- Ничего не попишешь, - подтвердил Грейдон. - Послушайте, если у вас воротит с души от перспективы застрять здесь на второй срок, так я бы на вашем месте на этот счет не волновался. Мой-то голос вы получите наверняка. Однако, добираясь сюда от Эндрюса, я что-то не заметил народных толп, скандировавших: "Еще четыре года". Что там у нас с популярностью, Хейден?
- Ниже тридцати, - ответил Хейден. - Картрайт дала нам определенный прирост, однако "Суэйл" его уничтожил.
- И как только суд мог проголосовать за этого… А, ладно.
Грейдон вздохнул:
- Верховный суд почти всегда чреват разочарованиями. Помните, что ответил Трумэн на вопрос о том, пришлось ли ему столкнуться с разочарованиями? "Да, и оба заседают в Верховном суде". Ну хорошо. Что сделано, то сделано. Суть в том, сэр, что, на мой взгляд, вы можете спокойно пойти на перевыборы и уверенно рассчитывать на то, что встретите следующее 21 января на веранде вашего дома в Вапа… как бы ни произносилось название этого города.
- Январи в Вапаконете слишком холодны для сидения на веранде, - сказал президент, - но в остальном вы совершенно правы. Что же, нас ожидает чертовски странная избирательная кампания.
На следующий день сенат семьюдесятью восемью голосами против двадцати двух одобрил Поправку об ограничении срока президентского правления. Теперь, пройдя через палату представителей и сенат, она поступила на ратификацию штатами. На то, чтобы получить согласие трех четвертей законодательных собраний штатов, уходило, как правило, время достаточно долгое. Для ратификации поправки об ограничении президентства двумя сроками потребовалось четыре года (с 1947 по 1951); с другой стороны, возраст, дающий право голоса, был понижен до восемнадцати лет (во время вьетнамской войны) всего за сто дней. Пандитариат предсказал, что, вследствие непопулярности президента Вандердампа, данная поправка имеет все шансы на быструю ратификацию. Было также с уверенностью предречено, что на следующие выборы Вандердамп не пойдет. Человек он, быть может, и политически безграмотный, заявили мудрецы, но не дурак и искать новых унижений не станет. Отбудет первый срок и, поджав хвост, улепетнет в свою Вапакакенетам.
А затем на экранах телевизоров появился редкий гость - торжественноликий Хейден Корк, объявивший, что в скором времени президент обратится к нации из Овального кабинета.
Глава 19
Судя по виду президента, все заботы и горести нашей планеты обременяли теперь его и только его плечи.
- Этому не бывать, - обращаясь к сидевшим за круглым столом людям с пасмурными лицами, сказал он. - Они не станут ядерной державой, пока у руля стою я.
Все молчали.
- Вы меня поняли? - угрожающе спросил президент. - Или у кого-то имеются другие мнения?
Присутствующие отрицательно покачали головами.
- Ну хорошо, - сказал президент. - В таком случае довольно заниматься херней. Отправьте туда "Нимиц".
- Стоп.
- Что-то не так? - спросил Декстер.
- В сценарии стоит "Довольно заниматься ерундой", - ответил режиссер. - "Херню" мы себе позволить не можем. Федеральная комиссия по связи нас попросту оштрафует.
- На этот счет не волнуйтесь. Я знаком с председателем ФКС. Он даже обедал в моем доме. Мы с ним приятели.
- Это хорошо. Всегда полезно иметь высокопоставленных друзей. И все-таки давайте придерживаться сценария. И кстати, сенатор, вы излучаете в этой сцене такую энергию - блеск. Поразительно. Меня чуть со стула не снесло. А тебя?
Помощник режиссера закивал:
- Еще бы.
Президент Митчелл Любшторм удовлетворенно хмыкнул. Сцену пересняли. Послали за ланчем.
