заниматься делом, но даже зажигать огонь, и в религиозных семьях заранее готовят еду и хранят ее в термосах.
Несоблюдающий эти правила в глазах религиозной общины - отступник, нееврей. Стало быть, я еврей в седьмой степени, ибо я так ленив, что готов устраивать шабат все семь дней недели, но это, к сожалению, невозможно.
Следовать этому правилу легко, когда живешь в религиозной семье, здесь не возникает никаких противоречий, но там, где к вере пришел уже взрослый человек, того и гляди, созреет драма, ибо отправление религиозных правил подчас мешает жить другим, и близкие начинают думать, что их глава семьи сошел с ума, и часто обращаются к знакомым психиатрам.
- Мне кажется, я все продумал, - с мукой в глазах говорит мне Бронислав. - Моя жена предусмотрительно приготовила еду еще в пятницу, все в термосы закрыла, чтобы не нужно было зажигать газ в субботу, я даже в холодильнике вывернул лампочку, не дай Бог, дверцу откроешь, а там загорится свет.
Он затягивается сигаретой и делает паузу, дабы сообщить мне самое страшное, что произошло потом.
- И ты представляешь, - продолжает он, искренне переживая произошедшую трагедию, - она ночью пошла пописать и врубила в туалете свет. Я до утра не мог заснуть от огорчения. Мы молча курим, не зная, как реагировать на это жуткое святотатство.
- Я к этой первой в жизни своей субботе готовился за две недели, - никак не может он успокоиться, - сколько брошюр перечитал, и надо же - такая неудача.
- Первый блин всегда комом, - говорю я, - нужно было оставить свет включенным, тогда не пришлось бы зажигать.
- Верно, командир, мой прокол, - соглашается он. - И еще одно: с этой свининой, будь она трижды проклята! У меня жена русская, такая преданная, любящая женщина, она ради меня и сына все готова вытерпеть, а вчера мне говорит: "Славик, я не знаю, чем мне вас кормить, куда ни сунешься, кругом одна свинина, ее, наверное, только в сахар не добавляют. А вам нужно мясо три раза в день: вон вы у меня какие мужики здоровые".
Гляжу на Бронислава и понимаю его жену: мужчина он крепкий, основательный, сразу видна военная выправка.
- Мы раньше это сало так с сыном наворачивали, что только хрустело за ушами, - продолжает он печально, - а сын у меня такой же амбал, как и я, буквально копия. И вот теперь из-за моей веры у Лидочки одни неприятности. Если бы ты знал, какие она раньше свиные отбивные нам готовила, да еще с жареной картошкой… Это что-то с чем-то!
Он с такой ностальгией вспоминает свое недавнее не религиозное прошлое, что мне становится его искренне жаль. Ну, спрашивается, зачем так мучиться.
- Что мне делать, подскажи, просит он совет, - ты у нас самый старший в миньяне. Я говорил с реб А.К., а он долбит свое: "У нас 365 запретов и все нужно соблюдать!" Хоть ты тресни, а есть ведь хочется.
Я с завистью гляжу со стороны на эту прекрасную семью, где, без сомнения, все держится на женской доброте, терпимости и любви к двум сильным и, конечно, любящим ее мужчинам. Я представляю себе мысленно эту счастливую женщину, готовую все отдать, лишь бы им было хорошо, и мне очень хочется им помочь.
Мне ясно, что они не смогут переломать весь жизненный уклад, сложившийся годами, да и не нужно его ломать, вера у человека должна быть в душе, а не только во внешних ее проявлениях.
- А ты иди в реформистскую синагогу, - советую я, - и с верой будешь, и без этих жестких ограничений. Зачем терзать себя и близким людям создавать проблемы.
- Спасибо, Вольф, - говорит он, - ты настоящий реб, я рад, что познакомился с тобой.
X
Свой первый рассказ я написал по принуждению в пятнадцать лет. Это были две странички из школьной тетради, и в каждом предложении была частица "как". До сих пор не знаю, когда перед ней ставится запятая, а когда нет.
Лия Александровна, наш классный руководитель и педагог от Бога, учившая нас русскому языку и литературе, преследовала, видимо, две цели, давая нам задание написать короткое сочинение на свободную тему: узнать, что мы за люди, и заодно поупражняться в синтаксисе.
Ну, я и выдал. "Как я поднимал сельское хозяйство", - назвал я этот опус. Летом нас всем классом отвезли в колхоз на помощь селянам, и все убожество, которое я там увидел, легло в основу коротенького сочинения.
