Понедельник.
00:00
Снег повалил. Таксист ждет, не выключая двигателя, а по лобовому стеклу ерзают "дворники".
- Хочу тебе признаться, я бы, может быть, на тебя и не запала вовсе, если бы ты не сделал это. Просто я бы не смогла тебя по-настоящему разглядеть. Хотя это была не твоя игра, но и по его правилам ты сыграл восхитительно. Ты так и не понял Водоёмова? Он же сам этого добивался. Водоёмов только хотел казаться такой обаяшечкой, на самом деле он был плохой человек, суетный, злой, невыносимый. Я это знаю лучше других. Он и тебя тоже использовал. Нашел, вытащил из Москвы, заманил в ту кладовку. Ты правда ничего не понимаешь? Это же было самоубийство! Ты был для него… ну, как золотой пистолет! Но тебе не надо себя ни в чем упрекать. Ты лучше и больше любого пистолета из золота! Ты был просто блистателен, просто блистателен! По-человечески мне жаль Водоёмова, а по-женски - нисколечко. Береги себя, Капитонов. Помни Нинель. Чао, товарищ! Никогда не спала с убийцами.
Капитонов провожает взглядом отъезжающую машину. Ему не хочется возвращаться в гостиницу. Как-то ему нелегко, словно он проглотил тяжелую гайку. Он бы сел на скамейку под фонарем, да ее запорошило снегом.
А ведь за ним наблюдают.
Он резко разворачивается - в сторону подкрадывающегося автомобиля: это старые "жигули" с разбитой фарой. Он заприметил их, когда Нинель произносила свой прощальный монолог про порочность Водоёмова, - машина тогда проезжала здесь так же медленно, как сейчас, только в противоположную сторону, а на перекрестке "жигули" развернулись.
Автомобиль останавливается, с Капитоновым поравнявшись, и водитель, изогнувшись, приоткрывает Капитонову дверцу.
- Хозяин, едем! Куда?
Вот вам и разговоры о победе института такси над неорганизованными бомбилами.
Капитонову просто хочется сесть.
Дверца не закрывается с первого раза - приходится хлопнуть сильнее.
Восточный человек улыбается Капитонову, ждет.
- Минутку, - говорит Капитонов. - Щас придумаем. - Соображает, спрашивает: - Тебя как зовут?
- Тургун.
- Тургун, ты давно в Питере?
- Год и пять месяц.
- На стройке работал?
- Нет, у брата.
- А по горам скучаешь?
- По семье скучаю. По сестрам. У нас нет гор.
- А Петербург тебе нравится?
- Хороший город, большой. Холодный очень. Куда ехать будем?
- А никуда, - Капитонов достает две купюры. - Ты меня просто так покатай.
- Нет, я нет! Я нет наркотика!
Капитонов сует ему деньги в карман.
- Тургун, я с тобой как с человеком. Ты меня не слышишь, да? Я хочу Петербург посмотреть. Давно не был здесь. Соскучился. Исаакиевский собор знаешь? Адмиралтейство с корабликом? Просто можешь меня повозить? Нева, Мойка, канал Грибоедова… Если есть у тебя место любимое, туда вези. Куда хочешь вези. Мне завтра улетать. Когда еще буду?
- Далеко улетать? В Америку улетать?
- Да при чем тут Америка? - бормочет Капитонов, чувствуя, что поменялся местами с Тургуном, теперь тот вопрошатель. - Ближе. Почему Америка обязательно?
Воодушевляясь, Тургун спрашивает:
- До утра будем ехать?
- Пока не надоест.
Тронулись. Тургун еще не до конца поверил в удачу - он поглядывает на пассажира: не передумает ли, не потребует ли назад денег.
Здесь тепло. Капитонов расстегивает пальто и снимает шарф. Посмотреть Петербург в зимнюю снежную ночь, это то, чего Капитонов хотел больше всего. То ли вспомнив о том, то ли о том догадавшись, он закрывает глаза и немедленно засыпает.
0:41
- Хозяин, приехали.
- А? Что?
- Исакский собор.