Актеры направились к столу с закусками, однако ушедший в свои мысли Декстер остался сидеть за круглым столом. Ему становилось все труднее и труднее входить в свою роль, а потом выходить из нее. Как-то раз он поговорил об этом с гримершей, и та сказала, что существует такая штука, "вживание в образ", - это когда ты входишь в исполняемую тобой роль и больше из нее не выходишь. Декстер попробовал - сработало. Его жена, Терри, не вполне разобралась в происходящем и здорово разозлилась, когда он попросил ее "не занимать горячую линию", но в общем и целом эта штука сработала хорошо.
Декстер обвел взглядом большие экраны оперативного центра. На них изображались траектории ракет, приближавшихся к стране. А также удалявшихся от нее. О да. Да. После ланча будет сниматься сцена, в которой начальник штаба ВМС проинформирует его о том, что группа авианосцев "Нимиц", посланная для уничтожения президентского дворца Мумдука бин Шамирца - "Полоумного Али", как все его называли, ненавидящего Америку правителя Гадганистана, - дала залп крылатыми ракетами. "Нашего друга Полоумного Али ожидает приятный, теплый сюрпризик. О да. Да". Декстер живо представил себе две крылатые ракеты, тандемом несущиеся к цели, поднимаясь и опускаясь в согласии с неровным рельефом невозделанных земель Гадганистана, представил, как они пролетают мимо минарета, как выхлопы их ракетных двигателей опаляют призывающего правоверных к молитве муэдзина. Муэдзин, вопя, летит, точно живой факел, на землю. "Хороший штрих. Ушлые ребята эти сценаристы. Берут много, но ребята толковые". Что же, это следовало сделать, не так ли? Другого выбора Полоумный Али ему не оставил. Он пытался урезонить идиота - снова, и снова, и снова. Обращался к ООН. Предлагал концессии. Торговые соглашения. Лекарства в обмен на нефть. Заключение дипломатических отношений. И получал одни отказы. "Ну, ничего не поделаешь, друг мой Али. Будь по-твоему. Этот президент больше херней… ерундой заниматься не будет". Митчелл Любшторм не собирается тихо сидеть на месте и ждать, когда его оружие морально устареет, а какой-то козел с обмотанной полотенцем башкой обзаведется ядерной мощью. Адские колокола, да на этот раз даже французы и те на его стороне. "Allons, enfants de la Patrie…"
И все же… как ему одиноко. В такие минуты только президент, на плечи которого ложится ответственность за принятие окончательного решения, способен полностью понять, сколь ужасно одиночество власти, изоля…
- Декс.
- Мм? А. Да, Бадди. Что?
- Ты выглядишь, точно "Вояджер", только что миновавший орбиту Плутона. Все нормально?
- Да. Да. Просто… обдумываю ситуацию. Повторяю мои реплики.
- Одиночество власти, а? Поганая штука, верно?
Декстер уставился на Бадди. "Ты об этом и понятия не имеешь. Да и откуда тебе его взять?"
- Может, съешь чего-нибудь?
- Я не голоден, - ответил Декстер.
- Нам до вечера еще кучу сцен надо снять. Так что держи уровень сахара в крови на высоте. Ты должен быть в форме, малыш.
"Малыш? Разве так обращаются к президенту?"
- У меня появилась одна мысль, Бадди, - сказал он. - Обсудим?
- Давай.
- Насчет первой леди.
- А что такое? - опасливо спросил Бадди. Рамона Альвилар творила в роли иронически прозванной Констанцией супруги президента настоящие чудеса. По окончании сцены ее пылкого флирта с директором Совета национальной безопасности Милтоном Суоном даже техники съемочной группы покрылись испариной и то и дело поправляли на себе штаны. - Она отлично работает, разве нет?
- Да, - ответил Декстер. - Актриса она превосходная. Я о другом.
Бадди покивал:
- О чем же?
- Просто мне кажется… ведь она моя жена, Бадди. Первая леди Соединенных Штатов Америки. Как же она может обжиматься с моим советником по национальной безопасности?
