А жена? Уж, уже, ужин. Ужас. Джин. Впрочем, джин – это тоже что-то английское. Джин мы отвергаем. Что остается? Жена. Ну, хоть ты что делай, никаких ассоциаций. Когда молоды были, что-то в этом было звонкое: женннь-женннь! Как косу точить. Утром в июле, перед жарой. В деревне конечно. Где речка, лес. А сейчас что? Жизнь. И больше ничего. Надо бы чего-нибудь найти…
[пауза]
[звонок телефона]
Да. Привет мам. Ну, что значит, не звонил, я звонил, ты трубку не брала. Ну, бери с собой. Нет. Да не ссорился я. Нет. Я не ссорился. Просто работы много, надо ее делать. Нет мам, приехать не получится, машина сломалась. Почему опять, она вообще сломалась, насовсем. Я же говорил. Говорил. Ну, к осени придумаем что-нибудь. Не волнуйся. Да, все будет хорошо. Цветы поливать буду. И там тоже. Дома. Не залью. Ну ладно, я позвоню потом. Ладно. Ладно. Пока.
[пауза]
Так. Сделка с совестью номер одна тысяча пятьдесят… семь. Да пятьдесят семь. Те три, в шесть, двенадцать и двадцать пять лет, я решил в общий список не вносить.
[пауза]
Новая колонка. Вместо "цифрового средневековья".
Название. Зуй знает, какое название. Никакое. Как и содержание колонки. Например, "Открытие сезона". Нет, совсем плохо. Ладно, потом.
Текст.
Удивительные открытия случаются, если пересесть с индивидуального транспорта на общественный. Нет, читатель, не уводи глаза в сторону, спортивная колонка дождется тебя. Я ведь не о тесноте, духоте и прочих свойствах общественного бытия. Я о людях. О женщинах. Поэтому, читательницы могут спокойно переворачивать страницу, там они найдут анализ тенденций в моде за последние пять дней. Там, кстати, и рекламы побольше. Итак, кто у нас остался? Мужчины. И женщины, которым все равно. Значит можно продолжать. Удивительное открытие в женском характере довелось мне сделать на этих днях. Стоит мне в общественном транспорте, не важно, в метро, автобусе или электричке сесть на свободное место рядом с женщиной в возрасте от восемнадцати до девяноста восьми лет… Дело в том, что рядом с детьми я стараюсь вообще не садиться, а бабушку после девяноста восьми лет, поди, в метро поищи.
О чем это я? Да! Стоит мне расположиться рядом с любой женщиной, пусть даже издалека она напоминала античную статую, случайно пересаженную с клумбы Летнего сада на сиденье троллейбуса, как в тот же миг эта женщина-девушка-бабушка приходит в движение. (Специально для женщин, из чистой вредности читающих эту колонку: я регулярно моюсь, не бомж, пользуюсь дезодорантом и лосьоном после бритья. Дорогими. Настоящими. Так что запах здесь не при чём.) Эта девушка-бабушка-женщина, стоит мне сесть рядом, немедленно открывает свою сумочку и начинает в ней что-то искать. Я пишу "что-то" не потому что я не увижу, что она, в конце концов, нашла, а потому что она занята процессом поиска, как таковым: перебирает вещички в сумке, не доставая ничего.
Главное, что она, эта бабушка-девушка-женщина, выставляет локоть так, что он упирается мне в ребра. После этого, занятая поиском чего-то такого, чего в сумочке явно нет, а может быть никогда и не было, она водит этим локтем, в зависимости от роста и комплекции, по четвертому-пятому или шестому-седьмому ребрам. Моим. Вдавливая острый кончик своего локтя в одно ребро. Или проводя по двум-трем-четырем ребрам, как усталый гитарист, перебравший за день все свои мелодии и все пытающийся вспомнить еще одну.
Интересно, как струны относятся к медиатору?
Попытка отодвинуться ни к чему не приводит. Женщине-девушке-бабушке тут же приходится разыскивать что-то на самом-самом дне сумочки. А поскольку у таких сумочек дна нет совсем, то рука ее уходит все глубже, локоть оттопыривается сильнее, ребра звучат все мощнее. Как орган. Правда слышит это звучание всего один человек. Ваш покорный слуга. Покорный, покорный. А так уже хочется своим локтем, да и в ответ. Нет, лучше не думать, что вслед за этим может произойти.
