Монастырское безмолвие опустилось на этот дворец. Разговоры в его коридорах умолкли. Кафетерий обрел сходство с похоронной конторой. Даже прохожие, приближаясь по тротуару к зданию суда, переходили на шепот, бросали на него косые нервные взгляды и убыстряли шаги. Что ни час, к нему подъезжал очередной грузовой фургон с аппаратурой спутникового телевидения. И понемногу здание это начало обретать сходство с древним мраморным эпицентром неминуемого взрыва - с храмом, в котором вскоре сойдутся в схватке разъяренные боги. Вот такая обстановка сложилась здесь к тому вечеру, когда Пеппер услышала, как зазвонил ее сотовый телефон, номер которого, не значившийся ни в каких справочниках, был известен лишь горстке людей.
- Судья Картрайт?
Голос показался ей смутно знакомым, и Пеппер разозлил сам тот факт, что звучит он в трубке именно этого телефона.
- Кто вы?
- Джо Лодато, мэм. ФБР. Мы познакомились в вашем офисе - помните? И немного поговорили перед тем, как я ушел.
- Откуда у вас этот номер?
Негромкий смешок. А, так он еще и смеется? И Пеппер почувствовала, что у нее краснеет лицо.
- Простите, мэм. Довольно смешно задавать такой вопрос агенту ФБР.
- Что вам нужно?
- Хочу попросить вас о встрече. Где-нибудь вне суда.
- Речь идет о деловой встрече?
Еще один смешок.
- Мэм, я, может быть, и не самая умная в нашем бюро голова, но все-таки не настолько глуп, чтобы клеиться к члену Верховного суда.
- Тогда почему бы вам не прийти сюда?
- Обстановка у вас, насколько я понимаю, сейчас нервная. Зачем вам еще и рыскающая по вашим коридорам горилла из ФБР, верно? На Капитолийском холме есть одно заведение, "Казенный пирог" называется, это…
- Я знаю, где это.
Они заняли кабинку в глубине зала, заказали кофе.
- Я понимаю, для вас это чувствительная тема… - извиняющимся тоном начал фэбээровец.
- Агент Лодато, - перебила его Пеппер, - с этим я как-нибудь справлюсь. Вы затащили меня в бар лоббистов посреди рабочего дня. Так в чем дело?
Агент Лодато извлек из кармана листок бумаги, в котором Пеппер мгновенно узнала исписанную замечаниями страницу ее проекта решения по делу "Суэйл".
Агент Лодато ткнул пальцем в самый верх страницы, и Пеппер увидела слова, напечатанные ею прописными буквами: "ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЖОПУ".
Она застыла.
- Нет, - сказала она. - Нет. Постойте. Что-то не так. Я же это стерла.
Агент Лодато указал на правый нижний угол страницы:
- Вам знакомы эти инициалы и почерк?
Пеппер пригляделась. "ИХ". Исигуро Харо. Рядом с инициалами стояла дата.
- Мне говорили, что он ставит свои инициалы и дату на каждом прочитанном им документе.
- Не понимаю, - сказала Пеппер. - Да, я написала эти слова, но я их стерла.
Теперь ее мысли бежали наперегонки.
- Он послал мне свои замечания по "Суэйлу". Они показались мне покровительственными, надменными и я… напечатала вот это. А потом сходила в спортзал, поостыла и, вернувшись, стерла "Поцелуй меня в жопу" и напечатала…
Агент Лодато кивал - ни дать ни взять метроном.
- …и напечатала что-то вроде "Хорошо, спасибо, все поняла, отличная мысль, замечательно, все верно" и…
Голос Пеппер пресекся. Она взглянула на Лодато. "О, черт!"
- Это случается сплошь и рядом, - пожал плечами агент Лодато. - Вы думаете, что закрываете файл, а вместо этого нажимаете кнопку "Send" и не успеваете опомниться, как… Я вам такие истории могу порассказать.