Глаза Бадди округлились.
- Таков сценарий, Декс.
- Ну а я не уверен, что мне это нравится.
- Рамона придает нашей истории взрывную силу, большую, чем у крылатой ракеты, которую ты только что запустил. Разрыва между вами не произошло. Так чего ж ты волнуешься?
- Да, но где же достоинство? Митчелл Любшторм - хороший, порядочный человек. Президент Соединенных Штатов. Он сражается с исламскими ордами, с русскими, с…
- С маленькими желтыми ублюдками. О них не забудь. После короткого визита "Нимица" в Шанхай они так до сих пор из сортиров и не повылазили. Ха-ха.
- Вот именно. А тем временем моя жена тянется к ширинке моей же правой руки. А ведь он бывший командир "Морских львов". Герой, награжденный боевыми орденами… - Декстер обиженно покачал головой. - По-моему, это просто… унизительно. Для всех.
- Послушай, - сказал Бадди. - Милтон ее еще не отвалял. Мы даже не решили пока, отваляет он ее или нет.
- Я бы очень и очень предпочел, чтобы он ее не валял, совсем.
- Сегодня под вечер мы собираем совещание сценарной группы, посвященное как раз этой теме. Обещаю - мы рассмотрим ее очень тщательно.
- Просто я не думаю, что следует обращать президента Соединенных Штатов в какого-то… рогоносца.
- При всем моем уважении к названной должности, согласиться с тобой я не могу. По-моему, это делает твоего персонажа лишь более человечным.
- Это каким же образом?
- А разве у Авраама Линкольна не было проблем по этой части? И посмотри, как хорошо решал их он.
- Нет-нет. Нет. Жена Линкольна была психопаткой, но с помощниками его не трахалась. Послушай, согласно всем хвалебным рецензиям, президент Митчелл Любшторм нравится зрителям. Разве нам не следует уважать их чувства?
Бадди, державший в руке свернутый в трубку сценарий, с большим трудом подавил желание шарахнуть им Декстера по башке.
- Декс, - сказал он, - на мой взгляд и на их тоже, твои личные невзгоды делают тебя еще более великим президентом. Сам посуди, в какое положение ты попал? Весь мир в огне, экономика трещит по швам - не по твоей, конечно, вине, но из-за бездумной, провальной финансовой политики твоего предшественника. А тем временем твоя жена норовит подрочить под столом заседаний твоему советнику по национальной безопасности. И именно тут срабатывает присущее тебе человеческое достоинство. Позволяешь ли ты этой истории достать тебя? Нет. Нет, сэр. Митчелл Любшторм поднимается выше нее. И я вижу в этом его огромное достоинство. Величие.
- С моей точки зрения, - сказал Декстер, - если какие-то достоинства и поднимаются, так только у директора СНБ.
- Твоя жена - красивая, до крайности сексуальная баба из пригорода Пуэрто-Рико. Конечно, она немного игрива.
- Игрива? - фыркнул Декстер. - Потаскуха она, и ничего больше.
- Эй, погоди, ты все-таки о первой леди говоришь. Нет. По-моему, ты слишком резок. Страстная женщина. Латиноамериканка. En fuego! Конечно, у любого, к кому она полезет в промежность, тут же и встанет. Лазарь и тот восстал бы из мертвых, если бы она потянулась к его концу. И потом, ты забываешь о четырнадцатом эпизоде.
- А что там?