- Где?
- Вот. Исакский собор.
- Тургун, ты - Тургун?.. Это, Тургун, не Исаакиевский собор, это Троицкий собор, он же Измайловский… А я что, вырубился?
- Спал, пока ехали.
- Зачем же ты меня разбудил?
- Исакский собор, сам просил показать.
- Троицкий, я же тебе объясняю. Он тоже большой, но поменьше. У Исаакиевского купол золотой. Ты вот что… если мне хочешь Исаакиевский показать, давай-ка поворачивай на Лермонтовский, а там на Римского-Корсакова, ну и по Глинке до Большой Морской… как-нибудь так. Или по Измайловскому, но там по Вознесенскому движение одностороннее, надо будет по Садовой на Большую Подьяческую выскочить, и до Фонарного… Только будить меня совсем не обязательно, если я сплю.
- Спать будешь?
- Нет, Тургун, мне есть где спать. Я тебя не для этого взял. Я три ночи не спал, неужели еще не смогу не поспать? Понял? Я человека, можно сказать, на тот свет отправил. Меня утром следователь пытать будет. Я, может, никуда не полечу. Понял? А ты "спать" говоришь. Ты меня не знаешь, Тургун. Я не люблю фокусы. Но только знай, если вдруг усну, имей в виду, я все вижу, я сам знаю, когда надо проснуться.
Капитонов в качестве штурмана внимательно следит, чтобы Тургун повернул на Лермонтовский проспект. Когда проезжают по мосту, он сообщает, бодрясь, Тургуну: "Фонтанка, видишь, вся подо льдом…" Но перед Садовой, когда останавливаются у светофора, глаза Капитонова снова слипаются и он уже не отслеживает поворот на проспект Римского-Корсакова.
Мост через Крюков канал Тургун переезжает очень медленно, - ему хочется, чтобы пассажир увидел высокую колокольню, но будить его он не решается. Там еще храм с куполами, и все освещено ярким светом, но Тургун знает, что и это не Исаакиевский собор, - про собор он уже вспомнил все сам, а то, что перепутал его с Троицким, это потому что у Троицкого собора Троицкий вещевой рынок, там Тургун помогал брату.
Повернув налево, Тургун пересекает трамвайные пути, - может быть, пассажиру было бы интересно увидеть два памятника - один стоит, а другой сидит, особенно сидячий хорош - у него на голове высокая снежная шапка. Однако дальше интереснее будет, и эту улицу Тургун проезжает довольно быстро - настолько, насколько позволяет тающий снег на асфальте.
На Большой Морской работают снегоуборщики. Но где здесь Море, не знает Тургун. Полтора уже года живет в Петербурге, а так и не видел до сих пор Моря.
Вот и он - Исаакиевский собор, а перед ним памятник на коне, а за ним другой памятник на коне: Тургун едет медленно-медленно, как бы показывая пассажиру то, что он и просил - эти величественные достопримечательности Петербурга. С трудом сдерживает себя Тургун, чтобы не разбудить Капитонова. А пред ними уже Нева. Шпиль на той стороне сияет в черноте неба.
Тургун уже немножечко сам Капитонов - не в том отношении, что хочется ему тоже спать, а в том, что он пытается глядеть на все это глазами того, кто по всему этому долго скучал. И когда переезжает Благовещенский мост, поглядывает на Неву как бы за спящего Капитонова.
Тургун ведет машину по очень красивым местам, и чем красивее место, тем медленнее ведет он машину. Крепость остается по правую руку, а слева - Музей, и здесь он почти останавливается: там за оградой пушки и много другого всего. Вряд ли пассажир кого-то убил - Тургун, скорее всего, неправильно понял слова пассажира. Наверно, это его хотели убить, а не он. Вон он теперь и уснул.
Потом они подъезжают к Мечети. Тургун останавливается и включает аварийные огни, потому что здесь запрещена остановка, и даже гасит на минуту мотор в надежде на то, что пассажир проснется, а потом сам за него почтительно глядит на Мечеть.
По не расчищенным от снега закоулкам он пробирается к Старинному Военному Кораблю, с которого здесь началась революция. А потом, переехав мост, уезжает, сам не знает куда. Пассажиру бы здесь не понравилось, и Тургун торопится выбраться из этой промзоны.
Пассажир не просыпается, даже когда Тургун останавливается на автозаправке, и, хотя у машины проблема с карданным валом, Тургун считает себя обязанным провести пассажира по Невскому. Сначала они едут по Невскому почти с востока на запад (в этот час
03:10
даже на Невском очень мало машин и совсем нет пешеходов), а потом он везет пассажира по Невскому почти с запада на восток. На востоке он вспоминает, что есть один замечательный дом на улице, которая называется Конной. Вообще-то, обычный дом, таких в Петербурге число несчетное, но одна есть особенность у него. На стене у него мальчик надувает через соломинку мыльный пузырь. В Петербурге все строго, а это Тургуна смешит. И он сейчас
04:02
тихо смеется.
Капитонов открывает глаза.
Тургун показывает пальцем на барельеф, но объяснить словами не может. Он только произносит одно слово:
- Картина.
Капитонов глядит - видит - кивает.
И говорит:
- А давай-ка домой.
- А Летний сад показать?
- Хорошо, - говорит, закрывая глаза, Капитонов.
04:51
- Тургун, я тебе заплатил?
- Да, да, хорошо заплатил.
- У тебя грозное имя - Тургун. Ты знаешь, что оно означает?
- Знаю, - отвечает Тургун. - Кто живет.
- Просто живет?
- Кто живет. По земле ходит.
- Надо же. А я думал, Предводитель какой-нибудь. Завоеватель.
- Нет. Кто живет.
- Ну, будь, Кто живет. Спасибо тебе.
Капитонов не запомнит, как добрался до номера и бухнулся на постель, только скинув пальто.
10:00
Завтрак проспан.
Он мог бы проспать и все остальное.
11:09
Посмотрев в бумажку, Капитонов обращается в окошечко:
- Мне к следователю Чернову.
- По повестке?
- По приглашению.
Изучив паспорт Капитонова, дежурный снимает трубку, недолго разговаривает с кем-то.
- Одиннадцатый кабинет.
Следователь Чернов, майор юстиции, сидит за офисным столом, перед ним компьютер. За спиной следователя в углу кабинета грязно-зеленого цвета громоздкий сейф, на нем микроволновка и электрический чайник. У следователя одутловатое лицо гипертоника.
- Присаживайтесь, Евгений Геннадьевич. Это хорошо, что вы в бега не ударились. А вот опаздывать - плохо.
Капитонов опускается на свободный стул, отодвинув его от стола. В кабинете есть еще один, третий, но он занят портфелем.
- Вы же завтра улетать собирались, у вас уже куплен билет?
- Почему завтра? Сегодня.
- Сегодня, - бесстрастно повторяет следователь. - Ну, это не принципиально.
Капитонов молчит. Сказать, что самолет через два с половиной часа, так ведь из одной только вредности возьмут и задержат.
- Прежде всего, ответьте мне вот на что. Были ли у вас неприязненные отношения с Водоёмовым?
- Нет, неприязненных отношений у нас не было.
- Ну тогда расскажите, что же все-таки там между вами стряслось. Да и вообще, как вы оказались вдвоем, без свидетелей в подсобном помещении.
- Понимаете, я отгадываю двузначные числа.
- Да, я информирован.
- Была конференция. Был перерыв. Перерыв заканчивался, оставалось пять минут до заседания. Ко мне подошел Водоёмов и сказал, что есть еще время показать ему… ну, то, что я ему обещал… еще до этого… с учетом ширмы. А в той комнате был щит, что-то вроде доски объявлений, на нем висела новогодняя афиша…
- Новогодняя?
- Да, старая. И этот щит, по мнению Водоёмова, мог нам заменить как бы ширму. Водоёмов думал, что у него на лице написано, что он думает… И я могу прочитать, какое он задумал число. Вот для этого и нужна была ширма. То есть в данном случае щит… Мы его подвинули на середину комнаты. Водоёмов за него зашел, я остался по эту сторону. Я попросил его задумать двузначное, как обычно. Он задумал 21. Потом он еще раз задумал, я и это отгадал, уже не помню какое…
- Странно, что не помните.
- А почему я должен помнить? Я и 21 запомнил только потому, что очко. Мы еще с ним это обсуждали. Он с картами работал, и для него это число знаковое. Ему все казалось, что он себя выдает как-то. Ассоциациями там, взглядом, голосом… В третий раз мы решили устроить так, чтобы он молчал за щитом, а я говорил, как обычно делаю. Я не вижу и не слышу его, такой эксперимент, понимаете? И он задумал 99.
- Вот здесь поподробнее.
- Я за щитом прошу задумать число, двузначное. Он молчит. Я тогда прошу прибавить пять. Он молчит. Я жду немного и прошу от суммы отнять три. Потом снова молчу и говорю: вы загадали 99. И тут слышу глухой удар об пол.
- Понятно. Одно не понятно. Откуда вы знаете, что он загадал 99?
- Просто знаю, и все.
- То есть вы хотите сказать, что его убили две ваших девятки?
- Во-первых, не мои, а его, а во-вторых, ничего подобного я сказать не хочу. Вы мне приписываете не мои мысли.
- Хорошо. А почему вы ему велели сначала прибавить пять, а потом отнять три?
- Не велел, а попросил.
- Да. Почему?
- Я не могу ответить.
- Почему не можете?
- Уф. Давайте так. Это мой номер. Эксклюзивный, авторский. Он под защитой закона об охране авторских прав. Позвольте не объяснять вам, почему и сколько я прошу прибавить и почему и сколько я прошу отнять.
- Ваш секрет.
- Типа того.
- А я тоже фокус знаю. Смотрите.
Майор берет карандаш и, сложив ладонь к ладони, зажимает его большими пальцами. Затем совершает вращательную манипуляцию ладоней так, что один большой палец огибает другой, - карандаш разворачивается в итоге на 180 градусов и оказывается прижатым снизу большими пальцами к ладоням, теперь уже ориентированным в одной плоскости параллельно поверхности стола и решительно направленным на Капитонова.
- Повторите.
Капитонов берет карандаш из рук следователя и не может повторить то же самое. Кисти рук у него неуклюже выворачиваются.
- Это все потому, что у вас другая пространственная ориентация конечностей, - произносит майор с плохо скрываемым торжеством. - У вас левосторонняя, а у меня правосторонняя. Да?
Капитонов, молча, положил карандаш на стол.
- Вот вы не поверили, что у нас разная ориентация рук в пространстве, а почему я должен верить, что он загадал 99?
- Какая разница, что он загадал. Да хоть 27.
- А вот теперь вы увиливаете.
Капитонов молчит, хотя следователь определенно ожидает активной реакции.
- Покажите, пожалуйста.
- Что показать?
- Ваш фокус. Что вы еще показать можете?
- Я обещал его больше никому не показывать.
- Вы мне ничего не обещали. Отнесемся к этому, как к следственному эксперименту.
- Я обязан?
- Ну почему же сразу "обязан"? Просто так было бы лучше для нас обоих. А для вас - в первую степень.
- Что-то не хочется, если честно.
- Знаете что. Давайте через "не хочется". Мы же тут не в детские игры играем.
- Задумайте число, - устало произносит Капитонов, - двузначное.
- И?
- Прибавьте семь.
- А почему не пять?
- Потому что семь.
- Прибавил.
- Отнимите два.
- Допустим.
- Что "допустим"? Вы 99 задумали.
- И в чем же фокус?
- Вы 99 задумали, - повторил Капитонов.
- Это и ежику понятно. А что я еще мог задумать после всего, что случилось?
- В том, что вы задумали 99 после всего, что случилось, я не виноват.
- А я вам и не предъявляю обвинений.
Последняя фраза прозвучала жестче прочих - тон ее не отвечал содержанию.
- Раньше 99 никто не задумывал. Он первый.
А это прозвучало как признание. Капитонов от себя не ожидал такой интонации.
- Я второй, - говорит следователь. - Но вот в чем проблемка. Он задумал 99 - и в морге, а я задумал 99 - и, как видите, живой, здоровый, сижу за столом, и дальше жить собираюсь. Вам это не кажется странным?
- Что вы хотите от меня? Что вам надо? Чего вы от меня добиваетесь?
- Да ничего не добиваюсь. Только это очень опрометчиво утверждать, что он задумал именно 99. Вы на себя слишком много берете.
- Надеюсь, экспертиза уже была. Уже известна причина смерти?
- При чем тут причина смерти? С причиной смерти и без вас разберемся.
Следователь выдвигает ящик стола, достает оттуда упаковку гигиенических салфеток, извлекает одну, высмаркивается, бросает ее в корзину.
- По идее, надо с вас подписку о невыезде взять. Только на кой черт вы мне тут дались? Поезжайте в свой… не знаю куда. Но сначала вот письменно - все как было.
Перед Капитоновым лежит лист бумаги.
- Подождите. Я догадываюсь, что вы напишете. Потом проблем не оберешься. Вы напишите - вообще, обобщенно. Разговаривали. И вдруг ему плохо стало. Он умер.
- Без фокусов?
- Именно без фокусов, - говорит следователь.
Капитонов излагает события в четырех фразах - максимально кратко и емко.
- А это зачем? Скобки какие-то? - следователь заметил фигурные скобки в начале, а потом и в конце текста. - А что с подписью? Вы всегда подпись в фигурные скобки заключаете? Для чего?
- На всякий случай, - говорит Капитонов.
13:45
Странно не то, что он прибыл в аэропорт заблаговременно, странно то, что ему не удается пройти арочный металлодетектор. Он уже и мобильный телефон выложил, и выгреб всю мелочь из карманов, и снял ремень, а эта дурацкая рамка звенит и звенит.
- У вас, наверное, металлический имплантат?
И вот тут Капитонов на мгновение дрогнул - засомневался, не разводят ли его на фейс-, металл- и прочий контроль переодетые микромаги: а вот как найдут, действительно, в животе тяжелую гайку, о которой ему уже приходила недавно нехорошая мысль.
Обследуемый ручным металлодетектором, Капитонов, однако, не звенит ни одной частью тела - словно включился внутренний какой-то ресурс в Капитонове, нейтрализующий поводы к подозрениям.
Но не ко всяким.
Сумку, прошедшую интроскоп, его попросили раскрыть. Зачем в нее помещен чемоданчик? Затем, что целиком поместился в сумку, а Капитонов решил обойтись одной единицей клади.
К счастью, в чемоданчике нет ничего такого - даже капустных котлеток.
Капитонов сам не знает, зачем он забирает в Москву чемоданчик. Нужен ему чемоданчик? Но не оставлять же теперь в здании аэропорта.
Далеко он не отошел от поста - патруль из двоих в непонятных погонах просит предъявить паспорт. Один держит на поводке собачонку, что-то явно умеющую - да вот хотя бы не обращать на себя внимание многочисленных пассажиров.
- Я выгляжу неадекватным? - спрашивает Капитонов, тоже стараясь не обращать на себя внимание, и, со своей стороны - именно собачонки.
- Вы уверены, что паспорт ваш?
- Там моя фотография!
- Только поэтому?
Хорошо хоть собака к нему равнодушна.
- И подпись!
Паспорт возвращают владельцу:
- Счастливого полета, Евгений Геннадиевич.
Регистрация проходит без приключений. Есть время выпить чашечку кофе, но от этой мысли его отвлекает встреча нос к носу:
- Вот это да! Какими путями?
Зинаида и Женя, сын ее даун.
- Как ваша конференция математическая? - интересуется Зинаида.
- Нормально. А вы-то что тут делаете?
- Да вот понимаете, все наперекосяк, у сестры инсульт, надо в Воронеж срочно лететь. А уже оттуда домой, как получится.