Длиться все это представление может три минуты. Или полчаса. Никогда не угадаешь. Но вот, наконец, нечто искомое найдено. Спокойствие духа. Я так понимаю. Потому что ничего не достав со дна бездонной пропасти, бабушка-женщина-девушка, играет последний (мажорный) аккорд на моих ребрах. Она закрывает сумочку и, улыбаясь каким-то своим мыслям (впрочем, иногда и хмурясь), отодвигает свою сумочку с колен вбок, так чтобы острый край этой сумочки пришелся строго на синяк, образовавшийся к тому времени на моем боку. Теперь она – девушка-женщина-бабушка – вновь может принять вид античной статуи. Строго до того момента, пока двери вагона метро не начнут закрываться и она, осознав, что это была ее остановка, не ринется к выходу, сметая всех на своем пути и озаряя этот путь веселой и доброй улыбкой: надо же, как смешно получилось – едва не проехала!
[пауза]
[звонок телефона]
– Ну вот, Пол. Все замечательно. Можешь, когда хочешь.
– Спасибо. Твоей похвалой и жив.
– Нет, Правда. Кой-чего уберем, название поменяем и прямо в номер. Правда, в следующий. В этот мы уже девочку поставили.
– …
– Тут у начальства идея такая сформировалась. Она дает женский взгляд на мужчин, ты – мужской. На женщин, конечно.
– …
– В перспективе – две колонки могут параллельно идти. Но пока, пару месяцев, придется поработать в очередь.
– …
– Неприятно конечно. Но ты можешь себя взять какой-нибудь обзор. Тут мы об автомобилях задумались. Тенденции и все такое. Ты как?
– Валерик.
– Да.
– А не пойти ли тебе…
– Знаю. К Зую. Пошел.
[пауза]
А, по-моему, Ванька Слон просто-напросто не вписался в очередной поворот собственной биографии. Вот его и повело. Сидел в глуши, спал мало, думал много. Может, грибов, каких съел. Вот и увидел Дивов. Как Нил Сарский.
Ну, какой Нил, который чего-то там нестяжал в пятнадцатом веке. Это ж там где-то было. На Урале. Или в Сибири. В общем, там.
Арина так не считает. Она послушала, послушала, послушала, (в смысле три раза подряд пленку прогнала) и сказала, что все так и есть. Ну, ей конечно виднее. Она же детектив. А еще она сказала, что Иван живет на съемной квартире в Медведково. Передвигается по Москве на частниках, красного Лексуса у него действительно нет. Если он и виделся с Кариной, то не сегодня и не вчера. В общем, тупик с уклоном в легкое сумасшествие. Хотя Арина так не считает. Или я это уже говорил?
[пауза]
Сюжет для небольшого рассказа. Хорошая фраза. Где-то я ее уже слышал. В телевизоре конечно, где же еще.
Есть такая категория мужчин в возрасте от 20 до 40 лет – четкие парни. Как правило, они невысоки ростом, лысоваты, сухощавы. Начиная толстеть, они из этой категории автоматически выбывают. Четкие парни не очень любят учиться в детстве, но домашние задания выполняют от и до. Потому что надо. Они занимаются каким-нибудь некомандным видом спорта: борьбой, лыжами, городками, становятся мастерами, но жилы не рвут. Свои мысли у них появляются редко, но чужие указания они воспринимают, как данность. Четкие парни не косят от армии, наоборот, становятся там сержантами и контрактниками. В гражданской жизни они идеальные помощники руководителя. Или бригадиры. Или начальники смен.
Герой рассказа – такой четкий парень. Лет ему двадцать пять – двадцать шесть. День заладился с самого утра. Все получается четко: подъем, зарядка, завтрак, поездка к месту работы на маршрутке. Все секунда в секунду. Как он рассчитал. Как он привык. На работе он отлаживает механизм своей смены продавцов или электриков, ставит на место зарвавшегося хряка, который хочет выехать на труде других. Все четко, по справедливости. Возвращаясь домой, он помогает милой девушке справиться с каким-нибудь пустяком: порванным пакетом, сломанным каблуком, лужей на пол-улицы. Главное, чтобы она улыбнулась, и тревога в глазах пропала. А поздно вечером, быстро, по военному, собравшись, всё рассчитав по "командирским" часам, он выходит на улицу, выслеживает и четко убивает узбека из соседнего дома.
