[Из файлов Василия Сретенского] К***** [продолжение]
<звонок>
К***** позвонила через год после своей свадьбы. Не день в день конечно, но примерно. За этот год он привык думать, что больше никогда с ней не встретится. И даже несколько раз не видел ее во сне. И даже два раза влюблялся. По крайней мере, ему хотелось так думать.
А она позвонила. Позвонила не ему, а его другу, у которого он был в эту самую минуту. И попросила дать ему трубку. Почему так, он никогда не знал, потому что не спрашивал. Может быть, просто потому что у друга его в то время застать было проще, чем дома. А может еще почему.
Она пригласила его на закрытый просмотр фильма. Какого, он не помнит, да и не важно это, как оказалось. Он согласился пойти, прежде чем успел подумать, зачем ему это надо.
Фильм они смотрели минут пять. Точнее, он смотрел минут пять, а потом она предложила пойти прогуляться. Почему нет, в Москве лето. Что интересно, со времени ее звонка прошли сутки, а он так и не успел подумать, зачем ему это надо. Они шли по пыльной тихой улице, он привычно смотрел под ноги, он говорила. Говорила те слова, что он потом много раз слышал от других женщин, правда без таких последствий. Что с мужем-художником ей трудно. Что год назад они все время смеялись. Ездили в Ленинград, в Талин. Жили в Москве, в съемной квартире. Им было очень хорошо вдвоем. Легко. Весело. Что сейчас он все время с ней спорит. Не дает ни слова сказать. Чтобы она не делала, он недоволен. Она устала, вернулась к маме. Он молчал, слушал. Это же в первый раз было, он не зал что в таких случаях говорят. И делают.
К***** предложила "быть вместе". О любви говорить, как-то не получалось. Она все знала про него. Он теперь – про нее. "Почему я"? – только спросил он. "Ты мне нужен, – сказал она. – Ты надежный".
Ну, нужен, так нужен.
<розы>
На следующее утро, часов в семь, он вошел в подъезд ее дома, поднялся на третий этаж, прикрепил к ручке двери ее квартиры большой букет роз и ушел. Потом они говорили по телефону, вечером встречались в городе, но про цветы она молчала. На следующий день и еще пять дней он привозил ей букеты роз, оставляя их у двери. Очень романтично. Наступило воскресенье, они договорились пойти куда-то вместе. Он заехал за ней, поднялся на третий этаж, позвонил, и ему открыла незнакомая девушка. Он перепутал. К***** жила на четвертом этаже.
<ночь>
Вот так все и пошло наперекосяк. Она жила у мамы, отказывалась разводиться. Он жил у своих родителей, пытаясь найти квартиру или комнату, но так чтобы не снимать. Ему как будто присмотрели какую-то дальнюю тетушку с двухкомнатной квартирой. Родня решала, что лучше: разменять двушку или поселить его с К***** у этой тетушки.
Он дарил ей цветы, уже без всяких фокусов, они ходили в кафе и кино. И так почти полгода. Он давно уже понял, что не может даже поцеловать ее. То есть может, она не против, но не хочет. То есть хочет, конечно же, но то, что она только не против, лишало его желание всякого смысла. Так что его желание окуклилось. Он просто был рядом с ней: добрый, веселый, грустный, отзывчивый. И все. К*****, казалось, чего-то все время ждала от него. А он уже давно собирался серьезно подумать о том, чтобы решиться собраться что-нибудь предпринять.
Тут подошел его день рожденья. Он отмечал его в своей новой студенческой кампании и решил пригласить ее в общежитие на Вернадского. Она согласилась. Потом передумала. Потом снова согласилась, потом долго сидела на лавочке, на станции метро. Он молча стоял рядом. Друзья-однокурсники ждали в общаге.
В конце концов, они пришли. Было весело. Ему так казалось. Часа чрез три-четыре друзья-москвичи одной компанией пошли к метро, по дороге валяя друг друга в сугробах. Остальные расползлись по своим комнатам. Они остались вдвоем.
Вот это и была их первая и последняя ночь. Прошла она кое-как. Настолько кое-как, что он хотел бы думать, что не было этого дня рождения и этой ночи. А других ночей не был совершенно точно.
Прошло столько то времени, и К***** сказала, что ждет ребенка. Она по-прежнему не собиралась разводиться. У него по-прежнему ничего не получалось с жильем. И с К***** тоже. А другие женщины его не интересовали. К***** рассорилась с матерью, сняла комнату. Он приходил к ней туда каждый день, приносил соки, фрукты. Что-то готовил. Они много разговаривали, он шутил, она иногда плакала. Он оставался на ночь, не понимая зачем. Вновь настало лето. Они много гуляли, ходили зоопарк. Он мало спал в то время, и иногда ему казалось, что сон – это его настоящая жизнь.