Мне здорово помогла частица "как", она тащила на себе весь сюжет, горький и весьма саркастический, и я ее вставлял в каждое предложение. Первый раз этот опус читала дома вслух своим родителям-педагогам сама Лия Александровна, вторично его огласили на педсовете, куда пригласили мою мать. - Ваш сын - готовый буржуазный корреспондент, из тех, что лазают по нашим помойкам. Это идеологическая диверсия, - порадовал мою родительницу директор школы и добавил:- Мы сообщим в партком к вам на почтовый ящик, как вы воспитываете своего ребенка, будущего строителя коммунизма.
- Вольф, что ты наделал! - в слезах сказала мать, придя домой. - У нас с завода всех евреев выгнали, осталось двое: я и отчим. Что мы будем делать, если нас сейчас попрут.
Все, слава Богу, обошлось, но в третий и последний раз, когда его читали в классе, я почивал на лаврах. Хохот стоял после каждой запятой, у Лии Александровны самой сводило челюсти от смеха, и иногда она, не сдерживаясь, смеялась со всеми вместе, но в конце, вдруг посерьезнев, она сказала: "Да, это остроумно, но посмотрите, какая здесь издевка над нашими временными трудностями. Чем виноваты эти честные труженики? В этом сочинении пять ошибок, и я поставила двойку. Я требую, чтобы он написал еще один рассказ". Пришлось писать еще один о рыбной ловле.
На некоторое время я стал героем в классе и понял, что такое признание, а девочка, круглая отличница и умница из очень состоятельной семьи, от которой я глаз не мог оторвать, призналась мне в любви.
Ничего подобного я больше в жизни не испытывал, такого больше не было, мы с ней недолго были счастливы: она привела меня к себе домой, и тут я понял, что нам не по пути: я был изгой, полунищий еврей из коммуналки, а у них ходили по коврам и ели на скатерти.
Не знаю, почему я взбунтовался: я, наверное, понял, что ничего хорошего у нас не выйдет. После школы наши пути разошлись, она поступила в университет, а я - в захудалый институт - лишь бы только пройти.
Перед замужеством она назначила мне встречу, и мы на скамейке в парке выкурили одну сигарету на двоих. "Будем считать, что я тебя поцеловал", - подумал я тогда.
Все давным-давно прошло, но и сегодня эта крупица грустного человеческого счастья согревает мне душу.
Спасибо тебе, Галя!
Я спрашиваю себя: почему человек берется за перо? И отвечаю: он не в ладу с собой и окружающей действительностью - это и есть побудительный мотив творчества, а творчество - великий лекарь от всех душевных катастроф и потрясений.
Потенциальным пациентам дома скорби я рекомендую карандаш и чистый лист бумаги - очень помогает, проверено. Но при одном условии: если судьба поставит перед вами женщину, которая вас подтолкнет на подвиг творчества.
Надо глядеть не внутрь себя, прокручивая одни и те же кадры из обид, непонимания и эгоизма близкого человека, а вокруг, и вы увидите прекрасное и доброе создание - женщину с благородным лицом, как у вашей матери, и вот тогда берите ручку и чистый лист бумаги.
Уже через двадцать пять лет после Гали, когда я в одиночку, без посторонней помощи, без надежды на успех, выползал после очередной душевной аварии с семейного поля битвы, уже из-за той грани, где начинается распад психики, я увидел эту женщину.
Профсоюз мне дал путевку в санаторий под Рыбинском , а знакомый врач наспех сочинил диагноз, чтобы получить санаторно-курортную карту: вегетативная дистония.
После ночного поезда я влез в санаторный автобус и забился в угол на заднем сиденье, но не тут-то было, рядом шлепнулась какая-то непотребная деваха, и имея в виду, по-видимому, меня, громко всем заявила: "А этот будет мой".
Вот тебе и дистония, чтоб вы все провалились! С тоской подумал я и повернулся в обледенелое окно.
Ту женщину, о которой я упомянул, я увидел дня через три в фойе перед столовой и потерял дар речи.
Ирина десять лет назад произнесла эту фразу, впервые увидев меня, а близкие мне сразу передали. Я пожал плечами и посмеялся: я никогда не верю женским комплиментам - это крючок с наживкой.
Но то же самое произошло со мной: я потерял дар речи и остолбенел, я не мог оторвать от нее глаз: передо мной стояла моя мать, но это была моя ровесница.
Две недели я не решался к ней подойти и познакомиться, стеснительность мешала, такая милая интеллигентная женщина, как оказалось после, главный лечащий врач в одной из больниц под Ярославлем, могла принять меня за одиозного санаторного ловеласа и оскорбиться. Но она поглядывала на меня с интересом и явно различала среди всех прочих.
За эти две недели я написал три рассказа, мог бы и больше, поскольку темы появились как-то сразу, но приходилось отбиваться от размалеванной девахи из автобуса.
Забудешь ключ повернуть в замке, сидишь, стучишь на машинке, вдруг открывается дверь без стука и вваливается эта автобусная шалава.
- Писатель, дай электрическую бритву! - не просит, а требует она.
- Для чего?
- Побрить под мышками, - она поднимает руку и демонстрирует запущенные черные заросли.
- Не дам, - говорю я в раздражении, - и вообще в дверь стучать положено прежде, чем войти,
- Подумаешь, какой культурный! - девица хлопает дверью и исчезает.
- Чтоб тебя черти взяли! - думаю я и час лежу, не могу собраться с мыслями. И так ежедневно.
Наконец рукопись готова, и я, набравшись мужества, подхожу после ужина к незнакомке и, протягивая свернутые в трубочку рассказы, говорю: "Это вам вместо цветов. Не сочтите за труд, прочитайте".
- Спасибо, - говорит она очень доброжелательно и мило улыбается зелено-карими глазами. И главное - ни капли удивления, как будто все так и должно быть и нет здесь никакой странности.
Ночь я не сплю и вижу себя со стороны: подходит к незнакомой женщине какой-то идиот и вручает ей даже не стихи, что было бы еще простительно, а шизофреническую прозу.
Так стыдно, что и перенести нельзя; и я решаюсь уезжать домой, черт с ней, с путевкой! Утром позавтракаю и на автобус.
Бочком, стараясь раствориться среди остальных, с утра тащусь в столовую на поролоновых ногах и вижу с ужасом, что, отделившись от стены, она делает мне шаг навстречу.
- Теперь я знаю ваше имя, - весело говорит она и протягивает мне горячую ладошку, - хотя вы могли бы это сделать гораздо раньше. А меня зовут Лида. Ваши рассказы мне очень понравились, и я оставляю их себе.
Так мы познакомились, и мир сразу изменился.
По всем законам жанра из-за облака выскочило и засияло солнышко, и мы с ней гуляли по хрустящему мартовскому насту. За день мы узнали друг о друге все, это был какой-то водопад откровенности. У нее благополучная, обеспеченная жизнь, прекрасная семья, дочь вот-вот престижно выйдет замуж, муж - крупный исполкомовский работник, а сама она трудится из любви к своей профессии врача.
Неделю мы с ней общались на прогулках, и ни одной минуты нам не было скучно. Мне было так тепло, спокойно и уютно рядом, что я однажды у нее спросил:
- Доктор, у вас шприц с собой?
- Да, конечно, в сумочке.
- А адреналин?
- Вы что, Вольф, умирать собрались?
- От счастья, доктор.
- Тогда я пальцем не пошевельну, - засмеялась Лида, - это самая лучшая смерть.
До конца смены мы так и не перешли на "ты". Я уезжаю первым, и она провожает меня до автобуса. - Давайте, Вольф, я вас вылечу, - предлагает она на прощание, - у вас острый хандроз. Приезжайте ко мне в больницу в любое время без направления, когда захотите.
Автобус показывается из-за поворота, и она уходит. Я оглядываюсь и вижу, что она смотрит мне вслед. Лица уже не видно, одно белое пятно.
У меня опять был выбор, но я не поехал…
Спасибо вам, доктор Лида!
После той встречи, которую подарила мне благодетельница-судьба, я написал две повести и твердо встал на ноги. Когда-то мне очень хотелось опубликовать эти наивные записки, но теперь я смотрю на них с нескрываемой иронией, хотя в них, может быть, и была Божья искра. Но дело не в этом.
Мой талант, как семечко, занесенное ветром между шпал железной дороги, оно зацепилось между камнями за крохи земли, и вырос кустик: маленький, запыленный, чумазый от мазута, но живой.
У него нет никаких перспектив, никогда он не вырастет в дерево, сколько бы он ни старался, он так и будет чахнуть, и поезда, которые беспрерывно над ним грохочут, оборвут ему листья и веточки, обольют кислотой и бензином, и ничего здесь не поделаешь, просто так получилось, никто не виноват.