Название рассказа: "Хороший день".
[пауза]
Йестердэй ай десайдид то пут траст ин ю
Йестердэй ай реалайзид зет ю вил бинг ми фру
Зер айнт нафинг то хард фо май год, но
Эни проблемз зет ай хэв
Хи из грейте зен зем ол, со
Ай десайдид зет ай крайд май ласт тиэрр йестердэй.
[пауза]
– …не знаю. Первый год после школы все были еще вместе. Каждый где-то учился, но друг друга из вида не теряли. Тогда мода появилась – ходить в бары. Мы и ходили. Не каждый день конечно. Пару раз в неделю, на Новый Арбат. Там был бар "Ивушка", а почти напротив – "Валдай". И еще один у самого Садового кольца, не помню, как назывался. У нас он именовался "вагоном", потому что длинный был и узкий. Еще на улице Чернышевского, сейчас Маросейка, был бар, и все называли его "Что делать". Но чаще в "Ивушке" сидели. Там три коктейля подавали. "Шампань-коблер", "Международный", и "Привет". Орешки. А больше ни на что денег не было. Дома вот перестали друг у друга бывать, квартирки-то маленькие, родители кругом, бабушки. Почему-то от старшего поколения только по одной бабушке осталось у каждого. Ну не важно.
– А потом?
– Суп с котом. Я взбрыкнул. Бросил свой институт, ушел в армию. Ребята ко мне через год все втроем приезжали. Навестить. Я ж недалеко служил, сейчас дачи дальше от Москвы покупают. А когда вернулся, то как-то все изменилось. Никаких баров. Все по-взрослому. Ну, так казалось. В баню стали ходить. В преферанс играть. Ванька Слон тогда совсем отпал. Очень серьезным стал, экономистом-финансистом. Пару раз его и видел. Марат жениться собрался.
– А Карина?
– Карина? Нет, не помню, чтобы она с нами в баню ходила.
– Пооол, ты гонишь.
– Что ты хочешь от меня? Четверть века прошло. Я все помнить должен, что ли? А что это был за отвар?
– Какой?
– Ты меня поила каким-то отваром. У меня синяки прошли за два дня. А так не бывает.
– Бывает. Пооол. Это жидкое золото.
– Настоящее?
– Нет, конечно. Просто так называется. Кто бы ни испил из этого золотого источника, всяк ощущает обновление своей природы, истребление болезни, подкрепление крови, приток новых сил к сердцу и совершенное здоровье во всех частях тела – как внутри, так и снаружи.
– Ух, ты! А повторить сможешь?
– Легко. Кто бы ни испил из этого золотого источника, всяк…
– Стоп. Верю. Слушай, а я выпивать после этого смогу? Сто пудов. А с чего это ты забеспокоился?
– Не знаю. Посмотрел вот на тебя и подумал…
– Это комплимент или оскорбление?
– Это правда.
– Ах, так!
[пауза]
ТАК ЧТО ЖЕ Я ЗНАЮ ОБ АРИНЕ.
Она любит ветер и дождь. Ей нравятся овощные салаты с добавлением фруктов. Не нравится водить машину. Она никогда не злится. Ее улыбку хочется поместить в рамку. Но иногда она может взглянуть… Я видел такой взгляд только у двух человек, и то по телевизору. У Брюса Уилиса, в тот момент, когда его персонаж говорит что-то вроде: "Еще раз ударишь – убью". И у Марии Шараповой, на корте, перед подачей.
Что еще? Я тут навел справки. Она не работает в детективном агентстве "Частный случай". Там вообще женщины не работают. Она не зарегистрирована в Москве. Не получала паспорта на территории России. Поисковые системы не знают словосочетания "Арина Вармова".
Короче. Она не существует.
[Из файлов Василия Сретенского] К***** [продолжение]
<и что?>
Ему двадцать лет. К***** двадцать лет. Да всем им по двадцать лет. И что? Ничего. Он не видел ее три года. Два из них – служил в армии. Нельзя сказать, что, вернувшись, он не хотел ее видеть. Хотя, кто нам запретит. Не хотел. У него в те годы был любимый анекдот: Больной, сразу после операции, спрашивает: "Доктор я буду жить"? Врач, медленно закуривая: "А смысл"? Вот и здесь: ну увидит он ее…
– Ты валенок, – сказал ему Некто, – причем валенок, свалянный не на ту ногу.
Некто был его лучшим другом. Он, Некто, начал действовать. Внезапно, из ниоткуда образовалась большая компания, человек пятнадцать. Одноклассники, их новые студенческие друзья, их девушки и девушки их друзей. Всего, человек двенадцать-пятнадцать. И К*****. Они собирались у кого-нибудь дома, или на даче, если родители теряли бдительность и давали ключи.
Слушали Окуджаву, рок, джаз. Немного танцевали. Много и неумело пили. Потом им было плохо. Девушки опаивали их горячим чаем, ерошили их волосы мягкими женскими движениями, прощая заранее все их дурацкие поступки. Что поделать, все мужчины – просто дети.
Однажды кампания собралась у К*****. Настроение было элегическое, шла летняя сессия. Готовиться к экзаменам – глупо, но и не думать о них невозможно. Поэтому никаких танцев. Барды. Стихи. К***** читала Игоря Северянина. А потом приготовила всем картошку-фри. Часа в два ночи все стали ложиться. Примерно в тех местах, где кто в данный момент стоял или сидел. Так крепко, как в ту ночь он не спал, наверное, никогда в жизни.
Тем летом они стали ходить "на шашлыки". Так это называлось, хотя, чаще всего, шашлык изображали кусочки хлеба или колбасы. Возникло своеобразное разделение труда: девушки запасали бутерброды, юноши подбирали щепки, которые в исхоженном ямкинском лесу еще могли сойти за дрова. Портвейн возникал сам собой. Потом все сидели, смотрели на огонь. Вставали, уходили, возвращались. К***** садилась очень близко к огню. Так как будто только с ним и дружила. Он садился рядом.
– И что? – спросите вы. Нет? Уже не спрашиваете? Вот то-то и оно.
Впрочем, нет, кое-что следует добавить. Рядом с ним, с другой стороны, часто садилась девушка, ставшая потом его женой. О чем он тогда, конечно же, не догадывался. Да. Да. Он даже не догадывался, что эта девушка сидит рядом. Он-то в одну сторону тогда смотрел.
Часть третья
"Я стала женщиной по своей воле, Альвар, но, как бы то ни было, я женщина, подверженная любым настроениям; я не мраморное изваяние. Из первоначальных элементов, составляющих мировую материю, я избрала для своей телесной оболочки самый восприимчивый – иначе я осталась бы бесчувственной, ты не пробудил бы во мне влечения, и вскоре я стала бы для тебя невыносимой. Прости же, что я рискнула принять все недостатки своего пола, чтобы соединить, насколько возможно, все его прелести.
Жак Казот. Влюбленный бес.
"Так любовь наиболее страстная загорается с одного взгляда, возникая посредством одних лучей глаз, как посредством стрел разом пронизывающих все тело. Так дух и кровь любящего, будучи, таким образом пораженным, проходят таким образом в любовника и его очаровывают, что заставило сказать Лукреция в своих стихах о чарах любви: "Наша душа, пораженная любовью, тотчас чувствует ее в теле, так как почти все подвержены этой страсти, и кровь обнаружится тотчас в той части, которая была поражена, и сок или красный цвет охватит тотчас того, кто поразил, если он рядом".
Генрих Корнелий Агриппа. Оккультная философия.
"Здесь я рисую для тебя два тела, одно мужское и другое женское, чтобы показать тебе, что в ходе этой второй операции ты доподлинно, хотя еще и не в совершенстве, имеешь две соединенные и сочетающиеся природы, мужскую и женскую, или, вернее говоря, четыре элемента, и что естественные враги – тепло и холод, сухость и влага – начинают сближаться в любви одного к другому, и, при посредничестве мира, мало-помалу, улетучивается древняя вражда старинного хаоса.