<мальчик>
"Он только мой". Так сказала К*****, когда он пришел посмотреть на сына. Ее сына. Из роддома К***** забрала помирившая с ней мама. Она и увезла К***** в свою квартиру в доме-башне на берегу канала. Он приезжал туда посреди дня, привозил фрукты и соки, коробки подгузников, ходил за бутылочками с детским питанием, пока не узнал, что муж-художник делает все тоже само, но в другие дни.
"Это не правильно", говорил он, не совсем понимая, что имеет в виду. "И это не может продолжаться бесконечно". К***** молчала, кормила ребенка, казалось, чего-то ждала. От него?
Вскоре К*** вернулась к мужу.
Вскоре он женился. На девушке, которая когда-то садилась рядом с ним у костра. И они жили вместе долго и счастливо. Только детей у них почему-то не было.
Кассета 18. Цвет – красный
– Поол?
– Ага. Сей… час. Что?
– Ты ведь знал, что я никакой не детектив?
– Когда?
– Когда к Марату ходил.
– Знал. И знал, что ты знаешь, что я знаю.
– Подумаешь. Я и сама знала, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь.
– Да? А я знал, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, что я знаю.
– Не мог ты этого знать! Я сама об этом только что узнала.
[пауза]
– А что ты хочешь знать?
– Ну, хотя бы кто ты на самом деле.
– Тебе не понравится…
– … сказала она и томно затянулась длинной черной сигаретой. Положив ногу на ногу, она чуть откинулась назад. Пышная копна рыжих волос рассыпалась у нее по плечам. Увидев подвязки ее чулок, он замер. В горле пересохло. Переложив револьвер из правой руки в левую…
– …ногу…
– … руку он вытащил из заднего кармана плоскую флягу и сделал три больших глотка. Гортань обожгло. "Опять Марта перестаралась, – подумал он, – чересчур горячий кофе налила во фляжку". Мысль о Марте была ему неприятна…
– Пол.
– Извини, понесло. Ты мне что-то в этом духе хотела рассказать?
– Я тебе правду хотела сказать. Только…
– … она мне не понравится.
[пауза]
– То есть ты инкуб.
– Нет, Поол. Инкубы – мужского рода. Тогда уж надо говорить суккуб. Но это не политкорректно. Лучше так не говори. Кто-то может обидеться. Это все равно, что барабашкой обозвать.
– А как надо говорить?
– Много-много лет назад…
– В тридесятом царстве.
– Нет, здесь. Таких как я, называли богами и богинями. Потом – стражами. Но сейчас так говорить не полагается. Иван твой хороший термин нашел – Дивы. Или можно Дэями называть…
– Значит ты богиня.
– Ну… как бы.
– Ну да. А лет тебе сколько?
– Я же говорила. Двадцать два. Но в наш год помещается 49 ваших.
– Да ладно…
[пауза]
– Хорошо. Ладно. Пусть. Хотя звучит все это неубедительно. Я видел твое отражение.
– Когда нужно отражение оно есть.
– Ну, должны же сверхъестественные вещи. Чудеса какие-нибудь.
– Они происходят постоянно. Только ты их не замечаешь. Например, когда ты переходишь улицу, сколько машин проезжает перед тобой?
– Четыре. Нет, уже несколько дней как одна – две. А вчера вообще ни одной. Просто переходил и все.
– Тетка толстая локтем в живот давно толкала?
– Не помню.
– Ну и какие чудеса тебе еще нужны?
– Что-нибудь более наглядное.
– Хорошо. Так пойдет?
– …
– Пойдет?
– А можно все обратно вернуть?
[пауза]
– Как ты это сделала?
– Материя едина и составляет всё. Она может принимать любые формы, но лишь до того, как приобретет тот или иной вид одного из трех царств природы. Конец цитаты. На самом деле ничего не было. Ты это просто увидел.
– А ты куда делась?
– Никуда. Я и была она. Теперь ты веришь?
– Аааэээээ…. Слушай, а может это все бред? Может, я попал в аварию под рекламным щитом с картиной Лехи Сербова, лежу теперь в коме в больнице, а мне это все видится? Как у Йена Бэнкса в романе… как его… ну вот, забыл. А врачи, тем временем, решают: отключить меня от системы искусственного питания, или подождать еще недельку.
– Хочешь, я тебя ущипну?
– Да. Нет. Нет, ну больно же.
[пауза]
– Ладно. Предположим. Ты богиня.