- Ну как же, сцена примирения. В Кемп-Дэвиде! Накал страстей! Да у меня после первого ее чтения волдыри остались на пальцах, которыми я сценарий держал. Ты выиграл войну. Полоумного Али волокут в ЦРУ - его ожидает месяц серьезных допросов с пристрастием. Конни приходит в себя и понимает, что любит-то она мужа, а не Милтона Суона. Вы запрыгиваете в койку прямо на борту президентского самолета. И пока вы срываете друг с друга одежду, в иллюминаторе маячит солнце, а на его фоне - истребитель Ф-16. Господи, у меня при одной мысли об этом штаны чуть не лопаются. Я подумываю, не вставить ли после начальных титров предупреждение вроде тех, что печатают на упаковках с таблетками: "Если этот эпизод вызовет у вас эрекцию, которая продлится больше четырех часов, немедленно обратитесь к врачу". А что происходит в пятнадцатом эпизоде с директором СНБ Суоном? А? На торжественном обеде в Кремле русские подливают ему в борщ какое-то радиоактивное дерьмо: никто и глазом моргнуть не успевает, как он начинает светиться, что твоя гелевая лампочка. А у тебя с первой леди на уме только одно - как у кроликов. Нет, я, пожалуй, пойду приму холодный душ.
Декстер, поразмыслив, сказал:
- А что, если Суон окажется тайным агентом русских? Да. Они не хотели, чтобы это выплыло наружу, вот и убрали его.
Бадди вздохнул. Актеры. Когда же, наконец, их компьютеры создавать начнут?
- Ну скажи, с какой такой радости, - терпеливо поинтересовался он, - директор Совета национальной безопасности станет работать на русских?
- Я не знаю, - раздраженно ответил Декстер. - Пусть сценаристы что-нибудь придумают. Разве не за это ты платишь им безумные бабки?
- Вообще-то идея занятная. Я обсужу ее с ними. А пока давай придерживаться того, что мы наметили, идет? Кстати, ты рецензию в "Пипл" уже видел?
- Нет, - соврал Декстер. - Не видел. Хорошая?
- Хорошая? "В этом сезоне голосуйте по понедельникам за избрание Декстера Митчелла в президенты. Всякий раз, как он произносит "Отправьте туда "Нимиц"", зрители покрываются гусиной кожей".
- Мило, - холодно сообщил Декстер. - Да.
- Мило? Да к концу второго сезона они уже будут благим матом вопить, требуя посадить тебя в настоящий Белый дом. А теперь, господин президент, не будет ли вам угодно позавтракать? Не можете же вы отправлять "Нимицы" на пустой желудок.
Глава 20
Президент Вандердамп сидел за столом Овального кабинета и прогревал свой рабочий инструмент. В школьные годы он состоял в песенном обществе, а впоследствии обнаружил, что полученные там навыки помогают при произнесении речей.
- Ду-ду-ду-дуууу-ду-ду-дуууууууу. Да-да-да-дааааа-да-да-дааааааа… Ди-ди-ди-дииииии-ди-ди-дииииииииии…
Он понимал, что представляется довольно смешным десятку находящихся в кабинете людей: вечно хмурому Хейдену Корку, телевизионщикам, президентскому пресс-секретарю, угрюмым агентам Секретной службы. Да и на телекамеру президент поглядывал не без опаски: его предшественника она засняла ковырявшим перед обращением к нации в носу, - двенадцать миллионов просмотров в "Ю-Тюбе".
- Эта штука включена? - спросил он.
- Да, господин президент, но сигнала не передает.
- Надеюсь. Не хотел бы увидеть себя в Интернете проделывающим эти фокусы. Не увижу?
- Нет, сэр, - ответил звукооператор. - Осталось две минуты, господин президент.
- Спасибо.
- Дум-дум-дум-дум-дум-дум-думмммммммммм…
Подскакала, точно газель, гримерша, чтобы попудрить президенту лоб.
- Я потею?
- О нет, сэр. Лоб немножко… поблескивает. Эти софиты, они ведь бог знает какие жаркие.
- Да уж. А как вас величают?
- Морин, сэр.
- Спасибо за заботу, Морин.
- Ну что вы, сэр. А пота никто не увидит, не беспокойтесь.