У Пеппер стучало в висках.
- А у вас-то это откуда?
- Мэм, - улыбнулся он. - Я агент ФБР. Работа у меня такая.
- Но вы же не можете просто-напросто взять и… это все-таки Верховный суд.
- Не для протокола - судья Харо, похоже, не пользуется у своих клерков большой популярностью.
- Ну ладно, - сказала Пеппер, - но что это доказывает?
Агент Лодато достал из внутреннего кармана пиджака еще один сложенный листок, расправил его и положил перед Пеппер на стол. Счет за разговоры по сотовому телефону. С одной помеченной желтым маркером строкой.
- Это счет, выписанный на имя некой Авроры Фонасье, - сказал Лодато. - Номер, который стоит в подчеркнутой строке, принадлежит репортеру газеты "Вашингтон таймс" - автору анонимной заметки о "Суэйле". Имя автора газета не указала, чтобы оградить его от судебного преследования, хотя, насколько мне известно, Министерство юстиции подумывает о том, чтобы отдать под суд редактора газеты, ее издателя и председателя правления директоров. Видите дату разговора? Он состоялся через день после того, как Харо прочитал и пометил своими инициалами ваше "поцелуй меня…" на его замечаниях.
- Кто такая Аврора Фонасье?
- Домашняя работница судьи Харо.
Пеппер молча смотрела на Лодато.
- Филиппинка. Очень милая, как мне удалось выяснить, женщина. По-английски изъясняется с трудом. Тихая работяга. И потому возникает вопрос: о чем она могла двадцать две минуты разговаривать по телефону с репортером, который освещает в "Вашингтон таймс" работу Верховного суда?
Пеппер устало откинулась на жесткую деревянную стену кабинки и, помолчав пару секунд, спросила:
- Что вы собираетесь предпринять?
- Как видите, мэм, я решил попросить совета у вас.
- Кто об этом знает?
- В настоящий момент только вы и я.
- Разве вы не обязаны докладывать обо всем начальству?
Агент Лодато улыбнулся:
- Обязан, мэм. Но, поскольку вы - член Верховного суда, я решил, что мне будет позволительно проявить инициативу. Начальство это одобряет. До определенной черты. Насколько я понимаю, для всех, кто работает в суде, вот-вот настанет время суровых испытаний. И я подумал: если из этого, - Лодато пододвинул два листка поближе к Пеппер, - вырастет дело, пусть им займется "Шестой зал суда".
Он встал.
- Мне всегда нравились разбирательства судьи Картрайт. Хотя, если говорить честно, теперь веры в нее у меня поубавилось, особенно после голосования по "Суэйлу"… - Он изумленно присвистнул. - Но я решил, что стоит дать ей еще один шанс. Спасибо, что уделили мне время.
Если Благгер Форкморган и полагал, что ему предстоит сражаться с другими богами юриспруденции в утонченной атмосфере, осеняющей вершину Олимпа, то теперь он обнаружил себя топчущимся по пояс в грязи и овечьем помете, которым усыпано подножие этой горы. А стоит отметить, что Декстер Митчелл, позвонив Форкморгану в ночь выборов (точнее - в четыре утра), пообещал ему нечто совсем иное.
Клиент Форкморгана сидел перед ним, то и дело меняя местами скрещенные ноги, - нервничающий, потеющий, мертвенно-бледный.
- Вот именно этого я ей не говорил, - торопливо бормотал Декстер, - по крайней мере, я почти никогда… чтобы в таких словах… черт, не могу же я помнить все, что говорил разным людям… каждое обещание, которое давал каждой группе…
Глаза Форкморгана всматривались в него из-под набрякших век - глаза сокола, наблюдающего за кротом, который ковыляет по раскинувшемуся внизу полю.
Он налил в стакан граненого хрусталя холодной воды, протянул его Декстеру, тот принял стакан и выпил до донышка - скорее из послушания, чем от жажды.