– Мы так больше не…
– Понял, понял. А Карина тебе зачем? Она что провинилась перед кем-то из ваших?
– Можно и так сказать. Но это было очень давно. Дело в том, что она – Тир.
– Тир? Место, где стреляют по мишеням?
– Нет. Тир из поколения титанов. Или Дэвов. Тех, что предшествовали богам. Большинство титанов, отказавшихся сотрудничать с богами, попали в Тартар. А Тиры избрали материальную форму существования, и ушли к людям. В древности Тиров отождествляли со змеями. Я тут у твоего друга файл нашла про них, почитай, там все понятно.
– Хорошо. Почитаю. Но тебе-то Карина зачем?
– Это моя работа. Отделять титанов от людей. Передавать их службе сопровождения.
– Сопровождения куда?
– В Тартар.
– Да ладно. Под землю, где нет солнечного света? Где катят свои волны Коцит и Ахеронт? Где "по мрачным полям, заросшими бледными цветами асфодела носятся"… Я по мифам Древней Греции на первом курсе доклад делал. Забыл, кто носится?
– Кто надо, тот и носится Пол. Какое тебе дело.
– Ну, как. Ты мою одноклассницу в царство теней спровадить хочешь… А вот: "Носятся бесплотные, легкие тени умерших". А мне, значит, какое дело? Мне интересно. Там, правда, нет ни света, ни чувств?
– Типа того. А в терминах твоего друга Ивана – обедненная волновая среда.
– Лагерь, значит. Зона для…
– Мы так не говорим. Это…
– Ага. Не политкорректно.
[пауза]
– А все же, почему именно ты?
– Я хорошо знаю местность. И людей.
– Это как?
– Народы этого места были под нашим покровительством. Карины. Моем. Других… тоже. До введения единобожия, конечно.
– Это ямики что-ли? Которые тут жили до Юрия Долгорукова?
– Народ ямь. Твоя мама, между прочим, из этого народа.
– А отец?
– Отец – нет.
– Значит я полуямик?
– Значит так.
– И должен тебе поклоняться?
– Сейчас, увы, нет. Хотя…
[пауза]
– А вот интересно. Проклятие Москвы существует?
– Какое проклятие?
– Проклятие богини Ямок. Байка есть такая. Мол, никогда в Москве ничего толкового не получится, кроме ветра и пожаров. Всё всегда будет наперекосяк, потому что богиня Ямок прокляла всех правителей…
– Властителей.
– Что?
– Не правителей. Властителей.
– А какая разница?
– Такая разница, Поол, что правителей неправильно, а властителей правильно.
– Ну, пусть. Так есть проклятие?
– Есть. У властителей Москвы никогда ничего не получается и получиться не может.
– Так может это проклятие Карины?
– Нет.
– Нет?
– Нет и все?
– И все.
– А почему?
– Да потому что это мое проклятие, Поол.
[Из файлов Василия Сретенского] Тир
В третьей главе книги "Бытие" содержится рассказ о грехопадении Адама и Евы. Вот его начало:
...
"Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог, и сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?
И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть.
Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
И сказал змей жене: нет, не умрете;
Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будите как боги, знающие добро и зло".
(Бытие 3; 1–5)
Вопросов к этому фрагменту много. Например, почему змей говорит: "Будете как боги", а не "как Бог"? И откуда змей знает, то же, что знает Бог?
Но мы сейчас займемся другим вопросом: где Сатана? Дьявол где? Ведь это он соблазнил Еву, разве нет?
Нет. В Книге четко говориться – змей, который был хитрее всех зверей. Сатана тут не причем, иначе, зачем бы Бог проклинал и наказывал змея: "Ты будешь ходить на чреве твоем и будешь есть прах во все дни жизни твоей" (Бытие 3; 14).
Мотив змеи – один из древнейших в культовой практике человечества. Первые ритуальные изображения змеи найдены в слоях верхнего палеолита (а это от 35 – до 100 тысяч лет назад) на всех континентах. Мотив борьбы змеи и птицы – общий для всех древних народов. Традиционно он трактуется, как борьба добра со злом, что не очень соответствует древнейшим слоям мифологических представлений о змее: хранителе воды, символе плодородия, знаний и жизни.
Воду оставим в стороне, а о знании и жизни, давайте поговорим немного подробнее. Может быть, нам удастся понять, откуда змей знал о дереве добра и зла и зачем он вообще заговорил с Евой.