Дональд Вандердамп задумался. Потеть-то он, наверное, будет. Странно - чертовски странно - оказаться вдруг в таком положении. Все, чего он хотел, - это выполнить свою работу и возвратиться домой. Обращение, с которым он намеревался выступить, сидя за этим самым столом, стало бы парафразой того, что сказал его любимый герой Калвин Кулидж, наименее почитаемый из американских президентов: "Я не собираюсь баллотироваться в 1928 году на пост президента". И вот он сидит здесь. Собираясь сказать… совсем другое.
- Одна минута, господин президент.
- Я. Добыл. Отличную. Гроззззздь. Коко-ссссов.
- Простите, сэр? - переспросил звукооператор.
- Упражнение для голосовых связок.
- Да, сэр. Начинаем.
- Добрый вечер, - начал президент. - Вот уже - дайте-ка прикинуть - в третий раз я обращаюсь к вам из Овального кабинета, не так ли? Я старался делать это не очень часто. Еще подростком я терпеть не мог, когда президент отнимал время у "Шоу Джека Бенни", или "Золотого дна", или еще какой-то из моих любимых телевизионных программ. Хотя теперь у нас грандильоны каналов, и вы легко можете переключиться на один из них. Да и в любом случае большая часть сетей не прерывает своих передач ради трансляции президентского обращения, если только речь в нем идет не о начале ядерной войны. В наши дни все определяется рейтингами. Рейтингами, результатами опросов, бесконечными цифрами.
Ну так вот, мой рейтинг одобрения, - если его вообще можно так назвать, - прискорбно мал. В большинстве своем вы считаете, что с работой моей я справляюсь из рук вон плохо. Что же, мне очень жаль. Но я всегда говорил, и вы это слышали, признайте, что президентство не должно превращаться в конкурс популярности. В моем случае этого определенно не случилось. И давайте попробуем понять - почему.
Каждый президент стремится объединить страну и народ. Похоже, мне это удалось. Я сумел объединить большинство населения страны в неодобрении моей персоны. А теперь и обе палаты конгресса США, на время забыв о своих фанатических разногласиях, одобрили поправку, которая, если ее ратифицируют штаты, ограничит правление любого президента страны одним сроком. Вот о ней и я хочу сказать несколько слов.
Во-первых, я поздравляю конгресс с тем, что он, в кои-то веки, принял законопроект, который не потребует расходования миллиардов долларов и не заставит государство увязнуть в еще худших, чем нынешние, долгах.
Но давайте смотреть правде в глаза. Эта поправка нацелена не на будущих президентов. Она нацелена на меня.
Позвольте напомнить вам, что у конгресса уже имеется средство, которое позволяет отказать президенту во втором сроке. Это средство называется выборами. А до следующих выборов осталось - подумать только - всего шестнадцать месяцев. Если же конгресс не в состоянии ждать так долго, он может подвергнуть меня импичменту, однако, поскольку мое преступление состоит лишь в том, что я попытался привить конгрессу чувство финансовой ответственности, не уверен, что этот номер у него пройдет. Отсюда и результат.
Видите ли, простая суть всей этой истории состоит в том, что я не намеревался идти на новые выборы. Быть вашим президентом это высокая честь и привилегия, однако добиваться их во второй раз я не собирался.
Однако эта поправка, нелепая и смехотворная, меняет дело.
Перед нами, что уж ходить вокруг да около, политика в наихудшем ее виде. И теперь я намереваюсь баллотироваться на второй срок, хотя бы из принципа. Я не могу позволить, чтобы мне - и всем будущим президентам страны - диктовали условия люди, из которых состоит худший, на мой взгляд, конгресс в истории Соединенных Штатов.
Я хотел бы сказать даже большее. Не думаю, чтобы с самых дурных дней Римской империи под куполом одного здания когда-либо наблюдалась подобная нынешней концентрация жульничества и беспринципности.
Знаете, произнес я эти слова - и до того у меня на душе полегчало!