- Избирательная кампания, - успокоительно произнес Форкморган, - неизменно изобилует обещаниями. Для нас значение имеет лишь следующее: действительно ли вы сказали мисс Альвилар, что собираетесь оставить вашу супругу и жениться на ней?
- Нет. Нет-нет. Нет. То есть… а-ак. - Декстер вздохнул. - Может быть… я не… в пылу… я… послушайте, иногда в пылу… в общем, говоришь… это просто вырывается… само собой… Это же не значит, что ты действительно…
Коротко говоря: ты пообещал твоей телевизионной жене и, скорее всего, во время полового акта, совершавшегося в разгар избирательной кампании, что разведешься с нынешней женой, женишься на ней, на телевизионной, и сделаешь ее первой леди Соединенных Штатов.
- Да, - подтвердил Форкморган, - бывает.
- Да. Бывает. Да, - залопотал Декстер. - А она, сами понимаете, латинянка…
Форкморган вопросительно приподнял бровь.
- Эмоции, понимаете? Сплошные эмоции. Говорливость.
Форкморган кивнул:
- Да, им порою недостает нашей англосаксонской сдержанности и благовоспитанности.
Декстер нахмурился.
- Ну, что-то вроде этого, - неуверенно произнес он. - Я ей все объяснил, сказал: "Послушай, Рамона, ради всего святого… сейчас не время говорить об этом. Давай продвигаться постепенно, шаг за шагом, идет?" А что я должен был сделать - объявить посреди разбирательства в Верховном суде, что бросаю Терри?
- И как она отреагировала на ваши доводы?
- Взбеленилась, понесла какую-то херню. Пригрозила, что обратится в газеты. - Декстер покачал головой, словно жалуясь на несправедливое обхождение. - Тогда-то она и сказала, что у нее все записано на пленку.
Глаза Благгера Форкморгана округлились.
- А у нее действительно имеется запись?
- Я не знаю, - ответил Декстер. - Господи боже, это же произошло, ну, в самый разгар кампании.
- Да, - сказал Форкморган. - Я понимаю, голова у вас была занята… другим. Хорошо, давайте выясним, существует ли эта запись на самом деле.
И он сделал в блокноте пометку.
- Теперь о вашей жене. Какие отношения сложились между вами к настоящему времени?
Декстер снова вздохнул - вздохом мужчины, размышляющего о женском коварстве.
- Терри? Ну, она тоже взбеленилась. С другой стороны, она все же не jalapeño вроде Рамоны. Беленится, конечно, но способности мыслить логично не теряет. И понимает, что сейчас не время хвататься за руль нашего автобуса и направлять его в пропасть.
- Вы сказали ей, что не собираетесь разводиться и вступать в брак с мисс Альвилар?
- Сказал, и совершенно недвусмысленно.
- Припомните, пожалуйста, в каких именно выражениях.
- Я сказал ей: "Об этом не беспокойся. Нам следует держаться друг за друга. Команда Митчелла. Команда Митчелла".
Форкморган покивал:
- Дала ли она вам основания для уверенности в том, что действительно состоит в "команде Митчелла"?
Декстер пожал плечами:
- Ну, при последнем нашем разговоре она немного разнервничалась, понимаете? Однако ей хочется стать первой леди, так что она вряд ли станет совать мне палки в колеса.
- Да, - согласился Форкморган. - Этим, скорее, будет заниматься мисс Альвилар.
- Я вот думаю, - сказал Декстер, и в голосе его вдруг явственно проступили интонации прожженного политикана, - может, предложить Рамоне место посла? В какой-нибудь теплой стране, где все говорят по-испански. Там она стала бы героиней. Королевой. Латиносам понравилось, как она не согласилась со мной насчет минирования границы…
Форкморган покачал головой:
- Нет, думаю, пока что с мисс Альвилар хватит и тех обещаний, которые она уже от вас получила. Не говоря уж о том, что это незаконно.
- Я же не утверждаю, что такое решение идеально, - фыркнул Декстер.
Глава 29
- О боже, боже, боже… боже, - с мрачным надрывом проскандировал Криспус, когда Пеппер пересказала ему все, что узнала от агента Лодато. - Ну почему вы решили, что эти пятьдесят пять галлонов извивающихся червей следует вывалить именно на мою голову?
- А кому еще я могла об этом рассказать? - удивилась Пеппер.
- Кому еще? Кому еще? Да хоть вашему милому дружку, например. Председателю Верховного суда. Кто, как не он, призвал эти громы на нашу голову? Вот ему и расскажите. Я-то тут при чем? Нет уж, у-воль-те.
- Ему я рассказать не могу.
- Это почему же?
- Потому что он способен что-нибудь сделать, понимаете? Что-нибудь… неразумное.
- Между тем как я всего лишь схвачусь за голову и зарыдаю?
- Прошу вас, Криспи, помогите мне выпутаться из этой истории. Как я должна поступить?
- Ну, я бы на вашем месте никогда больше не прикасался к кнопке "Send".
- Большое спасибо. Очень дельный совет.
- Да не дергайтесь вы так. - Криспус поморщился, постучал пальцами по гладкой поверхности своего письменного стола. - Давайте подумаем - как поступил бы на вашем месте Хаммурапи?
- Поотрубал бы всем головы - и дело с концом. Вы мне это советуете?
- Назовем это запасным вариантом.
Теперь во взгляде его читалась, так, во всяком случае, решила Пеппер, смесь сожаления и упрека. И она вдруг вспомнила - впервые - о том, как Майк Харо неловко переминался в ее кабинете с ноги на ногу, как он попытался, без особой надежды на успех, пригласить ее в свой винный погреб. А следом явилась непрошеная мысль: какими бы дарованиями ты ни обладала, умение обращаться с мужчинами к числу их не принадлежит. В конце концов, разве не приняла ты брачное предложение, побудительной причиной которого была всего-навсего премьера телевизионного шоу? Пеппер смотрела на Криспуса и думала: что, и ты туда же? Между тем он что-то говорил ей:
- …И, как мне представляется, сейчас самое время спросить у вас, так ли уж разумно вы поступили, запрыгнув в спальный мешок нашего шефа?
- Я не "запрыгивала" в его "спальный мешок". Хотя "разумным" мое поведение тоже не назовешь, согласна. Видите ли, Криспи, такие вещи просто-напросто случаются. Сами собой.
- "Такие вещи просто-напросто случаются" - это, возможно, удачнейшая из интеллектуальных и философских уверток, до которых человечество додумалось за время, прошедшее с тех пор, как Понтий Пилат умыл руки, - сообщил Криспус.
- И вполне практичная, признайте.
- О-хо-хо-хо-хо.
- А это что такое?
- Скорбное стенание. Такое тоже порой случается. Ну ладно, - вздохнул он, - этот Рубикон мы, я думаю, перешли. А заодно в него и пописали.
- Принято.
- Как, скорее всего, поступил бы наш шеф, получив эту информацию? Даже если забыть о вашем умении обращаться с компьютером, она, вообще-то говоря, представляет брата Харо в весьма невыгодном для него свете. А с другой стороны, совершая это деяние, он находился под вполне понятным впечатлением вашей надменной рекомендации поцеловать вас в заднее место, которая, несомненно, не окупала его стараний оправдать ваше достойное - если позволите - всяческого сожаления голосование по "Суэйлу".
- Знаете, мне на это в высшей степени наплевать. Я понимаю, почему он так разозлился. По моим представлениям, строчить друг на друга доносы судьям не к лицу, однако понять его я могу. Ну да и бог с ним. Вопрос в другом - что мне делать теперь? Если шеф узнает о том, что выяснило ФБР, он взорвется почище ядерной бомбы. Деклан к таким штучкам относится очень серьезно. В том, что касается этики, он зануда, каких мало.
Криспус, поразмыслив, сказал:
- Насколько я понимаю, шеф первым делом обрушится на брата Харо. - Он взял со стола обличительный документ, помахал им перед собой. - Признаться, я с превеликим удовольствием послушал бы, как брат Харо объясняет свой поступок. Правда, он настолько умен, что какое-нибудь объяснение всенепременно придумает. Ну, хорошо, вы показываете эти бумажки шефу, он взвивается, что твой вертолет, к потолку, прошибает его, берет нашего последнего самурая за грудки, - и все это происходит, пока к нашей станции приближается тяжело груженный состав. - Криспус многозначительно взглянул на Пеппер. - Вам следует спросить себя: будет ли это тем, как выражается ваш мистер Шекспир, высоким воздаяньем, которого все мы столь жаждем?
Некоторое время Пеппер молча смотрела на него. Потом взяла два листка, аккуратно сложила их, разорвала в мелкие клочья и бросила в мусорную корзину.
- На какой-то миг, - сказал Криспус, - мне показалось, что вы собираетесь поупражняться в искусстве оригами.
- Заткнитесь, ладно? - ответила уже направившаяся к двери его кабинета Пеппер.
- С тех пор как вы здесь появились, - продолжал он, - одно событие следует за другим. Создается впечатление, что на наш маленький храм правосудия снисходит и укореняется в самом его основании некая чужеродная энергия. Скажите, вы, случаем, не ведьма? Не суккуб, посланный Сатаной, чтобы приблизить скончание времен?
Пеппер пожала плечами:
- Я бы на вашем месте такой возможности не исключала.
- Тридцать секунд, господин президент.
- Спасибо.
На этот раз президент голосовые связки не разминал.
- Десять секунд…
- Добрый вечер. Я…
И больше никаких слов из уст президента не изошло. Пауза тянулась и тянулась, находившиеся в Овальном кабинете люди - даже агенты Секретной службы, - обменивались тревожными взглядами. После треволнений, выпавших на долю президента в последние дни, ожидать можно было чего угодно: нервного расстройства, удара… Один из техников, разнервничавшись, проверил работу "телесуфлера". Там все было исправно.
Прошло семь секунд, а это целая вечность, если речь идет о президенте США, молча сидящем перед телезрителями планеты, число которых оценивается в миллиард человек. Молчание это очень скоро прозвали так: "Семь секунд в ноябре".
Президент задумчиво смотрел куда-то в сторону, не на "телесуфлер".
Стоявший несколько в стороне от Вандердампа Хейден Корк выглядел окостеневшим от ужаса. Мысль в голове его осталась только одна: не вызвать ли доктора Хьюза, личного врача президента?
И наконец вечность подошла к концу - президент мягко улыбнулся и сказал:
- Давайте начнем сначала. Положение, в котором мы с вами оказались, похоже черт знает на что, не так ли?
И в этот миг Хейден Корк вдруг сообразил: "Боже милостивый, он импровизирует!"
- И я готов признать, что в этом есть доля моей вины, - продолжал президент, произнося слова, которых на экране "телесуфлера" не было и быть не могло.
Грейдон Кленнденнинн подпихнул Хейдена локтем: "Что он делает, черт его побери?"
Хейден устало пожал плечами, словно говоря: "Не знаю. Понятия не имею. Но, поскольку я все равно собираюсь повеситься, как только закончится передача, оно уже и не важно".
- После того как конгресс принял поправку об ограничении срока президентского правления, - говорил между тем президент, - я разозлился и решил баллотироваться вторично. Я сделал это из принципа, поскольку считаю, что мелкая политическая месть не должна служить основанием для изменения Конституции. Я просто хотел подчеркнуть это. Победы на выборах я не ожидал. И вот что в итоге вышло. Какими бы причинами это ни объяснялось, но вы избрали меня на второй срок.