Ветер дул не в ту сторону…
XI
Конец весны и лето я живу в деревне, здесь у меня хибара-развалюха и огород, дом Цветова - напротив моего, и наши общие треть гектара обнесены одним общим забором, который мы собрали из разной рухляди. Очертим круг общения: соседка справа - Файка. Если представить себе босое, непомерно длинное коромысло с красным платком на макушке - то это ее портрет. Одежда - разноцветное тряпье, не хватит красноречия его описывать. Файкин сожитель Леня, пентюх лет под шестьдесят, ее ровесник и бессменный собутыльник, появляется здесь, чтобы пропить зарплату и получить от пассии поленом по уху или просто пару оплеух. Он по профессии печник-неудачник, все сляпанные им печи через три года разваливаются, и опечаленные клиенты стоят у него в очереди по второму и третьему разу. Он обеспечил себя работой на вечную жизнь… Файкина черная коза - профессиональная стерва и разбойница. Когда хозяйка пьяная, а это так же неминуемо, как восход солнца, коза проникает в огород и пожирает все подряд, за исключением того, что она успела растоптать. Растоптанное она не жрет, видимо, из брезгливости. Но начинает она всегда с десерта - обдирает кору с яблонь. Посадишь саженцы по весне, а в следующем году все надо начинать сначала, эта тварь сожрала бы, наверное, и забор, но ей мешают гвозди. От этого жуткого тандема в природе нет лекарства.
Кроме козы, у Файки пятеро овец и поросенок Боря, названный так в честь профессора Цветова, в благодарность за его личные достоинства и крупный вклад в отечественную геофизику.
Чуть дальше - братья Верзины, которые пропили все, кроме пасеки, оставшейся от отца, они уже год без работы, но пьяные каждый день.
Глядишь на них и думаешь, что цивилизация существует на другом конце Вселенной, а не на нашей планете, здесь еще не было ни Гомера, ни Рафаэля, ни Чайковского.
Пьянство - это не только российская беда, это общечеловеческое несчастье, но в России у пьяниц другой статус, чем где бы то ни было; пьяниц в России не любят, но оправдывают и жалеют.
В метро пьяница-бомж лежит на сиденье, растолкав грязными сапогами пассажиров, и спит. Никто его не тронет: священная корова.
Натворит что-нибудь негодяй, и на все упреки, улыбаясь, отвечает: я же пьяный был, вы что, не видели?
Пьяный? Ну, ладно, иди с Богом.
Сами пьяницы поразительно изобретательный народ, они, как правило, артисты и хорошие психологи. Это очень тонко подметил Д.Стейнбек в прекрасной книжке "Квартал Тортилья-Флэт".
Но я как патриот, причем, центристский, а не правый и не левый, со всей ответственностью заявляю, что наш российский пьяница ничем не уступит своему американскому коллеге. Хотите получить пример из жизни? Пожалуйста…
Казалось бы, из дома уже все вынесено, осталась одна кровать, на которой развалился хромой голодный пес, но нет! Еще не все потеряно, на белом свете еще много неодураченных людей, и наши пьяницы идут на "халтуру" к дачникам и предлагают им построить баню.
Да и материалы у них есть, припасли еще зимой, и трактор - подвести необходимое, и инструменты. Бригада в сборе, вот они умельцы, руки золотые.
О цене с незадачливым хозяином они торгуются недолго, чтобы, не дай Бог, не спугнуть. Внимательно осматривают место, где хозяин задумал строить баню и делают ценные замечания. Потом бьют по рукам, пьют магарыч, обедают (хозяйка бегает вся в мыле), берут аванс и исчезают.
Через неделю у нас в деревне появляется не в шутку растревоженный хозяин: когда начнете строить? в чем задержка?
Трактор поломался, говорят они, показывая на груду металлолома, ржавеющую уже пять лет у церкви, не на чем лес подвезти. У них не только леса, трактора, но даже спичек в доме нет, один пустой стакан стоит на подоконнике.
Человек, попавший к пьяницам в кабалу, дает еще аванс на ремонт трактора и подвоз материалов. И все начинается сначала.
Но есть хозяин ушлый и аванс не даст, пока не привезут стройматериалы. И это не беда, для него есть другой прием, и его, как пить дать, облапошат, поскольку выпить очень хочется.
Когда меня в деревне не было, они украли в моем сарае 60 листов шифера и отвезли его во Фролово. Хозяин понял, что имеет дело с солидной фирмой, дал им деньги за шифер и аванс за работу, которая предстоит.
Деньги они мигом пропили, а совхозное начальство реквизировало у несчастного хозяина ворованный материал, поскольку он не мог представить доказательств, что он его купил.
И, наконец, есть третий, но самый худший вариант, потому что надо попотеть. На этот раз хозяин попался не только ушлый, но битый-перебитый, обманутый сто раз подряд, на нем и пробу негде ставить, но для такого тоже есть небольшой сюрприз.
Такой рачительный хозяин, к несчастью для себя, собрал деньжонок, припас необходимый материал и никаких авансов давать не собирается.
Нет и не надо, соглашаются работники, расплатитесь, когда закончим дело, но только нам на что-то надо жить. Денег не даете, так кормите три раза в день и водочкой поите, а спать мы будем здесь, в сарае.
Бьют по рукам, пьют магарыч и приступают к делу, предварительно украв у нас с Цветовым все инструменты.