Николя Фламель. Объяснение фигур.
Кассета 15. Цвет – красный
Что я помню о Марате
Марат. На снимке он в центре. Не в середине, а именно в центре. В объектив не глядит. Стоит свободно, не позирует, но мышцы напряжены. Значит, все-таки, позирует. Выражение на лице примерно такое: "Какого-Зуя-взялся-снимать-все-равно-не-умеешь".
Сколько его помню, он всегда был либо в центре, либо впереди. Это его естественное состояние. Modus чего-то там. Лучший футболист двора, отряда, в пионерском лагере, класса и школы. Распасовщик волейбольной команды. В баскетбол у нас не играли. Зато вся легкая атлетика была его. Плюс лыжи. Плюс велосипед. Военрук просил его показывать, как (и куда) метать гранату, как (и куда) стрелять из мелкокалиберной винтовки, как собирать автомат, чтобы не оставалось лишних деталей.
При всем при этом он всегда, сколько его помню, носил очки. Я думаю, он в них и родился. То, что он круглый отличник, как-то даже не обсуждалось. И не потому, что мама – завуч в нашей школе, а потому что все учебники на следующий год он прочитывал уже летом и мог сам объяснить какой хочешь материал. В том числе и учителям. Все первые места на всех олимпиадах в школе и городе были его.
Да, еще. Он первым среди нас всех начал фотографировать и писать стихи.
Таких универсальных лидеров я в жизни больше не встречал, и если бы не Марат, считал бы, что они – литературный фантом. У раннего Аксенова они встречаются сплошь да рядом. Впрочем, позднего я не читал.
Его не любили. И не любили даже не потому, что у него само собой получалось такое, для чего другим нужно было потеть, потеть, да не выпотеть. А потому что он был сам по себе и ни в ком не нуждался. Он жил на пятом этаже и его любимым занятием было сидеть на подоконнике ногами наружу. Это когда он не участвовал в олимпиадах, не гонял на велосипеде и не играл в футбол, разумеется. Сидел и книжку читал у всех на виду.
Самым обидным, для многих, было то, что он никогда не скрывал, что умнее, начитаннее, быстрее и чего-там-еще-нее всех других. Никогда никому не поддавался в играх. Всегда демонстрировал, что знает то, что не знают другие. Отвечал на грубость мгновенным шквалом иронии, навсегда ломавшей самооценку обидчика…
[пауза]
… хотел еще сказать, отвечавший ударом на удар, но вспомнил один случай. Лет по 12 нам было. В пионерском лагере, мы играли в футбол с командой ребят старше нас на два года. Я тихо бултыхался в защите, подставляя ноги под мяч раньше игроков соперника, то есть, играя на перехвате. Как учил Марат. Сам же он блистал в нападении, чередуя сольные проходы с тонким перепасом.
Мы выиграли с каким-то неприличным счетом, что-то вроде 7:2. Два мяча в наши ворота были забиты не без моего участия, а шесть из семи наших голов обеспечил Марат. Естественно, вечером двое представителей побежденной команды пришли разбираться. С Маратом.
Два года разницы, когда тебе двенадцать, очень заметны. О том, что их двое, а нас, вокруг Марата, человек шесть, никто и не подумал. Один из мстителей аккуратно снял с Марата очки, другой ударил его в скулу. Марат согнулся пополам и не разгибаться не стал. За него никто не вступился. Даже я. Мстители постояли, постояли и ушли. Драки не получилось.
И вот что я никак не могу понять, а спросить так и не решился. Со мной-то все ясно, я просто струсил тогда. А Марат? Он почему драться не стал? Тоже испугался? Или все просчитал и хотел избежать лишних синяков? Ведь тот первый удар, оставшийся единственным, был слабеньким, так, для затравки. Или же он просто не снизошел до них, оставив в дураках? Не знаю.
Ну, это так, эпизод. А вообще-то с кулаками к нему не лезли. В ботинки писали, во время урока физкультуры. Это было. Резинкой в ухо исподтишка стреляли. Чернильницу в портфель как-то раз вылили. Всю. Ну и на партах гадости писали.