<змеиный остров>
В одном из самых древних, из известных нам, литературных произведений – египетском папирусе "Потерпевший кораблекрушение" (написан не позднее 1700 г. до рождества Христова), рассказывается о некоем египтянине, отправившимся в плаванье по Средиземному морю в корабле с экипажем в 120 человек. Буря разбила корабль, рассказчика же волны выбросили на остров, показавшийся ему необитаемым. Но только он "две палочки найдя" разжег огонь и принес богам жертву всесожжения, как перед ним предстал змей:
...
"Он тридцати локтей длиною был,
а борода – два локтя, даже больше,
а тело позолочено, а брови –
из лазурита, да!.."
Узнав, что нежданный гость явился на остров не по своей воле, Змей предсказывает ему, что по истечении четырех месяцев на остров прибудет ладья и заберет несчастного путешественника домой. А пока он, Змей, расскажет страннику историю острова. История эта коротка, ее не сложно привести целиком. Итак, Змей повествует:
...
"Я жил тут не один – со мною были
мои собратья и мои потомки.
Всего нас было семьдесят пять змеев
моих собратьев и моих детей…
Не буду вспоминать про дочь малютку,
которую я мудростью добыл…
Так вот: однажды яркая звезда
спустилась. Охватила змеев пламя, -
и не было меня там среди них,
когда они в том пламени горели.
Увидев гору трупов, я едва
от горя не скончался…"
Вот собственно и все. Мы узнаем из папируса о некой цивилизации змеев уничтоженной падением звезды. Кому-то там наверху эта цивилизация не нравилась. После этой катастрофы остров исчез в волнах, лишь время от времени, появляясь на поверхности. Единственный уцелевший змей именует себя "владыкой Пунта" (страны, где добывают миро) и требует от путешественника услуги: "прославь же мое Имя, / пусть знают в городе твоем! / Ведь – это то, зачем ты был мне нужен". Создается впечатление, что катастрофа и гибель судна были не случайны. Змею "был нужен" некто, кто сможет напомнить человечеству о его (Змея) существовании. Что и было сделано: "потом предстал я перед фараоном / и все дары, что с острова доставил, / я преподнес". Так завершил путешественник рассказ о свое приключении.
История эта, или сказка, именуемая также "Змеиный остров", полна недомолвок и умолчаний. Чем прогневила высшие силы (Бога? богов?) цивилизация могущественных змеев, сказать трудно. Поищем ответ в эпосе народов Междуречья, не зря же шумерский правитель Гудэа еще в XXII веке до рождества Христова (то есть лет за 400–500 до сочинения сказки о древнеегипетском Робинзоне) приказал украсить свой кубок изображением битвы между птицей и змеей.
Примерно в то же время появился самый первый вариант "поэмы о Гильгамеше" – V правителе I династии города Урука. Это в Шумере. Основной мотив поэмы – стремление Гильгамеша сравняться с богами: в силе, мудрости, справедливости. Но главное – в бессмертии. Совершив множество подвигов, Гильгамеш достигает предела мира, где добывает "цветок молодости", позволяющий возвращаться в юность и продлевать тем самым жизнь до бесконечности". И что же дальше? Возвращаясь домой через пустыню, Гильгамеш набредает на озерцо. А помните кто у древних хранитель вод? Ну, то-то же:
...
"Увидал Гильгамеш водоем, чьи холодны воды,
Спустился в него, окунулся в воду.
Змея цветочный учуяла запах,
Из норы поднялась, утащила,
Назад возвращаясь, сбросила кожу".
Признайтесь, вы чего-то подобного ожидали, не правда ли? Да. Так оно и есть. Змея завладела тайной вечной молодости. А значит – бессмертия. Теперь вернемся опять к повествованию Моисея, к книге бытие, главе третьей:
...
"И сказал Господь Бог: вот Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от дерева жизни и не вкусил и не стал жить вечно".
(Бытие. 3; 22)
<земной рай>
Мы видим, что изгнание из рая земного произошло не столько потому, что надо было наказать Адама и Еву, сколько для того, чтобы они в своем познании не пошли дальше – к следующему дереву, дающему вечную жизнь. Описание этого дерева мы находим в "Книге Еноха", посетившего скрытые от смертных земные пространства и, в их числе, место, где возвышаются семь пылающих гор. Именно там, на седьмой – центральной – горе он и увидел дерево жизни:
...
"…И между ними было одно дерево с благоуханием, какого я никогда не обонял ни от тех, ни от других деревьев; и никакой другой запах не был похож на его запах; его листья, и цветы, и ствол не гниют вечно, и плод его прекрасен; а его плод подобен плоду пальмы".
(IV; 24)
На вопрос Еноха об этом дереве, его проводник, архангел Михаил дает следующее пояснение: